Глава 5. Противостояние.
С вершины совсем голого от снега перевала открывался величественный вид на лежащую внизу равнину. Начинался последний, пятый день пути, и к вечеру мне следует оказаться на той стороне этой удивительной таежной территории. Почти круглая чаша, начисто лишенная вековых деревьев, предстала перед моим взором, и оторваться не было ни сил, ни даже желания – такой красоты не приходилось еще наблюдать в былых маршрутах. Это был путь в неизведанное, и если бы не Альфа со своим выводком, то остался бы здесь до весны, как когда – то на берегу Подкаменной Тунгуски! Солнце висело совсем низко над горизонтом, и его цвет не предвещал ничего доброго – к обеду разыграется пурга, и где ее переждать в пути – даже не представлял. Обычно откапывал в снегу нору, укрывался палаткой, и в относительном тепле пережидал до завершения. Теперь же явились сомнения – снегов почти не было, и на открытой равнине мне угрожала смертельная опасность. Оставался еще один путь – в обход, вдоль кряжа, покрытого редколесьем, но это лишний день по горам, а силы мои были почти на исходе. В этот раз переход случился труднее, чем ожидал, перепады высоты в здешних широтах имели свое особое действие, и даже отвар из левзеи и элеутерококка не восполнял мои силы.
Собравшись с духом и последними силами, выбрал путь вниз по равнине, и к середине дня уже приближался к ее нижней точке. На этот раз случился самый трудный переход, снегов почти не было, а дорога, сплошь усеянная битым камнем, тормозила и без того потяжелевшие сани. Я уже наблюдал приближающее белое облако с противоположной стороны, до него оставалось еще километров двадцать, и через полчаса оно накроет меня и мой груз. Нужно успеть подготовиться, я перевернул по ветру сани вверх полозьями, и наложил на них тяжелых камней. Постелил рядом палатку, и также накидал по углам несколько булыжников полегче, привязал палатку к полозьям, и со всей своей ручной кладью забрался во внутрь.
Ураган налетел внезапно, я только что успел переодеться во все теплое, как мой лагерь накрыло лавиной из снега и мелких веток, уколы от которых ощущал даже сквозь брезентовую стенку. Вся надежда была на снег – чем быстрее меня заметет, тем легче будет пережить великое противостояние со стихией. Совсем скоро плечи ощутили на себе снежную поклажу, и я уперся мешком в палатку, чтобы отжать пространство для дальнейшего существования. Пока не завалило снегом совсем, подпер лыжами ветреный угол, положил под них рюкзак, и свернулся эмбрионом в этом, все еще не отвоеванном у природы, пространстве.
Ветер стих также неожиданно, как и случился. Время пребывания пришлого человека в снежном плену растянулось в бесконечность, хотя прошло и не более трех часов. Я лежал зажатый со всех сторон, не в силах пошевелиться, казалось, что при первом же порыве освободиться от спустившейся с небес массы, меня задавит здесь окончательно и непременно. Вспомнилось вдруг первое лето в тайге, желание поскорее добраться до людей, и полное разочарование от той самой встречи. Лучше сгинуть сейчас, в снежном плену, чем повторить еще раз то, что случилось в тот год на таежной тропе…
…минула почти неделя, как я покинул место крушения вертолета, и чем дальше удалялся от большой реки, тем чаще различал след пребывания человека, однажды даже разглядел пару всадников на лошадях, но не осмелился к ним приблизиться. Заранее решил для себя, что если кого и увижу, то сначала присмотрюсь, а уж потом соберусь на свидания. К тому же мой внешний вид был явно «не по погоде». Пребывание человека в костюме, светлой рубахе и кепке, посреди бескрайней тайги – это у любого местного вызовет удивление и подозрение. Провизия была на исходе, да и добытчик из меня оказался никудышный, пару раз стрелял по глухарям – мимо, встретил за кустами то ли козу, то ли оленя – побоялся и пожалел. Зато рюкзак был совсем легкий, кроме лётной одежды, да кое какого белья, почти ничего не осталось. Справку об освобождении уничтожил при первом же случае, мало ли на кого нарвусь, оставил лишь трудовую книжку, хотя последняя запись в ней значилась девятилетней давности.
Наконец – то я вышел к большой воде. Шум перекатов заслышал еще издали, но подойти сразу к реке не было никакой возможности. Берега проявились крутыми и обрывистыми, а мутные потоки быстрой воды, казалось, были прорисованы местным художником — вот они, рядом, но руками не потрогать. Я сбросил с себя всю поклажу и пиджак, ружье прислонил к дереву по – соседству, и, свесив ноги к ниспадающей с гор воде, предался сладостному созерцанию местных достопримечательностей. Последнее, что потом вспоминалось, это тупой удар в затылок, и ощущение свободного полета, дальше – провал в сознании, и новый отсчет времени по обычаям местного времяисчисления.