математичка

 

 Математичка


Она пришла в нашу школу в сентябре. Приехала из Заволжья. Лет двадцати пяти, высокая, стройная и грудастая.
С финно-угорским выговором
 «Петров, ну фто ты делаешь?!» – наклоняясь, с укором протягивала ладонь в сторону последней парты.   Рот круглый, припухлый, слегка обветрен по осени, глаза – темно-зеленые, а кожа на шее белая .
Педагог она была неопытный, мягкий, не мстительный. И тут оболтулсы, жесточайшая подростковая особь, решили, что она просто дура склерозная. Не то, что Зинаида Ивановна, вторая математичка. Маленькая и кусачая, как клоп, ничего не прощала,  прихватывала больно, и  потом это место долго чесалось. 
       Молодую слушали только девочки. А мальчишки тупо глазели на ее бюст.  Кофта спереди сильно выпирала, а в талии сужалась, отчего Валентина Васильевна невольно закладывала руку назад – не показалась ли сорочка.
    Бедра ее, при  длинных ногах, тоже бросались в глаза. Особенно в тугой юбке, с задним , пляшущим на ходу глухим разрезом. Однако, бедра мальчишек не интересовали. Глядя ей вслед, они лишь для форсу слегка присвистывали. Валентина же Васильевна  ничего не слышала.  И когда удалялась от  класса, пунцовая, на ходу вытирая мел на руках платочком, готовая к новой схватке с отморозками из другого класса, - каблуки ее туфель стучали по паркету особенно звонко, уверенно, походка была стремительной, боевой.
Закончился учебный год, бестолково пролетело поселковое лето. Мы перешли в 8-ой класс, и перед самым сентябрем должны были идти в школу – «Узнавать».
28 августа в коридоре первого этажа вывешивалось объявление о новых, вернее, старых, сто лет жеваных правилах, и расписания учебных смен. Школа была огромная, ежегодно в каждый первый класс (а их было четыре) поступало более сорока детей, мест не хватало. Сорняковое семя множилось в оврагах поселка Калуга,  в неблагополучных семьях, где каждый третий сидел. Милиционеры лишний раз не совали носа в темные, влажные от ночного тумана, овражные закоулки – лампочки на столбах нарочно били из рогаток мальчишки.
В те годы обязательной была семилетка. Ребята уходили на заводы, в училища. Иные уже сидели в тюрьмах для малолеток. К 9-му классу оставались сборные группы из трех классов, в каждом около двадцати человек. Именно из этих повзрослевших ребят сплачивался дружный коллектив, они стремились в вузы, учили уроки, и преподаватели вздыхали с облегчением.

28 августа часов в десять утра я подошел к школе. Надеялся, что там уже гогочут однокашники. Травят свежие анекдоты, обсуждают внешность повзрослевших девчат. Но что это? Одиноко стоит на углу лишь одна Любка Жмудикова, худая, длинногая, как цапля, в обычной своей позе: ладонью подпирает локоть у живота, а подпертой ладонью прикрывает рот. Ноги ее сильно загорели, все лето она ходила в других платьях, а тут надела черный выходной сарафан, из которого сильно выросла, и теперь ляжки ее между коленями и полами сарафана отливали разительной белизной, аж светились.
Я прошел мимо, направился в северное крыло школы. В коридоре сумеречно, никого. Нашел объявление на стенде. На ватман приклеена небольшая фотокарточка молодой женщины, сверху выведена плакатным пером фамилия, мне неизвестная. Я вглядываюсь в фотографию… и узнаю нашу Валентину Васильевну! Читаю о ее кончине, о панихиде, которая состоится завтра во дворе школы.
В коридор так никто и не входил. Я стоял один. Не верилось. Не укладывалось в голове. Нужен был еще кто-нибудь из реальности – подтвердить, заверить, правильно ли я все разглядел и прочитал?
Меня охватил тихий ужас.

Погода была солнечная, сухая. У северного крыла школы стоял гроб с покойной, крышка на табуретах, венки. В возвышении на ступенях каменного крыльца довольно крупный мужчина, директор нашей школы Алексей Николаевич Тимофеев, закончил траурную речь. Муж покойной, чернявый, сухощавый и невысокий, намного старше жены, лет тридцати пяти, рыдал, грыз пальцы, его поддерживали под руки с обеих сторон, он чуть не падал. От нескончаемых слез глаза его сузились, веки сморщились, он будто ослеп. Так бывает от близких вспышек электросварки. Разве он думал, да и кто мог бы представить, что все так случится? Он всего лишь отвез жену в больницу – удалить, маленький, как хвост головастика, ничтожный отросток аппендикса!

Подросткам казались рыдания вдовца унизительными. Когда ему дали слово, и он, рыдая, вымучил несколько фраз, добавив при этом: «И вы не плачьте!» – некоторые пацаны резко опустили головы, спрятали ухмылки.
Настоящие мужичины не плачут у гроба жены?
Да они просто не любили!
Когда от тебя отдерут лоскут мяса, уже твоего, приросшего, с треском сорвут часть  души, оторвут и ее лицо, которое ты носил на своем лице, и глаза ее, и белую кожу, выключат свет и голос, тот воркующий у плеча в ночи, сюсюкающий, как у экзальтированной девочки, ты спросишь – за что?!
Ты никогда не забудешь ее колдовскую силу и  преданность, в благодарность за которую бог дает новых сил, когда уже вместо истраченного ты способен одарить ее только капельками собственной крови…
Ты ли не будешь рыдать?

Старшеклассники подняли и понесли венки, крышку гроба и сам гроб с телом, проводили до железных въездных ворот, где ждал катафалк. Погрузили. Машина тронулась. Ее повезли в Чувашию.

Почему она вспомнилась именно сегодня, 28 августа? Это не совпадение с трагическим днем и не знак свыше. Просто, в конце августа я всегда грущу: конец свободы. «Не хочу учится!» осталось во мне до старости – я каждый год вот так не хочу в школу, и каждый год перед сентябрем невольно приходит на память бедная Валентина Васильевна. С каждым годом, седым волосом, утончившимся вкусом, когда с презреньем отлетает прочь суета и бездарность, я кустодиевским чувством понимаю, насколько была хороша и оригинальна для той эпохи коротконожек наша модельная математичка – эта чувашская красавица финно-угорских кровей.

Сейчас о ней никто не помнит, родителей давно нет, мужа тоже, даже дети, которых она учила, в большинстве умерли.
Где она? И что она теперь? В каком измеренье?
На берегу Волги плещутся волны. Равнодушные. За спиной нависает высокая стена обрывов. Среди красной земли зигзагом проходит черта голубой глины. Этой глине миллионы лет! Мне жутко. Это глина тоже  кем-то была? Стадами, полками, существами, чувствующими страх, боль и горе. Неужели все так? Жестоко, просто и вечно? И никто никогда уже ни о ком не вспомнит?

28 августа 2021 г. село Урюм