Политика, реформы. Что так, что не так. Кто хороший, кто плохой. Люди устают от непоняток и верующих в смутное время становится больше. А ритуал поклонения известный, он слагался веками. Но как вчерашнюю жизнь увязать с днём сегодняшним?.. Смотрю по телику и поражаюсь, насколько ловко властные мужи себя крестом осеняют! Того гляди рухнут в молитвенном экстазе. Как так вдруг они пришли к душевному совершенству?
Рождество. У храма толкотня прихожан, а на дороге стоит километр иноземных авто. Из кабин выпархивают ухоженные, в мехах и золоте дамы. Выдавливаются солидные с апломбом мужчины. Им бы спать без задних ног, как-никак зима на дворе, ночь, трескучий мороз. Ан нет! День рождения Христа дороже им личного явления на свет божий… Откуда такое неистовое поклонение?! Как мне самому приблизиться к душевному трепету?
Долгое время я на Чукотке работал. Жить приходилось в вагончиках, а когда и в палатке. Но работали, не пищали, верили в дружбу, в искренность, без которых в той жизни просто никак.
Не килограммами, а бочками ловили гольца, мальму, хариуса. Стреляли пушного зверя, оленей и даже медведя. А бывало, что пили спирт из горла и закусывали снегом. Или в Москву рванём на тамошнее пиво. Жили спонтанно, не в ущерб работе, в этом заключался азарт.
А какими любопытными были?! Спорили о морали, о нравственности, о связи времён, поколений. Но политику не трогали, разве что после стакана. Истеблишмент не интересовал нас в принципе. У него своя, отдельная жизнь. А у нас своя, без вранья, лозунгов, пафоса, и разбирались в ней без указания свыше.
Пенсия подкралась, вот она, и мы по всей стране расползлись. Я в родной город, дворником устроился, чтоб не сидеть дураком. Серёга егерем, сторожить зверя в лесу. Всё звал в гости, и вот сподобился я.
Лесной кордон – это по сути барак. Однако каминный зал, кухня, номера для гостей – всё как положено. И только прочее с романтичным неудобством находилось в лесу... Там же на кордоне комнатушка егеря, с небольшой кухонкой и печкой. Жизнь деревенская, а вроде и нет. В огороде дикие кабаны, но спутниковое телевидение было.
Встреча горячей была, с армреслингом после стакана. Но приглядевшись понял, что Серёга другой... Я газеты привёз, а хозяин небрежно: – В печку пойдут на разжижку.
Перед трапезой крестился, и на охоту мой друг уже не ходил: – Баста, и так много крови пролил. – Правда с охотниками даже в пост водовку пил.
Я с уважением к Вере и благость чувствую в храме. А вот осенить себя крестом не могу, вроде как согрешу. Но крещёный, с детства крестик носил на шнурке.
Вечерами матушка загоняла в постель: – Время вышло, немедленно спать!
Если бы. Лежу и вижу вприщурку, как меня осеняют крестом, бормочут молитву. Однако к ритуалам не принуждали меня, отец был партийный... А уж когда я стал октябрёнком, крестик вовсе исчез, спрятала матушка от греха подальше... Время шло, я учился, работал, набирался ума. После кончины родителей, крестик нашёл и всё так же на шнурке себе на шею надел. Он стал мне талисманом, памятью о родителях, детстве. Привычный для многих культ!
А если по совести, то не очень-то ловко атеисту с крестом на груди. И как быть? Именно этот вопрос был священнику по дороге в монастырь. Ответ оказался прост:
– Бог незримый, он везде и в тебе тоже. Не обманывай себя, верь и неси крест достойно!
Мой талисман освящён в церкви, в нём родительская надежда, что сволочью не буду. Он оберегает от зла, от беды, и я чувствую эту поддержку... Почему-то же в реке не утопила меня испуганная лошадь!.. Почему-то же не обморозился, даже не чихнул, когда провалился в трещину на море!.. Почему-то же нет чёрной мысли, присвоить телефон, а звоню о находке хозяину!.. А если сам потеряю тысячу, а найду девятьсот девяносто девять рублей, то не кладу их в карман. Не мои это деньги… Храни и впредь меня мой талисман!