Учеба на третьем курсе совершенно неожиданно пошла как по маслу. Закончив тянуть лямку без вины виноватых на первом курсе и выполнив приказ выжить на втором, мы, в самом деле, стали веселыми ребятами, освоившись с распорядком дня и особенностями обучения в закрытом учебном заведении.
Стоило только нам за два года привыкнуть к казарме, как режим ослаб, и теперь не надо было клянчить увольнительные записки у командиров или бегать в самоволки. Складывалось впечатление, что теперь офицеры сами были заинтересованы в том, чтобы на выходные в казарме оставалось как можно меньше личного состава. Неудивительно, что у многих из нас именно на третьем курсе завязались знакомства в городе.
Появилось больше свободного времени, я стал регулярно ходить в тренажерный зал, полюбил брусья и штангу вместе со своими новыми друзьями-спортсменами, на соревнованиях по гиревому спорту я занял третье место по школе, наплевав на боль и содрав ладони до мяса, и физические тяготы службы теперь казались просто смешными.
Учеба стала намного интереснее. Теперь у нас были, в основном, специальные предметы, непосредственно связанные с оперативной работой милиции. В отличие от тяжеловесных философско-политических дисциплин мы щелкали их как семечки.
Сессии теперь также не доставляли особых хлопот. У каждого из нас сложились свои методы сдачи экзаменов, и я на себе убедился в верности высказывания старшекурсников, которое мы слышали от них еще на первом курсе:
– Вначале ты работаешь на зачетку, а затем она на тебя.
В самом деле, видя, что у меня в зачетной книжке красуются практически одни отличные оценки, экзаменаторы теперь не сомневались, какую оценку ставить. Плюс к этому я использовал методику ответа на экзамене, которую еще на первом курсе посоветовала мне мама, и почти всегда, за редким исключением, она срабатывала безотказно.
В общем, все шло прекрасно, пока в апреле не произошел тот памятный случай с Людмилой – дочерью Надежды Владимировны и Николая Леонидовича, которых я по-прежнему не забывал и изредка заходил к ним в гости. Той весной я стал заходить к ним чаще, и на то были причины.
Буквально за один год Люда из полноватой смешной девочки вдруг превратилась в привлекательную стройную девушку. Если раньше она вечно смущалась и при моем появлении убегала в свою комнату, то теперь она не уходила, сидела со мной на кухне и даже готовила для меня что-нибудь на стол, если родителей не было дома. Я смотрел на нее, удивлялся и невольно ловил себя на мысли, что из нее получилась бы прекрасная жена.
Не надо было быть слишком проницательным человеком, чтобы понять, что я ей нравлюсь. Она тоже мне нравилась, однако подсознательно я не мог относиться к ней как к девушке, она по-прежнему оставалась для меня ребенком. Людмила это чувствовала, и это, конечно, ее задевало.
В один из дней я, как обычно, зашел в знакомый подъезд, стал подниматься по добротным каменным ступеням парадного и вдруг замер как вкопанный. На лестничной площадке между двумя пролетами у высокого окна с массивным подоконником стояла совсем еще юная парочка.
Он, довольно жилистый, но чрезвычайно худой носатый подросток, настойчиво прижимал к подоконнику ее, – стройную девочку с уже четко оформившимися женскими формами, одетую в один лишь домашний халатик и тапочки на босу ногу, – и пытался трогать ее запретные места.
Она вроде бы поддавалась, но в последний момент трогать себя и целовать в губы не разрешала, и парню приходилось просто обнимать ее за талию.
Все это я уловил буквально за секунду, потому что в следующий миг она заметила меня, ее раскрасневшееся лицо покраснело еще больше и стало пунцовым. Она с силой оттолкнула ухажера от себя. Он обернулся в мою сторону.
Я, как всегда, был в форме слушателя школы милиции. Юнец окинул меня оценивающим взглядом.
Парень был с шармом. Производили впечатление его умный прямой взгляд, четко очерченный подбородок и насмешливое превосходство в глазах, которое я часто видел у ребят, усиленно занимавшихся боксом или самбо.
Казалось, что этот худосочный подросток знает нечто такое, что простым смертным неведомо.
– Ого, Люд, глянь, мусорным бачком запахло.
Только теперь я узнал в девушке Людмилу! Саркастический намек юнца был понятен, однако я прошел мимо них так, словно ничего не видел и не слышал.
Меня встретила Надежда Владимировна в домашнем халате. Как обычно, она провела меня на кухню, однако вместо того, чтобы сообразить мне что-нибудь поесть, села за стол напротив и озабоченно покачала головой.
– Люсю видел?
– Да.
– Ума не приложу, что делать. Прицепился к ней как банный лист.
– А кто он?
– Ее одноклассник. Боюсь, как бы в ней дурь не взыграла.
– Мне всегда казалось, что она – разумная девочка.
Надежда Владимировна печально улыбнулась.
– Все мы разумные!.. Только это как гитара. Вот взыграет не эта, а та струна, и что ты будешь делать? А потом будет поздно. Как бы в подоле не принесла, а девочке только месяц назад четырнадцать исполнилось.
В этот момент хлопнула входная дверь и запыхавшаяся Люда вбежала на кухню.
– Меня обсуждаете?
– Люся, сколько раз я тебе говорила, не выбегай в подъезд босиком, – застудишься.
– Все, мама, больше не буду.
– А когда он придет, снова голову потеряешь?
Люда рассмеялась, наполнила стакан водой из крана и выпила его залпом.
– Нет, мама, не потеряю. Я сказала, чтобы он больше сюда не приходил. – Она как будто оправдываясь, украдкой взглянула на меня. – Да с ним все это так, несерьезно все это.
Надежда Владимировна обхватила голову дочери руками и нежно прижала ее к своей высокой груди.
– Ох, Люсенька, переживаю за тебя! Что-то сердце у меня не на месте.
В следующий мой приход дома оказалась одна Люда. Она разогрела мне курицу, которая оставалась с вечера, подала на стол, а затем села напротив и, подперев кулачком свой подбородок с милой ямочкой, стала наблюдать, как я ем. Мне вдруг подумалось, что вот так, наверное, в старину молодая жена встречала вернувшегося домой мужа.
– Я хочу тебе кое-что рассказать, – вдруг сказала она, когда я, расправившись с курицей, перешел к чаю с вареньем. – Маме я рассказывать не хочу, ей плохо станет.
– Что-то случилось?
– Случилось.
Она нахмурила свои темные в разлет брови, такое выражение на ее лице я видел впервые, к тому же ответ ее прозвучал зловеще, и я не знал, что думать. Было очевидно, что какая-то очень неприятная мысль снедает девочку.
Я положил свою ладонь на ее теплую нежную руку, и она вся вспыхнула.
– Расскажи, что случилось, а я постараюсь помочь.
Она выпростала руку из-под моей, резко поднялась, встала спиной к подоконнику и, словно взрослая, много повидавшая женщина, обхватила локти руками. Девочки, в самом деле, удивительно быстро взрослеют!
– Знаешь, Валера, я почему-то верю тебе, как себе. Есть в тебе что-то настоящее. В общем, вот что произошло. За мной ухаживает мой одноклассник, его зовут Алексей, и ты его видел. С виду он такой современный крутой парень, но это только с виду. Отец у него, Виталий Алексеевич Челобанов, – какая-то шишка на нашем нефтеперерабатывающем заводе, а по всем своим проблемам он бежит к старшему брату Виктору, он учится в геологоразведочном институте и строит из себя крутого мена. Леша сам из себя ничего не представляет, но гонор из него так и прет. Когда у него был конфликт с директором школы по поводу пропусков уроков, брат все уладил. После драки с одноклассником, которого, между прочим, увезли в больницу, разгорелся скандал, и Лешку хотели исключить из школы, однако все стихло, когда вмешался брат, и пострадавшего мальчика перевели в другую школу. Как-то раз, когда мы с ним гуляли поздно вечером по проспекту Маркса, к нам подошли какие-то темные личности, страшноватые на вид парни с золотыми фиксами вместо зубов и какими-то коричневыми сморщенными лицами, они стали трясти с Леши мелочь, а он им что-то сказал, и они со словами «Извини, брат!», мгновенно испарились. Короче говоря, кроме того, что у него что-то там между ног иногда оттопыривается, больше у Леши ничего не оттопыривается. Спортом он занимался да бросил. Теперь в чем-то там брату помогает, а в чем именно, не могу сказать, да и не в этом дело.
– А в чем?
– С недавних пор его ухаживания стали меня крепко доставать.
– Почему? Он по большому счету все-таки кажется мне неплохим парнем.
Она как-то странно посмотрела на меня.
– Поначалу я тоже так думала.
– А теперь?
– Он хочет… в общем, понятно, чего он хочет, а я так не могу. Я лягу в постель со своим законным мужем на свадьбе, только так и никак иначе, я это точно знаю, потому что многое про постель знаю не из романов. Слава богу, мама у меня медицинский работник. А он – глупый юнец, у него взыграло, и он хочет, чтобы я стала его.
– Ты все говоришь очень разумно и правильно, и я никак не могу понять, в чем проблема.
– Проблема в том, что он нашел и вернул мне золотой кулон на цепочке, который мне подарила мама на четырнадцатилетие.
– Я совершенно запутался, Люда! Пожалуйста, расскажи все по порядку.
– Хорошо, рассказываю по порядку. Просто когда я вспоминаю об этом, мне очень плохо становится! В общем, он пригласил меня в кино. Обратно мы возвращались поздно вечером, и в темной подворотне к нам пристали два парня, – один румяный, угловатый, похож на дзюдоиста, а второй тощий как скелет, но поразительно подвижный, словно ртуть. У обоих были очень короткие стрижки. У одного был нож, знаешь, такой с выкидным лезвием. Оказалось, что им была нужна я, вернее, не я сама, а мой кулон. Они сорвали его у меня с шеи и пошли. Леша пытался их остановить, однако они заехали ему кулаком в глаз, я ему потом примочки дома делала.
– Здесь?
– Да нет, у него дома, он недалеко живет. Не хватало, чтобы еще мама об этом узнала!.. Когда Леша пришел в себя, он попросил меня своим родителям ничего не рассказывать и заверил, что найдет и вернет мне мой кулон. Я, конечно, ему не поверила, но родителям, в самом деле, не стала ничего рассказывать, чтобы их не расстраивать.
Продолжение см. Люся-2.