Любителям «мыльниц»
Вера
Пародия на любовный роман в стихах, написанная пятнадцатилетним автором сразу же после прочтения пушкинского «Евгения Онегина». Написанная паршиво, написанная с прямым участием любимого пса Шарика породы дворняга (мопсов автору не досталось). Но что ж теперь, выбрасывать? Одна – все-таки не сто.
Глава 1
Какой-то негр-африканец
Поэтам русским фору дал.
И гений он, и добрый малец,
Как душу русскую познал!
Черт побери, слегка досадно:
Подумаешь, Онегин-франт!
Герой такой уж? Бросьте, ладно?
Убийца, бабник и педант!
А ведь читается! И кстати,
Школярам долбят каждый год.
Рискну и я, так, шутки ради,
Свой приготовить вам компот.
Кому-то что-то он подскажет.
Кто улыбнется, загрустит...
Любитель «мыльниц», может, скажет:
«Сойдет, товарищ наш «пиит»!
Воскликнуть: «Не сойдет!», – желаю.
Поэтам всем бросаю клич:
Не надо, перцом посыпая,
Гноить предпраздничный кулич!
Без наворотов разъясняю:
Какого черта рифмовать,
Башку хореем забивая,
Коль можно прозою сказать?
Рифмую чисто шутки ради,
Раб разленившийся софы,
Неотпускающей кровати,
Но без онегинской строфы!
* * *
Проснувшись, Александр, зевая,
Недобрый мир в сердцах браня,
Подвел, еще раз проживая,
Итоги прожитого дня.
Он Веру не винил нисколько:
Она же Гале помогла!
Одно обидно было только:
Его б предупредить могла?
Нет, не могла. Ведь он внезапно,
Любимый Галин верный муж,
Вчера приехал и прохладный
Жене своей устроил душ.
Ну нужно ль изменить супруге?
Да на ее ж глазах? – Подлец!
Теперь их отношенья туги...
Да, ты, Владимир, - «молодец»!
Лишь только Вера поманила,
А он уж уши навострил.
Намеком скрытым посулила...
И Вова о жене забыл!
Своё вниманье лишь на Веру
Мерзавец быстро обратил;
И, обнаглев сверх всякой меры,
Рукою Веру обхватил...
Что Александру оставалось?
Ах, если б знать сговор подруг!
А так на Веру злоба вкралась,
И тут уж думать недосуг!
Желая искренне признанья
Придумать Гале на ходу,
Собрав всю волю и все знанья,
Сказал ей все же ерунду...
Галина видела мученье
И Александра поняла.
Плюс вдруг ожившее стремленье
Желать супругу только зла!
Так быстро роли поменялись
(Всему виною Вова был);
Уже друг с другом целовались
Те, кто друг друга не любил.
Обидно очень было Саше!
Теперь одно решенье – «Нет!»
Обидно Гале было так же;
Суров готов ее ответ!
Активно Саша начал думать:
«Пора всех ставить на места!
Вову, конечно, надо сдунуть...
А Вера? Пусть живет сама..!»
Уж Александр совсем решился
Осуществить скорей план свой,
Но потому остановился,
Что Галя молвила: - Постой!
Ты думаешь о Вере хуже.
Она – порядочна. Клянусь!
Хотели испытать мы мужа...
А он... Нет, я сейчас взорвусь!
– Не надо! – сказал Саша тоже. –
Себя уже он наказал!
Ему мы отомстим попозже,
Ведь завтра – новогодний бал?
* * *
Однако время – уже восемь!
Довольно в праздности лежать!
И резко одеяло сбросив,
Решает Александр вставать.
Идет он быстро умываться,
Вливается в людей поток,
Где сразу хочешь улыбаться:
Студентов весел городок!
- Идешь на первую ты пару?
- Ну что ты, у меня ж болит...
- Еще с весеннего загара..?
- Нет, честно. Ем, в ушах трещит.
- Сдаем сегодня курсовую...
Готов? Пришел последний срок!
- Конечно. Написал такую..!
Но чувствую, мог лучше! Сжег!
- А если два на ноль помножить,
То будет вроде ничего?
Декана бы на ноль умножить!
- Твою стипендию еще!
Из комнат всех остроты льются,
Накопленный за ночь задор.
Но все на улицу тянутся,
И тут – о деле разговор.
Кого-то формула тревожит:
Здесь точным должен быть подход!
Для сообщенья кто-то сложит
Набросков тезисных листок...
Но к Александру все ж вернемся,
Последуем за ним мы вслед;
И на этаж вверх заберемся –
Гуманитаров факультет.
Звонок пронзительный уж льется,
Спешат студенты за столы.
Пока им материал дается,
Присмотримся к студентам мы.
Один напыщен, - во вниманьи!
С боязнью слово упустить,
Строчит, забыв о пониманьи:
Ему б «под солнцем» в жизни быть!
Другой имеет цель иную;
Как хочет превратиться он
В «энциклопедию» живую:
Всегда вниманьем окружен!
Девичью добру половину
Нетрудно так же нам понять.
Задача их совсем безвинна:
Стипендию не потерять!
И многих тех понять несложно,
Рисует кто значки, крючки:
Убить им время б только можно,
Они от лекций далеки.
И Александр почти не пишет,
Как, впрочем, и сосед Андрей.
Но нужное он все услышит,
Запишет, что сочтет важней.
Они с Андреем уж решили
Себя лишь школе посвятить;
И потому всегда спешили
Сухие факты оживить.
Сомненьям часто подвергали,
Что всеми признано без слов;
И в споре часто навлекали
Вниманье строгих докторов.
- Не слишком рано ли колхозы
В стране решили создавать?
Коль нет сознанья, больше пользы
Хозяйства личных... отставлять?
- А не исчезнут ли желанья
При коммунизме у людей
Все силы отдавать и знанья,
Коль все бесплатно, а, Андрей?
-Максималист ты с задней парты. –
Бурчал Андрей, сам Голиаф. –
Тебя забрать или уж сам ты
Проводишь год, меня забрав?
Тут Александр стулом скрипнул,
Тотчас же вспомнив про «вчера»,
И, оглядев Андрея, вскрикнул:
«Идея найдена, ура!»
* * *
К концу уж близятся занятья:
Последний семинара час...
Когда ж закончится? Проклятье!
На воздух свежий бы сейчас!
Кому «под солнцем» место надо,
Тот слово взял. О горе всем!
В последний года день – «награда»:
Треп глупый слушать минут семь!
А пустоты-то в речи сколько!
Как пыжится, смешной павлин!
За семинар расскажет столько,
Вся группа меньше, чем один!
Все вроде. Вызвали Андрея.
Вопрос - труднейший! Молчат все.
Тот сочиняет, не краснея,
Вот уж талант-то, право, где.
Не дрогнул, не повесил носа.
Хоть под рукой – тетрадь одна,
Не зная сути всей вопроса,
Из мухи все ж слепил слона.
Ну, впрочем, тут картина – ясна;
Кто был студентом, с ней знаком.
Не тратя боле слов напрасно,
Закончим разговор о том.
Уж завершился день учебный,
Последний в нынешнем году.
- Послушай, что ты, Сашка, бледный?
Опять с подругой не в ладу?
Друзья на улицу выходят,
Теряясь в снежной пелене;
По городу счастливо бродят
В волшебной зимней тишине.
* * *
И мне признаться были милы
Пейзажи зимней красоты;
И хоть от стужи ноги ныли,
Гулял до самой темноты.
Сравнить, конечно, можно вряд ли
Деревню с городом зимой.
А то и вовсе невозможно:
Различны очень меж собой.
Там сельская дымится баня,
Угрюмо, молча спят леса;
А здесь трамваи, люди, зданья...
Хлопоты, вечно – суета!
И все ж все время любовался
Я, зиму города любя,
В толпе всегда куда-то гнался,
Со всеми белый снег клубя.
Вот хлопья падают, кружатся.
Кругом лишь снег и облака!
С знакомым сложно повстречаться...
«А, это ты? Ну будь. Пока».
Все в белом, и все словно в сказке!
На шапках – белый каравай.
А вот вдали светятся глазки...
Не зверя, нет. Ползет трамвай.
Зажглись огни, цветов скопленья,
Зеленых, красных, всех других...
Зовут изведать равзлеченья
В кино, на спорт, на цирк иных...
Уж раз ушли мы в отступленья,
Менять пока не будем фон.
И молча в те сооруженья
Заглянем, первым – стадион.
Охота раньше, сейчас спорт:
Бассейн, площадка, трамплин, корт...
Стихия страсти захватила,
В секунды жизнь всю превратила!
И все же если чуть отвлечься,
Забыть хоккей и приглядеться
За пестрой публикой живой,
То каждый видит смысл свой.
Болельщики... Понятно дело,
Они дружны все: - Бей налево!
- Отдай ты пас! – Судью на мыло!
И что б стиральным оно было!
А вот в углу, вдали от страсти,
Раскрыв в пожаре свои пасти,
Душою нищие ребят
С стеклянной ценностью сидят.
В другом углу, другой трибуны
Шепчут, совсем не слыша гулы,
Прижавшись, sancta simplicitas1!
Красавица и с нею – витязь.
А там внизу ломают клюшки,
Стреляют шайбой как из пушки.
Стараясь из последних сил,
«Спартак» победный гол забил.
Он победил. Но спорт суров!
Закон в нем никогда не нов:
Сегодня в славе засыпаешь,
А завтра место уступаешь.
Болельщики большой толпой
Бредут тихонечко домой.
О спорте жарко поболтают
И о работе вспоминают.
Немного дольше не уходит,
С мешками по трибунам ходит
Та кучка пьяная ребят
(«Почистить» стадион хотят).
Но вот он – пуст и странно тихий.
Так кто же самый был счастливый?
Нет, он – не пуст! Те двое – там!
Завидую, признаюсь, вам.
* * *
Наш бурный век не обличаю,
Но все ж невольно замечаю:
Чем больше развлечений в нем,
Тем все скучнее мы живем.
Все что-то ищут, не находят,
В себя уходят и проходят,
Желаний часто не имея,
Картинной мимо галереи.
А посетители! Зевают...
Девицы кудри поправляют...
Картины смотрят для того,
Чтоб отразило их стекло.
Боровиковский иль Орловский,
Судковский или Айвазовский...
Бредут себе из зала в зало,
Вникая в имена те мало.
Что им какая-то сосна,
Что на обрыве, что одна!
Что из последних сил стоит!
Но слышно же: она скорбит!
А сзади - небо, сзади - жизнь!
Ты не умрешь сосна, держись!
Ты будешь жить, как вечно жив
Творец, тебя изобразив!
Из зала Куинджи – в зал, что Репин
Трудом и гением отметил.
Его простые бурлаки
Нам камнем на сердце легли.
Нет! Он стремился не за славой!
Когда писать не мог он правой,
То начал левой как дитя;
Здесь равнодушным быть нельзя!
Джоконда! Вечно молода!
В ней величавость, простота;
В ней и насмешка, и печаль,
Взгляд на тебя, но взгляд и вдаль!
Чем больше на нее смотрю,
Тем чаще я себя ловлю
На мысли, что она – ценитель:
Каков ты, рядом, посетитель!
Уже не ты, она глядит!
Она насквозь тебя «сверлит»!
О боже! Больше не могу!
Быстрей в кино! Там отойду...
Кино – целебное лекарство,
Свободных чувств и мыслей царство,
Сопоставлений созерцанья
С мышлением, плодом мечтанья.
Спокойно сядешь, гаснет свет...
Уж полон зал и мест уж нет;
Приятно занавес шуршит,
И публика уж не гудит.
Здесь можно просто разрядиться,
От всей души повеселиться;
При напряжении ума
И важное найдешь всегда.
О, если б жили Байрон, Пушкин!
Кино сменило бы им кружки!
И Гоголя б минул загиб:
Так рано б, может, не погиб...
Скажу серьезно, не шутя,
Возможно, здесь – судьба твоя!
Ты сзади девушки садись,
За ней немного присмотрись...
Обоих что-то огорчает,
А всем смешно? То вас сближает!
И если вы смеетесь вместе,
То дружбу временем проверьте...
* * *
Однако, Александр! Гуляя,
Не в силах все в себе хранить...
Не утаив, не прибавляя,
Решил Андрею боль излить.
Не знал надежнее он друга
С желаньем искренним помочь,
С душой, готовой на услугу
И в утро раннее, и в ночь.
Хотя на первый взгляд не скажешь,
Андрей что добр... Наоборот!
Когда в глаза его ни взглянешь..,
Полны угрюмости забот.
Но взгляд-то тот уже не первый:
Они знакомы так давно!
И потому Андрей был верный,
Что стоил Александр того.
С утра за Сашей наблюдая,
Смекнул Андрей: «Хаос в душе!»
Красот зимы не замечая,
Рассказом занят был уже...
Читатель даст нам позволенье
Оставить то, в чем нет нужды?
То все – в начале сочиненья...
И вновь к друзьям вернемся мы.
Они сошлись в нелегком споре.
Ну этим им не удивить:
Случалось с ними и дотоле...
Но тема! Спором не решить!
Кто прожил жизнь и тот не в силе
Сказать: «Так что же есть любовь?»
Уж вечный б двигатель открыли,
А здесь все зря... из носа кровь!
Андрей упорно повторяет,
Что может обойтись без ней;
И ничего не потеряет,
И даже будет веселей.
- Ну что ты, Александр, неймешься?
С утра грустишь. Из-за чего?
Ведь сам же после рассмеешься
И на себя, и на того...
Ну изменил, знакомо дело.
Да нет ее совсем, любви!
Вот попривык и надоело!
Тут хоть зови, хоть не зови...
Сейчас на пальцах растолкую:
Ты – в море, волны – впереди;
Но вот в минуту роковую
Желанный видишь брег земли.
Восторга нет в тебе предела;
«Земля! – кричишь. – Спасен! Земля!»
Подплыл... И радость улетела:
То островок, где жить нельзя.
И здесь: «Нашел! Как все прекрасно!
Теперь навеки мы с тобой!»
А дальше... все однообразно,
Тоскливо так, хоть волком вой!
- Ну если выть, любя, настроен,
Тогда, Андрюшенька, - труба!
Обломов ты: влюблен, - спокоен.
Любовь – есть жизнь. Везде борьба!
Конечно мы ракеты строим
Не только для любви своей;
И все же где-то втайне кроим
Понравиться одной лишь ей.
- Я, Саша, ничего не крою:
Мне так спокойней и вольней.
А план твой так и быть устрою,
Что хочешь ты, то мне важней.
- Тогда вперед, теряем время!
Устроишь и свою судьбу...
И если не сочтешь за бремя,
То просьбу выполни мою.
- Твои излишни беспокойства:
Я сделаю, как ты просил...
Но мои зная души свойства,
Не трать напрасно своих сил.
* * *
И вот друзья спешат к Галине,
Встречают там своих друзей.
Все приглашенные прибыли,
Герои наши – попоздней.
Средь приглашенных – все студенты,
Вскользь коих уж коснулись мы;
Их выделить найдем моменты
Из праздничной сей кутерьмы.
Накрыт уж стол, стоят бокалы;
Всех марок – пестрое вино.
Неужто вечно (ладно, балы...)
Не быть веселью без него?
Ох! Если бы весь яд сей люди,
Изгнали б, были б молодцы!
Ведь помнит Русь простоналюдья:
С весельем пили чай купцы!
Но все слова, стоит посуда!
От ней печальный взгляд отвел,
И время есть еще покуда,
Глазами Саша все обвел!
Все как обычно. Все – не ново:
Не что нужней, что красивей;
Все сделано по сердца зову:
Не хуже, что б как у людей!
Где стол, над самой серединой,
Люстра висит из хрусталя;
Прибита на стене картина:
Великий Ленин. Фон Кремля!
Стоит у стенки телевизор
Как и у всех людей, - цветной!
Магнитофон, а с ним – транзистор.
Все, кажется, сулит покой.
Ковер занял стену другую:
Узор узора красивей!
И он ведет на мысль такую:
Не хуже, что б как у людей!
Загружен книжный шкаф доцела.
Фамильи встретишь всех веков!
Здесь все три серьи БВЛ-а
Великой прозы и стихов!
Так в чем же дело, в чем причина?
Где все, как и у всех людей.
Живут Владимир и Галина
Не как все люди, а скучней?
Не так относятся друг к другу
(Галина, правда, ни при чем).
Но Вова предает супругу.
Не любит? Ладно, разберем.
Тайком на Веру Саша смотрит:
Спокойна, как всегда, скромна.
А вот в Галине что-то ходит...
И злом, и местью вся полна.
Владимир, как ни дашься диву!
То – не простой один покой.
Не в меру все самолюбиво...
Себе позволит все такой!
Красив! Глаза полны горенья!
Спадают кудри черны ниц!
Все создано для обольщенья
Безвинно верящих девиц.
Но первый тост! Желает страстно
К себе вниманье обратить
Тот самый, цель кого всечасно
Быть на виду, эффектно жить.
И голос, оживший от хмели,
Перебивая всех, звенит...
На семинаре не успели...
Уже, однако, говорит.
- Последний год мы с вами вместе,
Мои любимые друзья!
(Ну хоть бы в жизни раз без лести)
Всегда вас помнить буду я!
Признаюсь в честном откровенье
(Как любопытно! Это в чем?)
Нам в ВУЗе быть всего мгновенье!
(Нет, ты устроишься при нем!)
И разлетимся мы по свету:
Огонь души другим дарить;
Всю подлость, лживость звать к ответу
И святость истины хранить!
Все чувства доброты безбрежной
Всенощно в людях воспалять;
Бесчинство в оболочке нежной
В бою бесщадном различать!
В такой же вычурности дале
Высокопарну ведя речь,
Ей вызвал отвращенье в зале,
Желание ее пресечь.
Ну, право, о каком там бое,
Какой там пользе толковать?
Стремленье коего не боле,
Чем выгоду себе желать!
Поняв всеобщее желанье,
Его уж Саша разрешил:
Он – хоть оратор без призванья,
Но тему ту переменил.
И вот уже другие речи
Текут за праздничным столом:
Воспоминанья первой встречи
И встречи, бывшие потом...
Кому и как зачет сдавали:
Рассказы льются всех гостей...
Мгновенья все припоминали
Приятных старых новостей.
А Александр мигает другу,
Мол, «помни, должен быть ты смел!»
И вот бочком- бочком, по кругу
Андрей к Галине пересел.
И четко, для других безгласно,
Галину быстро в дело ввел.
Услышал только: «Я – согласна!»
И речи длинные повел.
Читателю что б ясно стало,
Пора план Саши предъявить.
Мудреного тут, впрочем, мало:
За Галю Вове отомстить.
Андрей был должен приударить
За Галей. Галя же должна
Поверить Вову в то заставить,
Андрея любит что она.
Тут Вова должен был взорваться!
Здесь можно их и помирить.
Несложный план тем и кончался
Стремленьем их соединить.
К чему придет его затея,
Ах, если б Саша знал тогда...
До нас дошла б его идея
Уж верно вряд ли бы когда!
Но смотрит на Андрея Галя
Глазами, полными любви...
Идет все по сценарью дале.
Эй, кто там, Вову позови!
А вот и Вова. Бодро входит
Он в залу и что видит вдруг?
Жену любимую находит
В объятьях чьих-то мужских рук!
И гнев в душе его вскипает,
И непомерна его злость!
Андрею показать желает,
Кто здесь хозяин, а кто гость!
Сильнее пульс, он чаще дышит,
Впервые в жизни – сам не свой!
Но Александра голос слышит:
- Володя, не спеши, постой!
Припомни, вел себя не так ли
Недавним вечером и ты
В тобой устроенном спектакле?
Но все не унесешь цветы!
Андрей! Ну, хватит! Да довольно!
Володя все уж осознал:
И как Галине было больно,
Он на себе сейчас узнал.
Андрей послушен, но Галина...
(То Саша не предусмотрел)
С любовным трепетом, невинно –
К Андрею... Тот уже не смел.
Но Галя все еще ласкает
Целует, нежностью пленя,
Сама Андрея обнимает;
А тот бурчит, весь свет кляня.
Галина ж будто и не слышит,
Андрея за руку ведет;
Уж тот замолк и едва дышит:
Она гулять его зовет.
Она? Галина? Звать другого?
Пусть не врага – Андрюху. Но
Но поворота все ж такого...
Нет, это слишком уж чудно!
Казалось Саше: «Все продумал.
Во-первых, сам он отомщен!
Помог и Гале, как задумал!
А-а-а! Ею муж все ж не прощен!»
Себя лишая размышлений:
Ему все ж Галя – не жена,
Решает Саша от сомнений
Вернуться к Вере. Где ж она?
Она все так же тихо, скромно
Сидит за праздничным столом.
И все случившееся словно
Ее не тронуло ни в чем.
Подходит Александр к Вере,
Заводит с нею разговор...
Но в тоне, жестах и манере
К себе он чувствует отпор.
Ее он просит разъясненья:
В чем дело, в чем он был не прав?
Он страстно жаждет выясненья,
Где мог затронуть и чей нрав?
Ответ у Веры был не краток,
Отчаянного полон зла,
Для Сашиных ушей не сладок...
Он горечь испытал сполна!
- Ты думал, - Вера заключила, -
Посредством друга все решить?
Его понадобилась сила
Свое бессилие прикрыть?
Недавно был ты малодушен!
Да! Галю легче целовать!
Когда ж мужской твой шаг был нужен
На месте Вову наказать,
То где твоя мужская твердость?
- Но Вера, я... – Не обещай!
Мне не позволит бабья гордость,
С тобой остаться что б. Прощай!
На том оставим мы героев
И предадим самих себе.
Свиданье с ними вновь устроим,
Пожалуй, в следующей главе.
Глава вторая
Как странно человек устроен:
Он любит время торопить;
И с понедельника настроен
На выходной, хоть столько жить...
Прошла неделя, день желанный
Уж – на пороге. Мы ж бурчим!
В своих желаниях – профаны:
Не знаем сами, что хотим!
- Весь день – свободный. Безобразье!
Томиться надо целый день!
Туда - сюда ходить... Вот счастье!
Уходит цель, приходит лень!
Так часто очень рассуждаем
И, суетясь сюда – туда,
Мы в выходные забываем
Остатки навыков труда.
А время что же? Ждать не будет.
Оно бежит и день, и ночь...
И тот, кто это не забудет,
Себя кто сможет превозмочь,
И смыслом каждый день наполнит,
И будет жить не тля, - горя!
О цели жизни будет помнить,
Себя, не время торопя!
Тот будет прав и что важнее:
В согласьи полном жить с собой!
А это нам всего нужнее,
Согласен кто-нибудь со мной?
Но это – не моя забота;
Имейте мнение свое!
Продолжить есть еще охота
Моих героев бытие.
Быстрее ветра пролетел
Студенческий последний год;
Увидеть Сашу ждал удел
Поток журчащих сельских вод.
Наш Александр в деревню едет
(Ну чем – не пушкинский герой?!)
Куда же автор это метит:
В Онегина с его хандрой?
Он, может, жил бы как Евгений:
Казался б странным для людей,
Ни сил, ни знаний, ни стремлений
Не проявляя для друзей.
Но бытие сейчас иное:
Понятье «лишний человек»
Для уха нашего – пустое:
Его не встретишь в этот век.
Наш Александр работал в школе:
Детишек сельских обучал.
О греках, о «Народной воле»...
О многом разном повещал.
И был хоть Александр взрослый,
С детьми он общее имел:
Их любопытное проворство
Ценил он больше важных дел.
А говор хоть их беспрестанный
Ему подчас надоедал,
Себя за ними неустанно
Он ежедневно подгонял.
Сначала было все же трудно:
Что надо, успевал едва!
А иногда к тому же – нудно:
Лежал, скучая, день и два!
И потому хандрил он часто:
О Вере мысли душу жгли!
Хоть говорил себе: «Все, баста!»
Из головы они не шли!
Да гнать их он и не пытался:
Где есть мученье, - есть любовь.
Пусть ты один как перст остался,
Но прежни мысли движут кровь!
Так в забытьи сидел он часто,
Был непонятен для людей.
Им было ну никак не ясно:
Как можно жить так без друзей?
Он мог. И день свой отработав,
Вновь становился нелюдим.
Его терзали те заботы,
Что были вытканы самим.
Читатель, это все читая,
Пожалуй, что к чему поймет:
«Уж не к Татьяне ли героя
Нас автор скоро приведет?»
Скажу, и рад бы. Но не скрою,
Мне грустно признаваться тут:
Татьяны русскою душою
Исчезли. Ольги же живут.
Быть может, бытие иное:
Танцульки, шманцы и кино
И все подобное такое...
В наш буйный век... Да все равно!
Мы вспомним Веру. Часто очень
О ней наш Александр вздыхал
И ей писав в бессонны ночи,
Все ж ничего не посылал.
Он – и поэт тут, и мыслитель;
И томной грусти был налет...
Кто отступлений не любитель,
Тот пусть страницу пролистнет.
* * *
«Давно, - писал, - я – труп живой,
Как мы рассталися с тобой!
То на тебя, то на себя,
И часто вовсе без причины
(«Вот, - скажешь, - признак дурачины!»)
Сержусь, и сам я тут не свой:
Добрее реже, чаще – злой!
Да, злой. Хоть вовсе не похоже
Такое на меня. И все же
Я злюсь, себя я презираю
И знаю, потому страдаю:
Мужчина сильным должен быть,
Пуста, излишня моя прыть.
Нет, в жизни сильным я бываю
Тебя ж увижу, забываю,
Каким быть должен. Вот мой бич!
Хоть Эскулапа в помощь кличь!
Я, видно, просто ненормальный,
То – бешеный, то вдруг – печальный,
До безрассудности бурливый
И безудержно говорливый.
А то в депрессию впадаю;
И делать что с собой, не знаю.
Да что ж я только о себе?
Так лишь дворяне о судьбе
Своей писали в прошлом веке,
Томясь в бездействии и неге.
Бывает в жизни всем ведь трудно,
А иногда и вовсе нудно...
Я это все пишу к тому:
Тебе со мной быть ни к чему!
С таким, как я, признаюсь все же.
Быть вместе я не смог бы тоже!»
* * *
Тех строк, исполненных признанья,
И чувств, коим любовь названье,
В себе не мог он заглушить
И долго продолжал хандрить.
Вот год и два уж пробежало…
Не то, что б стало проходить
Любовью пущенное жало,
Чуть-чуть, но легче стало жить.
В начале «надо» было слово;
Затем в «хочу» переросло.
И от волшебных «еще», «снова»
Смысл очень важный обрело.
Вот раньше лишь была забота
О Вере думать. Интерес
Не вызывала в нем работа.
Но мало–мальски все ж воскрес...
И Александр мыслит шире,
Про то расспросит и про се...
И кто в какой живет квартире...
Его интересует все!
В общении он стал бодрее,
Походку изменил и ту:
Идет раскованней, вольнее...
Придал ей легкость, красоту!
Он избегал (так было прежде)
Беседы все о тракторах,
О быте, о жилье, одежде
И просто глупых пустяках...
Теперь же сам узнать желает,
Что за надой, что позади?
Что жизнь в совхозе представляет,
Как сев, и что же впереди?
Он выступает в местном клубе,
Пропагандист и атеист.
От холода спасаясь в шубе,
Он там и лектор, и артист.
* * *
А что же Вера?
Нам быстрей,
Во всем не забывая меры,
Уже пора вернуться к ней.
Себе позволив разрешенье
Однажды автор мысль сказать...
За что и просит извиненье:
Татьяны есть. Трудней искать
Их только очень к сожаленью.
Святая книжек тишина
(Ни танцы, фильмы развлеченья)
Куда как больше им нужна!
И местом первой встречи с Сашей
На ресторан, ни пир, ни бал...
Им был у героини нашей
Простой всего читальный зал.
С его открытием спешила
Любимый Вера стол занять.
А уходила лишь с закрытьем...
Стал это Саша замечать.
Бросая взгляд на стол соседний,
Трудней все было отрывать...
Когда ж звонок звенел последний,
Боялся, что хотел, сказать.
Но все же как-то раз решился
И буркнул. Что, не понял сам.
И на себя лишь разозлился…
«Ну, - дескать, думает, - пропал!»
Сейчас ответит: «Что, - мол, - надо?
Я – замужем! Не приставай!»
Но вдруг услышал: «Что же, ладно.
Назвался груздем... Провожай!»
Так каждый день они читали,
Ходили вечером в кино...
Да просто воздухом дышали!
И так почти пять лет прошло...
Пока не вышло этой ссоры,
Когда любовь не сберегли,
Когда лишь начались раздоры,
А Галя с Вовой... помогли.
Пора вернуться к обещанью…
Спешу о Вере сообщить:
Ей надо прилагать старанье
Учиться, как людей лечить
Еще год нужно в институте;
В разлуке то – немалый срок!
В познаньи медицинской сути
Нашла и смысл она, и прок.
Друзей она не избегала,
Но в гости тоже не звала.
Врачом хорошим быть желала:
Все знанья, что нужны, брала.
Но как ни нравилась наука,
На сердце руку положа,
«Вся медицина, - скажем, - скука!
Болезни, больше ни шиша!»
Уместно здесь деталь отметить,
Она большую роль займет:
Учился в институте вместе
С советским и другой народ.
Учился эфиоп Абебе
И доля правды есть процент:
В самой он жил Аддис-Абебе.
И имя то на континент
На африканский весь звучало,
Когда «Бикила – наш герой!»
Почти вся Африка кричала:
Рекорд его был мировой
На марафоне! Но Абебе
Рекордов мировых не бил,
Певцом он не был и поэтом...
Врача науку он учил.
Вдали от родины, от дома
Конечно, часто тосковал;
И хоть глотал запойно томы,
Но в грусти часто пребывал.
Как Александр в деревне – часто.
Но часто, все же, - не всегда!
И видя грусть свою напрасной,
В себе он сильным был тогда.
Он эфиопского народа
В себе все сохранил черты.
А государство это сроду
Страдало от врагов, нужды...
Век прошлый – злые итальянцы
Укорениться здесь могли,
Затем фашистские германцы...
Но все они перенесли!
Абебе и похож был внешне
На родичей, но все они...
Все их сейчас и много прежде
От негров отличить могли.
Всегда – в одежде элегантной,
Красивы карие глаза!
Цвет кожи светло-шоколадный,
И потому-то неспроста
Тот парень приглянулся Вере.
И часто только лишь вдвоем
Учились и гуляли в сквере;
И паренька мы тут поймем.
Шесть лет. То срок – совсем немалый!
Хоть книги книгами, но все ж
Какой бы ни был разудалый,
Но без друзей ты пропадешь!
От скуки. Так и подружились
И прогоняли прочь тоску.
Все годы вместе проучились...
- Нет! Без тебя я не могу! –
Сказал Абебе. И событья
Здесь развиваются быстрей.
Пришел уж срок его отбытья:
Ответа требует скорей.
Мы здесь одно всего заметим,
Что б не затягивать сюжет:
Где лучше русской девы встретим?
А то француженки... О, нет!
Конечно, Вера – в затрудненье...
Любовь-то есть, но тьму преград
Как избежать? Грызут сомненья!
И их стоит немалый ряд!
Бросать ей родину придется!
Родителям какой удар!
И Вера очень долго мнется...
- Да хоть потоп, и хоть пожар!
Любовь всегда всего сильнее;
Не буду счастлива я здесь!
Все решено! И вот уж с нею
Внутри Абебе счастлив весь!
К себе, на родину он едет.
К тому же Вера – рядом с ним.
Едва она уже не бредит:
Ей жаль родителей. Ведь им
Случилося большое горе:
Не видеть дочь им суждено!
Но решено! И через море
Ей с новым встретиться должно.
И все ее здесь поражает:
Деревья дивны, баобаб,
Чей крон от солнца всех спасает:
Простых мужчин, таких же баб.
В листве пестреющих акаций
Заметны стаи чудных птиц...
Минуя ряд различных станций,
Она немало черных лиц
В окно довольно рассмотрела.
Все непривычно! Но она
Не смущена. Ей что за дело?
Абебе лишь она верна!
Тот счастлив так же откровенно.
Он Веру любит, спора нет;
Все будет хорошо, наверно:
Любви границ на свете нет.
- Цыц! – громко вдруг Абебе вскрикнул,
Увидев стадо обезьян.
-Ты их спугнул! Зачем окликнул?
Наверно ты сегодня пьян!
Абебе громко рассмеялся:
- Они потопчут все поля! –
И с Верой нежно он обнялся. –
Посевы нам губить нельзя!
В таком забывчивом веселье
Их путешествие прошло.
А вот уже и новоселью,
Знакомству время подошло!
Отец – не очень фермер крупный,
Зато он добр и встрече рад.
Восторг исторг довольно бурный,
Узнав, что сын его женат.
А дальше что? Одно лишь счастье.
Все прошлое из жизни – прочь!
Язык английский не напрасно
Учила Вера раньше в ночь.
Согласье полное с супругом,
Любовь, работа – то все есть,
Взаимопониманье с другом,
В каком дано ей жизнь провесть.
Вот так и жили. Но довольно!
Картина вроде бы ясна...
Ошибок – много. Но невольно:
Чужая мне та сторона!
Чужая – автору, не Вере:
Привыкла здесь уж ко всему.
Но как-то на прогулке в сквере
Девчушку встретила одну.
Стройна, как лань! И как красива!
Вниманье Веры привлекла.
К ней подошла... Но молчаливо
Девчушка мигом в дом ушла.
И так не раз ее встречала
У дома, где она жила.
Но так же грустно та молчала
И, Веру видя, мимо шла.
В раздумье – Вера. Ей не ясно:
Все дружелюбны. Лишь одна...
Все думает, и все напрасно...
- Скажи, Абебе, кто она?
Вздохнув, Абебе, чуть краснея,
Все честно Вере изложил:
- Дружил, - сказал, - я раньше с нею,
Но я про то давно забыл!
Поверь, люблю тебя сильнее!
Не жить теперь мне без тебя!
Ты жизни для меня важнее
Мне без тебя не выжить дня!
Я знаю, думаешь ты только,
Что «я, предатель, всех подлей!»
Что «Нора...» Лет прошло уж столько..!
Поверь мне, Вера, жизнь сложней!
Шесть лет не виделись мы с нею!
Я думал, замужем давно...
Ан нет же! Но тебе виднее!
Решать тебе все суждено!
* * *
Устал уже, читатель, право
В одно и то же ум вперять:
Героя два всего... Забава!
О Саше с Верой лишь читать.
Он прав, конечно, но что делать?
Двоим вершить все суждено!
И третий – лишний. Что поделать?
А впрочем пусть еще одно
Лицо войдет в повествованье,
О коем речь еще не шла.
Ему Любовь дадим названье,
К замужеству она вела
Героя нашего. И что же?
Сомнений ряд встают тому:
Любил он Веру... Но негоже
И трудно все же одному.
Семейной жизнь он представляет,
Женатых всех своих друзей...
И так, и этак размышляет...
Но будет мыслям ли вольней?
Наверно б было, если б Вера
Была согласна быть женой.
А так во что быть может вера?
Предстанет жизнь теперь какой?
Непониманье, раздраженье,
Ни общего, ни спорных дел!
Но Веры нет! И вот решенье –
Жениться! Всех такой удел!
О Любе. Было девятнадцать.
Всегда беспечна, весела!
А Александру чуть за двадцать:
Она уже и без ума!
Да, впрочем, так ли? Нет, скорее
Не от него была она
Уж «без ума». Сказать точнее:
В себя была лишь влюблена!
Легко краса ее манила,
Хоть голова была пуста!
Она уж многих окрутила,
Даря всем пылкие уста.
Любила Люба быть любимой!
Добиться что б любой ценой,
Когда б на час лишь кто-то милый
Ей клялся в верности одной!
Любви добьется, и ей скучно:
Уж новых приключений ждет,
Того, кто снова в час докучный
Ее любимой назовет.
И вдруг тут он! Для многих – странный,
Увеселений всяких чужд...
«Ты должен быть моим, желанный,
В услугу чувств моих и нужд!»
Решила так, да и за дело:
Начала кружева плести
Своей любви. В груди кипело
Скорей до дела довести.
Как вечер, Люба – с Александром
К нему влетает впопыхах...
И с тонким, чисто женским «жанром»
Болтает и о париках,
О моде, вкусе одеваться,
О куртках, разных кружевах,
Чему немодному продаться...
И прочих «важных» пустяках!
И хоть была большая пытка,
Ее он слушал, скрыв зевки.
А перебить ее попытки
Довольно были нелегки!
Так Люба каждый день ходила,
И вот уже на Сашу злясь:
К тому любовь не приходила!
Она совсем уж извелась!
Вздыхала, охала. Напрасно!
Впустую все! Все было зря!
Ей было ну никак не ясно:
Что красоты лишь мало для...
Ее его холодность злила;
Он чувств ее не замечал.
И больше то ее бесило,
Что с ней упорно он молчал!
Но то понять ей трудно было,
Что то – не гордость, а печаль;
Что то от грусти сердце ныло,
Зовя в неведомую даль!
Однако свадьба! Так желает
Невеста. Хоть жених хотел
Без всякого... Но та порхает!
Не виден радости предел...
А Сашу автор понимает:
Где свадьба – слезы, шум и звон!
Ему она напоминает
Скорее сцену похорон!
Везде: и здесь, и там – машины;
В костюме траурном – жених,
Мамашины печальны мины,
Куда бы спрятаться от них?
Но надобно еще кататься
К войной оставленной местам...
Герои гибли. Но влюбляться
Все ж непонятно, нужно там!
Но кончены показа сцены,
Спешат все к праздничным столам...
Пока не держатся за стены,
Недолго мы побудем там.
Все ломится от угощений...
Не пир в Кремле. Но не беда!
Здесь пища – чаще без печений:
Картофель – первая еда!
Она – и первым, и второе,
И не приестся никогда;
В мундире иль пюре простое:
Скромен запрос людей труда!
Всех запылали лица красны;
Виной – обильный сей обед...
И песни... как они прекрасны,
Поют их хоть десятки лет!
Одни приходят и уходят
О них – негромкая молва!
А эти с уст никак не сходят:
Пленят их плавность и слова!
Проходит скованная робость,
Две трети дня давила что.
Кипит разбуженная бодрость,
Последствие не граммов сто...
И снова – долгие беседы;
Все – в группах, в кучках: не одни.
Свои удачи, свои беды...
О всем, чем в трудовые дни
Нет времени, да и желанья
Делиться с кем-то нам подчас...
И Александр свои знанья
Кому-то щедро в этот час
Дарит, забыв и о невесте,
О всем, что было и что ждет...
Все вроде как на своем месте;
Так пусть же жизнь вперед идет!
В беседе он рукой махает,
Ведет горячий разговор...
Но вдруг в окне..! Он замирает!
Лицо мелькнуло..! Нет же, вздор!
Откуда Вера может взяться?
Конечно, - бред! Вина удар!
Но все ж не может он уняться.
Объят то холодом, то в жар
Его бросает! Он – из дома...
А вдруг все ж это – и не бред?
Но так, сгорает как солома,
Уже простыл и Веры след.
По-спринтерски, то бишь стремглав,
Бросается к своей калитке.
И выбегая впопыхах,
Не то машину, то ль кибитку
Он видит. Что же, значит, точно
Не показалось. Снова – в дом
Он входит. Другу молвит: - срочно!
Расчет за мною! Но потом!
- Еще так скажешь, и обижусь!
- Молчу, молчу! Прости, молчу!
Я только с нею лишь увижусь...
Сказать немного я хочу!
О многом Саша размышляет,
От мыслей пробивает пот!
На мотоцикле обгоняет...
Кричит водителю: - Стоп! Стоп!
Тот – в тормоз... Александр – к Вере,
Еще не зная, что сказать...
В спокойной слышит он манере:
- Не стоит речь нам начинать!
Другого Александр ответа
Конечно, и не ожидал.
Но глас внутри: - Ты должен это!
Ее уж раз ты потерял!
Поднапрягися! Постарайся!
Все объясни! Настрой себя!
Попробуй сызнова! Признайся!
Начни сначала все! С нуля!
Машины дверь он открывает...
Неловко улыбнулся ей...
И быстро, страстно начинает
Признания любви своей.
- Ты думаешь, - так начал Саша, -
Уже я многое забыл?
Раз ты там - в Африке... Да я же...
Да без тебя я волком выл!
Ну да, конечно, я женился.
Точней сказать, сейчас женюсь.
Но верь – не верь, а я молился
На фото, ты – где. И молюсь!
И каждый день так! Еже-днев-но!
А мне осталось что еще?
К тебе идти? Так ты, наверно...
Да ты сама сказала: «Все!»
Ты умница и вновь красива!
Что я несу! Башка как ночь!
С тобою лишь мне жить счастливо!
Рискнем еще раз превозмочь?
И снова жизнь начнем! О боже!
Скажи, ты ехала ж ко мне?
Тебя люблю одну я тоже!
Я весь горю в любви огне!
- Не стоит! – Вера так сказала. –
Того, что было, - не вернуть!
Не нужно начинать сначала!
Меня ты навсегда забудь!
Тебя я вовсе недостойна!
Я не смогла любовь сберечь!
Теперь же я совсем спокойна!
Тебя увидев, гора с плеч
Моих слетела. Ну довольно!
Живи счастливо много лет!
Тебе ж я сделала лишь больно:
Мой помнишь в Новый год ответ?
Сказала Вера и умчалась.
А Саша встал с открытым ртом.
Вот так свиданье то кончалось,
И я остановлюсь на том.
Глава третья
Да, не прошли то испытанье
Герои наши в первый раз...
Последствия – непониманье
И гордый девичий отказ.
Но время – главное лекарство:
Оно поможет, даст понять,
Где – истина, а где – лукавство,
Где – действовать, а где – смолчать!
* * *
Стоп! Николай Васильевич Алкогоголь прерывает Колюню Малышева, то бишь собственное произведение и не сосчитать скольколетней давности. Там еще где-то страниц столько же! Думаю, надо пожалеть и работников типографии, и читателя.
Самому дотошному скажу. Далее Вера рожает от Абебе уже на своей родине. Саша разводится с Любой:
«...месяц прожив,
Он поругался уже с ней:
Ей вещи только подороже
И тряпки только помодней!»
Женится на Вере, усыновляет мальчика. Тот вырастает, интересуется причиной разного цвета кожи своей и папы. Уезжает в Африку искать настоящего папу, где находит свою любовь, женится и остается.
Вера с годами усматривает в отношении к себе усиление расизма со стороны мужа – Саши. В его тоне она постоянно усматривает обиду на свое прошлое, связанное с Абебе. Вконец изведенному Саше и в самом деле не всегда удается поддерживать любезный тон любящего мужа.
Истерзанная своими больше придуманными подозрениями ревнивого к ее прошлой любви Саши, Вера попадает в психбольницу. Саша ее часто навещает.
* * *
«Но Сашу просят – из палатки...
– Да, да, конечно, я пойду,
Но знайте же, пока припадки
Не кончатся, я не уйду.
И жить я буду у больницы,
Хоть на крыльце, хоть на земле.
Я буду плакать и молится,
Но что в ее там голове?
– Теперь дела все на поправку,
И приступов уменьшен счет.
Даю Вам точную я справку:
Главврач Вам никогда не врет!»
* * *
И как по жизни человек веселый, а иначе, ему непьющему (почти непьющему), никогда не быть бы Алкогоголем, автор уже сейчас додумывает.
Александр, пытаясь спасти Веру, под видом психбольного проникает в больницу. Там знакомится с декабристами – Рылеевым, Одоевским, Кюхельбекером, которые и приводят его сначала к восстанию на Сенатской площади, а после посещения палаты номер шесть и к штурму Зимнего.
Да и самому автору заниматься литературным творчеством некогда. Пора замерять глубину Москвы – реки на вопрос прохождения крейсера «Авроры». Его выстрел был бы хорошим шпагатом Задорнова после своего концерта. Еще бы крикнуть перед выстрелом по рупору: «Что вы, уважаемые предприниматели абрамовичи, в жизни сделали, изобрели, придумали, предприняли? С какой радости так жируете?»
Но главный итог рифмотворчества молодого Алкогоголя не в этом. Когда он писал, абрамовничества таких размеров не было, а было стремление к порядочности и справедливости. Главный итог – в ответе всяким виторганам, табаковым, которые влюбляются неоднократно так, что «дышать не могут». Ответ – предложить не запретить.., нет, только подумать: «Будет ли та радость, которую вы обретете в новых отношениях, больше того горя, которое оставите в старых?» Они же, отношения старые, до конца жизни могут так и не отпустить!