Под снегами времени

      Время… Время как холодный, бездушный снег гонимый ветром. Оно летит, царапая лица и память людскую. Дни за часами, месяцы за неделями, века за годами… Время укрывает былое, словно пороша, лежащая на еловых лапах и, как нельзя разглядеть под снегом хвои, так и неможно узнать всего того, что укрыто от взоров людских толстым покрывалом Времени. И только жаркая кровь наших предков, текущая по венам и кипящая в сердцах славян может поведать нам о стародавних временах, временах трудных, героических и трагических, но все же великих! Ибо без свершений предков не бывает потомков. Правда это повествование будет сродни певучим и былинным сказаниям вещего Баяна. Но, как бы не были далеки от нашего времени предки наши, глухим набатом гудит в сердце славянина глас героев Русских земель. Тех самых Русских земель, лежащих от истоков могучей реки Ра на восходе, до белоскального острова Руян в дальнем хладном море на захиде….
         Медленно, медленно течет время, медленно вершатся судьбы человеческие, да токмо Великие свершения остаются в памяти людской, аки припорошенный снегами след, оставленный Великим Человеком, на бескрайнем заснеженном Временем и позабытом поле Жизни, борьбы и Бытия народа словенов….


      - Поспрашай князя, пострел, кликал он меня….
Молвил седой усталый старик, и присев на колоду под крыльцом смотрел, как торопится отрок в палаты княжеские. Он торопился на княжеский зов и потому задыхался. Потирая грудь высохшей ладонью, белобородый старец смотрел в синее небо, уже начавшее сереть от ночных холоданий, и глубоко дыша, любовался тем, как балуются легкие облака в небе, кувыркаясь, аки озорники в праздник Ярила…
      - Князь кличет, заходь…
Прервал мысли старца густой голос ратника и, поднявшись с колоды, старик, опираясь на клюку, ступил на порог княжеского дома. Пройдя через палаты, с низкими закопченными потолками, он попал в узкую выгородку, где на ложе из медвежьих шкур лежал занедуживший князь Новогородский, Василий.
      - Здрав будь Князь.
Поздоровкался старик.
      - И тебе, Гостомысл, быть здравым желаю.
Ответил тихим, но сильным голосом Василий, глядя не ссутуленную фигуру еще крепкого старика. Просторная льняная рубаха хоть и скрывала Увядшую стать деда, но широкие костистые плечи говорили о его нешутошной силе….

      - Гляну я, ты, княже, совсем занедужил? Одолевает тебя хвороба…. А что наш ведун Хадуга сказывал? Он помнится, и не такие хворобы одолевал.
Завел беседу гость, присев на потемневший от времени резной деревянный ларь. Холодные, как булат, глаза старика с тревогой глядели на князя.
      - Хадуга сказывал, что нет в нем мочи хворобу лютую мою одолеть, не дает ему силы Сварог-батюшка
      Ровным голосом ответствовал князь.
      - Сказывал, что крепко Сварог ждет меня в палатах пред очи свои, вышел срок мне жизни земной.
      - Горько слыхать таковые слова, княже. А меня то кликал пошто?
    Вопрошал Гостомысл князя, толику помолчав.
      - Мудр ты, старик. Смел и мудр. Слухает твои словеса люд новогородский, аки мои.  Вот и кликнул я тебя затем, что бы на мысль меня наставить ты смог. К Сварогу мой путь лежит, да вот страшусь я за народ русский. Кто встанет княжить в Новом городе? Известия худые летят из Белоозера да из Изборска. Совсем худые. Сказывают, там прознав о недуге моем, смута удумана, хотят сами, без Новогорода житье-бытье вести. Токмо конца моего дожидаются, пёсьи дети.
       Старик выслушал князя, нахмурив брови, и помолчав чутка,сказывал:
      - Про то, князже, мне ужо давно ведомо. Да токмо беда большЕе, нежели ты слыхал. И тут, в Новогороде нашлись человеки, коим власть княжеская, аки бельмо на очах. Немощен ты усмирить смутьянов, и стало быть сильны они немощью твоей. Беда, князь, беда караулит Русь у твоего кургана. Ужо и эсты округ Изборска живущие, прознали, что скоро Новогород без головы будет. Смекнули песьи сыны, что разделенные по углам, ослабнем мы, и противиться не смогём их набегу. По всему судить надо, что разор городов наших удумали…. А по рознице нам не выстоять… Нипочем не выстоять, княже…. Кровью русийской потекут ручьи в Ильмень-озеро…
      Князь приподнялся на лежаке и, гневливо сверкнув очами, крикнул:
      - А вы что? Чего дожидаетесь? Крови!
      - Наследника, князь, дожидаемся, и токмо на тебя и разум твой уповаем.
Князь без сил упал на шкуру, и в полумраке старику почудилось, что Василий пустил слезу.
      - Не дам я наследника, Гостомысл, понапрасну на него уповаете. Дщерьми наградил меня Сварог…
      - Дашь, Василий, наследника, дашь….  Не могёшь ты иныче.
Князь вцепился взором в неподвижный лик старика и, помолчав, вопрошал:
      - Сказывай…. Умысел свой лихой, али добрый, а все едино сказывай… Кого кликать князем удумали?
      - Зятя тваво, Василий, зятя. Ему и дщерь отдашь, а за нею и Новоград со все земли.
Ответствовал Гостомысл, твердо устремив взор в темные очи князя.
      - Зять….. Дак ведь, зять – не сын!
Мыслил Васлий,
      - Народ не примет зятя за сына, да еще и чужака…
      - Примет, князь, примет, ежели смогешь достойного сговорить.
Ухмыльнулся старик, перебирая бороду в пальцах.
      - Князя должно сговорить. Князя могучего и смелого. Такого примут, неминуче примут, а я на площади, глаголить крепко за оного стану.
      - Князя……
Задумался Василий.
      - Умно удумано, да токмо, где мне князя сговорить? Меж полян да древлян… Не сможется, не любы им посады наши….
      - А ты в другу сторону очи повороти…. Поморы – Руси с острова Руян. И племени нашего, и Сварогу, да Ярилу жертвы приносят. Правда более они своему Световиту служат, ну дак и Световит наш Бог, словенский. Да и сильны они умением ратным, и слову свому единожды даденному верны, и обычай ихний крепок да суров. Такой князь управит землей нашей, да и смуту изведет до последного малого корешка. На Руян кинь взор свой, княже, на хладный Руян!
Словно сам с собой говаривал Гостомысл. И помедлив, сызнова твердо глянув Василию в очи, закончил думку:
      - Ужо десять дён тому отправил я на Руян товары на торжище и призвал погостевать в Новограде князя Рюрика. Должно тебе с ним сговорится до твоего ухода в чертог Сварожий.
Не дождавшись ответа, Гостомысл встал, аки воин могучий, и твердой походкой шагнул за порог и исчез из виду, оставив немощного Василия мыслить над мудреными словесами своими….

         Недужно князю Василию, ох недужно. Каждый день мыслит, что в последний раз зрит он, как Ярило открывает ворота своего терема и поднимается в небеса синие, разливая яркий свет, который разгоняет темную силу, силу которая каждую ночь мыслит одолеть, извести Светлого бога, да нет у них власти и могучести извести его, и разбегается нечисть по темным лесам да болотам, на досаду Чернобогу.
       - Сказывал люд на торжище, ждешь ты меня, князь?
Голос подобный гудящему ветру заставил князя Василия открыть смеженные очи и посмотреть на гостя.
      - Кто ты человече?
Тихо спросил Василий, с радостью дивясь на сильного и могучего воина в непривычных одеждах. Тяжелая японча, свисающая с плеч, оставляла открытой, обтянутую готландской кольчугой, крепкую и широкую грудь. Шелом на голове был с низкой оборонкой, в коей зияли прорези для взора боевого. Такие шеломы князь видывал у заезжих норманнов, а меч был свойский, русийский, какие в Новогороде ковали кузнецких дел мастера. Гость твердо стоял на широко расставленных ногах обутых в сапоги из шкуры зверя моского. Хоть и тяжка хвороба, но распознал Василий: не руси пришел в его чертог, а сам Сварог сиящий силою своей могучей!
        - Сказывай, какого ты роду-племени будешь? Руси, али готландец? А можа ты тот лихой помор, чято пришел в челне из фиордов финовских?
Пытал князь незнаемого гостя.
- Прозорлив ты князь!
Ответствовал гость, весело улыбаясь.
      - Не взять тебя обманкой! Я – Князь словенов с острова Руян, именем Рюрик, и верный слуга Световита. Зазвали меня со дружина, торговати в Новогороде готландскими да норманнскими диковинами. От Веси тоже товар привез. Все бы ничего, да старец Гостомысл говаривал, что кликал ты меня, князь Словенов, по делу дюже важливому.
      - Правду говаривал Гостомысл. Садись Рюрик, много слов должно мне сказывать…. Токмо изначально о себя поведай. Годами не отрок ты, а жены пошто нет? Чем жизнь наполняешь? Сказывай без утайки….
Скинув  с плеч накидку, и положив на колени меч, Рюрик присевший на дубовую лавку, не многими словами сказвал, как в дни отлучки, пришел дракар от норманнских брегов, и пограбил селение поморов на острове Руян. Многих руси зарезали злыдни, и среди побитых ворогом людей, оказалась жена Рюрика с дитем малым. Тяжкими камнями перекатывали горькие слова Арконца, о смерти рода сваво. Окончив сказывать, Рюрик умолк, дабы слабость свою не выдать гласом дрожащим, а взор его суров был и светел, аки железо из коего откован меч его крепкий.
       Выслушав гостя, Василий собрав оставшуюся силу, заговорил.
       - Зрю, князь, любим тобою род Руси поморский, и больно в сердце моем потому, как люб мне не меньше твоего род Новогородский. Прошу тебя оказать мне услугу великую. Возьми женой дщерь мою, а за нею земли и города Новогородские, Изборск да Белоозеро.
        Высоко поднялись брови воина – помора! Удивление скрыть не пытаясь, вопрошал он князя:
      - Пошто, Василий ты дочь, аки кобылу предлагаешь? Неужто нет того роса, кто в дом свой возьмет хозяйкой ее? Я воин Световита! А Бог наш Воитель и победитель не дозволяет нам, стражам священного храма  Арконы поступать без чести!
Глас ослабевшего князя звучал почти обреченно:
      - Не дал мне сына Сварог, хозяин судьбы моей, а хозяйкой взять дочь мою хотят во множестве росы. Да мне не токмо муж для нее нужон. Ей нужон хозяин - то дело бабье, а мне нужон, - князь могучий! Управитель земле моей, городам моим. Сильный и правильный. Дабы раздоры не пущать в земли русские, и честью беречь землю для рода нашего, сберегать его мудрым словом и обычаем, а в трудный час и рукою твердою.
      - Твой это род, Василий, твой. Я же помор с Руяна.
      - Знаю то, Рюрик, знаю. Но ведаю и про то, что россы и руси, одного древа веточки, один корень у нас. Вот и молю тебя, князь, не дай завянуть на древе словенском, нашенском, веточке россов, и не дай сгинуть в раздорах неразумных и своевольничьих роду нашему. Не буде князя, так гибель ждет люд новогородский. Воля слепа и сладка, как дурман колдовской, и коли не отмерить крепкую меру той воле, доведет она до погибели.  Ты – Князь! Ты волен в поступках и решениях, но решать ты должен не токмо сердцем, но и разумом за себя и за все рода словенов!
          Молчание мужей тяжко повисло под низким потолоком. Рюрик мерил большими шагами дощатый пол, который жалобно скрипел под его сапогами.
      - А ты поведай мне, княже, пошто так приключилось в славных зелях руси и нет в роду твоя сродника, достойного занять посад Новогородский?
      Василий помолчав чуток, вздохнул тяжко и горестно:
      - Старадавняя то история, помор. Ужо поседели правнуки тех, которыя слухали сказания своих дедов, про деяния прадедов их…. Поведаю тебе, воин про то, что сказкой, да былиной довелось прознать мне….

       Во времена стародавние, когда род словенский звался по разному и жил безгорестно на просторах аланских, скифских да сарматийских, были эти роды хоть и не едины, но в дружбе. Допомогали завсегда в миг лихой горести. И был у них един властитель, про имя коего не помнит ни един словен. Все бы ладно, да дюже велики просторы земель его, дюже не просто управиться с правилом и усмирить ссоры промеж родов. Так постаревший владыка передал земли своя под руку трех сынов, именами Азандрикс, Вальдемар и Илас. Прод руку Азандрикса пошли земля Вилкинов, над землями Русиланда и Пулиналонда владыкой стался Вальдемар, а Илас стался Ярлом Греческим. По первым делам все ничего шлось, да сторонились браты единокровные друг дружке. Зачали с малого: перестали допомогу слать брат брату, апосля стали торговлю претить сосед соседу…   А завсегда так и приключается: где раздор, там жди беды. И пришла в земли словенские дюже великая беда с востока! Грозные всадники-кочевники под рукой вождя своего – Атилы пришли воевати землю нашу. Кажный из братов бился дюже харобро и умело, да сила была не равная, потому как кжный бился сам по себе без подмоги братов. Одолел в сечах многих одного за вторым братьев степнях кровавый, разорил он земли словенов. Браты Азандрикс да Вальдемар полегли в сече, а самый меньшой из братов – князь Ярл Греческий порешил не губить люд свой в сече крававой и жестокой да токмо без надежной, и сложил железо при воинах степняках. Атила не жаждал земель хладных, северских, и потому не учинил смертоубийство, а напротив, поставил волею своя Иласа править эти земли Русланда и ушел с войскам в западные пределы. Токмо увел из всех покоренных земель великую дружину ратников скифов, сарматов да россов….. Опустели селения кривичей, древлян, полян, дреговичей да родимичей…. А ще увел в залог сынов князя Иласа, дабы тот коварством не ударил в спину…
      Василий умолк, дабы перевести дух, а Помор тихо, будто мыслил себе, проговорил:
       - Доводилось мне на Руяне слыхивать сказания о стране Гардарике далече на востоке. Сказывали из, аки небыль мореходы данские, да купцы италийские. Слыхивал я и от галлов да норманнов песни про Атиллу ужасного и его непобедимых конников аланских да сарматийских… Говаривалось там и о трех братах, тобою названных, про сожженные посады нарекаемые Смоленным, да Половецк…. Дивные сказания говаривались и про богатый Хольмград….
       Василий вздохнул и ответил:
     - Хольмград… Так величали этот посад, именем Новогород. Он был дюже велик да богат людом своим, мастерами и торговыми купцами. Токмо… То были далечные прошедшие времена….
       Вот с тех пор многие лета пролетело на крылах ветреных, приумножился род словенов, да только княжеский род так и не приумножился до сель… Много было правителей в опустевших землях словен, да токмо мало имен память людсеая сберегла… Был могучий Рагнард и и сын его Рагнар Ландброк, а посля был правителем Гардарики – княз, или как величали его поморы – канунг Квилан… Я посленый из рода Квилана… Ну а потому как не было власти и закона в землях словенских, кажный род с изнова стал бытовать отделяясь от иных. По первой шли свары про то, кто виновен в беде кровавой, кто кому не допомог, которые кого предали. Дошло в сварах и до ножей с мечами. А я все мыслю, как в един род соеденить словенов сызнова, дабы больше злые ветры, мечами да копиями оперенные, не опусташали посады наши. А для дела такого нужОн княз-воитель! Князь отважный, могучий с душою словена!
      Рюрик не един раз не прервал сказ старого князя, но помолчав недолгие минутки, ответствовал:
      - Думу думать должно мне, Василий, крепко думать. Не простое дело – за народ болеть, хоть и свой, да далечный…   Без ответа маво слово твое не пропадет, князь!
Бросил помор и, не медля лишку, вышел вон из палат.
      - Мысли, токмо молю тебя, скорее меркуй, князь. Не долго ждать мне, недалече кончина мое……
Прошептал вслед Василий и, упав на ложе, тихо заплакал.
              Шумит Новогородское торжище, кричат торговцы, товар свой предлагают да нахваливают. Но не неспокойно в думках горожан, что - то долго задержались в городе поморы, а князь ихний, чегой - то в терем к Василию шастает день кажный. Ужо и товар свой распродали, ужо и накупили мехов, меда да железа кричного, а все толкутся чужаки в посаде. Никак лиходейство удумали? Можа, злыдни заморские высматривают да выслухиват про Новогород? Можа потом с мечами придут, дабы не скупить товар, а силком да железом взять? Хтиры руси, зело хитры, да и воины дюже сильные. Особняком держаться, повсюду вместе ходят, в кольчугах да при мечах. Правда, горожан не задирают, в свары не вступают и побоищ не чинят. Но к чему ж не едут поморы отсель?
             Рюрик широкими шагами поднялся по ступеням крыльца в княжеский терем. Препятствий ему никто не чинил, напротив, встренули ласково, с улыбкой. Сегодня Василию полегчало, и он встретил гостя в светлице сидя на широкой лавке. Поздоровкавшись, как велит обычай, Рюрик присел и, не мешкая, повел разговор:
      - Рад видеть тебя, Василий, в добром здравии. Видимо Боги решили, что должон ты еще вершить дела свои земные. Закончен торг, мои люди готовы уехать.
Василий низко склонил голову.
      - Уезжаешь, значится…. Нет, Рюрик, Не дали мне Боги жить, а токмо дни подарили земные, что бы позаботился я о роде моем. Жалею я о том, что не услышал ты слов моих, князь поморов….
     Немного помолчав, Рюрик ответил:
      - Услышал я тебя, Василий. Я – князь, и угадал твою боль за судьбы россов, сродников твоих, как и моих. Я возьму женой дочь твое, и приму от тебя Земли твоя. Но молвить должен тебе по чести, князь. Да, по древу мы братья, но ты росс, а я руси….  И ежли род твой не примет меня головой со люди мои, а встренуть, аки чужака, то оставлю я Новогород, и возвертаюсь на брег милого моему сердцу моря соленого, на острове любом. Тогда род твоя пущай сам порешит: жить ему миром со браты, али сгинуть в распрях братоубиственных. В одном, князь, слово тебе дам: чадо твое перед Богами нашими женой назвав, не оставлю. С собой не Руян заберу.
Василий с посветлевшим ликом, вскочил с лавки и обнял Рюрика, как сына, какого не даровал ему Сварог. По щекам его текли горючие слезы, увлажняя седую густую бороду.
      - Примут тебя, Рюрик, беспременно примут. Ты мне согласием надёжу дал, что не сгинет Новогород с людом всем в несогласии смутном! Но как князь скажу тебе: Люд везде не прост, и дабы приняли тебя, должно тебе показать, каков ты правитель. Эдак везде и всегда бывает.
Рюрик, крепко обнимая старого князя, молвил:
      - Назначь праздник свадебный, и буде так, как решено нами! А я поборюсь за Род твой со сродниками твоя!

          Пущее прежнего гудит новогородское торжище:
      - Что же деется, други?
Кричали купцы.
      - Чего ж князь меж нас мужа для чада свого не сыскал? Пошто чужака привел в град наш! Мало ему того, дак он еще за дщерью своей отдает все земли россов! Новогород, Изборск, Белоозеро! Измена, други!
      Шум галдящих горожан раскатами грома весеннего, доносится до княжеского терема, не суля добра поморам. Мрачны и неспокойны думы Рюрика:
      - По чести сказывал я тебе, Василий про свару с посадскими….. Выдь же на площадь торговую, молви слово, дабы без крови уехать мог я со дружиною и женой….
      - Нет!
Обессиленный немочью князь, грохнул большим кулаком по струганной плашке стола.
      - Вразумлю я смутьянов! Примут князем тебя в Новограде!



      - Измена!
Гудит торжище!
      - Бей лиходеев – поморов! Они силком Князя Василия принудили! Бей их!!!!
Летят голоса над Новогородом.
      Расталкивая горластую толпу, к возвышению посреди торжища ступал белобородый высокий старик. Особо не замечая столпившихся, он раздвигал их, кого пихая ногами, которого побивая крепким почерневшим от времени посохом. Гостомысла в граде знали, и уступали ему, особо не противясь. Взобравшись на возвышение, старец воздел длани к небу и громко крикнул. Толпа сразу замолчала и, будто услышав этот крик, сам Сварог поднял ветер над посадом. Гостомысл, в рубахе из белой холстины
подвязанной вервием  озирал торжище, а ветер развевал его длинную белую бороду. Старик, сурово глядя в толпу, зачал громко и дюже гневливо глаголить:
      - Пошто смуту в городе учиняете, лиходеи? Али князь вам боле не указ? Недужен немочью черной Василий, а вы ужо от него отреклись? Это вы получается коварные изменщики! Выходит про свою Измену глаголите?
Народ смущенно шептался…
     - А кому из вас, изменщиков, княжество в руки отдать порешим? Купеческим, али мастеровым? Кажный, свой антирес блюдет! А можа белозерского рыбаря княжить посадим? Ась? Можа он верно нас рассудит? Княжить должон Князь! Вот вам мое слово! Князем Новогородские земля станется Рюрик, духом крепкий, думкой ладный, десницей крепкий да словом твердый, ибо он волей князя Василия поставлен над нами!
       Внезапно подал голос кузнец:
      - Не мути люд новогордский, Гостомысл! Росс должен княжить над нами, а русин он завсегда чужак! У него свой антирес! Заморский!
      - Верно молвил, Твердыня!
Ответствовал Гостомысл:
      - Не Новогородский, не Изборский или Белозерский антерес  у Рюрика буде! А един! Един антирес для всех! Антирес словенский! А мы меж собой разве сговоримся без князя али без крови? Ась? Изборск свой порядок наладил, Белозерск за своих стеной стоит, мы по своему живем, и никак нам не сговориться.  Вон с захида, латгалы да эсты ужо воками лесными смотрят на земли наши. Все дожидаются, как мы зачнем свару кровавую, дабы поживиться на бедах словенов. А Русин, он князем рожден! Един порядок утвердит для всех, и блюсти его будет, потому как нет у него своего любого сердцу посада. Все мы ему едины, как сыны батьке, а значится, и жить мы станем по единому обычаю. Миром и ладом. А не поставим над собой Рюрика, так скоро резати зачнет брат брата, и беда приключится великая с родом нашим росским. Бывали ужо беды в роду нашем, так вы сызнова бедовать удумали? Да и поморы-руси, не чужаки нам. От единого корешка наши деревца поднялись! Токмо наше место на Ильмнь, да на Белоозере а ихний росток у моря соленого пробился, на Руян-острове.
      - Верно сказывает Гостомысл!
Крикнул рослый мужик.
      - Всем ведомо, что дочь моих родителей в Изборске за мужем! Так знамо, все едино, родня мы с ней, хоть и дитя она от кривича рОстит!
      - Да… Да….
Доносились крики.
      - Пятого дня в Белоозере тре туеса липового мёду забрали! Сказывали, что по их правилу торговати будем теперича!  Как бы и нам поприжать ихний торг!
Гостомысл вздохнул и продолжал:
      - Ну вот, подивись, люд новогородский! Ужо мыслим аки грабити друг друга, а недалек тот день, когда за ножи возьмемся, правилу свою утвердить! Нужон нам князь! Ох, как нужОн! Да и припомните, теперича, как дщерь Василия за ним, он на вроде за сына князю нашему, значится, как сын он и должОн княжить!

            Долго еще на торжище гудела толпа, до самого багрового заката, токмо теперича не бранили Рюрика, а жалились новому управителю на своеволие Избоска, да жадность Белоозера. Да и мысли приходили, как бы половчее их товар прибрать к рукам… Сдержал слово Гостомысл, данное Василию.
            А в княжеском тереме тем днем, Рюрик с братами да дружиной своей, вечеряли со князем. Хоть и зело хвор был Василий, да токмо уважил он гостев, бражничал с зятем и его сродниками за столом. По его все сложилось, и хотя слово Гостомысла примирило новогородцев с пришлым князем, да токмо иные города не думали его головой признавати, своим умом жить думали. Да беда в том, что ум тот на меч опереть хотели в деле торговом, не хотели уважить купца пришлого на торжище, а больше обобрать норовили.
            Не торопясь раздумывал Рюрик над делами городскими. Что – то по нраву пришлось, а что – то совсем худым казалось ему. Новогородцы ужо попривыкли, что князь – руси наказы отдает, ведь с ведома Василия, пущай и недужного. А как отошел к предкам своим князь новогородский, своим умом зачал править Рюрик. Все бы ладно, да просят защиты люд новогордский. Нет им воли в городах иных. Свои там управы на приезжих. А сами то приходят торговати по былому праву Новограда.
            К тому времени, ужо совсем за голову был Рюрик, да и жена его, Угла, тяжелая хаживала. Ожидал люд вскорости внуков Васильевых. Понятно князю, что без единого права неможно далее жить. Вот-вот браты кровь проливать зачнут, и решился Рюрик навести порядок и правилу в уделе своем….
          - Брат мой, Синеус, путь твой нынче лежит в Белоозеро. Должно тебе унять безумство смутьянов, и княжить рыбарями словом моим, законом, праведно, но сурово, а судьба твоя, брат мой Трувор, вразумить в Изборске кривичей. Будет  им, охальникам, вольными лиходеями жить, и княжеской волей гнушаться! Князьями сиих городов нарекаю я Вас, браты мои!
          Немногословные воины, скоро собрав свои дружины, как прежде сбирали их для походов в туманный простор родного моря, с рассветом покинули Новоград. Хоть и малы числом были дружины, да велики отвагой своей, и хотением помочь брату свому, Рюрику.



       Долог путь-дорога до Изборска, да токмо не страшит она ратников смелыя, хаживавших по морю Сарматийскому, суровому да хладному.  Лежала тровка наезжаная в Изборс через леса густые, непрохожие. Вдоль тракта высились могучие дерева, прячущие вершки свои в низких серых облаках. Замншелые стволы покрытые грубой корой напоминали могучих великанов-тролей, про коих слыхивал Трувор еще дитятей в сказаниях норманнских.  Ничего не видать вглубь чащобы, и какой ворог там таится – неведомо. Могет статьса волк кровожадны, можа сам хозяин леса – медведь могучий…  А можа и лешак недобрый зрит из чащобы на ратников взором колдовским, обманным. Особливо неуютно ночной порой на привале. Гдето волк протяжно завоет, где-то в густых ветвях ухнет большой филин, али иная ночная птица зачнет крылами хлопать. А случится и ветка сухая треснет недалече, и притихнет лес пужливо. Но не звуки и стоны ночного леса недозволяют спать Трувору. Глядя на сторожевого ратника, какой стережет чуткий сон сотоварищей, мыслил князь про дело доверенное ему братом. А дело –то непростое….
        Хладным рассветным часом, через широкие, грубо слаженные из нетесаных стволин, врата Изборского частокола входил в посад конный отряд воинов. Кажный в шеломе, да кольчуге, кажный при мече али секире. У множества копия, устремленные в облачное небо. Поверх кольчуг на всадниках накинуты дорожные плащи, али шкуры медвежьи. По поморскому обычаю, дружинники были обуты в сопоги, с голенищами мехом варужу. Мрачный страж при вратах, загибая пальцы, считал проезжавших мимо него суровых и крепких воинов на больших гнедых жеребцах с мохнатыми сильными ногами. Пужал не вид воителей, а то, что не везли за собой возы с поклажей да с товаром. А это значится не торговати приехали в посад воины с ликами хмурыми. Но насчитав незванных гостёв всего – то четыре ладони да два пальчика, страж успокоился: для Изборска они не страшны в таком малочислии.
            Трувор, привычно осматривая город, примечал: каков люд живет здесь, как строят дома, и размышлял, как говорити станет. Он приметил, что в след его дружины собирается голдящее сборище обеспокоенных его появлением, людей, на ликах которых виделись беспокойство, а порой и испуг. И чем громче гудела тольпа али рой у разоренной борти, тем больше люда стекалось подивиться на гостёв заезжих. Трувор ведал, что смелости, да и умения ратного кривичам не искать, но и он не раз рубился с грозными мореходами, и отступить не можется ему. Размышляя о том, что скажет, доехал Трувор до торжища, которое стало наполняться людом, хмуро смотрящим на него.
             - Старейшины которые посредь вас?
Громко воскликнул Трувор, неспешно окинув толпу хмурым, добра не сулящим взором.
             - А тебе за какам потребом? Сам – то ты, пришлый, кто станешь?
Раздался громкий крик из толпы.
             - Ты пошто в посад наш на вроде хозяина приехал?
Трувор ухмыльнулся медленно погладил дланью бороду и, глянув прямо в гневливые очи ответствовал смельчаку, который дерзко пробился поперед толпы раздвигая люд руками:
           - Управить вами и посадом вашим прислан я из Новогорода, по воле и слову князя вашего Рюрика.
       Услыхав таку речь, толпа недобро загудела, по всему видать, не по нраву пришлись кривичам словеса таковые. Смельчак, стоявший спереду, потрясая крепкими кулаками кричал:
          - Ехайте отсель, собака безродная, покуда мы вам бока не намяли! Не надобен ты нам! Мы в Изборске сами себе голова, и выходит сами тутова управимся! А князь-помор ваш нами не люб и не надобен. Пришлый из-за моря какой-то пес шелудивый! Вишь каков лихоимец, головой стати удумал! Не хочемо нам! Ступайте отсель, а не то в петле болтаться вам, лихоимцам!
        Трувор сжал кулаки и, нахмурив брови метнул взор через плечо. Из-за его спины, глухо гудя, пролетел тяжелый боевой топор и с противным, мокрым чавканьем врубился в голову смутьяна, аккурат промеж очи его. Раскинув руки, смельчак рухнул наземь, среди отпрянувшей толпы. Его омертвелые очи, казалось с укором, зрят на черную от времени рукоять оружия, взявшего его жизнь. Гул толпы заметно притих, но шепот подобный лесному ветру шуршал в толпе.
          - Старейшины которые посредь вас?
Снова вопрошал Трувор спокойным гласом так, будто ничего не случилось и он только сей миг вошел в посад. При взоре людском, огромного роста, широкоплечий, похожий на медведя воин, ловко соскочил с жеребца и, подойдя к убиенному, легко вырвал из главы убиенного топор и, закинув его на плечо, вернулся к своему коню. Толпа в тягостном молчании расступилась, пропуская вперед трех старцев.
Трувор смотрел на них, сидя верхом на большом вороном жеребце и, молча ждал. Старший из старцев поглаживая длинную седую бороду, смело глядя в очи нежданному гостю, заговорил:
          - Не гладко, иноземец ты входишь в посад наш Изборский. Не гладко. Не можно гостю так хозяев честить.
         - Ведомо про то мне, старик. Знамо не токмо у князя, но и малого дитяти выросшего с мамкой и батькой, что хозяина уважать потребно.
Отвечал грозный воитель:
         - Да токмо затем так уважил смутьяна мой дружинный, что не гладко в Изборске вы князя чевствуете, аки разбойники мятежные. Ох и не гладко глаголит люд Изборский, старец. Али не ведомо тебе, дожившему до влас белые, что почитать посадским князя должно? А за обиду словесную, платити придется кровию? Али забыл ты правилу словенскую, в лесной глуши вдали от княжеского терема, аки волк в берлоге?
         - Василий князь нам в посаде, а не ты, помор пришлый!
Ответствовал старец, и толпа вновь загалдела, аки стая птиц, сбирающаяся к перелету. Трувор, гласом могучим покрывая гул людской, ответил:
         - Безвозвратным путем ушел от нас князь Василий, украшает лик его, чертоги Сварога, аки лики всех предков его. Но перед уходом в путь бесконечный и туманный, вручил князь дщерь свою, а за нею и все земли им управляемые, брату моему, Рюрику! И нарек он Рюрика Князем замель здешних. Таперича Я, Трувор, управить вами должОн, волею и именем Князя Рюрика! Молви таперича ты, седовласый: Воля князя вашего, Василия, исполнится Изборском? Али принудить вас силою, по праву слова молвленного князем?
Старики переглянулись и, не ведая того, сколько еще поморов укрыто в падях и дебрях Изборского леса, смиренно склонили головы. Страшил их взор госты своей твердостью и хоробрастью:
             - Исполнит Изборск последнюю волю Василия князя. Но узнай, помор, что и ты должОн ответствовать за смертоубийство учиненное тобой нынче в посаде нашем!
             - Я смиренно согласен ответ держать перед князем Рюриком. А князь суд чинит скорый и правый, не глядя ни на кого. Пусть старейшины пошлют людей в Новогород с доносом, что я, Трувор, казнил жителя Изборска, и я отвечу. Но но помни, старик, вы беспременно донесите, за что был убит до смерти посадский смутьян. Каким словом поганым он величал князя Новогородского!
Старики мола опустили головы, бросая злые взоры из под лохматых бровей. Народ помаленьку остывал духом. Видя смирение кривичей, но не веря им до конца,  Трувор испросил старцев дать ему дом, для жития, и направляя к указанному стариками  срубу коня, бросил седовласым через плечо:
           - Ежли удумали лихое. Пожечь ночью, али зарезать спящими меня и людей моих, знайте, порублю в Изборске всякого, и деток малых не пожалею, а посад, - дотла спалю.



          Синеус правил конем направляя его к Белоозеру. Округ наезженного пути простирались леса глухие с чащобами темными и светлыми рощами, пронизанными лучами Ярила. Чудесное место для мужа! Есть где поохотиться на зверя! Но не лежала его душа княжить в граде, поднявшем свои стены в глуши лесной. Пусть даже на берегу большого озера лежал тот посад. Хотел воин встать на носу лодьи, и проплыть от брега Руяна до брега Готландского по бурному морю, серому и соленому, суровому и бурлящему. Хотел Синеус одолеть ураган, пробиться веслами, сквозь бьющий в лик суровый и холодный ветер, и если надобно, то и сразиться с норманнами или готландцами, идущими на своем драккаре с головой дракона на носу! А еще более хотел он подняться на высокие белые стены храма Световита, и глядя на цветение зари на востоке, подставить лицо морскому колючему ветру. Но не можно отринуть прошение брата Рюрика. Тяжелую ношу взял на плечи свои Синеус, и влек он дружину свою через леса и  прогалины к Белоозеру, дабы утвердить там право княжеское.
          В теплый и солнечный день, незадолго до полудня, Синеус со дружина миновал большие крепкие врата города и неторопливым шагом проезжал меж домов бревенчатых с дощатыми крышами….  Появление такого отряды не стало незамеченным и вскоре путь поморской дружине загородил крепкий и высокий мужик с окладистой черной бородой в окружении городского люда. Взоры людей недобро горели и мужик, судя по виду и широким плечам кузнец, испросил, аки правилом велено:
             - Здравы будьте, люди добрые. С чем пожаловали, гости дорогие, никем нежданные и никому нежеланные?
Синеус, вынужденный сдержать коня, дабы не затоптать кузнецкого мужа, ответствовал с улыбкой:
             - Здравия желаем вам, люд белозерский! С вестями всякими – разными из Нового града, от князя самого привел меня путь проторенный! А кто тут про меж вас голова? Есть посредь вас такой?
Мужик расправил и без того широченные плечи, ухмыльнулся и весело молвил:
            - Как же не быть! Беспременно есть! Я – голова кузнецкого люда, есть голова и у рыбарей! А вот то, что ты от князя прибыл, так враки то! Помер князь Василий и не оставил сына в наследники. Помер, а значится и нам он без надобности. Кажный сам по себе, своим разумом жить таперича станем! А потребен буде Белоозеру князь, так про меж себя и сыщем!
          Улыбнувшись слову дерзкому еще шире, Синеус заговорил сызнова:
           - Однако умнО придумано, кузнец! Сами по себе! Волки в лесу, и те, поди в стаю сбиваются и во всем вожак у них первый. А вы даже не волки, коли не вместе! Да и не помер Василий без слова княжеского. Назвал он князем земель здешних – Рюрика, мужа дочери своей, а значится он тут голова.
          - Ты не серчай, чужак, або мы тут, на озере Белом, слова княжеского не слышали! Уж больно далече от нас Новогород!
Выпалил надсмешку потемневший очами кузнец, сжимая крепкие кулаки, готовясь дать отпор гостям незванным.
          - Помер, и все тут! А князь заморский нам без надобности буде. Сами управимся с делами своими! Молвлено же тебе было!
Давно ужо улыбка сошла с лика помора, сошлись в линию брови нахмуренные и голос его зазвенел, как железный меч под ударами молота:
         - Сами управитесь? Добро вам. Вот токмо по превому ходу должОн ты со мной управиться. А уж с людом Белозерским я апосля глаголить стану. А тебе, кузнецкий человек, три тропки в жизни этой оставлено Сварогом. И сам ты, кузнец, не ведая того, встал на то лихое перепутье.
        Синеус соскочил с коня, рванув из ножен длинный меч, воткнул его перед кузнецом в землю. Грозно сверкая синими глазами, жестко, словно хлестнул кожаным кнутом, молвил:
          - Три! Всего три! Первая тропа, жить как волку – одиночке. Уйти в леса и более не возвертаться в посад, в вотчину князя Рюрика.  ВтОрая тропа, взять в десницу сей меч, и сразить меня, брата князя Рюрика, и стать головой в Белоозере по прпаву победителя, покуда князь сам не придет. Это конечно, ежели смогешь. А третья, самая тяжкая тропа! Ты, встав на колено, принесешь мне меч мой и именем Сварога поклянешься в верности Князю Новогородскому! Тяжкие тропы, но выбрать свою ты должОн не медля!
        - Есть еще четвертая тропа. Умереть прямо сейчас.
        Промолвил воин с каменным ликом из-за плеча Синеуса.
        Кузнец, помертвев ликом, смотрел в немигающие, синие аки небеса очи, и уразумел, что нет у него первых двух дорог. Одна дорога, третья…. Не страшился пришельца кузнец, но знал, что не будет по его, все одно не будет, а князь есть князь. Но все же…
        В тишине висевшей над толпой, кузнец вырвал меч из земли и, взмахнув быстро и широко, так что свистнул сверкающий меч…. Обомлев и боясь вздохнуть, кузнец прощался с жизнью. Кузнец даже не уразумел, как это пришлый ратник скорее молнии оказался подле него, и как это он спроворил вытащить нож, который был прижат к его горлу….
- Не хочется пачкать хороший день кровью сущеглупого смельчака. Неверную тропу выбрал ты, кузнец!
Скучающе, под улыбки своих ратников, проговорил Синеус, вырывая из рук кузнеца свой меч, и вонзая его сызнова в землю:
- А ну, спробуй ка, кузнецкий, ще раз…. Можа не заплутаешь…
        Кузнец, с багровым от стыда ликом, не поднимая горящего взора,  вырвал меч из земли и, опустившись на едино колено, протянул его на дланях своих Синеусу.
      - Клянусь Сварогом, Перуном и Велесом быть верным князю Новогородскому….
Проговорил кузнец, низко опустив голову.
Взор помора потеплел, и могучая рука выпустила рукоять кинжала. Взяв протянутый ему меч и вложив клинок в ножны, молвил по-доброму.
      - Верно решил ты, кузнецкий голова. Все верно. Поладим мы миром. Ты очень смел, кузнец, коли выбрал самую трудную, и самую верную тропку, а смелый росс, это доброе дело не токмо для князя Рюрика, но и для всего рода славенов!

          Старики проводили Синеуса к большому срубу в коем он со дружина и поселился. Не все рады были приезду княжеского брата, да не притеснял их Синеус. Миром правил и мудростью. Не позволял заезжим купцам обманывать и обижать городской люд, но и приезжих в обиду белозерцам не давал. За провинности наказывал всех едино, не различая, который чуждый, а который свой, белозерский….


         
          Тянутся дни, аки туман осенний над рекою, хоть и миром живут в городах русских, да не любы поморские князья новогородцам, да кривичам. Потихоньку ползает от избы к дому, от дома к срубу слухи: «Измена притаилась в тереме княжеском. Дожидают весны поморы, дабы встретить готландские ладьи со другами своими, и вместе разорить города русские….» Но роптали тихо, бузу да смуту не затевали. А скоро и весна пришла с весенней капелью, ледоходом, и ладьями готландскими….



          Трувор, опершись бородой на крепкую ладонь, хмуро слушал тревожный сказ запыхавшегося пастуха. Тот с трудом переводя дух, сказывал:
          - Готландцы это! Верно слово! Две ладьи видывал сам, с мордами звериными страшными на носу. К нашему берегу правят….  Теперича уже через леса к частоколу идут. Что делати станешь, князь?
Трувор бросил тяжелый взор на пастуха и старцев, и громко крикнул:
        - Олард!
На его окрик сразу же вошел один из ратников и, повинуясь его жесту князя, наклонился, приблизив ухо к устам его. Некоторое время он постоял, выслушивая тихий говор князя, затем спросил:
       - Как скоро?
       - Пущай отбудут сейже час. Готландцы уже в пути, и скажи, что бы таясь шли. Готлантцы беспременно догляд учинят. А сам, не мешкая возьми людей с возами да скоро обойди все кузнецкие лавки и городские подворья. Собрать все мечи, топоры и копия. Буду ждать тебя к полудню на торжище с возами.
        Олард наклонил голову, в знак понимания, и быстро вышел из палат. Сразу же во дворе зазвучал его зычный глас, и скоро громкий топот копыт ускакавшего отряда замер вдали.
Старцы переглянулись и в гнетущей риши один испросил князя:
       - Куда ты отослал ратников, когда враг подходит к воротам. Можа в Новоград? За подмогой?
Трувор усмехнулся таковому спросу, и ответил:
      - Глуп ты, старец. Еще посланец не достигнет Новогорода, как готландцы ужо запалят Изборск. На дело трудное, ратное послал я людей, и мыслю про то, как умом и хитростью управиться с гостями незваными.
      - А пошто нам не сказываешь? Можа мыслишь, что мы изменой дышим?
      - Не мыслю о сием, но сказвать все одно не стану. Коли кто попадет в руки морским воителям Одина, не сдержат в огне слово тайное. Потому не знать вам слов моих.
      - А мечи изборские чему отымаешь?
      - На торжище ответствовать буду!
Молвил Трувор и, встав с лавки, указал перстом на дверь:
      - Ступайте. Мне в тишь размыслить надобно…
Он долго прохаживался по палатам, мысля: как быть ему? Готландцы али норманны, все едино. Воевать станут крепко, надо бы пужнуть воров, а если задумка его ладно обернется, тоды глядишь, все и окончится без крови, а ежли нет… С горожанами много не навоевать. Хотя…. На худой случай придется и им крепко повоевать. Вспомнив первую встречу, на торжище Трувор усмехнулся в усы:
        - Да, передо мной ершиться, это не с норманном рубиться…
       Глянув за оконце, он тряхнул головой и, набросив алую япончу поспешил на торжище.
          Там стояли ужо пять возов, груженных мечами да секирами. Народ наседал со всех сторон, но Олард, держа руку на мече, не допускал хозяев оружия до возов. Боле всех лютовали кузнецкие люди. И ясное дело! У них более всего железа свезли! Завидев подъезжающего верхом Трувора, люди бросились к нему с криками:
      - Пошто пограбить люд честной велел? Это таков закон княжеский?????
Трувор остановил коня и, указав перстом на разгоряченного кузнеца, кратко молвил:
      - Сказывай ты.
      - И скажу! За всех скажу!
Осмелев, кузнец едва не кулаками грозил князю.
      - Наше оружие! По какому закону отымаешь? Или отдать город другам готландцам удумал? И для сего черного замысла обезручил нас?
      - Тебя бы охальника, связать, да в озеро.
Сморщившись бросил князь, и громко крикнул, не глядя на оторопелого от его ответа кузнеца:
      - Все мужи да отроки, какие меч али копие держать могут, подходите  к возам. Кажный получит оружие. Апосля Олард вам укажет, где, на какой стене биться будите. Деньгу за мечи, копья и секиры, взымать не велю, потому как град в опасности смертной. Отобьем ворога, так и вернут кузнецкие люди свое железо. А покуда беда грозит Изборску, всяк муж при оружии спать должОн и по первому зову бежать на стены, дабы без страха кровь пролить за град родимый!
     Повернувшись к крикливому кузнецу, князь сызнова молвил:
      - Не разобрал я за криком да шумом слов твоих, человек. Сказывай, чего хотел?
       Кузнец, насуплено глянул в усмешку Трувора и, досадливо махнув рукой, торопливо пошел к возам, меч покрепче выбрать, покуда все не растащили. Трувор посмотрев, как вооружаются горожане, вернулся в палаты, дожидаться известия от посланного доглядчика. Скоро… Скоро придут мореходы….. Тяжела… Тяжела ноша княжеская. Не за себя единого, за весь род изборский в ответе Трувор….

          Не ошибся князь. И дня не прошло, как примчался ратник и рассказал, как неподалеку от города, раскинули готландцы шатры свои. Много их. Семь раз по две руки да еще и с пальцами. И каждый – воин! Не малая сила. Долго раздумывал Трувор, и наконец по утру решил, что откупа не предложит. А вот попробовать пристращать, можливо. Да и на Свинельда надежа большая! Хоть и молод Свинельд, да сметлив и силен! Искусен дюже в хитрости ратной.
          Едва рассвет осветил верхи сосен, как перед воротами показался воин – готландец и грозно прогудел рог его. Не желая подпускать врага ближе, дабы не рассмотрел он слабости Изборска, Князь прогудел в рог ответно, и велел ворота открыть. Сев на коня, Трувор направил его бег настреч врагу!

             Пришлый воин гордо высился в поле, опираясь на большой круглый щит, поставленный наземь, и с ухмылкой глядел на приближающегося всадника. Пришелец был широк в плечах и высок, голова покрыта крепким шеломом со следами многих ударов, на груди серела кольчуга ратная а поверх покрыт он был волчей шкурой. Взор его лучил отвагу и надменность. Готландца не пугал вид грозного Трувора, потому как знал воин, что не имеется в Изборск воителя, который может сразиться с ним! Не обучены смертному бою росы. Но он был очень озадачен тем, что подъехавший верхом на вороном жеребце воин, не промолвил ни слова, и только смотрел на врага жестким, аки камень, тяжким взором. Промолчали они долго, наконец готландец спросил:
      - Кто ты, русс?
      - Я князь Изборска. Пошто ты не пришел с поклоном в мой терем? Можа лихое замыслил? Сказывай, ворог ты или торговый человек?
         Приняв речь князя за прошение о торговле, готландец гордо ответствовал:
      - Не торговцы мы вам, да и не вороги вы нам. Мы – господа ваши! Заберем выкуп достаточный, еду в дорогу нам дашь и женщин для забавы, ибо давно воины мои в пути.
Черная туча покрыла лицо Трувора, гневно сверкнули очи его, но глас князя остался покоен и хладен, как и прежде:
      - За слова дерзкие, тебя лошадьми порвать надо бы, но присланных гонцов по обычаю не казнят. Уходи добром, волк готландский, и волчат своих уводи. Ибо с этой минуты, ворог ты мне, а не посланец!
         Поворотив коня, Трувор было направился к Изборску, да остановил его глас дерзкий:
      - Да, Волк я готландский, да токмо ты пес, смердящий! Коли ворог тебе я, так яви смелость и умение ратное! Бейся со мной до смерти!
       Глянув через плечо, князь увидел изготовленного к битве воина. Готландец успел взять в руку большой деревянный щит, и обнажить длинный, тускло мерцающий меч. Легко спрыгнув с коня, Трувор, не трогая щита, схватил свою добрую старую секиру и сделал три быстрых шага вперед….
       Готландец, умелый в сечах ратник, скорее чутьем звериным учуял, чем разглядел смертную нападку князя. Еще не поняв силы его, но видя ухватку, с коей управлялся Трувор своей секирой, он едва успел поднять щит, на который обрушился удар боевого топора, подобный стенобитному тарану! Князь, сделав токмо три шага навстречу врагу, прыгнул на него, и обрушил свою тяжелую секиру на щит готландца. Среди Руси не даром ходили сказания о тяжких ударах секиры Трувора! Княжеская секира расщепила крепкий щит, слаженный из толстых дубовых плашек, и изогнула железные скрепы, держащие его. Тяжелый удар отбросил готландца на несколько шагов и сбил его с ног… Выставив вперед меч для защиты воин встал на колено и понял, что рука его, коей он держал щит, сильно поранена ударом. С удивлением, забыв об опасности, он смотрел на Русича, который стоял, опустив грозное оружие к земле, и не делал новой нападки.
      - Кто ты?
      Уже тревожно вопрошал воин, вскочивший на ноги. Теперича в голосе его звучало удивление, и непонятие.
      - Ты не Росс! Нет! Но кто ты, Фарнир тебя загрызи! Ты из поморов!
      - Имя мне Трувор! Белый Витязь Арконы! Я рожден русином, но я Росс! Я – князь Изборска, и я, Трувор, глаголю тебе! Уходи! Я оставил тебе один драккар, на коем ты можешь покинуть земли мои. Но ежли ты, вор, воспротивиться удумал, то ждет тебя сеча страшная. Ведь я не самый сильный из россов….
        Припугнул Трувор оторопевшего врага. Тот растерянно смотрел на князя и, мысля о своем, удивленно вопрошал:
      - Как это ты оставил один драккар? Сказывай!
      - Как?
Ухмылка шевельнула бороду грозного воителя.
      - Обычно! Послал малую дружину, да и велел запалить одну лодью. Ведаю, что на двух приплыл ты в земли кривичей.
      - Одну? Почему только едину? Сказывай…
      Глаза Трувора блеснули холодом.
      - Не жажду я сечи, пес, и я дарю тебе твою лодку, дабы ушел ты без крови. Ведаю, что без лодьи, до смерти биться станешь. Но не нужна мне погибель твоя, ибо князь я здешний, и берегу народ мой от смерти ненадобной. Но знай, коли не уйдешь, велю вас, как псов петельным вервием изловить, и удавить позорно на деревах, дабы никогда не пировали вы с Богами своими. Ты услышал меня, готландец!
          В лагере пришлых людей поднялся гул, и один из воинов кинулся в запуски к вождю своему. Трувор крепко сжал топор, и утвердился ногами на земле, но подбежавший помор задыхаясь поведал:
      - Пятеро…. Как из-под земли… Троих посекли, те и мечей взять не успели… Драккар сгорел… Мы в лесу укрывались, покеда не ушли ратники…
Готландец смотрел в глаза Трувору и горела в них ненависть волка, угодившего в петлю. Он готов был умереть, но видел он силу немалую, супротив стоящую, и не решился губить род свой.
      - Ты дашь нам уйти?
Глухо спросил раненый помор у Изборского князя.
      - Уходи. Но завтра я пошлю большую рать к берегу, дабы увериться, что ушел ты с людьми своими. А доглядчики мои все мне скажут. Все ли ушли, куда ушли… И если задумал обман, гляди. Порешу всех!
И не дожидаясь ответа, князь вскочил на коня, и ни разу не оглянувшись, отправился шагом к воротам Изборска….

             Со стен Изборска городской люд, в страхе перед сражением крепко сжимали мечи и зорко всматривались в то, как князь встретился с пришлым человеком. Всех волновало: о чем идет разговор, но услыхать было неможно. Уж больно далече стояли воины. Всегда ворчащий кузнец, нетерпеливо дергая себя за густую русую бороду, беспокойно говорил:
      - Измена! Сговариваются про меж собой чужаки! Измена! О чем так долго можно толковать? Побьют нас… Эх!!!!
Внезапно, поворотивший коня князь, соскочил наземь, и громкий треск щита огласил округу. Затаив дыхание все на стенах ожидали крови, а один из горожан отвесил кузнецкому смутьяну звонкую оплеуху, бросив в догон падающему с частокола мужику:
      - Измена! Измена! Будет ужо пустое балаболить!
На стене пронесся смех, который быстро затих. К переговорщикам бегом бежал воин, и Данила взволнованно воскликнул:
      - Порубят князя нашенского, ох и порубят.
      - Не совладать им с Трувором. Дюже хилы лиходеи, супротив князя нашенского!

     Трувор въезжал в ворота Изборска под одобрительный гул люда ратного. Не мешкая, он соскочил с коня и махнул рукой Оларду. Тот поспешил подойти к князю.
      - Надобно проводить гостей незваных. Два отряда с двух сторон, да луки не забудьте. У челна доглядчики будут. Все прознай и дай весть. Ежли останутся в чаще и замыслят возвернуться. Приставишь сметливого человека, а сам не медля в град. Ежли решатся на приступ, кажный меч потребен буде, тем паче мечи твоих ратников.
      Олард лишь кивнул и скоро через небольшие ворота с противной стороны в лес ушли полторы дюжины всадников…


       Хорош град Белоозеро, ветер с озера треплет волосы и бороду, прохладой оглаживая лик, любо Синеусу кажный дён по зоре объезжать верхами округ частокола посадского. В один из весенних теплых дней, приметил князь у ворот городских галдящих мужиков с рогатинами и топорами. Улыбнулся Синеус и кликнул гурту галдящему:
       - Не рановато на мишку сбираетесь? Худ он еще, да и зол апосля спячки!
       - Да какой нынче промысел, княже?
Загалдели вперекрик мужички:
      - Вот пересуд промеж нас, аки нам по дрова хаживать? Балуют лиходеи окрест посада….
      Синеус резко обернулся к ратникам и грозным гласом от коего даже кони попятились, испросил:
     - Пошто мне неведомо о бесчинствах чинимых округ Белоозера? Пошто вы, охоронцы безмятежи почиваете без службы потребной?
     Ратники переглянулись, и старший растерянно ответил князю:
     - Не серчай, князь, сами в дозорах лиходеев не втренули, а люд посадский жалоб не приносил….
     Гневно спрямил брови Синеус, и резко поворотив коня, пустился к свому терему, крикнув на ходу:
     - Возьми дюжину ратников и слови мне всех лиходеев! Немедля….

     Синеус поднял главу от думок многотрудных, заслышав топот сапожок служивого отрока. Запыхавшись малец, скривив суровый лик с порога доложил:
     - Дозоль молвить, княже! Лют возвернулся, со всея ратники.
     - А людишек лихих полоненных, посередь дружины не высмотрел?
Испросил князь. Но отрок ответить не успел. За его спиной раздались знакомые быстрые шаги посланного в дозор Люта. Войдя в горницу, Лют поклонился князю, и не смотря на усталость, заговорил:
     - Здрав будь княже! Не словил я лиходеев, дюже хитры и сторожки разбойнички. Пять ден хаживали мы окрест Белоозер, то ближе к граду, то далече. Видывали стоянки лиходеев, да токмо уходили они до времени в чащу лесными тропами потаенными.
     - Значитца, хитрость злыдня, посильнее власти княжей случилась?
Проговорил князь, и глядя на измученного пятидневными поисками друга своя, добавил:
     - Ступай Лют, тебе отдых потребен. Апосля, как сон силы возвернет тебе, мы порешим, как изловить хитрых да ловких псов.
     Но Лют не отправился отдыхать. Не взирая ни усталь, от коей едва не засыпал стоя, он ответствовал князю.
     - Прости, князь, за совет мой дерзкий. Пять ден я о том думал. Покуда мы хаживали дозором окрест града нашего, разбоя лиходеи не чинили. Видимо досматривали нас, и тайком хоронились, дабы не попасть на копия наши. И подумалось мне: уж коли они весь дён доглядывают за нами, да бегают от наших коней, так значит ночью спят злодеи. Вот и придумалось так: Одна дружина весь дён ходит дозором, а в ночи темной выходит друга дружина и шукает лиходеев по пламени кострищ, коии они палят для тепла в ночи….
Закончив речить, Лют поклонился князю и отправился отдыхать.
      «Дельно удумал Лют!» размышлял в тиши Синеус. «Токмо ночную рать требно отправить на легке, дабы могли пробираться без устали и без лязга латами да щитами! Ох и разумен Лют! Вот отоспиться, и возглавит ночную дружину. Изловит лиходеев и почет буде воину по заслуге!»

        Гудит торжище в Белоозере. Рано поутру Лют со товарищи притащил в град лихлдеев-грабителей вервием повязанных. Дивится посадский люд на злодеев: бородищи, аки у пахарей окрестных, да не пахари воны вовсе. Синеус шагал мимо злыднев, чувствую неладное. Молчат лиходеи, ни пощады не просят, ни очей опущенных долу не поднимают. Плечи широки, руки сильны…. Князь ухватил одного за власы, и рванув главу вверх, глянул в очи разбойничка! Бездны зла чернела во взоре том. Ни страха, ни раскаяния… Токмо злоба лютая…
      - А сказывай мне, Лют, противились ли разбойники дружине?
Испросил князь, глядя каменным взором в очи злобою полные.
      - А можа сказывали, из каких выселок пришли разбойничать?
      Лют усмехнулся, поняв догадку Синеуса, и ответствовал прямо:
      - Противиться, знамо хотели, да не поспели, а про выселки ничего не сказывали, токмо по крикам прознал я, что вони с норманнского брега пришли. Толи пограбить, то ли  доглядеть, шо тут, да як тут…
Князь согласно кивнул главой, и отпустив голову норманна, велел:
        - В погреб, доглядчиков. Я сам дознаюсь за каким антиресом пришли по волнам в земли наши эти грабители, и где таится их драккар…

       Полоненные лиходеи, склонив главу, стояли перед князем. Синеус зорко осматривал кажного разбойника и уразумел, что средь лихого мужичья замешались тре воина. Приметны они по движениям и сильным плечам, по взорам горящим, коии они бросали из под хмурых бровей. Помолчав для мысли, князь испросил у хилого мужичка:
     - Пошто же ты, пес шелудивый, проказой промышлял? Своих же мужиков забижал?
     Мужик спрятав главу в хилые плечи, невнятно и скоро проговорил:
     - Голодно сталось, вот на бытование и промышляли….
Синеус криво усмехнулся и невзначай указал перстом на одного плечистого бородача:
      - А ты тоже бедовал? Али жаден до добра чуждого?
      - Бедовал, князь, как есть бедовал…
      Пробасил отвечик. Гневом вспыхнул синий взор князя:
      - Не славен ты по говору, мужик. Сказывай, от которых ты земель прибыл в земля словенские? Из готландских, али галийских? А можа норманнских?
     Гневом полыхнул взор ратнтка-помора. Кулаки его сжались до белого.
    - Да кто ты есть самозванец!?
    Вскричал пленник дерзко:
    - Я данский воитель, и повинент ответствовать токмо перед Данским королем!
    Громкий смех Синеуса заставил умолкнуть гордеца:
    - Выходит данский конунг, послал тебя с доглядом в земля чуждая? А ведомо тебе, помор, про то, как удавливают вервием тайных доглядчиков? Али спросить тебя железом каленым?
    Пленник охолонул, и уже негромко ответствовал:
    - Не все правда в слове твоя. Я в земле данского короля!
   Удивленно поднялись брови князя:
   - Молви, данский мореход…
   Расправив плечи, пленник молвил:
    - В пределах от данских брегов, то теплого италийского моря, всем знамо, как в давнее время, дочь данского конунга, сбежала с сыном своим в Хольмград. Ее сын стал княжить и его род, а значится род данских конунгов, правил землей словнов, и когда коназ Василий, последний из рода Рагнара Ландброка, ушел тропой безвозвратной, земли и власть его должно передать данским властителям! Мне поручено прознать имя и род самозванца, захватившего вотчину данскую!
    Синеус с усмешкой слушал словеса плененного доглядчика, но когда тот умолк, улыбка исчезла в его бороде, а слова его были подобно ударам топора, врубавшегося в стволину древа ловкими руками древоруба:
      - Ты со други своя немедленно отправишья в потаенное место на бреге морском, в коим ждет тебя чёлн с гребцами. Мои человеки проследят за вами, и не надейся на уловки. А конунгу данскому передашь слово правителя Новогорода: Никогда словены не станут данниками данского конунга, и никогда внук данский не правил в земли наши! Дочь, бежавшая от отца, прежде позор родителя, и она от русича родила наследника рода княжеского. И ще передай своему конунгу: В Новогороде есть князь законный, именем Рюрик….
      - Ты лжешь! Рюрик самозванец!
      Прервал слово Синеуса пленник:
      - Не дал Один сына князю Хольмградскому! Про то всяк ведает!!!!
      Синеус засмеялся в голос, от чего пленник попятился, ибо смех его был ужастен:
      - Так зная, пес ненасытный, Князь Василий назвал наследным правителем земель словенских Князя Рюрика! Мужа дщери своя! И если Конунг жаждет власти в земля эти, пусть придет с мечом и докажет свою правду! Но знай, что ни един помор, пришедший по кровь словенскую, никогда не воротится к своим скалистым, хладным берегам….
     Поворотив взор в сторону Люта, князь велел:
     - Гони этих псов данских до их лодьи на бреге моря, и зри, как уплывает их челн. А спробуют побег чинить, али каку иную шкоду – повесь всех!
       Не дав молвить слово пленникам, Синеус вышел проч, а лют погнал троих мореходов без чуней али иной обувки в сторону моря……


      Уж более года минуло, как Синеус управлялся с Белоозером. Не просто пришлось с изначалия, не желали люди принимать его, да только страшились силы да власти княжеской. Но мало помалу посадские почувствовали, что жить стало спокойнее и увереннее. Споры решал князь по чести, своих никому в обиду не давал. Не токмо новогордским, но и готландским купцам не было послабления. Но и чужаки, которые торговали по правилу, всегда находили правду в тереме Синеуса. Ну а после того, как выбрал князь женой своей дочь белозерского рыбаря – Ладу, так совсем за своего стал.



       Весело у костра охотникам, добрая удача была с ними сегодня! Кажный хвалится ловким ударом или меткой стрелой, и только князь, привалившись плечом к стволу древа, думает думку о чем-то и улыбается загадочной улыбкой таящейся в густой сивой бороде.
      - Никак Ладу свою вспоминаешь?
Со смехом воскликнул Борич, протягивая князю кусок жареного кабанчика.
      - Ну да ничего, скоро свидишься со своей суженой!
Князь засмеялся в ответ на слова друга и взял из его рук еду, но есть не стал… Вспоминал Синеус, как в ночи Купаловой встретил на озере девушку, с красивым венком на голове… Даже во мраке ночном узрел он прекрасные ее глаза, синие, как небо после весенних гроз и бездонные, как омуты в Белом озере! А голос ее звучал, как звонкое, хрустальное журчание первых ручьев. Не долго мыслил князь, и хоть не по правилу, но женился он на красавице Ладе задолго до сенокоса. А с десять дён тому, бабка-ведунья шепнула Синеусу, что тяжела Лада и к летнему севу ждать  ему дитяти!
        -….ничего, не потеряют нас поди!
Синеус стряхнул сладкие воспоминания, и глянул не Борича:
        - Про што ты друже глаголишь?
Ратник растерялся, но повторил:
        - Так, княже, сказываю про то, что присмотрели мы тропку у ручья. Кабанчики туда захаживают. Вот и мыслю еще дён-другой поохотиться…
Какая-то смутная тревога охватила князя. Не зная чего, он захотел в посад, а потому резко встав, громко речил:
       - Нет, други, не мешкая возвертаемся в посад. Прям сейчас. Дичины хватит, а там посмотрим.
И, тронув за плечо друга, тихо добавил:
      - Что-то тревожно мне, Боричь…. А кабанчик… нехай холку нагуливает, в другой раз возьмем!

      Уже скоро охотники оказались в седлах и непривычно торопливой рысью направились к Белоозеру. Долог путь до посада, долог и горек…. Только в вечеру приблизился отряд к посаду и услышали охотники бранные крики.
       - Никак беда, Синеус?
Воскликнул один из дружинников, но князь не слушая его мчал гнедого во весь опор к частоколу. Отвязав вьючных коней, дружина помчалась вдогон бесстрашному воину.
       Беда… Покуда князь со дружиной охотился в далечных лесах, лиходеи лесные решили поживиться во граде его. Нет у бродяг мощи взять посад приступом, або остались за частоколом ратники-поморы, да и белозерцы, науку ратную учащие. От злобы и бессилия забрасывали злыдни посад стрелами горючими, пожары да смерти учиняя. Но не ждали разбойнички скорого возврата Синеуса со товарищи, а тут князь им в спину ударил. Хоть и не имел он ратного оружия, да только воин завсегда воин. Почуяли смертушку лютую разбойники и разбежались по чащам и падям, да и вечер темнотой своей был им в помощь….
       Безрадостно входил в свой посад Синеус. Округ чадили избы да лабазы тронутые огнем, отовсюду летел плач и горькие причитания по убиенным. Соскочив с коня подле сваво крыльца князь вбежал в светлицу и замер побелев, аки скала Аркона…. На лавке посередь горницы лежала бездыханная Лада а на груди ее белого платия алело пятно крови, пролитой злодеями. Ноги князя подкосились и, упав на колени подле любой жены, он токмо и смог проговорить:
      - Пошто же ты ушла моя любая… Даже словечка не молвила мне напоследок….
      - Прости нас князь. Недосмотрели….
Раздался густой глас из-за спины.
      - Мы на стены побёгли, оборонку дать ворогу, а ей велено было не выходить из терема. А когда лиходеи запалили дома, Княгиня занялась тушить пожары с другими бабами. Да только дух злой прямо в грудь княгини нацелил стрелу черную….. Прости нас княже, не уберегли мы Ладу…
      Синеус втал и тронув за плечо могучего Буяна, старого сотоварища, скорым шагом вышел на крыльцо. В груди было тесно и князю хотелось разорвать одёжку, но он  горящим взором поглядел на соратников, которые приехав с ним с охоты ждали слова его,  не сходя с коней:
     - Я завтра поутру еду на охоту. Ежли кто желает пойти со князем на зверя, придет на мое подворье до света!
      Не сказав более ни слова, Синеус повернулся и вернулся к телу жены…..

      Еще петухи не пропели, а князь уже облаченный в кольчугу и с мечом у пояса, надевал боевой шелом с низкой оборонкой на переносье.
      - Поохотимся на зверя….
      Процедил Синеус скозь зубы, и вышел на крыльцо. Его ратники, будто и не уходили вчера со двора. Они так же сидели в седлах в ожидании Князя, только теперь они были снаряжены для сечи кровавой, а не для охоты. Да и отряд был поболее вчерашнего.
      - Благодарствую, други!
     Токмо и молвил князь. Горло его перехватило слезой, и он, вскочив на коня, резко дернул поводья. Громкий галоп ударил над посадом, но никого он не разбудил, ибо весь люд честной в молчании суровом, стоял вдоль пути, по которому промчалась верхами княжеская дружина во главе с пылающим гневом князем!
      Отыскать злодеев для следопытов князя было делом не трудным, и уже после полудня ратники карающим ураганом налетели на бивак злодеев. Крики страха и мольбы о пощаде обрывались под ударами бывалых воинов. Хоть разбойничья орда и была многочисленна, да только умение биться превозможет число злодеев. Уже скоро на поляне лежали тела посеченных злодеев и трое пораненных, стоя на коленях, склонили головы к земле. Округ нескольких потухших костров было много разных тюков с разным скарбом, видимо немало люда проезжего пограбили лиходеи.
      - Князь, токмо тре злыдня уцелели, тебе решать их судьбу.
Громко пробасил Буян, привлекая на поляну Синеуса. Князь въехал в круг своих ратников на разгоряченном коне. Сразу было видно, что Синеус был в самой гуще битвы. Бронь его была покрыта пятнами свежей крови а сверкающий арконский меч тускло отливал багрянцем… На искаженном гневом лике, засыхали крупные кровавые потеки.
     Глядя на полоненных, Синеус тихо проговорил:
     - Един в шеломе и с наручми, а двое в легких одёжах….
Буян ухмыльнулся и пробасил:
    - Дюже сметлив ты, княже! Прав ты.. Единого взяли с мечом, а те пытались с луками управиться….
    Князь, поворотив коня тронул повод, велев на ходу:
    - Первому снять шелом вместе с главой, а лучников повесить….
Еще не смолкли слова Синеуса, как голова разбойника глухо ударилась о землю.
     Без победных песен, без воспевания воинов, явивших отвагу в сече, отряд уходил в скорбном молчании в сторону Белоозера, оставив золодеев умирать висящими на сучьях дерев…….


       Давненько не видывал Новогород такой суеты и такого гвалта. Шутка ли, из Царь-града приехал посланец с князем повидаться и условиться в торговом деле. Так прежде уговор был с князем Василием. А теперича, как сговориться? Сумеет ли посол Византийский записать договор с Рюриком? Уж дюже заносчивы послы царьградские. Дюже высоко мнят себя и Царь-град.  Неспроста волнуется новогородский люд, ох волнуется…. Торг с Царь-градом хоть и труден да интересен, хоть и купцы дюже важные, да и обманом при расчете балуют. Но торг есть торг, неча зевать…
           По правилу рода словенов, гостя приняли за веселым пиром и уверением в дружбе Новогородской Руси и Царьграда! Весь дён, до поздней звезды бражничали пришлые греки со словены за богатым столом, полным кушаний и хмельных медов! А расставаясь в ночи, князь испросил гости прийти в его терем с раннего утра, дабы поговорить о делах торговых, услышать антирес народов словенских, да и Рюрик желает выслушать слово правителя Царь-града!

        Посла от правителя Византийского Рюрик принимал в большой светлице, как водится встренуть дорогого и важного гостя. Грек высокого роста в узорчатой чалме и цветном, богато украшенном халате вошел быстрым шагом, и пренебрежно, особо не пряча гордости и высокомерной улыбки, поприветствовал сидящего перед ним Князя Новогородского со бояры, с трудом произнося русские слова:
       - Приветствую тебя, князь! Великий Василевс, правитель Мира, желает здравствовать тебе русич! По велению Владыки Мира приехал я в твой затерянный и забытый Богом град и согласно воле Василевса Романа сказывать буду его послание тебе! Вести недобрые, но правдивые на черных вороньих крылах долетели до слуха правителя Константинова града. Сказывают они лихое про то, как ты, безродный пришлый из-за моря воин, коварством и обманом извел князя Василия, а сам беззаконно сел княжить в его славном граде. Василевс не могёт принять такого злодеяния, и буде сам править землями этими правдой и справедливостью по велению Божьему, ибо Он есмь наместник Бога в этом Мире!
       Потяжелел взор Рюрика, а рука резко взметнулась вверх, обрывая глухой ропот новогородцев, сидящих на лавках вдоль стен.
       -Сказывай дале, сказывай без малой утайки, худший из послов! Что еще накаркало царьградское воронье твому господину?
       Посол, растерянно помолчал, но помня наказ владыки, сызнова зачал речить:
       - Ты не должен так молвить про владыку Стольного града Византии! Ведь всяк ведает в подлунном Мире, что град Константинов величается Царь-градом, а посему Василевс, сидящий в Царь-граде есть господин над все земли! И посему не дозволительно язычнику так дерзко хулить посла Владыки Мира! Василевс-правитель Мира, волею Господа нашего, а значит и земель здешних! И Василевс требует от тебя, дабы темные безбожники поворотили свои сердца к Богу единому, истинному и не мешали вести дела Византийским купцам, и не требовали с них подати! Христианин не должен платить дань идолам в земля язычника!
      Посол, закончив свою высокомерную речь, стоял с гордо поднятой головой, ожидая ответа от Рюрика. Князь новогородский с улыбкой, не сулящей ничего доброго, выслушал дерзкую речь посла, и с минуту помедлив, ответствовал тихим, но твердым гласом:
      - Не знал я о том несчастье, которое пришло в землю греческую. Гляжу с болестью сердечной на ту кару, коею Бог ваш наказал ваш род.  Дюже жалко мне вашего управителя Романа. Потому как подле царьградского престола, а можа и во всей Греции не сумел он сыскать учтивого и умного мужа для посольства в земли наши.
      Посол попытался что-то возразить, но Рюрик резко поднял руку, заставив его умолкнуть, и продолжил громовым гласом:
      - Запомни! Крепко запомни, посол! И господину свому поведай! В землях славенов чтят своих богов и не хулят чуждых, но ежли вы не проявите учтивости, то закрыт будет путь Византийским купцам в земли моя. Прежде чем прийти в мой дом с дерзкими речами, ты должен был узнать про то, что люд наш щедр и добр, но справедлив. За обидные слова обо мне и роде моем славенском, следует покарать тебя, нечастивец! Но я не стану тебя наказывать за дерзость, ибо ты раб цартградский, а посему в грамоте к твоему хозяину будет писано про то, что повинен он перед Новогородским князем наказать тебя по своему разумению за неучтивость и за глупость твою. А купцам своим вели выплатить подать немедля и сполна! Иныче я велю с них взыскать втрое! А ежли они воспрпотивяться с твоего дозволения, прогоню из Града моего без порток, и дозволю дружине своей охотиться на них, аки на зверей лютых во все земли словенские! А теперь ступай посол, и жди грамоты. Да и помни, раб царьградский, про то, что поганый язык отрезают вместе с дерзко речащей головой! Грамоту моя принесет тебе отрок, а ты боле не должен ступать на мое подворье, ибо рабам такого не дозволительно!
        Не сказав больше ни слова, Князь встал и вышел из светлицы не поворотив главы, а растерянный посланник Царь-града медленно попятился под хмурыми взорами, сидящих вдоль стен русичей…
         Вернувшись в дом, в коем справили постой купцы византийские, грек долго думал о том, что не прост князь Новогорода…. Нелегко будет с ним совладать, но…..
         - Про что поведаешь нам, глас Василевса?
Вопрошал посла старейший из купцов.
         - Как нам вести торг с нехристями? Будут ли язычники взымать с нас подать, али нет? Дозволено ли буде нам быть в Новогороде вровень с хозяевами? Станет ли языческий люд новогородский, ремесленный да торговый почитать нас превыше своей знати?
         Посол посмотрел на своих соплеменников и раздраженно процедил сквозь зубы:
        - Покуда, купец, у нас еще нет силы утвердить власть Василевса над этими дикарями, вам должно быть смиренными, и отдать все положенные по правилу подати.
        Растерянный купец попытался возразить:
       - Но как-же так? Они же не христиане…. Платить язычникам? Да как же так….
Но гневный окрик посла остановил его:
       - Я сказал сполна! Даже с лишком заплатишь. Иначе лишит вас князь русийский всего. Даже может и главы… Мы не можем пока воевать с этими дерзецами….    Но это пока…..
       Тихо добавил он и зашел в выгородку отведенную для него в купецком доме.
         На следующий день, получив грамоту с печаткой падающего с небес сокола из рук лохматого и неопрятного отрока, озлившийя от собственной неможности противиться словенам, посол отбыл из неприветливых и хладных земель языческих в дальний Царь-град. Весь долгий путь до самого Царь-града думал грек тяжкую думку о том, как покорить эти своевольные племена, каков совет дать Василевсу… Ох, как непросто с дикарями сладить… Непросто…..
         

        Цельный день пируют братья в тереме Рюрика! Уж боле года прошло со дня, как принял под руку свою Новоград могучий князь. Ужо и наследник народился, именем Игорь! Печалит только едино… три полных луны прошло, как княгиня, подарив князю наследника, отошла в далекие чертоги мира Новь, догонять батюшку сваво. Тризну правил весь Новоград…..
        Но печали свое время, а встрече с братьями своими – свое! Весь дён, когда с усмехом, когда в печали, а когда и горечью, поведали брату Синеус и Трувор про дела княжеские в пределах земель данных им под руку, и про печали своя. Поднимали брашну во здравие, и за в далечный путь ушедших другов. Много было сказано за столом в княжеском тереме, да токмо чуял Рюрик: не про все браты поведали, и печалило его молчание оных…
        И лишь когда гости разошлись, оставив братьев в едине апосля пира, Воссел Рюрик промеж братов своих и молвил без улыбки:
         -Низкий мой поклон вам братия, за подмогу вашу могучую. Без вас не сдержать мне слова данного Василию в сбережении мира в его землях. Но ведомо мне, что не про все вами было нынче говорено. Сказывайте, какие думки утаили от слуха гостёв моих?
         Синеус и Трувор переглянулись, и Трувор по праву старшинства зачал речить:
         - Прошу тебя, брат мой не гневиться на помыслы наши. Тянет нас из лесов здешних к морю хладному, на любый сердцу Руси остров с белыми скалами в Храм Световита. Вести тревожные приходят с Руяна. Все ближе и ближе к Аркону приходють лодьи да драккары норманов и готландцев, все черней и ниже клубятся тучи  над родом нашим.
       - Ведомо мне про то, братия.
       Тяжелым и глухим гласом ответствовал Рюрик.
       - Который месяц в ночи видится мне храм наш на белых скалах под огненным дождем из стрел пущаемых ворогами….
       - Дозволь нам со братом Синеусом вершить наш путь на Руян, дабы встретить ворога лютого, грозящего роду Руси.
       Твердо и прямо молвил Трувор, глядя прямо в соколиные очи князя.
       - Не можно нам более хорониться в лесах славенских от недругов земли нашей. Да и нет у меня мочи житии в граде, в ком потерял я мою любую жену, не неволь нас с братом, Рюрик….
       Договорил за брата Синеус, крепко сжимая кулаки, привычные к мечу. И глядя на молчащего Рюрика, добавил:
        - Знамо не бросаем тебя, брат. Помним слово данное тобою князю Василию, и нашу обещанную подмогу делу твому. А посему, прежде чем оставить грады наши, подмену себе приготовили. Посадников от имени твоего править объявили. Люди верные и преданные тебе и роду свому. Ну и не всея ратники отбудут с нами на Руян. Неким приглянулась жизнь в лесах, а иным приглянулись девы пригожие, своим подворьем бытуют. Так выходит, без ратников грады твои не останутся. А мы с малой дружиной возвертаемся на Руян, с тваво дозволения…..
       Длинными шагами в полуночной тиши мерил князь горницу, мысля над словами братьев. Он и сам душою был в светлом чертоге Аркона, да Долг перед кровью славенов не пущал его. Слаба власть княжеская у младенца, недобрый люд может и покуситься на сына Рюрика, а увозить княжича из Новгорода тоже не след. Быть смуте лютой….
        Остановившись, поднял взор на братия Рюрик, и прочитал в очах их тревогу за Руян и верность братскому долгу. Улыбнулся князь братам и молвил:
       - Не можно мне удерживать вас вдали от родимых скал, або у самого сердце плачет чайкой по брегу милому. Вы верны были слову и я благодарствую вам. Только дважды спрошу с вас: По первой, пришлите мне посадников, дабы я смог своим словом их княжей увластью поставить управить градами. Ну а во второй, прошу вас, братия, уходить на Руян тайком, укрывшешь ночью безлунной, дабы недруг лютый не сразу проваедал про то, как остался я в Новогороде без подмоги крепкой.
       - Сей миг отправимся мы во грады своя, брат!
       Глухо молвил Трувор, утвердившись подле князя.
       - Пришлем ко твоему терему посадников, ну а сами скажем горожанам про отбытие в земли родимичей и дреговичей посольством на срок незнаемый, а сами в ночи темной взойдем на ладью русинскую….. Прощай, брат Рюрик. Тяжела твоя ноша, да праведна! Может и свидимся когда на свете этом, ну а в Нови встренимся бсприменно.
       Братья крепко обнялись на прощение и скорым шагом вышли на широкий княжеский двор. Рюрик с горечью расставания в сердце слышал, как гулко ударили копыта крепких коней, и подумал: «Один я остался в земли чужие… Даст ли Сварог свидеться с братами до смертного часа?»…


       - Малюта, зайходь в палаты, поговорить требно.
       Позвал Трувор посадника, встречавшего его на торговой площади.  «Видать тревожные вести привез князь из Новогорода…» думал Малюта неспешно ступая в сторону княжеского терема, смекая, шо князю с пути-дороги надобно и лик омыть и дух перевести. И все же шел прямком к крыльцу, у коего ужо распрягали коней.
       Со свету в горнице царил сумрак, но и в таком скудном свете Малюта узрел на лике княжьем тревожность и тягостную думу. Поклонившись у порога, Малюта подступил к лавке, стоящей недалече от стула на коем сидел в думках своих князь и молвил:
       - Сказывая, княже, пошто кликал едино меня? Али весточка тайная о набеге чужеземном ведома тебе?
       Трувор поднял на посадника хмурый взор и ответил немного помедлив:
       - Нет, Малюта, про нападку тайную мне не ведомо. А весть я принес, хошь и не потаенную, да не всяк про нее должон ведать.
        Трувор умолк, подбирая словеса для посадника, меркуя, как бы ему и замысел свой не выдать, да и лихим обманом не запятнать имя свое…
       -Будется так, Малюта. Велено мне княжьим словом Рюриковым, отбыть в земли дреговичей. Беда лютая грозит их поселениям, а коль скоро мы с дреговичами две веточки на едином древе славенов, потому и не след нам оставить в беде братия наши. Отбуду я уже через семь дён с половиною дружины. За те семь дён ты должон встренуться к князем Рюриком и возвернуться с его наказом, або не можно мне передать власть над Изборском волею токмо моей. Отбудешь в Новогород до завтрего света. Ступая сбираться в дорогу…..
         
        Еще не минула седьмица, как Трувор услыхал громкий топот коней у сваво крыльца. Горя нетерпением он встал и направился к притвору, как в проеме показался Малюта:
      - Здрав буть княже!
Переведя дух приветствовал Трувора посадник. Трувор саморучно набрав ковш родниковой воды, протянул его Малюте:
      - Испей с дороги, друже, сказывать апосля станешь.
Проговорил Трувор сгорая от любопытства.
Напившись вдосталь, Малюта переведя дух зачал речить:
       - Третьего дня бывали мы у Рюрика. Посадник от Синеуса именем Вакула приехал в тот же срок, аки мы. Брата тваво Синеуса, князь так же шлет заключать сговор с древлянами на случай лиходейства из земель захидных. Выспросив нас о делах в посадах наших, повелел князь нам, посадникам, в отлучении вашего править по правилу, какое вами установлено и ждать вас, когда после дел трудных и опасных вы возвернетесь. Наказал все споры про меж нас решать токмо миром, и величать друг друга братами, как величаешь ты Синеуса.
      - Разумно….
Проговорил Трувор, теребя бороду:
       - Значится будемо так, Малюта. Второго дня я с малым отрядом отбуду в Новогород, где встренусь с Синеусом. Там князь вручит нам грамоты для послания иным родам словенов, и не медля мы отбудем по слову Рюрикову. Теперь ты голова в Изборске! Следи закон, и обучай отроков делу ратному. Беды ходят следом за напастями, и ты должОн иметь силу отпор дать любому ворогу.
       Говоря слово свое, Трувор смотрел прямо в очи Малюты, а тот согласно кивал, не опуская взора.
       - Ступай отдыхать, друже.
 Мягко проговорил князь и добавил вспину гостя:
       - Приеду апосля посольства, испрошу с тебя за все деяния в посаде!
Малюта широко улыбнулся и ступил за порог.

     Навроде пир гудит в тереме князя Новогородского, да что-то невеселый получился праздник. Синеус и Трувор в последний раз сидят за дубовым княжеским столом в гостях у брата. С рассветом отбывать им дальние земли по делам важливым и очень потребным, да и тут их пути-дороги в разные стороны легли. Далеко за полночь проговорили братья, а вместе с оными был в гости к Рюрику и помор с острова Руян. Он загодя встал лагерем на бреге моря соленого, а с двумя другами пошел в посад. За лодьи свои беспокойство имел.
       С первыми лучами Ярила, браться с малыми дружинами выступили из посада по слову Рюрикову: Трувор направил бег коней на встреч Ярилу, а Синеус в далекие земли древлян, ято лежат на юге от земель новогородских. С кажным уходил отряд ратнтков из числа Руси. Долго во след князьям махали руками новогородцы, забравшись на доглядные башни посадские, и не ведали они тому, как свернули княжеские дружины с путей своих и окольными путями округ посада выбрались тайком к брегу Сарматийского моря. Три дня пробирались они лесом нехоженым, дабы не встренуть купцов знаемых. К ночи третьего дня вышли они к плавням, подле стоянки Руянской лодьи, и притаились там, аки зверь в засаде подле лагеря сродников своих. Многие лодьи были у брега из разные земли, но таились братья от иных мореходов. Никто не проведал и о том, как пришлым купцам из чудских земель в вечеру продали купцы Руянские небольшой табун коней, неведомо откель взявшихся у поморов. Навроде конями привезли они товары из Белоозера, а Чудь искала коней для перевозки покупок в земли эстов.
        А поутру, закончив дела на прибрежном обменном торжище, Руянцы засобирались в путь, да по слову старшего задержались в посаде прибрежном до вечерней зорьки. Никто торговом поселении не удивился, когда с последними гаснущими лучами дня, мореходы приготовили лодью к походу. Мореходы были умелыми и плавали при свете звезд так же, как и при свете дня. Не заметили купеческие люди и того, как из лесу, подле стоянки торговцев, поднялись в лодку два десятка людей. Ведь из ручья в этой роще купцы набирали воду для дальнего сваво похода. Так, неприметно для взоров посадских Синеус и Трувор покинули земли словенов и начали свой тяжкий и героический, но доселе неведомый никому путь к битвам подле белых скал Руяна.
        Трувор был счастлив и, не отрывая взора от плещущих волн улыбался навстречь затерянной во мраке ночного моря Родине, а Синеус напротив, стоя у мачты под большим парусом не мигая смотрел на исчезающий брег словенский. И только тогда, когда даже зоркое орлиное око не смогло бы рассмотреть далекий берег, он тихо прошептал: -«Прощай навсегда, моя ненаглядная Лада… Однажды мы встренимся в Мире Новь и уже никто не разлучит нас с тобой….» Мореходы, проходя мимо Синеуса удивлялись, как брызги морских волн могли попасть ему на лик, ведь он стоял далече от борта. Но зная мужество и доблесть белого витязя Арконы – Синеуса о ином бесстрашные воители морские даже помыслить не могли…..


        Годы… Неспешной чередой идут годы друг за другом. Растет Игорь, сын княжеский, внук Князя Василия. Все больней и больней тревожат сердце Рюрика вести с далекого острова в Сарматийском море. Нет боле мочи жить безучастным к роду свому и дружине братской. Сражаются витязи Аркона супротив набегов готлантцев и норманнов. Тяжко им, мало мало их числом, а противостоят могучей силе. На многих лодьях приходят готлантские волки, да псы норманнские. Велеки они числом своим несчетным… А он, воин должен сидеть вдали от родных белых скал…..
      - Княже, тут Ольгерд…
Прервал его мысли молодой, приставленный к палатам для охороны воин.
Рюрик нахмурился:
       - Чего зараз не пустил дядьку в светлицу? Али нет веры Ольгерду?
Отрок покраснел и замялся.
       - Тебе ведомо, что Ольгерд досматривает сына маво, князя Игоря? Неуж то я доверю жизнь сына невесть кому?
Распалился князь, но твердый голос охладил его пыл:
       - Не гневись, князь. Это я велел ему доложить про себя и испросить тваво дозволения. Должно кажному воину знать правилу службы.
Во след за голосом в горницу вошел могучий ратник в плаще и кожаных штанах, как положено горожанину, но при мече у пояса.
      - Ступай, неси службу.
Проговорил Ольгерд красному от смущения отроку.
       - Садись друже, сказывай за коим делом твоя дорожка привела тебя, друже, в эту светлицу?
Приветливо встретил стародавнего друга князь. Вспомнив, как не единожды они с Ольгердом хаживали в туманную даль моря, как рубились в сечах на лодьях, над бездонной пучиной и у стен храма Световита. Помнил Рюрик, как Ольгерд не сказав ни слова шагнул на палубу лодьи, во след за Рюриком зная, что может никогда не увидеть дом родной….
        Стряхнув воспоминания, князь сел на лавку подле старинного друга и спытал его приветным голосом:
      - Какой нуждой проложена твоя тропа в мою светлицу? Помощь моя потребна, али решил просто повидать друга сваво?
      Ольгерд улыбнулся ответно и положив сильную ладонь, привычную к мечу на руку князя, ответствовал:
      - Ведаю князь по неприметным словесам твоим, что грустишь ты. Набега опасаешься, али смута зреет в посаде? Можа измену умыслили служивые? Сказывай все не тая, княже. Ведь я не просто друже твой, но и дядька сына тваво Игоря, а значится в ответе я за жизнь и судьбу его…
       Рюрик прямо взглянул в смелые зеленые очи друга и ответил:
      - Нет известий о набеге, и про смуту не ведаю. Грустен я друже мой, Ольгерд от того, что дух мой связан словом данным однажды в стенах оных. Знамо тутова мое место по клятве дано, да токмо сердце мое бьет вместе валом морским, какой разбивается от подножье храма Световита….
      - Значит, дух твой стал на тропку, по какой уплыли к Руяну браты твои, Трувор да Синеус.
       Задумчиво проговорил Воин. Острием клинка блеснул взор Рюрика.
      - Как прознал про хитрость нашу? Сказывай!
      - Да что там сказывать…
Ухмыльнулся Ольгерд.
      - В дён их ухода, возвертался я с охоты и заприметил отряд, какой свернул с тропы наезжанной в глухомань лесную. Удумал я изначала, что лиходеи тайком крадутся к Новогороду, и пробрался до их лагеря на бреге моря стоящего. Из далече признал Синеуса, а вскорости и Трувор подоспел со дружина. Ну я и затеял досмотреть их. Так и прознал я, что с лодьей руянской ушли браты твои из земли словенов….
          Рюрик потрепав бороду, громко засмеялся:
         - Ловок же ты, друже, да разумен дюже! Уж сколько годков минуло, а ты все таил все, что вызнал. Да, Ольгерд, не было мочи братам быть вдали от Руяна, вот и ушли они к скалам любым с лодьей быстроходной….
         - А теперича и ты в оный путь сбираешься?
Прищурившись, испросил гость поздний.
Рюрик, резко встал и быстрыми шагами, аки зверь запертый в клеть, зачал мерить горницу:
          - Ночами долгими снится мне мой белый храм Арконы, да покуда мал летами княжич, нет у меня права оставить его на княжение… слаб он и неразумен. Опора ему надобна. Да и как я, князь земель новогородских и иных словенских вдруг зараз уйду оставив дитятю управить княжеством? Нет у меня права так сделати, да все одно мысли мои далече, на малом острове посредь хмурого сарматийского моря…
      Вдруг князь замер, и уперся колючим взором в Ольгерда. Немного так простояв он стал еще быстрее шагать по скрипучим половицам, что-то бормоча себе в бороду.
      Гость помолчал, и словно в никуда молвил:
      - Да… Недобрая судьба назначена князю. Ради племя словенского оставить навсегда отчину… Недобро решил Сварог….
      Рюрик остановился, будто сраженный словом неправым, аки стрелой норманнской.
      - Не так ты уразумел слово мое, Ольгерд. Все по правилу Сварог назначил…. Много годков думку едину думаю, да токмо доселе никому про то не сказывал….
       Ольгерд, подавшись к князю хитрО прищурив очи, ждал следнего слва Рюрика.
      - Вот ты, Ольгерд, воин хоробрый да умелый, знамо ведаешь о том, как готландцы, да другие поморы сбиваются в стаи, дабы пограбить да разорить поселения славенов… Сварятся про меж себя, рубятся в кровавых сечах, но токмо появится такой, который за добычей кликнет, разом оне в один стан сбираются. А вот мы, Руси, бытуем своим родом, подмоги ни от кого не ждем, и не пособляем иным сродникам. Видать от того и тают наши поселения аки залежалый снег на весеннем полудне. Воя я так помыслил, друже: ежли все роды словенов, от моря сарматийского до реки Ра, собьются в един род, посмеют ли псы северянские да захидные нападку удумать?  Ведь ведомо тебе, про то, аки слаб даже дюже умелый воин перед множеством ворогов.
       Ольгерд теребил бороду внимая слову княжескому. Все так складно и просто, что не сыскамь изъяна малого в той думке:
       - Правду глаголишь, князь! От нашей розни беды наши! Токмо пошто стоко годов не зовешь словенов под руку свою?
       Князь сызнова зачал ходить по горнице глаголя далее:
      - Правда не всегда понята буде… Не пойдут словены под руку пришлого князя. Потому и не кликаю роды руссов…. А вот под руку славенского князя, коим Игорь явился, много словян согласны буде, а которые по чванству да неразумению свому воспротивятся, тех силой принять в стан един.
       - Верно молвил, княже…
Ольгерд прежде не мыслил о делах княжеских и токмо нынче понял трудность власти над родами….
       - По слову не пойдут. Многие по недомыслию зачнут биться за волю свою от власти княжеской.
       - Да, Ольгерд, так оно и буде. Но иного пути у нес нет. Либо встанет люд словенский под едину руку, либо сгинет в распрях и набегах иноземцев. Нам придется рубиться токмо с теми, которые смуты зачнут, а готланцы с византийцами побьют всех, не жалея жен и дитяток…. А которых не побьют, таким учинят рабскую долю.
       Выслушав Рюрика, Ольгерд встал и даже назад на шаг ступил:
      - Княже, затеянное тобой токмо богам под силу. Неужто ты удумал сравнится с самими Сварогом и Переуном?
     Громко засмеялся Рюрик:
    - Нет, друже мой верный! Имя мое ужо скоро позабудется, а имена богов наших вечны! Так сам рассуди, або муж ты разумный: Сварог был першим, который сплавил железо, да меч сковал для славенского ратника, про то кажному, ведомо! Но у тебя и меч и шелом, и копие – все сработано казнецками руками славенов! Так и думка моя. Великий Род изначально собрал жену и мужа под едину кровлю, подом присоеденил братьев и сестер, тем сладил семью, ну апосля, как семьи росли, появился род у кажной семьи. А далее старейшины соеденили свои рода в племена под руку князя… Теперь наступило время племена собрать вместе, дабы род словенский не исчез под волнами вражьих нападок!
    Уже и Ольгерд хаживал по скрипящим половицам, постигая могучую думку князя:
     - Нет у меня на речи твои противного слова, да токмо соединить племена и учинить великий мир под рукой князя придется не токмо через слово мудрое, но и через кровь братьев своих…. Иныче никак…
     Рюрик хмурясь молвил:
    - Как словен и руси, я страшусь крови братской, но как князь и управитель земель наших я неможу не мыслить о судьбах потомков своих! Увы, мир наш так сладили боги, и я не сужу их в том. Ведь умный видит плохое и доброе, а мудрый знает, что плохое, есть оборотная сторона хорошего. Ведь на земле есть день и есть ночь, а на смену светлого лика Ярилы приходит прекрасный лик Луны… Теплое лето сменяет холодная зима. Плохо ли то? Ведь без лета нет урожая, а без зимы нет влаги и погибает живое… Дабы защитить род свой, ты убиваешь до смерти пришлого ворога…
     - Но ворог пришел погубить мой род…
     Зачал речить гость, но Рюрик не дал ему слово завершить:
    - Мы зовем ворогом того, который губит наш род злым умыслом, а как наречем того, который по недомыслию и упрямству свому ведет род наш на погибель? Такие, которые меркуют токмо о сегоднем дне и не озаботились днем завтрим, убивают род свой, только не железным мечом али секирой, а глупостью, жадностью да ядом измены…. Ежли ты пустишь стрелу в посаде, и она поразит жинку али дитятю, будеш ли ты, Ольгерд, держать ответ? Будет ли оправданием твоя то, как не ведал ты, куды пущаешь стрелу? За незнание, бывает кара страшней, ибо зачастую лиходеи да изменщики за незнанием прикрывают свое самые черные да самые коварные злодеяние……


     Седьмица минула  со дня разговора князя с Ольгердом. Дядька княжича кажный миг мыслил про слово разумное. И отныне он учил Игоря не токмо правилу, да делу ратному, но и слову отцову про единый род словенский! Удумал Ольгерд пособить в деле княжеском другу, и вновь пришел в терем Рюриков. Сызнова они сидели в ночи при свете мерцающей лампадки но мыслили ужо про иное….
     - Думка твоя правая, друже.
Зачал разговор Ольгерд.
     - Токмо пошто не зачнешь дело важное и столь нужное? Ведь жизни нам отмерян Сварогом срок малый. Ежли опоздать с началом, можно не успеть сладить дело до окончания….
     Громко засмеялся Рюрик, хлопнув дланью в столешницу:
     - Ох и быстр же ты, Ольгерд! Словно секирой в сече крававой управился!
     - Што не так я уразумел, княже?
Удивился поздний гость. А Рюрик неспешно налил ему в чарку квас, ответствовал:
    - Главное ты уразумел верно, друже, а вот иное… Ни моих летов, ни летов внуков Игоревых не достанет соединить все племена словенов в род един. Дюже не просто это. А зачинать мне не можно, потому как пришлый я, и токмо попортить могу думку правую. Игоря это дело – зачать соединение племен! Силой, уговором, соблазном, смешением семей… Как вздумается, так и верно буде. Но изначала я должОн уйтить…
    - Как это – уйтить?
Удивился Ольгерд. Не можно за так бросить княжество да сына.
    - Знамо, про то, что неможно…
Ответил Рюрик:
    - Беглый князь – пятно на имени Игоря, Ежли он един в походе, то гласом моим, поморским глаголит, а так не можно. Вот и маюсь от бессилия сваво…
    Долго длилось молчание друзей, уже и жиру отрок в лампаду добавил. Вдруг в тишине, нарушаемой потрескиваем фитиля, Ольгерд резко стукнул в стол огромным кулачищем:
     - Смерть!
     Рюрик нахмурил брови и вопрошая взором глянул на сотоварища.
     - Я тут нехорошее помыслил: а ну как князь помер? Значится княжит Игорь и глаголит своим гласом!
     Князь ухмыльнулся:
     - Так получается что мне должно удавиться?
     Ольгерд громко захохотал, хлопая ладонями по ногам одетым в холщевые штаны. Отсмеявшить он ответствовал:
     - К чему ж губить себя смертию собачей! Князь может отправиться в чередный охотный поход, на зверя могучего, и в том походе сгинуть в топи болотной при очах верных ратников не сумевших спасти князя. И покуда в Новогороде будет звучать поминальная тризна, а бабы станут утирать слезу тайком по доброму князу, ратник именем Рюрик, укрывшись на Руянской лодье будет плыть по морю к любому сердцу его острову со скалами белы! А я ним поплывут и ратники, потерявшие князя в топи гиблой. Дабы схоронилась тайна, а для посадских - в наказание!

       До света раннего текли тихие словеса двух мужей о том, как справить будущность земли словенской и каковым должнн стать князем малому летами сыну Рюрика – Игорю.

         Жаркое лето спешило к закату скорому и в один из таковых дён князь Новогородский со товарищи удумал ехать на охоту в глухую болотную падь. Говаривали посадские про то, как развелось там кабанов без меры всякой. А тут еще и мореходы с Руяна пожаловали. Торговали Руси не долгие дни и перед тем, как отплыть в серое, подернутое туманами море, удумали отправиться на охоту вместе с Рюриком. Добыть кабанчиков в запас дорожный порешили. Большой отряд охотников, которые верхами, которые пешими направились в глубины леса. Три дня охотники провели в лесах неподалече от гиблых топей Черных Падей, богато добыли кабанов да оленей, и ужо собирались в оборотный путь, как свершилась воля Сварога!
       Князь со товарищи, отдыхал апосля удачливой погони за крупным оленем, и неподалеку услыхали громкий боевой клич и бешенный рев медведя. Не мешкая Рюрик с Ольгердом и пятью ратниками, кинульсь на звук схватки, да запоздали. На болотном островке лежал крупный медведь, а подле умирал отважный витязь руси. Страшна была его погибель. Изломаный могучим зверем и с изъеденным звериными зубами ликом, сразил он хозяина леса. Князь со товарищи не могли ничем помоч хороброму мужу, и лишь старались облегчить его ухот   
      - Рудер…
Раздался полный горечи возглас за спиной у князя. На крик пришел сотный воевода с Руяна – Славич. Несколько воинов, пришедших с ним попытались поднять из воды умирающего друга и сквозь кровавый хрип услыхали последнее слово охотника:
     - Хотел умереть на стенах Аркона, да не судьба… Прощайте други, дух мой уже на пути к Руяну….
     - Видать Сварог знак подал, княже….
Тихо проговорил Ольгерд.
     - Решайся, княже…. Рудер и годами и обличием с тобой схож. Не канет князь новогородский в болотах без памяти и кургана.
     -  Выходит нынче же….
Тихо молвил Рюрик, угадав про что глаголит старинный друже.
     Но Ольгерд уже поворотив лик к Славичу громко возвестил:
    - Не гоже други предаваться печали. Эта погибель давно назначенный знак, поданный самим Сварогом! Лодья твоя не уйдет на Руян без ратника. Но это тайна доступная токмо нам, тутова стоящим….
       Недев на мертвого воина рубаху и плащ князя, охотники понесли тело к стоящим поотдаль коням, а Рюрик в простых одежах и шапке надвинутой на переносье, с тремя витязями Руяна окольными тропками двинулся в стан поморов, дабы притаиться там до отбытия торгового отряда…

    
    - Так стало быть, медведь заломал князя?
Уже в который раз с хмурым ликом испросил ратников Добрыня. Он стался с недавних пор посадником Новогорода и в делах княжеских способствовал Рюрику и полюбил князя, аки отца родного. Ольгерд бросил осерчалый взор на Добрыню:
    - Сказывал же не единожды, отстал князь, сказывал о том, что побыть в единении желает. Не думали мы про то, как медведь окажется у болота, не время хозяину леса озоровать….
    - Сказывают, Славич со дружиной там были?
Словно не слыша слова Ольгерда, вопрошал Добрыня.
    - Не верно сказывают!
Вспылил Ольгерд:
     - Апосля нас прибежали на шум витязи Руяна, но они успели услыхать последное слово Рюриково!
     Посадник встал с лавки. Он был небывало велик ростом, и потому смотрел свысока на ратников, виновных в недосмотре за князем.
     - Добро буде, коли правдивые слова речили. Нынче тризна буде в вечеру, так воины Руянские пожелали пировать с нами в память князя. Я велел не перечить той воли, но дюже мало нам ведомы поморы, и потому, дабы не было беды от коварства чуждого, велел я собрать отряды дабы хранили они посад наш от измены и лиха черного.
     - Отец верил Славичу, и мне верить пристало! И ольгерд не пятнал честь свою ложью!
     Нежданно раздался детский глас. Мужи ужо и запамятавали, как позвали на совет княжича Игоря. А тот, пряча покрасневшие от горя очи, пошел скорым шагом за порог отцовской светлицы только бросив по пути:
     - Идем, Ольгерд, нынче срок учится мечу.


     Добрыне было неловко. Ведь он самолично приказал отрядам горожан быть при оружии, покуда не закончится тризна, и ежли потребно буде, обезоружить воинов- поморов. Но Славич со другами вступил в Новогород не токмо без мечей и секир, не было на головах поморов шишаков, да и плечи оных покрывали белы плащи, под какими не было кольчуг. Не коварство чинить шли отважные воины, а шли ратники на поминальную тризну, дабы отдать почет друге своя, князю Рюрику!
        Многое было молвлено о делах и победах могучего князя, кажный речил похвалы Рюрику не зряшные, а как только полыхнул закат багрянцем, встал с места сваво юный князь Игорь и молвил слово важливое:
        - Други славные! Много добрых и ратных дел вершил Рюрик в землях тутошних и за морем волнующим, но самый важливый его умысел не дозволил Сварог ему зачать. Вот сидим мы, словены и руси к плечу плечо, аки браты за чашей меда хмельного, так и все роды словенские по умыслу князя новогородского будут сидеть в едином союзе, не ведая вражды про меж собой, аки братья единокровные! А посему я – сын князя Рюрика и князь Ногорода, на вторый день выступаю в большой дружиной в земли славенские, дальние, дабы под единой рукой был люд наш славный. И тем будем мы сильны и могучи дати отпор лютому ворогу из разны земли!
         Все слушали младого князя, и дивились его речам не по лктам умудреннымю В тиши, покрывая удивленный шепот, раздался громкий глас:
         - А на кого же, князь, оставишь град наш, и иные посады?
Игорь посмотрел на глаголящего и ответствовал:
        - Тебе, Твердыня, управить требно градом моим, как равно буде в управлении воем Изборс да Белоозеро. Управить ты должен правдой и честью до возврата маво из похода дальнего. По приезды будет тебе ответ держать за дела твои правые и неправые!
        - Управлюсь ли….
Тихо испросил посадник.
        - Ты много и добро допомогал отцу мому, Рюрику. Хваливал он твое разумение не единожды, а посему на тебя нынче оставляю княжество!

       - Береги сына маво, Ольгерд. Он едина надежа словенов во времена эти смутные.
Молвил Рюрик другу, пришедшему в лагерь поморов, дабы попрощеваться со товарищи.
        - Перед ликом Сварога молвлю слово, князь! Сберегу великого и могучего князя земель словенских – Игоря, и во всем буду ему опорой надежной и крепкой.
        Ответствовал дядька отцу Игореву, и крепко обняв друга, ушел во мрак ночной. Ведь в селедний дён, со светом, выступала большая дружина с князем Игорое в голове в земли словенов, в земли племен родственных, отважных и непокорных. Никто, даже сам Рюрик не ведали, как приключится судьбы родов большой Руси…..
       Еще Ярило не позолотил светом своим крыши изб и домов, еще не осветились маковки соснового бора теснившегося округ посада, а уже весь люд новогородский вышел на улицу, проводить в дальний поход дружину княжескую. В месете с посадскими, пришли проститься с Игорем и поморы, из лагеря недалечного. Тесно и людно было на торжище новогородском, кажный кричал прощальное слово уходившим и кажный желал походу удачи, а потому никто не приметил помора в широком плаще, поверх которой, не взирая на теплый день, была надета волчья шкураю Главу людины покрывал широкий балахон, скрывая лик от взора случайного…  Не мог Рюрик не проводить сына в далекий и опасный путь, дабы свершил сын умысел отцовый. Только взор его пылал огненно, да уста шевелились в незвучных словесах….
        В час, в который последний дружинник Игоря скрылся за дерева лесные, поморы отправились в свой стан, и скоро отбыли всем отрядом в сторону хладного Сарматийского моря, ибо за водами этого неласкового простора был из дом на острове Руян – самое далечное и самое захидное место, в коим бытовали словены-руси…..


         Рюрик стоя на носу лодьи неотрывно смотрел вдаль, где за серой пеленой скрывался любый сердцу остров, но сердце князя теперича болела иной болью, болью за новогородский люд, коим он управлял многие лета. Но глядя в далечную морскую гладь, не видел князь волны крутоу, не видел и чаек мечущихся над морем. Перед взором его стоял густой сумрачный бор, дерева которого верхами своими подпирали облака в небе, и видел княз, как сквозь чащобу непроходимую, через речные перекаты быстрые идет его Сын! Князь Игорь! И токмо одному Сварогу ведомо, каким будет путь смелого отрока, но даже сквозь годы грядущие видел Рюрик , аки сын его становится выше и сильнее! Но не Игоря видел князь, видел он Великую Русь, которая с каждым шагом отрока становилась могучей и большой семьей множества родов словенских!
       - Так буде!
Прошептал пролетающему ветру князь, и ветер весело свиснув в снастях лодьи, понес это слово далее на восток! Он нес это слово тем, кто жизнь посвятил своему роду словенскому!




        Время…. Время пощады не ведает. Оно, аки волна морская смывает из памяти все, как море смывает след плывущей по волнам лодьи, но дела, великие дела, они как горы остаются незыблемы! И эти дела наполнили Силой и Правдой дух народа словянского! Это деяния каждого из предков наших: от Рюрика до последнего защитника земли нашей, словенской сделали нас бесстрашними и могучими русичами, и это Бесстрашие и Сила Русская побеждающая всякого супостата сделали Бессмертными кажного героя, кажного Князя и Кажного заступника земли словенской, и даже Вся сила, вся Могучая Сила Времени не могёт стереть из памяти людской тот трудный, кровавый, жестокий, но все же Великий путь Славян! Время безжалостно и бережливо… Оно, как волна смывает все, но именами и подвигами отмечает путь тяжкий пройденный народом. Эти подвиги и эти имена, будто верстовые вехи, отмечают пройденную дорогу. Стоит только смахнуть снег Времени с этих вешек, и кровь словена закипит в сердце твоем и поведает про то, что неподвласно забытию даже под стародавними и хладными снегами Времени…..
      
11,12,2022год г. Ташкент