отрывок из мистерии с участием людей и животных
Ручная ворона Карпо снялась с насеста и, перелетев двор, опустилась на крышу остановившейся машины. Едва из нее вылез человек, Карпо очутилась на его плече и яростно закаркала. От неожиданности человек пригнулся, отвернул лицо, замахал руками. В ту же минуту Карпо узрела между зеленью Новожилова и полетела к нему, каркая еще требовательней. Пришелец с облегчением выпрямился, и Новожилов сразу узнал Мореного — предводителя бахчевников. Теперь он был не в красной рубахе, а в пестрой, застегнутой, несмотря на жару, до горла.
— У нас казаки ворон не боятся,— пошутил Новожилов, разрешая Карпо приземлиться себе на голову и подолбить металлическую дужку очков.
Смущенный предводитель бахчевников отряхивался, хотя ни пера, никакого другого «сувенира» Карпо не оставила ему на память. Она вообще не удостоила бы его вниманием, если бы яркие кружочки на рубахе Мореного не приняла за ягоды шелковицы.
- Когда хочешь есть, не то перепутаешь,— сказал Новожилов, направляясь к столу, куда уже перелетела ворона в надежде чем-нибудь поживиться. — Правильно, Карпо. Не до церемоний. Не поорешь, никто жрать не даст. Так и берем с тобой глоткой.
Поощренная воспитанница заорала еще сильнее, едва первая корочка полетела в миску с водой. И не унималась, пока Новожилов не искрошил хлебную горбушку до конца. Потом приступил к кормлению, дивя выдержкой Мореного, который отроду не видал птицы скандальнее, нахрапистей и сварливее. Настоящая карга. А Новожилов препровождал кусочек за кусочком, приговаривая:
— Она у нас молодая. Не научилась сама брать корм. Думает, что я — ее мамка.
Чуть кормилец позволял себе секундное промедление, Карпо снова опускалась до разнузданного крика. Затевала она и попытки физической расправы: не однажды ухватывала клювом палец Новожилова.
- Протестует, — объяснил Новожилов,— против однообразной вегетарианской еды.— И сказал Карпо: — Мяса нет!
Мореный отступил в тень. Чтобы в полное свое удовольствие наблюдать за сценкой, присел на приступку подвала. Рядом лежал завязанный белый мешок. Не долго думая, Мореный переложил его на стол, на солнечное место. В мешке что-то шевельнулось.
— Змея,— сказал Новожилов, вытирая руки.— На жаре у нее может быть солнечный удар.
Мореный вскочил, точно ужаленный.
- Неядовитая,— успокоил Новожилов равнодушно, сгоняя Карпо: насытившись, она примеривалась, какой бы предмет поблестящей стянуть со стола. - Сейчас покажу.
Мореный брезгливо отшатнулся.
— Шахматный уж — образумляюще сказал Новожилов.
Всё равно Мореный не горел желанием увидеть его. Однако Новожилову так хотелось показать красавца, что он развязал бечевку и вытащил ужа на свет. Карпо точно ветром сдуло.
— Нервы слабые, — простил ее Новожилов и радостно засмеялся.
Длинный, тускло-серый, с кожей, покрытой пятнами, как шахматная доска, уж извивался в руках Новожилова. Мореный смотрел с отвращением. Не гадюка ли скользкая тварь? Больно серая голова.
- Сейчас польем его водой, будет красивее, — заботливо пообещал Новожилов и окатил ужа из чашки.
— А если она укусит? — раздался тоненький голосок.
Новожилов оглянулся. На верхней ступеньке террасы стояла неизвестно откуда взявшаяся зрительница - соседская девочка с цыпленком в руках.
— Умрешь,— весело ответил Новожилов.— Как царица Клеопатра,— и засмеялся.
Вряд ли сравнение с царицей и смех подбодрили девочку. Она оробела настолько, что забыла, ради чего пришла. Однако Новожилов не отставал:
— Хочешь, сфотографирую тебя в нарядном платьице со змеей на шее? И пошлю карточку в журнал «Юный натуралист»? Будут смотреть, говорить: «Какая смелая, какая красавица!»
Жажда славы заставила девочку сойти на ступеньку вниз, потом еще на одну. А Новожилов делался веселее и веселее.
Мореный ума не мог приложить, над чем потешается Новожилов. И не угадал бы, ломай голову хоть до ночи.
А Новожилов вспомнил, как в Москве, в Музее изобразительных искусств, куда попал, отстояв огромную очередь, его чуть не оштрафовали из-за этой самой Клеопатры. Вернее, из-за картины «Смерть Клеопатры», которую написал художник Лисс. Новожилов хорошо запомнил фамилию: ведь она почти звериная. Развеселила Новожилова, конечно, не бедняжка Клеопатра, прекрасная, в беспамятстве запрокинувшая голову, и не черная печальная служанка, подносящая кобру в корзинке, а реальная старуха смотрительница, неусыпно следившая, чтобы зрители держали дистанцию, чтобы не касались оградительной веревки, чтобы не толпились, не напирали, желательнее всего — вообще не дышали. Она понукала и свирепствовала, как могла. И люди безропотно подчинялись. И вдруг налетевшая с бешеным жужжанием огромная жирная муха, та самая, которая называется Sturmia scutellata, — казалось, порождение душного сонмища и бестолковости — нахально пересекла запретную зону и села на белую грудь царицы. Не довольствуясь этим, она принялась по ней ползать и возить, словно по заурядной стене. А старуха продолжала одергивать людей.
После Новожилов говорил, будто не на шутку испугался за судьбу шедевра. Будто ему представилось, какие могут возникнуть международные осложнения, если заграничные владельцы картины обнаружат на груди Клеопатры ранее не существовавшую родинку. Если же, на счастье, с владельцами обойдется, то сколько исследователей наплодит она в будущем?! Тех, кто станет восторгаться утонченным колористическим мастерством художника, толковать, сколь умело, сколь ненавязчиво-изысканно оттенил он белизну лилейной женской кожи.
И Новожилов бросился на муху. После чего с позором был выдворен шипящей смотрительницей. Она посчитала его человеком «под мухой», а Новожилов был трезв, как стеклышко, которое отсутствовало на картине Лисса. Новожилов успокоился тем, что в душе окрестил старушенцию настоящей египетской коброй, перед которой нарисованная змейка, мирно дремавшая в корзинке служанки, выглядела безобидно-приятной. Такая не могла бы лишить жизни царицу, сколько ни желай Клеопатра покончить с собой.
Вот над чем веселился Новожилов, пока девочка решала, спускаться ли по лестнице дальше.
Продолжение следует