Тоня.
Антонина Маклецова.
Друзья и соседи шепотом называли ее Малец, она же любила, когда величали Антонина.
Для отображения ее образа не требуется переводить много красок и чернил. Она походила на прямоугольный параллелепипед, без выпуклостей спереди и сзади и вогнутостей по бокам. Имела крупные черты лица, широкие скулы, мясистый нос и тонкой черточкой бледно-розовые губы. Ее темно-коричневые глубоко посаженные глаза быстро бегали из стороны в сторону, изучая обстановку. Черные жесткие волосы, извитые крупной волной, она коротко стригла и зачем-то красила в белый цвет, что не прибавляло ей неописуемой красоты.
Стояла вся эта плотная, но не толстая фигура на высоченных каблуках и на очень коротеньких ножках-бутылочках, возвышаясь над уровнем моря на один метр шестьдесят сантиметров.
Во время передвижения она так быстро перебирала ножками, что издали казалось, будто Антонина парит в воздухе. Левую руку при этом она слегка отводила в сторону, быстро ею двигая, а на правой неизменно висела сумочка. Голос был тонок и пронзителен. А характер… характер был далеко не идеальный. В ней жил никогда не дремлющий вулкан, постоянно выбрасывающий наружу лаву кипящей энергии, а внутри покоилась граната с выдернутой чекой, готовая незамедлительно взорваться. Свое мнение Антонина всегда считала верным и правильным. Очень не любила спорить, а если чувствовала, что проигрывает, могла расправиться с соперником и физически. И несмотря на всё это, в ней жила искренняя доброта и человечность. Она не могла долго помнить зло и всегда готова была помочь в беде любому.
Чтоб скрыть дефекты генетики, носила Тоня, начиная с девичества, широченные платья чуть выше колен, и когда шла, одежды колыхались на ветру, создавая картину легкости и невесомости.
Несмотря ни на что, она пользовалась жуткой популярностью у мужчин, имела в паспорте несколько штемпелей о замужестве, сына Димку от первого брака, трехкомнатную кооперативную квартиру в Пензе и очередного мужа, Николая, балагура и гармониста, который виртуозно играл на гармошке, особенно он любил исполнять «Цыганочку», «Барыню» и «Страдания». Тоня же обожала петь частушки, чаще матерные, а еще ругаться матом, но делала это очень красиво и театрально, никого никогда не обижая. Зато скандалы в доме оглушали округу.
Николай был мужчиной симпатичным, с черной кудрявой шевелюрой, выпирающим вперед животиком в форме переспелого арбуза, и тоже маленького роста. Ходил он смешно, «елочкой», точнее, не ходил, а семенил походкой Чарли Чаплина. Его левую кисть украшал синий якорь – память о доблестной службе боцманом на крейсере «Чапаев», а на пальцах увековечено собственное имя.
Родилась Антонина в далеком пятидесятом году в Тамбовской губернии. Это без малого через полвека о Тамбове узнала вся страна и запела во все горло: «Мальчик хочет в Тамбов…». А тогда… тогда это была глубокая провинция. И, как пелось в той же песне, туда не летали самолеты и не ездили поезда.
Были у нее еще старший брат Михаил и младшая сестра Мария, ну и, конечно, родители, потомственные крестьяне. Мама работала свинаркой в колхозе, а отец успел пройти по огненным дорогам войны, воевал командиром танка и вернулся домой после первого боя без левой кисти. Работал он в том же колхозе завгаром.
Детство прошло, как проходило оно у всех деревенских детей того послевоенного времени, в трудах, заботах и, разумеется, в школе. Труд в поле, огороде и по дому закалил ее, сделал сильной, практичной и целенаправленной.
И в играх Антонина не отсиживалась в стороне, всегда была заводилой, дралась не хуже мальчишек и огороды обчищала…
Все летние каникулы, когда позволяло время, пропадала на речке Цна, купалась, загорала, ловила с ребятами рыбу и раков, зимой каталась на лыжах и санках.
В четырнадцать лет она попробовала всё и сразу. Случилось это на ее дне рождения, девятнадцатого августа, в яблочный Спас. Была суббота, родители, взяв с собой Машу, сестру, поехали в город, к папиному брату, а Михаил в это время служил моряком на подводной лодке Тихоокеанского флота.
На берегу реки ребята построили огромный шалаш, зарубили утку, принесли картошку, огурцы, помидоры, яблоки и всё, что нужно для такого торжества, наловили рыбы для ухи, купили четыре бутылки вина и две пачки сигарет «Памир».
Пиршество началось в десять часов вечера. Пришли трое ребят и ее две подруги, Ленка и Марина.
Отблески костра в ночи создавали картину таинственности и загадочности, а скрытый во тьме лес вторил их веселым голосам. Ели мало, пили и курили часто.
К полуночи все были пьяны и чересчур веселы. Тут-то все и случилось. И вовсе не с тем, с кем дружила, целовалась и шептала слова любви. Это был мальчик, который приехал на каникулы к тете Марусе, их соседке, из какого-то города.
Многое из случившегося Антонине понравилось, за исключением курева, остальное же… остальное сопровождало ее по жизни всегда.
Лихо отгуляв окончание школы, она уехала в Пензу к брату, который после службы работал мясником на центральном рынке, был уже женат и имел большущий авторитет в городе.
В Пензе Антонина поступила в училище. Став дипломированной портнихой, пошла работать швеей на фабрику, в пошивочный цех, где выделывали овечьи шкуры, красили их, кроили, а потом шили дубленки и полушубки. Шить, вязать и вышивать Тоня очень любила, имея к этому врожденный талант.
Не откладывая в долгий ящик, она вышла замуж за тихого, скромного, интеллигентного студента политехнического института, Леню Сероуса, влюбив его в себя до безумия и безрассудства. Как ни противились этому браку родители Лени, но из-за всепоглощающей любви к сыну все же согласились и ввели Антонину в свой дом.
Поначалу она мирилась с их занудным, интеллигентным укладом бытия, мгновенно возненавидев эту тихую заводь, слащавую и размеренную жизнь, разговоры шепотом, по утрам яйцо всмятку с геркулесовой кашей, порционные диетические блюда и прием пищи левой рукой. После родов ребенка терпение ее иссякло.
Высказав всё, о чем думала и что в душе таила, она уехала домой к родителям, а после окончания декретного отпуска, оставив сына матери, которая вышла на пенсию, Тоня вернулась на фабрику, развелась с мужем и перебралась в общежитие. Жизнь вновь заиграла всеми цветами радуги.
На работе ее уважали и ценили. Шила она хорошо, качественно и быстро. А коллектив любил Антонину за буйный нрав, высокий профессионализм, справедливость и способность часто попадать в неординарные ситуации буквально на ровном месте. С другой стороны, она никому и никогда не позволяла унижать ни себя, ни кого либо другого. А еще Тоня мастерски ругалась матом, не хуже флотского боцмана, находя такие обороты, от которых присутствующих бросало то в жар, то в пот.
Из многочисленного числа воздыхателей она оставила одного, Николая, успешно развела его с женой и связала с ним судьбу. Сделать это для нее не составило большого труда. Детей у Николая не было, да и с женой у него были большие разлады. К Диме, ее сыну, он относился хорошо, а тот звал его папой, хотя носил фамилию генетического отца.
С годами Тоня матерела и жизнь видела изнутри, держа ее возле себя мертвой хваткой, но все-таки один раз эта самая жизнь преподнесла ей жестокий сюрприз.
Она быстро поняла, что к лоботрясу деньги не текут и для них следует проторять надежное русло. Благодаря прирожденному таланту Антонина хорошо шила и вскоре на фабрике стала настоящим мастером дела. Но этого было мало, и она быстро освоила еще одну профессию. На базе пошивочного цеха создала подпольный бизнес по пошиву дефицитной одежды из кожи.
Вместе с Николаем они оставались на фабрике после работы, кроили и шили классные дубленки и полушубки, делали это быстро и качественно. Появилась богатая клиентура, а с ней и большие деньги, трехкомнатная квартира в престижном районе Пензы и малиновый «Москвич».
С приходом Горбачева, а потом Ельцина страна стала рушиться. Первый что-то непонятное вещал народу, усиленно боролся с алкоголем, чем завоевал почет и уважение у женщин, но, успешно развалив СССР и получив за это Нобелевскую премию, уехал жить в Германию. Ему на смену пришел алкоголик Ельцин, оставив после себя в стране одни руины.
Наступило очень благоприятное для Тони время. Она на широкую ногу поставила теневой бизнес, а с ним и до невиданных высот увеличила свой капитал. А очередь для приобретения красивой дубленки только росла, для всего этого приходилось задерживаться после работы и приходить домой далеко за полночь.
Сын к этому времени окончил школу и поступил в политехнический институт.
Была зима. Николай ушел домой раньше – позвонил сын, сказал, что простыл и у него высокая температура, а Антонина осталась в цеху.
Время приближалось к полуночи. Она в дорогой песцовой круглой шапке с резиночкой под подбородком и элегантной коричневой дубленке подходила к дому. Из тени подъезда к ней сзади быстро подошел мужчина, сдернул шапку и побежал. Такой наглости Тоня простить не могла. Она, семеня крохотными ножками, неистово махая левой ручкой (на правой висела сумка с продуктами и деньгами), помчалась за грабителем.
На втором квартале разбойник начал сдавать и юркнул в подъезд. Это не остановила Антонину. Между пятым и шестым этажами вор был настигнут и жестоко избит в кровь. Вырвав из-за его пазухи свою шапку, она гордо спустилась вниз.
Придя домой, не раздеваясь, Тоня растолкала спящего мужа и, захлебываясь от переизбытка чувств, стала рассказывать эту криминальную историю и про свой подвиг.
Николай слушал не перебивая. Он прекрасно знал, что прерывать супругу чревато, и делал вид, что в этой истории сопереживает вместе с ней.
– А за плечами у тебя что? – спросил он, улучив момент.
– Где? – она подняла руки и передвинула на грудь… свою песцовую шапку, закрепленную за шею резинкой.
Она долго непонимающе смотрела то на одну, то на другую шапку, площадно выругалась и добавила:
– Правильно, что получил! Воровать у других не будет, – и пошла раздеваться.
Недостатков у Антонины было хоть отбавляй, но превалировали два – сквернословие и запой два раза в год по неделе.
С первым бороться было бессмысленно, но как только наступал второй и она запивала, муж с сыном, чтоб остановить беду, уходя на работу, держали ее под замком, телефон выносили из квартиры, а Мария, сестра, работавшая в шестой больнице медсестрой, приходила вечером и ставила капельницы.
Дома Антонина спиртного не держала, боясь, что супруг его обязательно найдет и все выпьет, а это никак не входило в ее планы. Когда же у нее наступали критические моменты, скудных запасов хватало лишь на пару дней, и теперь без спиртного она обойтись не могла.
Квартира Тони была на третьем этаже, а под ней жила Лида Зуева, главный бухгалтер профсоюзного комитета строительного управления, женщина умная, покладистая, спокойная и очень сердечная. Маклецова с ней дружила.
Зуева жила тихо, скромно, все у нее было, включая и алкоголь. Где она его брала, покупала или ей его дарили, Антонину не интересовало, но в этот период для нее Лидия была просто незаменимым человеком.
Она привязывала веревку к сумке, клала в нее что-нибудь тяжелое для веса и спускала из окна вниз, стуча соседке по стеклу.
– Лида! Лидка! – кричала она на весь двор, высунувшись по пояс из окна. – Водки дай, а то умру! Не дашь – окно разобью!
Лидии становилось жутко стыдно, она бегом доставала бутылку и клала ее в поклажу, с ужасом ожидая завтрашнего дня. Сколько потом она ее ни просила, ни умоляла так не делать, все повторялось с завидным постоянством.
Отгуляв свою положенную неделю, она пару дней отпаивала себя кефиром и возвращалась к нормальному образу жизни.
Николай тоже выпивал, порой очень крепко. Но делал это исключительно в выходные дни.
Жила Тоня хорошо, на жизнь денег не жалела, а по красоте и убранству квартира походила на музей. И чистота в ней была идеальной, ни соринки, ни пылинки… Раз в месяц она в обязательном порядке во всех комнатах меняла обои и делала это за одну ночь, благо деньги были, блат и… желание.
Как-то, убирая комнату сына, Антонина под его кроватью нашла маленькую, красивую, блестящую коробочку с нарисованными на ней розами. Она крутила ее, вертела, нюхала, пыталась подслеповатыми глазами прочитать мелкий текст на иностранном языке, но ничего так и не поняла. Интерес заставил спуститься на второй этаж к Лидии Зуевой. Теперь они обе заинтересованно изучали странную упаковку. На кухню вбежал семилетний мальчик Миша, сын Лиды.
– Миша, ты не знаешь, от чего это? – Тоня протянула ему коробочку.
– Тонька, это гондон! – он открыл ее, достал инструкцию и протянул ей. – На, изучай!
Взяв со стола печенье, ребенок убежал.
Мать залилась пунцовой краской, а Антонина радостно и деловито крякнула и захохотала (советские женщины, многие дожив до глубокой старости, даже не подозревали о существовании в природе контрацептивов).
– Лида, – она по-хозяйски села в кухне за стол, – я случайно прихватила с собой палку сухонькой колбаски и армянский коньячок.
В начале 90-х годов это были просто сказочные и неимоверно дефицитные продукты. Но благодаря золотым ручкам и пошитым ими множеству классных дубленок и полушубков, имела огромные деньги, невиданный блат во всех сферах и брата, рубщика мяса на центральном рынке. Со всем этим даже горы могла свернуть.
– Тоня, ты знаешь, я не пью.
– И не надо. Я вместо тебя выпью, ты мне только порежь колбасу, как люблю, наискосок, а оставшуюся убери, потом мужа с сыном угостишь.
Она любила ее сына за деловитость и серьезность и особенно за то, что тот называл ее Тонькой, гордясь этим.
– Я тащусь, чувствую себя молодой, – всегда говорила она и от души смеялась.
Дома;, где они жили, стояли квадратом, а в середине находилась огромная детская площадка. Вечером, когда дети расходились по домам, из квартир всех домов выползали мужики. Их гулянье начиналось с распития пива и завершалось более крепкими напитками. От разнообразных историй, анекдотов слышался оглушительный грохот смеха, затем наступало время споров, переходящее в потасовку. Кто-то из жильцов вызывал милицию, и когда во двор въезжал «воронок», толпа мгновенно разбегалась по домам.
Николай Маклецов всегда бежал так, что терял тапки, а потом полз на четвереньках до подъезда. В тамбуре переводил дух и, уронив на грудь голову, поднимался на третий этаж. Проходя мимо квартиры Лидии, всегда звонил в дверь, пока ему не открывали.
– Уважаю! – мычал он и, не поднимая головы, шел дальше.
Девяностые годы прошлого столетия – время огромнейших перемен: распад великой страны, развал экономики, перекрой сфер влияния... Богатейшая страна вмиг превратилась в нищую. С прилавков пропали продукты, за водкой люди стояли в километровых очередях сутками…
У предприимчивой Тони мгновенно созрел гениальный план. Ей вдруг резко захотелось приобрести четыре ящика водки.
Недолго думая, она спустилась к Лидии Зуевой, муж которой служил в милиции офицером.
– Кольк! – с порога начала она. – Мне надо четыре ящика водки.
– Чего четыре, а не три и не пять? Что-то случилось?
– Ничего не случилось, запас карман не трет.
Николай рассмеялся:
– Сейчас за бутылку убивают, а что с нами сделают за четыре ящика – представить сложно.
– Не боись, я с тобой! Короче, Коля, ты поможешь или нет? Завтра в «Планете» будут давать водку, мне сообщили верные люди. Я встану в очередь, все, как положено… А ты в магазине договорись, чтоб на мое имя четыре ящика отпустили. А дальше я сама…
Антонина, как порядочная, заняла очередь еще с вечера.
В одиннадцать дня, когда открылся магазин, она увидела, как на милицейской машине в форме подъехал ее сосед Николай. Он зашел с черного хода. Услышав свою фамилию, Тоня, распихивая всех локтями, рванула к прилавку.
Вот тут все и началось.
Люди орали, обзывались, лезли драться, но Тоня шла напролом, как герой на амбразуру. Тут-то она и показала свой несгибаемый характер и выдала на-гора весь словарь блатного русского языка. Очередь понимающе мгновенно притихла.
Оплатив за четыре ящика, она с гордым видом победителя стала поочередно выносить ящики на улицу, а муж всё аккуратно складывал в машину.
Наступил 1993 год, год денежной реформы Ельцина-Гайдара, когда Россия поменяла советские денежные знаки на собственные, мгновенно сделав миллионы состоятельных людей нищими.
У Тони в сберегательном банке на тот момент лежало сто тысяч рублей! Это была колоссальнейшая сумма, которая грела душу и позволяла смело глядеть в глаза будущему. Но в этой жизни Антонина совершила только одну непоправимую ошибку – она не обменяла рубли на доллары, деньги в одночасье сгорели, сделав ее нищей в одно мгновение.
Тоня запила. Запила страшно и надолго. Запил и Коля. Четыре ящика водки оказались как никогда кстати.
Она пила и не могла остановиться, а сестра Мария со своей медициной была бессильна.
Николай ушел к другой женщине.
Лидия, соседка и подруга, не могла без боли смотреть на семью Антонины.
– Тоня, остановись! – умоляла она. – Что ты делаешь? Понимаешь, это случилось со всеми…
– Лидочка, любимая, – истекая пьяными слезами горя, шептала Антонина. – Ты должна понять, что это вся моя жизнь. Я заработала всё это своими руками и копила, копила, копила... Я верила своему государству! Я не ездила по курортам и домам отдыха, ты же видела это…
– Тоня! Возьми себя в руки, верни Николая… Ты сильная и волевая женщина! Начни жить с нуля!
Она говорила ей это часто и долго. А однажды вечером Лида увидела в окно, как Тоня с Николаем шли под ручку. В семье снова наступил мир. Вскоре женился их сын, сыграли скромную свадьбу.
Спустя месяц Антонина вечером зашла к соседям в дорогом платье, с кольцами на пальцах.
– Так, родные мои, – торжественно произнесла она, – приглашаем на прощальный ужин. Мы завтра с Николаем уезжаем на мою родину. Там дом, земля, она, матушка, нас и прокормит. А работать я умею.
Стол ломился от изобилия.
Прощальное слово произнесла Антонина:
– Благодарим вас, наши дорогие и любимые соседи, за дружбу, за помощь, что в трудную минуту всегда были рядом. А ты, Лидочка, для меня как сестра была. Я тебя очень сильно люблю. Простите, если было что не так.
Она выпила и поклонилась всем в пояс.