Рассказ-финалист конкурса фантастического рассказа альманаха "Полдень"-2021
Опубликован в №28 альманаха фантастики "Полдень".
Изабелла Кроткова
Решебник Штекмана
Если свернуть с шоссе налево, то минут через десять на горизонте появится большой шумный город – город моей юности. Но, не меняя застывшего выражения лица, я поворачиваю в другую сторону – к сонному осеннему лесу. Мне нужна его оглушительная тишина, чтобы упасть в неё, зарыться лицом, памятью, болью.
Доехав до леса, я валюсь в сладкую россыпь листьев. Знакомый воздух взрыхлил память, и воспоминаний уже не удержать на дне сердца. Они обступают меня как чёрные палачи.
– Надеюсь, стажировка во Франции достанется вам, Дима. – Профессор Болтнев положил руку на моё плечо. – Вы талантливы, у вас цепкий аналитический ум...
– А чего хочет Котляров? – тихо спросил я.
Грант учредил Котляров, бывший студент Болтнева, а ныне успешный бизнесмен и главный спонсор нашего университета. И для него не имели значения ни научные публикации, ни мнение учёного совета. «Докажи здесь и сейчас» – был его принцип.
– Котляров верен себе, – развёл руками профессор. – Он отыскал бог знает где старинную математическую задачу. Тот, кто решит её, и получит грант. Претендуете только вы и Завьялов, дипломник Мельникова.
Я слушал Болтнева, и перед глазами плыли картины Прованса. Но на пути к ним стоял Андрей Завьялов, светлый гений с параллельного потока. Сжав зубы, я признавал, что природа дала ему гораздо больше, чем мне. Одарённость, лёгкий характер, интуицию сродни волшебству. И никогда ни до, ни после я не встречал ни у кого такой сияющей харизмы.
Болтнев мотнул головой как недовольный конь.
– Этот Завьялов поцелован Богом. Его ведёт не корпение над учебниками, а свобода мысли и уникальное чутьё...
Заметив мой жёсткий взгляд, профессор поспешил добавить:
– Однако в отличие от крепких способностей, божественное наитие – вещь хрупкая. Наберитесь веры, и вы победите.
Сколько раз я слышал эти слова! «Ты трудолюбив и напорист, а его дар – бабочка, боящаяся ветра». Всякий раз я холодно кивал, чувствуя, как под сердцем сгущается серая мгла. Мы вдвоём считались лучшими на курсе, и оба уверенно шли на красный диплом. Но крылатая лёгкость Андрея воспаряла над моим молчаливым усердием, его внутренний свет оттенял мою бесцветность, его смех разбивал мою угрюмость. Толпа его друзей затмевала моё одиночество.
Его любили все. Казалось, что имя Завьялова слышится из всех углов университета, витает над всеми коридорами – так часто его произносили в этих стенах. Обсуждениями внезапных озарений Андрея был пропитан воздух.
Брошенные вскользь слова профессора разбудили во мне бешенство. И тихое желание победы обернулось безумной её жаждой. Чтобы образ проклятого гения наконец померк.
Задачу зачитали в восемь утра в библиотеке. Едва затих последний её отзвук, возникло странное ощущение, что в моих руках – холодное и гладкое яйцо, ни имеющее ни конца, ни начала, ни шва, ни зазубринки. На решение дали сутки, и весь день и полночи я сражался с коварной задачей в кровь. К утру она высосала из меня всё до последней капли. Стол, потолок и окно слились в бесконечное месиво формул, и я метался в нём, как беспомощное насекомое в липучем тесте. Время потеряло опору – оно то вяло растекалось в воздухе, то вдруг разевало пасть и единым махом сжирало целые часы. Голова стала неподъёмной, как валун на берегу моря, и клочья мыслей осыпались тяжёлым комом. Где же искать решение? Ни интернет, ни гора учебников, в беспорядке валявшихся на столе, ничем не могли мне помочь.
В пять утра позвонил Болтнев.
– Как вы, Дима? Справились? – спросил он обеспокоенно.
Я сидел в своей пустой комнате, в плывущей тишине, перед исчерканным до дыр бумажным листом. Мозг превратился в крошево латинских букв, рука одеревенела от цифр, которые я выписывал и тут же ожесточённо черкал.
– Нет, – процедил я сквозь зубы.
– У вас осталось три часа, – напомнил наставник. – Не позже восьми решение должно быть отправлено на сайт оргкомитета. От Завьялова пока тоже ничего нет, – добавил он после паузы.
Я оторвался от листа и взглянул в окно. Хотелось бросить всё и окунуться в густую прохладу утра. Но в трубке снова зазвучал голос:
– Скажите, Дима, вы когда-нибудь слышали о решебнике Штекмана?
– Нет, никогда, – произнёс я опустошённо, почти физически ощущая, как вожделенная победа уплывает из рук.
– Существует легенда, – медленно начал Болтнев, – о некой книге, где собраны решения всех задач, которые есть на свете, и даже тех, что ещё не придуманы. А если открыть последнюю страницу, то можно узнать своё будущее. Имя математика Штекмана забылось, как и его заслуги, а легенда осталась. Будь это правдой, вам бы сейчас очень пригодился такой решебник! – В голосе профессора послышалась ободряющая улыбка. Но его слова показались отнимающей время пустотой.
– Где же найти эту волшебную книгу? – невесело усмехнулся я.
– Её невозможно найти. Решебник Штекмана может возникнуть только сам по себе. Где угодно...
– К восьми я решу задачу, – довольно резко перебил я, поднимаясь из-за стола. – Без всякого решебника Штекмана.
Я рывком положил трубку, быстро оделся и вышел на улицу. Необходимо было освежиться.
Стояла середина мая. Час для нашего города был диким, особенно учитывая мой отдалённый район. Фонари уже не горели, окна зияли чернотой. Возникло необычное чувство – город не такой, как днём, незнакомый и чужой. Всё казалось таинственным, точно покрытым тонкой мистической пеленой. Улица как будто вытянулась вперёд, деревья приблизили свои коряги к балконам, и даже мусорный бак выглядел погружённым в свои непостижимые для меня мысли.
Задумавшись, я двинулся куда глаза глядят. Дойдя до Октябрьского переулка, свернул в какой-то проём и неожиданно заметил впереди маленькое светящееся оконце, а над ним – сверкающую вывеску «Книжный магазин».
Стеклянная дверь легко поддалась, и в лицо брызнул яркий свет. В глубине за столом сидел человек и перелистывал толстую книгу.
– Здравствуйте! – громко произнёс я.
Продавец привстал и внимательно посмотрел на меня.
Поблёскивающая лысина, серый костюм. Холодные глаза сквозь улыбку.
Человек меж тем вышел из-за стола, сверкнув биркой на лацкане пиджака. Свет падал так, что имя на бирке разглядеть не удавалось.
– Через несколько минут магазин закроется на ежедневную сверку, – предупредил он, пристально глядя на меня, и добавил: – У вас мало времени.
Не успел я и рта раскрыть, как продавец захлопнул книгу, и взгляд мой невольно упал на потрёпанную обложку.
К. Штекман. Решебник.
– Так чем я могу вам помочь? – спросил продавец мягко.
Я прилип взглядом к заветному тому.
– Мне нужен решебник Штекмана! Срочно!
Господин слегка нахмурился, словно услышал какую-то непристойность.
– Решебник Штекмана? Подождите минутку, молодой человек. Я сверюсь с каталогом. Этой книги в наличии не имелось, но вчера было крупное поступление…
– Как это не имелось? – не понял я. – Вот же она, у вас на столе!
– На столе? – усмехнулся странный человек. Он был довольно маленького роста – не выше метра шестидесяти. – Вы умеете читать перевёрнутые надписи? Похвально!.. Но это совсем не решебник Штекмана!
– Как не решебник Штекмана?! – Я нетерпеливо протянул к нему руку, но продавец ловко перехватил её за запястье и, сдёрнув со стола книгу, поднёс её к моему лицу.
Я не поверил глазам. Это был «Гобсек» Бальзака!
– Не может быть! – пробормотал я.
Продавец едва уловимым взглядом зацепил свои наручные часы. Затем положил «Гобсека» на место, кряхтя, достал стремянку и полез на самую верхнюю ступеньку.
– Если она и есть, то только здесь… – расслышал я его шепелявый голос из-под потолка.
Очень скоро он спустился обратно и произнёс:
– Сожалею, но нужной вам книги в магазине нет.
Меня поразил его голос – из тихого и вкрадчивого, словно ползущая по листве змея, он стал металлическим и острым.
– Вы хотели свериться с каталогом, – напомнил я, ощущая необъяснимое смятение.
– С каталогом?.. Ах да!
Он исподлобья бросил на меня пронизывающий взгляд, потом юркнул под стол и достал обычную тетрадь в клетку. Довольно быстро пролистав её, категорично заявил:
– Такого наименования нет.
Подчеркнуто любезно продавец проводил меня до двери. Я уныло попрощался и вышел.
Сквозь туманное стекло было видно, как лысина маленького человека, сияя, прокладывает путь в сторону стола, но за стол продавец не сел, а скрылся за занавеской в углу.
Хотя всё уже было чётко и неоднократно разъяснено, я почему-то никак не мог отойти от двери. Та книга на столе…
Скрипнули дверные петли, и я, поборов смятение, вновь оказался внутри магазина. Хотелось удостовериться в ошибке, но, боясь вызвать гнев господина в сером костюме, я пошёл к столу медленно и на цыпочках. В несколько шагов я оказался у цели, перевернул книгу и внимательно вгляделся в её название.
К. Штекман. Решебник! Крупным голубым шрифтом по зелёному блеску обложки! Как же так?!.
Рассуждать времени не было. Я раскрыл решебник, и в глаза сразу бросилось решение моей задачи, изложенное ясно и подробно. Выхватив первый попавшийся листок из стопки на столе, я начал судорожно переписывать сложную цепь формул.
Никто не помешал моему занятию. Закончив, я с облегчением захлопнул книгу. Нельзя ли взять её с собой?..
Низкорослый человек до сих пор не вернулся, и в магазине стояла тишина.
Держа книгу, я двинулся к выходу, но не успел коснуться ручки, как дверь распахнулась, хлынувший с улицы ветер вырвал решебник из рук, и меня вышвырнуло вон из книжного магазина.
Я очнулся около девяти на своём диване совершенно разбитый. Компьютер, открытый на странице почты, оповещал, что решение отослано на сайт оргкомитета в 7.43.
Лист с торопливо записанными формулами лежал на столе.
– Сами решили? – спросил Болтнев, с которым я столкнулся на лестнице у деканата.
– Конечно, сам, – солгал я.
Сомнение на миг мелькнуло в его взгляде, но, спрятав его, профессор сочувственно покачал головой.
– Андрей Завьялов выслал решение на семь минут раньше. Грант будет присуждён ему.
Горло вмиг захлестнуло горечью.
– Как?..
– Сожалею, мой мальчик. Но таковы условия. Дайте-ка ещё раз взглянуть…
Я вытащил лист и подал профессору. Он поднёс его к слезящимся глазам.
– Да… Честно говоря, сам я решил эту задачу по-другому, окольными путями. А здесь… Вы гений, Дима? Я и не знал.
– А как решил Андрей? – Помимо воли мой голос зазвенел.
Болтнев внимательно взглянул на меня.
– Так же, как вы.
Бумажный лист замер в руке профессора, и я вдруг увидел на оборотной его стороне причудливо выписанные цифры.
12.
Заметив мой взгляд, Болтнев перевернул лист и близоруко сощурился.
– Что это? – спросил он. – Что это значит?
Я лишь пожал плечами. Не мог же я сказать, что стащил лист со стола ночного магазина.
Впрочем, это уже ни имело никакого значения.
– Димка! Какой же ты молодец, что решил задачу! – Возле столовой меня догнал радостный голос, и, обернувшись, я увидел подбегающего Андрея.
Я почувствовал смутную зависть к чистоте его чувств. Даже в этом Завьялов оказался выше меня. Тихая ненависть поднялась из глубин моей души. Удачливый соперник не заметил этого.
– Скажу тебе, она была не из простых. Я потратил на неё часа три! – воскликнул он. – Приступил в пять утра и еле успел…
Я резко отвернулся, чтобы скрыть потрясение. Всего три часа, чтобы найти решение, которого не нашёл даже профессор Болтнев! И которое я украл у забытого гениального математика Штекмана.
Андрей улыбнулся, и в этот момент я понял, что должен любой ценой получить грант. Чтобы переиграть этого уверенного парня, поцелованного Богом.
– Поздравляю, – выдавил я через силу. – Может, отметим? Посидим на природе…
Андрей опять улыбнулся – светло, свободно.
– Давай.
Мы выпили пива среди весенних берёз. Завьялов был в хорошем настроении, впрочем, я никогда не видел его другим. Я невольно любовался его вдохновенным лицом, низменно мечтая вырвать из этого человека пресловутый «божий поцелуй», выдернуть его с мясом и всунуть в свою обыденно талантливую голову. Однако поцелуй был крепко вшит в его кровь. Я был мрачен, алкоголь разогрел черноту внутри, но Андрей этого не замечал. Он что-то с упоением рассказывал, весело шутил, а в какой-то момент встал, чтобы прочесть стихи.
– Прогуляемся? – предложил я, когда он закончил.
– Поздно уже, – внезапно спохватился Андрей. – Ничего не видно… Засиделись мы, однако!
Он был, как всегда, прав. Мы действительно засиделись, над безлюдным берегом реки стремительно сгущался мрак.
Андрей замолчал и двинулся по тропинке. Я слышал только хруст веток под его ногами и тихое дыхание справа от себя.
– Люблю весну… – пробормотал я сдавленно, лишь бы что-то сказать. Лишь бы нарушить тёмный и страшный бег мыслей. Тесный ворот душил шею, сжимал голос, удерживал его в груди.
– А я люблю осень, – произнёс Андрей задумчиво. – Люблю, когда под ноги летят жёлтые и красные листья!
Он был приезжим из области, этот юный гений. Он плохо знал город и никогда не был в той части берега, куда я его привёл. А я вырос здесь и эти места знал отлично. И помнил, что где-то совсем рядом с тропой, по которой мы шли, прячется в темноте высокий обрыв.
Андрей, слегка шатаясь, брёл в потёмках. По моим ощущениям, он был уже в шаге от обрыва. Моё сердце то и дело давало сбои.
Неожиданно он остановился и сказал:
– Слушай, Дим, я чувствую, что ты до сих пор не можешь успокоиться. Ну хочешь, я откажусь от гранта? Мне он не особо важен.
– Да?.. – спросил я, внезапно растерявшись. – А Франция?..
– Подумаешь, Франция! – Андрей небрежно вскинул голову и посмотрел на звёздное небо. – И потом, меня и без гранта возьмут куда угодно. Да и тебя тоже. Разве не так?
И он улыбнулся. Он относился ко всему очень легко.
Я смотрел на него – высокого, хорошо сложённого, с тонкими чертами лица. Его мозг не был раздроблен камнепадом ненужных формул. Андрей Завьялов не лопатил их всю ночь, пытаясь выгрести из мусора нужные и сложить их в верную комбинацию. И даже пиво он держал так, что невозможно было отвести глаз от изящных пальцев, сжимавших пластиковый стакан.
На своё несчастье, Андрей не знал, что его отказ от гранта не изменит моего чёрного замысла.
Я пропустил миг, когда он сделал роковой шаг. Прямой и стройный, он вдруг нелепо взмахнул руками и судорожно заскользил вниз.
В последний момент моё сердце рвануло к горлу, рука дёрнулась… но было поздно.
Глухой крик оборвался через несколько секунд. Какое-то время я стоял как парализованный, а потом, задыхаясь, бросился бежать, по грязи и камням, не разбирая дороги.
Я мог бы вызвать скорую, хотя в итоге вызов оказался бы бесполезным. Но я не сделал этого.
Стараясь не попадаться никому на глаза, я вернулся домой, трясущийся и почти невменяемый. Выпил залпом полбутылки водки и без сил упал на кровать, но заснуть не смог. Всю оставшуюся ночь меня безудержно рвало, а под утро я свалился замертво прямо у двери ванной.
Андрея нашли через четыре дня со свёрнутой шеей. Но его улыбающееся лицо ещё долго смотрело на меня с плакатов с надписью «Пропал человек», расклеенных на остановках. Эти плакаты, уже изрядно потрёпанные ветром, сорвали только в самом конце лета.
Всех его знакомых таскали в полицию, в том числе и меня, но на мою удачу соседка уверенно заявила, что я всю ночь был дома и через каждые десять минут выходил курить на площадку. Похоже, она спутала эту ночь с предыдущей, но крепко стояла на своём. Тем дело и кончилось.
А дальше всё сбылось. Я защитил диплом, получил грант и уехал во Францию. Перед отъездом я попытался разыскать тот странный магазин, но ничего похожего в Октябрьском переулке не было.
Время стёрло подробности событий, и в конце концов я уверился, что магазин мне приснился и я решил задачу сам. И в страшной смерти Андрея Завьялова тоже нет моей вины. Ему нужно было просто быть осторожнее.
За успешной стажировкой последовали аспирантура и зачисление в штат престижного французского университета, где я и проработал долгие двенадцать лет, дослужившись до звания профессора.
В тот день перед лекциями я купил в ювелирном обручальное кольцо для Изабель. После четырёх лет отношений пришла пора определиться.
Ничто не предвещало того, что сегодня моя жизнь разобьётся вдребезги. Аудиторию заливало солнце; стоя у доски, я спокойно вычислял площадь криволинейной трапеции, не зная, что тень злых перемен уже подошла вплотную.
– Простите, профессор… Значение определённого интеграла не девять, а двенадцать! – вдруг выпалил чей-то голос.
Обернувшись, я заметил незнакомого вихрастого парня на третьем ряду аудитории.
– Двенадцать?.. – переспросил я, выплывая из мечтаний об ужине с Изабель.
Слово качнуло пространство и что-то смутно напомнило. Словно на мгновение отшвырнуло на много лет назад, в далёкое утро, когда я увидел это число на листке.
– Двенадцать, – уверенно повторил студент.
Я пересчитал уравнение. Двенадцать. Я ошибся.
Инцидент показался пустяком, мелочью, но в этот момент вдруг слабо колыхнулось ощущение, что что-то неуловимое, тонкое вылетает из моей головы, как из открытого окна.
12, – вывел я.
Прозвенел звонок, все вышли.
И всё рухнуло.
Я ничего не помнил.
Ни одной формулы, ни одной теоремы, ни единого закона. Математическая память выцвела, как простыня на солнце. Я будто никогда не знал этой науки. Страшное слово «никогда» заключило меня в цепкие объятия.
Потом были десятки лучших врачей и месяцы бесполезного лечения. Лихорадочные попытки поймать ускользнувшее, удержать то, чего уже нет...
Бесславное увольнение и отчаяние на грани безумия.
Изабель ушла через полгода, в октябре. Чудесным тёплым вечером сосед сообщил, что видел её садящейся с чемоданом в машину.
И тогда я тоже сел в машину, чтобы исчезнуть навсегда.
Листья впитали мои слёзы, но лес не смог остановить меня.
Я уже почти добрался до цели, когда на обочине возникла невысокая фигура в сером костюме.
Туда, куда лежал мой путь, попутчиков не берут, но в человеке, застывшем у дороги с поднятой рукой, таилось что-то настолько притягательное, что я остановился.
Он открыл заднюю дверь и сел, не сказав ни слова.
Мы проехали метров триста в гнетущем молчании, когда я вдруг ощутил непреодолимое желание услышать его голос.
– Хорошая погодка, – произнёс я как бы между прочим.
– Да. Всё, как он любил. Красные и жёлтые листья… – раздался за спиной голос, похожий на тихое шуршание змеи, и в лицо мне плеснуло жаром.
Вздрогнув, я резко обернулся, но никого не увидел. Лишь холодный воздух бродил в уютном салоне «Вольво», а на пустом сиденье лежала книга в зелёном переплёте. Она была открыта на первой странице, на графическом портрете в круглой рамке.
Я сразу узнал лицо продавца из ночного магазина. Того, кто прятал от меня книгу, не желая открывать тайну решения. Тайну, которую я украл.
Глаз ухватил короткий текст на немецком.
«Карл Штекман – гениальный немецкий математик. Убит из зависти известным учёным…»
Прочитать имя убийцы я не успел, потому что руль выскользнул из рук, и машина быстро покатилась под откос. Изо всех сил давя на тормоз, я вдруг с ужасом понял, что не могу её остановить.
Да, я вернулся сюда, чтобы разом покончить со всем. Но сейчас, когда машина стремительно неслась к тому самому обрыву, вспыхнуло острое желание всё изменить, удержать, передумать... До обрыва оставалось метров пять, когда, уже прощаясь с жизнью, я вдруг увидел в небе две сияющие ладони. Вознесённые над обрывом, они всколыхнули воздух и оттолкнули меня назад. В оцепенении вжавшись в кресло, я мог поклясться, что это были руки Андрея Завьялова.
Огромной силой меня вытряхнуло из машины за секунду до того как она полетела вниз.
Я ударился спиной об асфальт. Адская боль пронзила левую ногу. Но всё это – и боль, и ужас – перекрыло ощущение чудесного спасения.
Видение исчезло, но по разлившемуся в сердце теплу я понял, что светлый гений прощает меня.
С трудом поднявшись и неуклюже припадая на ногу, я двинулся прочь от обрыва.
Решебник лежал на обочине. Страницы его шевелились от ветра. Когда я поравнялся с ним, он приглашающе поманил подойти.
Может быть, для последнего предсказания.
На миг искушение охватило меня, но, подавив его, я проковылял мимо.
Прежняя жизнь кончена. Больше не будет ни научных конференций, ни столичного университета, ни блестящей карьеры. Ни Изабель. Невидимая преграда встала между мной и прошлым. Прозрачная стена. Гладкая, как яйцо – ни единой зазубринки. Я ощущал её, видел чем-то, что болело внутри.
Будущего я не знал. Да и не хотел знать.
Хромая, я миновал решебник Штекмана и медленно пошёл вперёд.
Надо мной тускнело вечернее небо, а красные и жёлтые листья устилали мой одинокий путь.