Истории из костромской истории. продолжение 5

ЧАСТЬ VII

            НАРОДНЫЙ ЗАСТУПНИК

Как-то в одной из костромских телепередач видел я репортаж, в котором симпатичный молодой человек, говоря о своём интересе к истории, сказал, что он очень хотел бы узнать, – кем был тот Шагов, именем которого названа одна из центральных улиц Костромы. Эта фраза ещё раз подтвердила факт, что молодое поколение не просто плохо, а совсем не знает прошлое и его героев, не в упрёк тому парню будь сказано. Это именно наше суматошное время забывает очень многих людей, которые достойны того, чтобы о них хотя бы помнили.

Постараемся хоть в чём-то исправить эту  несправедливость нашего времени.

Прежде всего – не о человеке, а о самой улице. Конечно, о ней можно было бы рассказать тоже немало интересных историй, но, в общем-то, судьбой своей улица похожа на многие другие костромские улицы. Она начинается от Сусанинской площади, когда-то здесь проходила другая улица. Конечно, это сегодня трудно сделать, но представьте себе, что нет площади, нет ни одного строения из ныне существующих, всё пространство «утыкано» домами, лавками, хозяйственными постройками. Между ними прихотливо  изгибается улица, называвшаяся Игнатовской. Улица шла почти в том же направлении, что и нынешняя, до заболоченного места за городом. Настоящего болота там давно уже нет, а вот люди то место по-прежнему зовут Болотом… Потом улица называлась Марьинской, но это уже тогда, когда её выпрямили, так что разница между  Марьинской-Шагова и Игнатовской только в изгибах: одна –  прямая, другая – как ручей текла. Часть старой Игнатовской улицы сохранилась и по сей день. Сейчас она называется Тихой улицей.

И вот теперь – о человеке, чьим именем улица названа. Надо же  напомнить, кто такой Николай Романович Шагов, который удостоился такой чести. А по сути дела не напоминать надо, а рассказывать снова и снова: забыли об этом человеке. И если его фамилия и встречается нам на страницах истории двадцатого века (а она там есть!), то мы никак не ассоциируем её с Костромой, хотя вся жизнь Николая Шагова была с нею связана.

Жизнь Шагов прожил короткую (всего 36 лет!), но яркую. Это ещё один пример непокорности судьбе, стремления плыть против течения. И не только самому плыть, но и звать других за собой. В самом начале улицы мемориальная доска сообщает: «Улица названа именем Николая Романовича Шагова (1882- 1918), большевика, активного участника революционного движения, депутата IV Государственной Думы от костромских рабочих». Всё, в общем-то, правильно. Только чуть-чуть в угоду времени смещены интонации смысла. Большевик? Да, был членом партии. Но не партия была ему нужна, а он – партии, ей было нужно, чтобы в её рядах были самые авторитетные люди среди рабочих, лидеры, вожаки. Активный участник? Да, но точнее было бы сказать – не революционного, а рабочего движения, в котором, собственно говоря, он и вырос, и именно в рабочем движении пришёл к идее справедливого устройства мира. Ведь он одолел ступеньки, которые были в судьбе почти у каждого ткача, а он был потомственным ткачом. Три класса церковно-приходской школы (четыре версты от родного Клинцова Нерехтского уезда до школы и четыре обратно – ежедневно), подсобник в Родниках, на фабрике Красильщиковой, потом подручный ткача, ткач. Так жил его отец, так жили тысячи других рабочих-текстильщиков. А хотелось зарабатывать посолидней, знать больше, жить лучше. Николай тянулся к книгам, к знаниям, а поскольку общеобразовательные курсы для рабочих организовывала только РСДРП, то и идеи социал-демократии постепенно овладевали им. И когда он предложил рабочим создать свой профсоюз, те, несмотря на молодость Шагова, пошли за ним.

Уже через год профсоюз вышел на первомайскую забастовку с требованиями восьмичасового рабочего дня, государственного страхования рабочих, введения прогрессивного подоходного налога. Выступление закончилось неудачей. Сам Шагов, как организатор, был оштрафован на огромную по тем временам сумму – 100 рублей (30 рублей составлял общий месячный заработок его семьи).

Не угомонился Шагов! Ещё через год он создаёт первый рабочий кооператив, становится председателем его правления. О Николае уже говорят как об отличном организаторе, вожаке и за пределами уезда, о нём услышали и рабочие Костромы, других городов. Именно поэтому, когда у большевиков появилась реальная возможность удачно провести избирательную кампанию в Думу, важно было поддержать людей вполне легальных, вполне респектабельных, не «засветившихся» в противоправительственной деятельности, не говоря уж о террористах. Людей, которые при всех этих качествах были бы убеждёнными борцами за права и свободы рабочих. Вот именно таким человеком был Николай Шагов.

В октябре 1912 года Шагова поддержали в многоступенчатых выборах десятки тысяч рабочих. Уполномоченные, затем выборщики проголосовали за Николая Романовича. И, надо сказать, в результатах выборов сказался и психологический фактор, точнее – социально-психологический. Всяким, как сейчас говорят, «силовым структурам» были, конечно, известны умонастроения Шагова. Ведь по большому счёту он был политически неблагонадёжным человеком. Знала жандармерия, знал губернатор. Стоило кому-то  из «власть предержащих» донести об этом  «наверх», то быстро нашлись бы способы отстранить от выборов неугодного. Но… никто этого не сделал. Сработал социальный стереотип: какой-то там малограмотный рабочий много вреда не  принесёт. Он и речь-то с трибуны сказать не сумеет. А вот своеобразным предохранительным клапаном этот Шагов и вся эта фракция могут стать. Пусть попробуют теперь обвинить государство в недемократизме!  Именно  в таких выражениях писал костромской губернатор после выборов министру внутренних дел. Но он просчитался. В Думу попал не какой-то «работяга», а человек, самообразованием достигший многого, разобравшийся уже в хитросплетениях экономической и социальной жизни. И уже с первых дней стал доказывать это.

…Они, действительно, стали страницами истории двадцатого века. Они – это Г.Петровский, А.Бадаев, Ф.Самойлов, М.Муранов и Н.Шагов. Вам трудно представить обстановку, в которой им удавалось донести до мира главные беды российских рабочих, обстановку презрения к «быдлу», возомнившему о себе, обстановку ненависти и насмешек? А ведь вы сами видели это совсем недавно. Вспомните, сколько раз вы смеялись над шуточками бандитов от журналистики в адрес Шандыбина, честного и умного рабочего депутата. Вспомните, сколько раз вы видели кадры, когда освистывали, зашикивали, затопывали Андрея Сахарова! Можно как угодно относиться к этим личностям, но культурные люди не могут допустить такого хамства, в демократической стране право на слово и на уважительное отношение к себе должны иметь и учёный с мировым именем, и рабочий.

А тогда был 1912 год, черносотенная Дума. Вы видели когда-нибудь фильм-трилогию о Максиме? Во второй части её – «Возвращение Максима» есть эпизод, удивительно точно, по воспоминаниям современников, воспроизводящий действительное выступление в Думе депутата А.Бадаева. Ему не давали сказать ни слова, «образованные» люди кривлялись, свистели, орали, стучали кулаками по столам, а он спокойно смотрел на этот обезьянник и, улавливая паузы, продолжал говорить… Вот так же выступал и Шагов. Каждый такой выход на трибуну отнимал годы жизни. Он выступал по вопросу об аграрной политике правительства. Потом фракция сделала запрос о локаутах – массовом вышвыривании с заводов всех, кто пытался протестовать против положения дел. Такая картина была очень характерна для текстильной промышленности. Защищал этот запрос с трибуны и Николай Шагов. Сквозь выкрики, иронические хлопки, свистки звучали его слова с трибуны:

–  Я сам испытал всю тяжесть жизни ткача, я знаю, как ему нелегко живётся и в самое лучшее время, когда он работает. Заработная плата в текстильной промышленности ниже, чем где бы то ни было, и, чтобы как-нибудь прожить, он должен напрягать все свои силы… Только при такой интенсивной работе он может выработать те гроши, которые ему нужны для того, чтобы не терпеть голода…

Шагов говорил с трибуны Думы о железнодорожных катастрофах, о голоде на Кавказе, протестовал против исключения представителя фракции из комиссии по военно-морским делам… Это был уже закалённый думский боец, а не тот кандидат в депутаты, о котором костромской губернатор писал пренебрежительно: «интеллигентных слов произносить правильно не умеет».

Но долго самодержавие предоставлять думскую трибуну для огласки бед и требований рабочих не было намерено. В 1914 году вся думская фракция большевиков была арестована и в 1915 году отправлена этапом в Сибирь. Царь ещё раз продемонстрировал свою  «гуманность» и соблюдение собственных законов, например, о депутатской неприкосновенности.

До февральской революции 1917 года, освободившей политзаключённых, оставалось всего два с небольшим года, но их было достаточно, чтобы окончательно загубить и без того подорванное здоровье. Николай Романович Шагов, любимец всех костромских рабочих, красавец и весельчак, лидер, умер, вернувшись на родину, 9 июня 1918 года после тяжёлой болезни.
 
Сразу же после его смерти по воле подавляющего большинства костромичей одна из центральных улиц Костромы стала носить  имя рабочего защитника, ни разу больше не переименовывалась и носит имя Шагова до сих пор. И Кострома по праву может гордиться тем, что сохранила память о таком человеке.


ПАРАДОКСЫ УЛИЦЫ ЧАЙКОВСКОГО


Бывшая Ильинская улица в Костроме была названа строго по русской традиции в честь располагавшейся по соседству  Ильинской церкви. Но позже, когда церковь эта вместе со многими другими была  упразднена и частично разрушена, улице дали новое имя –  она стала Бульварной. И только в  1940 году в связи со столетием со дня рождения великого русского композитора приняла нынешнее имя.

Первый парадокс этой улицы уже в её названии. Мы-то уже привыкли к этому, но согласитесь, что гораздо разумнее в любом городе давать улицам имена людей, которые как-то связаны с этим городом: родились здесь, жили, учились, работали… С Чайковским Кострому ничто не связывало, да и на улице этой никогда не было каких-либо музыкальных заведений вроде филармоний, консерваторий, училищ и так далее.
 
Ещё один парадокс мы видим в конце улицы, у набережной Волги. На конце земляного вала, оставшегося от древней костромской крепости-кремля, стоит изящная беседка, куда так любят наведываться костромичи и гости города. И вот здесь-то частенько можно услышать рассказы «знатоков» о том, что это – любимая беседка  великого русского драматурга Островского, что он часто приходил сюда и смотрел на Волгу. Да и само это место описано в знаменитой драме «Гроза» –   именно отсюда, якобы, героиня пьесы Катерина бросилась в Волгу…

Когда вы услышите подобные речи, знайте: рассказчик – не гид-профессионал, а знает что-то понаслышке. Парадокс именно в том, что ничего из вышеперечисленного не было. Никогда Островский не приходил в эту беседку, да и Катерина могла броситься с высоты насыпи разве что на проезжую часть улицы… Дело в том, что земляной вал когда-то, с 15 века, доходил до самой воды, а сама речная вода была значительно дальше от нынешнего берега. Перед валом был глубокий ров, который после двух огромных пожаров в Костроме решили засыпать и создать для погорельцев новую улицу, вот эту самую одностороннюю улицу Чайковского. Тогда, к концу 18 века, крепость как таковая оказалась ненужной, поэтому с чистой совестью городские власти «унизили» насыпь и, засыпав ров, создали улицу. А    ещё четверть века спустя вал ещё более «унизили» и  устроили бульвар, на конце которого поставили решётчатую деревянную беседку. Сюда ходила праздничная публика, называя бульвар «гульваром», справедливо полагая, что поскольку люди здесь гуляют, то так и надо произносить это слово. Именно ту беседку любил посещать Островский. Буквально в пяти минутах ходьбы отсюда находился дом, принадлежавший его деду, потом и отцу, совсем рядом, на Горной улице, жил его дядя, работавший тоже по соседству – в новопостроенном соборе  кремля.     . В 1932 году вал по необходимости укоротили, прокладывая железнодорожную ветку, а беседку снесли. Новая, каменная, появилась на валу лишь в 1956 году, уже совсем на другом месте. А Катерина? А что – Катерина? Высокого обрыва, как описано в пьесе, здесь никогда не было… Но никак люди не могут принять право художника на вымысел!
 
Место это, где сегодня стоит беседка, имеет в своей биографии и другие парадоксы. Угловое красивое здание построено было в первой четверти девятнадцатого века выдающимся костромским архитектором Фурсовым. Предназначалось оно для соборного причта, для священнослужителей. Но дело в том, что здание это строилось как раз на территории, которую занимал до того костромской острог, и тут же находилось так называемое лобное место, где производились публичные казни. Последняя казнь была проведена здесь в 1751 году, так что прошло не так уж много времени с тех пор. История, приведшая к этой казни, стала сюжетом известного в своё время романа  костромской писательницы Александры Кобяковой. Так что, как это видится сейчас, не очень-то удачный выбор места для дома служителей собора. Впрочем, в те времена на такие вещи смотрели проще. Когда, например, строились Табачные ряды, то они были построены прямо на месте древнего кладбища. Останки просто перенесли на другое место.

Но парадоксальность ситуации обострилась после того, как в 1891 году прямо напротив фурсовского творения на некоторое время разместился…цирк! Стационарных цирков  в те времена практически не было, деревянные сооружения строились на один сезон, причём только с весны до осени, потому что в целях пожарной безопасности отопление в них не предусматривалось. Мещанин Яков Онищенко «пробил» разрешение властей (не иначе, как барашком в бумажке) и  вот на месте казней и заключения, под окнами смиренных служителей бога поскакали кони под руководством жокея Джижетто Безано, глотал шпаги некто Романов, а «рыжие» потешали публику.

Возле дома № 9 тоже невольно задумываешься о жизненных парадоксах. Бывший хозяин его  был из очень знатного рода, шедшего ещё от Рюриковичей и сохранившего свои позиции при Романовых. С этим семейством в родственных, свойственных, дружеских и прочих связях были Кутузов, Достоевский, Белинский, Аксаков, князь Голицын, поэт Шишков, приятель Пушкина, сам Пушкин и множество других известных людей. Из многочисленного рода князей Козловских можно особо отметить Александра Дмитриевича, который был одним из первых костромских краеведов. Его книги о городе Юрьевце, входившем тогда в Костромскую губернию, и «Взгляд на историю Костромы» сохраняют своё значение и по сей день.

Так в чём же парадокс, спросите вы? А в том, что при всех этих связях, непрерывных балах, очень остроумных эпиграммах, почтенных браках и так далее род Козловских очень мало имел на своём счету  реальных, полезных дел для людей. Александр Дмитриевич, пожалуй, исключение. А в общем-то, если очистить род Козловских от славных имён родственников и друзей, то в сухом остатке, как говорят химики, останутся века, практически прожитые впустую. Это была не жизнь, а иллюзия жизни, со всеми её удовольствиями и неприятностями, иллюзия, которая, как любой фантом, не оставила после себя ничего реального на земле. Но пока вся эта суета шла, пока звенели шпоры, не побывавшие в боях, пока громко произносились титулы, пока шли по-настоящему добрые, искренние отношения с множеством людей, создавалась видимость, миф, на который «покупались» многие.


И вот ещё  одна группа парадоксов. Она связана с улицей Чайковского самой историей, но это   не нашло никакого отражения чисто административного. Речь пойдёт о… кино.


Несмотря на  постоянное внимание прессы, широкой публики, кинематограф в своей истории известен ничуть не больше, если не меньше, чем другие виды искусств. Многие факты можно найти только в специальной литературе. Начнем с развенчания, казалось бы, азбучной истины. Кто изобрел кинематограф? На вас даже обидятся за глупый вопрос:  ну, конечно же, братья Люмьер! Но, несмотря на кажущуюся очевидность, дело-то  обстояло не совсем   так.

Для начала – об изобретениях, предваривших изобретение кино. Как-то само собой понятно, что до кино был фотоаппарат. Так вот известно ли вам, что человек, с которого начиналась история российской фотографии, несколько лет жил в Костроме, работал землемером, потом увлекся типографским делом и участвовал в создании губернской типографии? Александр Федорович Греков именно в Костроме начал первые свои опыты, которые позже оформились в первую в России книгу о фотографии. Француз Дагер сумел создать светом устойчивое изображение на пластине из серебра, и именно эта дата считается днем рождения фотографии (19 августа 1839 года). Греков, не зная деталей, через пять-шесть месяцев получил более стойкое изображение на гораздо более дешевом материале – на меди и латуни. А самое главное – тогда же он начал опыты по закреплению отпечатков и на бумаге. Он добился своего и (наивная русская душа!) сам сообщил об этом французским академикам… В результате – мировой приоритет за Францией, а Грекову достался «утешительный приз» – первым в России он применил фотографию в полиграфии. Он получил первые портреты на бумаге, а уже к лету 1840 года организовал в Москве свой фотосалон.

«Русская струя» в изобретательстве всего, что было связано с кино, была очень сильной. В 1891 году русский фотограф В.А. Дюбюк (родственную связь с костромским Дюбюком не удалось установить) изобрел фотоаппарат со съемкой фаз движения. Это был прообраз кино. Тогда же Дюбюк изобрел и проекционный аппарат. Близко подошел к кино изобретатель И.Яновский, создавший «хронографический аппарат». Фотограф И.В.Болдырев изобрел гибкую светочувствительную негорючую пленку. Русский механик И.А.Тимченко запатентовал устройство для прерывистого движения изобретенной Болдыревым пленки. Он оказался ближе всех к тому, что мы сегодня называем «кино».

Вы скажете, что предварить изобретение, –  не значит изобрести. И вы будете правы. Но в те времена, как бы   странно это ни звучало сегодня, был очень развит… промышленный шпионаж! Добровольные осведомители из разных стран сообщали по телеграфу обо всех новинках и деталях изобретений, сами изобретатели совершенно беззастенчиво  пользовались промедлением своих зарубежных коллег и опережали их, запатентовав не свое, по сути, изобретение. Особенно хорошо знали патентоведение в США  (тогда – САСШ), Франции, Англии. Даже Германия попадалась на крючок ловких конкурентов. Так произошло с изобретением, например, телефона. Считающийся его изобретателем Белл был элементарным вором, запатентовавшим чужое изобретение, сделанное в Германии.

Та же история произошла и с созданием кинематографа. Немецкий изобретатель польского происхождения Макс Складановский, использовавший, кстати, упомянутые русские достижения, самым законным образом оформил патент на изобретение и на первый показ фильма. Произошло это 1 ноября 1895 года. Огюст и Луи Люмьеры сделали то же самое 28 декабря, то есть, почти на два месяца позже! Но Люмьеры  организовали шумную рекламную кампанию и… кто сегодня знает о Складановском? Никто, кроме узких специалистов по истории кино.

Но, так или иначе, кино начало шагать по планете.

Появившись в Костроме уже через год (завидная оперативность!) после возникновения нового явления в виде ярмарочного аттракциона, пункты для показа лент были, по сути дела, не кинотеатрами, а дощатыми балаганами, которые сносились сразу после окончания ярмарки. Но уже чуть позже  многие деловые люди сообразили, что этот самый «синематограф», «электротеатр», «биоскоп» –   дело перспективное, выгодное. Тем более, что и сами ленты совершенствовались. Короче говоря, с развитием кино смотреть его стали не только просто любопытствующие, а все поголовно. А ведь это – денежный поток, который стоило прибрать к рукам.

И вот осенью 1910 года в Костроме, на нынешней улице Чайковского открылся стационарный пункт проката фильмов. Точнее, это был не кинотеатр в чистом виде, потому что даже назывался он «Современный театр» и в его программах были не только фильмы. Здесь проводились тематические вечера, читались лекции, здесь, например, уже через год после открытия прошли гастроли знаменитого клоуна-дрессировщика Анатолия Дурова.  Но по части кино «Современный театр» имел очень четкую программу: «Все для развлечения публики! Самые лучшие сюжеты кинематографических картин последних выпусков. Научные картины. Мировые события на экране»… и т.д.
 
Очень жаль, что «Современный театр» не сохранился. Это была ещё одна довольно удачная работа уже упоминавшегося здесь архитектора Н.И. Горлицына в  любимом им стиле «модерн», и простоял кинотеатр довольно долго. Следуя балаганно-павильонной традиции, Горлицын, уже строивший балаганы на ярмарках, в том числе и для показа кино, сделал театр деревянным, потому что заказчику нужно было начать дело побыстрей.   Правда, дерево покрыли штукатуркой да так ловко, что все были убеждены в каменной вечности сооружения.

Здание было поистине архитектурным документом той эпохи. Но очень недальновидные люди, если не сказать пожестче, снесли его, построив на его месте безликую и примитивную «стекляшку» –    кафе «Веснянка», которое, кстати, тоже уже кануло в Лету…

Владельцем и создателем «Современного театра» был Михаил Семенович Трофимов. Был он предпринимателем, подрядчиком-строителем, но… «Синема, синема,синема» –  от тебя мы без ума!» – так пел Андрей Миронов в известном фильме, и строчка эта в полной мере относится к Трофимову. Первое же прикосновение к кино определило всю его дальнейшую жизнь. Делового, хваткого мужика из костромского села Стрельниково кино поразило возможностями, он наглядно увидел, что это искусство сильнее всего воздействует на людей, включает воображение. Он верил в образовательные возможности кино, а ещё более – в то, что кино может воспитывать людей в богобоязненном духе, ведь сам Трофимов был старовером.

Но почему Трофимов так торопился? Дело в том, что, как это ни смешно сегодня звучит, но в Костроме на кинорынке возникла довольно жёсткая конкуренция. Кинопрокатом заинтересовался и именитый купец Бархатов. У него не было умственных завихрений насчёт просветительской роли кино. Он просто увидел в кинопрокате золотую жилу, которую он очень постарался прибрать к своим рукам. В пику Трофимову он  поставил свой кинотеатр буквально напротив, через улицу. И было бархатовское детище двухзальным, двухэтажным! А на первом этаже (сногсшибательный удар по конкуренту!) торговали пивом… Чуть позже Бархатов нанёс Трофимову ещё один удар. На реке, на  отремонтированном дебаркадере он открыл ещё один кинозал, соединённый с рестораном. Большие деньги, как всегда, победили бы первопроходца, но не сумели это сделать, потому что Трофимов по сути своей был открывателем новых путей. Владелец «Современного театра» вовремя заметил изменившуюся ситуацию.

  Дело в том, что когда началась Первая мировая война, из-за прервавшихся связей с зарубежными фирмами и студиями быстро стало развиваться русское кино. Трофимов одним из первых уловил конъюнктуру   и открыл в Москве свою русскую киностудию или, как тогда называли, «кинофабрику», став, таким образом, уже не прокатчиком, а производителем фильмов. Это была первая российская студия, не имевшая иностранных капиталовложений. В списке кинопредприятий среди известных имен и названий (Ханжонков, Дранков, «Гомон», Амброзио, Патэ) появилось товарищество «Русь» М.Трофимова, находившееся в Москве на Тверской улице, в Леонтьевом переулке.

После революции все владельцы кинофабрик разбежались. Трофимов остался. Несмотря на то, что через несколько лет студия его была национализирована, он проработал на ней до конца жизни. Детище его объединилось с организацией Международная рабочая помощь, потом студия называлась «Межрабпомфильм», позже – «Детфильм», а сегодня мы её знаем как студию детских и юношеских фильмов имени Горького.

Михаил Семёнович не случайно относится к числу людей, имена которых особо отмечены в истории русского кино. Именно его фабрика первой стала делать фильмы на русскую тематику, прибегала к классическим произведениям русской литературы. Даже будучи только прокатчиком, Трофимов имел свою прокатную политику, показывая познавательные, научные и видовые – «полезные» фильмы. И еще одним фактом «отметился» Трофимов в истории кино: впервые именно он стал приглашать для съемок известных театральных артистов, тогдашних, как сегодня бы сказали «звёзд». До этого все исполнители были «типажными», это были как бы маски без характера, без своего выражения лица. У Трофимова же стали сниматься даже актеры МХАТ-а и, кстати, сами Станиславский и Немирович-Данченко.

А в Костроме Михаил Семенович «отметился» еще одним, пожалуй, более важным для истории образом. Начав производство фильмов русской тематики в Москве, он, естественно, свой первый фильм поехал снимать в родную Кострому. Сценарий фильма «Катерина-душегубка» был написан по повести Лескова «Леди Макбет Мценского уезда», а снимался фильм за Волгой, на самой реке и на нынешней улице Островского. И если кто-то захочет посмотреть, как выглядела городская усадьба Скалозубовых сто лет назад (дом №30), то может увидеть её в кадрах старого-старого фильма. Лента по Лескову была снята в 1915 году. А уже в 1916-ом Трофимов в Иконникове снимает еще более «костромскую» картину «Огородник лихой или ужасы былого». Как известно, быль, легшую в основу некрасовского «Огородника», рассказали отцу поэта костромичи, а сам сценарий фильма написал известный костромской краевед Н.Н.Виноградов.

От «Современного театра» к Волге шел да и сейчас почти так же идет бульвар вдоль улицы Чайковского. Так вот, если вспомнить, что первые шаги кино, как принято считать, были сделаны в «Гранд кафе» на бульваре  Капуцинов  в Париже, то с некоторой долей юмора можно сказать, что российское кино начиналось тоже с бульвара!

Прошло с той поры более ста лет. В Костроме так и не появилась своя киностудия. Но в определённом смысле город продолжает играть свою роль в развитии кино. Именно здесь жили и работали люди, создавшие мировые шедевры, отсюда начинался русский приключенческий фильм, об этом мы ещё поговорим. Но помимо всего этого Кострома превратилась в своеобразную живую съёмочную площадку, на которой во второй половине двадцатого века и в наши годы снималось более сотни кинофильмов, среди которых такие известные, как «Ревизор», «Анна на шее», «Начало», «Юность Петра», «Жестокий романс», «Борис Годунов» и многие другие.

Вот такие истории закручивает иногда история! Талантливый человек начал дело одним из первых, поставил первый кинотеатр, в котором демонстрировал первые им же самим организованные  фильмы. И – нет того места, следа не осталось, не говоря уж о хотя бы памятной доске где-нибудь рядом. Другой человек  кроме нажитых денег в памяти людей ничего не оставил. А здание стоит по сей день…



Улица в Костроме, носящая имя Чайковского, напоминает о многих замечательных людях. И здесь находится дом, принадлежавший соратнику великого Суворова,   герою нескольких войн, в том числе и Отечественной войны 1812 года, Петру Яковлевичу Корнилову. Дом наследовал его сын, который женился на будущей известной российской поэтессе Анне Готовцевой. И именно здесь в 19 веке шла литературная жизнь этого края. И поскольку мы уже говорили о кино и о фильмах, снимавшихся в Костроме и окрестностях, то и следующая история будет о человеке, достойном не только несостоявшегося телевизионного фильма, но и  фильма большого экрана.




ИСТОРИЯ ПРО НЕСБЫВШИЙСЯ ФИЛЬМ


…Было раннее лето. Уже отцвел жасмин. Мы отсняли материал для фильма об одном из старых буйских сыроделов, побывав в местечке с экзотическим названием Слон, где была когда-то усадьба, огромный парк, куда и по сей день влюбленные парни со всей округа на разрывающих тишину и уши мотоциклах слетаются, как грачи на вспаханное поле, чтобы нарвать букеты сохранившей свою элитность барской садовой сирени и головокружительного жасмина. Но когда мы снимали, жасмин уже отцвел. А так хотелось положить к памятнику Жадовской цветы! Нарвали полевых. Несколько километров обратно, к Бую, и – привычная, увы, картина: разорённая церковь, колокольня, у её подножья – памятник, здесь же и могила. От этого села, Воскресенья, усадьба Жадовских была всего в двух километрах, и там, так же, как в Слоне, уже ничего не осталось, кроме пейзажа…

Возле памятника под присмотром учителей усердно работали школьники, подкрашивая ограду, убирая территорию. И чем больше они старались, тем больше выпирала напрасность того, что они делали, потому что памятник – бюст на высоком постаменте –   был очень уж плохим да к тому же с полнейшим дурновкусием был покрашен «золотой» краской при ослепительно  голубой  ограде…

Мы  уезжали из Воскресенья с испорченным настроением, и я, грешным делом, думал: ну, если есть хоть малейшая справедливость на земле и на небе, пусть услышит вот эти мои мысли предприниматель, у которого прямо рядышком с церковью разместился небольшой сырзавод ( на нем мы побывали раньше)  и пусть захочет он помочь, пусть!

…Юлия Жадовская – человек трагический, но удивительно стойкий. Жизнь страшно ударила  её  ещё  до  рождения – злую  шутку выкинула наследственность или нетрезвое состояние роди-теля, кто теперь это узнает! Но родилась она лишь с одной рукой, на которой, к тому же, не хватало пальцев… Вы чувствуете, сколько напряжения может внести в семью такой факт? Как, скажем, отец проклинает судьбу (или себя?), преподнесшую ему такое несчастье. Как ребенок, подрастая, начинает понимать, что он не такой, как все, и не понимает: почему, за что? Но давайте перенесёмся на несколько лет вперед, ближе к нашему времени, и увидим результат небывалой борьбы хрупкой девочки за то, чтобы окружающие не замечали ее недостатка. Она пошла единственно правильным путем – стала совершенствоваться, идти вглубь себя, учиться, получать самое широкое образование, а потом это всё реализовывать в том, что лучше всего удавалось ей: в литературных образах, стихотворных строчках…

Юлия Валерьяновна Жадовская стала автором романа, который произвел фурор среди читающей публики. Роман назывался «В стороне от большого света» и был опубликован в «Русском вестнике». Она написала еще один, тоже удачный, роман «Женская история», несколько повестей. Не покидая надолго родных мест – Ярославля, Костромы, Буя – она сумела почувствовать болевую точку общества и стала нетитулованным лидером движения за женскую эмансипацию.

Казалось бы, жизнь и избранная дорога должны были ожесточить ее, сделать грубее и твёрже. Но посмотрите на портрет, сделанный ярославским художником Лавровым (он хранится в Москве, в литературном музее, но в Костроме, тоже в  музее, есть отличная копия). Сколько света, теплоты в этом портрете! И это – не прикрашенная художником натура, а правда. Правда потому, что вся Жадовская, такая же, как на этом портрете, –   в своих произведениях. И особенно в стихах.

Да, она писала и стихи. И конечно, не мог не повлиять на неё в смысле поэтическом и   дом на Ильинской (нынешней улице Чайковского), где жила, как мы уже говорили, известная поэтесса Анна Готовцева-Корнилова, которая была и… любимой тётей Юлии Жадовской. К ней Жадовская приезжала часто и жила подолгу.

Говорят, душевные страдания обостряют поэтические чувства. К сожалению, у Юлии Жадовской таких «обострений» было более, чем достаточно. Помимо природы на неё ополчилась и людская жестокость. Как раз в тот момент, когда ей уже стало казаться, что счастье пришло…
 
…Вы знаете, что такое – чистой любви захотеть
И это земное, простое – не сметь, не сметь, не сметь!

Когда-то я написал эти строчки совсем по другому, но схожему поводу. А сейчас подумал: будто о Ней писал.

Пришла любовь. Нет, я не так сказал. Пришла Любовь! Такая огромная, какая только и может прийти к людям, обойдённым ею, но ждущих, ждущих её всю жизнь. И дело не в том, что Юлия Жадовская полюбила, влюблённости у нее были и до этого. Но не было тогда никакой надежды на ответное чувство. А   на этот раз, оказывается, возникло. Лавинообразно, сокрушительно. У человека, который приходил к ним в дом в качестве домашнего учителя. Чем больше Петр Миронович Перевлевский, человек тоже весьма романтический, узнавал душевные богатства своей ученицы, тем больше открывались у него глаза на тайные движения её души. А она сразу потянулась к нему, человеку новому, не из привычного круга, человеку неординарному. А может быть, только новизна и привлекла девушку? Кто знает! Но когда Петр Миронович попросил её руки (как жестоко звучит этот стандартный оборот по отношению именно к Жадовской!), то ему было отказано отцом Юлии в самой грубой форме…

В течение почти всего двадцатого века мы успели отвыкнуть от самого понятия социального неравенства. Только переехав на встречную полосу и круто развернувшись назад, мы снова сталкиваемся с этим явлением, искалечившим миллионы жизней. Но сейчас уже каждый понимает, что произойдет, если к дочери человека, имеющего усадьбу на Рублевском  или еще каком-нибудь подобном шоссе, посватается парень (фи, какое грубое мужицкое слово!) из деревни Великие Булдыри. Мы-то на Островского и всю литературу 19 века смотрели, как на некое ретро, ан нет, оказывается, все проблемы того века стали актуальны сейчас, мы отброшены минимум на полтора века назад. Не верите? Перечитайте классиков – убедитесь.

Отец Юлии Жадовской был чиновником не бог весть,  какого высокого уровня. Но уж сына какого-то там дьячка он не считал себе ровней. Не спешите осуждать поступок отца, потому что он, как родитель, наверняка имел комплекс вины перед дочерью, но и стать посмешищем в глазах окружавшего его   светского общества он, конечно же, не хотел. В общем, переступив через чувства дочери, он остался в глазах пресловутого общества блюстителем чистоты сословия. Строгим и непреклонным, точно  таким, каким  он  выглядит  на  портрете. Портреты – его и дочери –  были парные. Когда художник пишет такую работу, он обычно согласует композицию, цветовую гамму обоих портретов. С самого начала предполагается, что и висеть они будут рядом, в семейном доме. Жизнь и поступок отца разделили отца и дочь. В конечном итоге и портреты отдалились друг от друга. Один – мы уже говорили – в Москве, другой – в Ярославле, тоже в музее…

Но вернемся к стихам. Юлия Жадовская не очень часто, но публиковала их в московских журналах, а потом издала их отдельной книгой, в 1858 году, на что сразу же обратил внимание молодой, яркий литературный критик Николай Добролюбов и посвятил стихам Жадовской обширную, весьма одобрительную статью с множеством, как писал сам Добролюбов, «выписок», то есть, обширных цитат из стихотворений. В целом оценка критика сводится к тому, что стихи эти – явление незаурядное, но, скорей всего, не будут иметь шумный успех у публики, потому что им, стихам, свойственно отсутствие внешних эффектов. «Задушевность, полная искренность чувства и спокойная простота его выражения – вот главные достоинства стихотворений г-жи Жадовской. Настроение чувств ее – грустное; главные мотивы её – задумчивое созерцание природы, сознание одиночества в мире, воспоминание о былом, когда-то светлом, счастливом, но безвозвратно прошедшем»…

« Она сумела найти поэзию в своей душе, в своём чувстве и передать свои впечатления, мысли и ощущения совершенно просто и спокойно, как вещи очень обыкновенные, но дорогие ей лично. Это именно движение к своим чувствам, без всякой претензии на возведение их в идеал всемирный, и составляет прелесть стихотворений г-жи Жадовской».

Но ещё полнее о себе говорит сама Юлия Валерьяновна Жадовская в своих стихах. Некоторые из них настолько просты по форме, настолько ясны и прозрачны, что не случайно десятилетиями публиковались и публикуются в хрестоматиях и в школьных учебниках:

Грустная картина!
Облаком густым
Вьется из овина
За деревней дым.
Незавидна местность:
Скудная земля,
  Плоская окрестность,
Выжаты поля.
Всё как бы в тумане.
Всё как будто спит…
В худеньком кафтане
Мужичок стоит,
Головой качает,
Умолот плохой, – 
Думает-гадает:
Как-то быть зимой?..
Так вся жизнь проходит
С горем пополам,
Так и смерть приходит,
С ней – конец трудам…

А уж что говорить о знаменитой «Ниве», которую мы, как колыбельную, как молитву, запоминали с детства:

Нива моя, нива,
Нива золотая!
Зреешь ты на солнце,
Колос наливая.
По тебе от ветру,
Словно в синем море,
  Волны так и ходят
Ходят на просторе…
…Унеси ты, ветер,
Тучу градовую!
Сбереги нам, боже,
Ниву трудовую!

Я давно хотел сделать видеофильм о Юлии Жадовской. Это был бы, может быть, не историко-биографический фильм, где показываются все события жизни, не литературоведческий, где оценивалось бы творчество автора. Мне хотелось спеть тихую, грустную песню, где были бы цветущие деревья и огромная весна, и девушка, скользящая легкой тенью между стволов, и предчувствие любви, как озарения, как удара молнией… Конечно, там были бы стихи, много стихов. А может быть, всё происходило бы красавицей-осенью, когда яркая цыганка постепенно тускнеет, и одинокая женщина в накидке, которую она никогда не снимала, скрывая врожденный недостаток, между черными стволами ходит бесцельно…

  Я даже присмотрел  исполнительниц на роль Поэтессы – одну за внешнее портретное сходство, другую – за внутреннюю тихую озаренность. Но… Что за мистика вмешивалась в эти планы! Я уже был готов снимать в самую пору цветения, которая, как известно, проходит быстро, но предполагавшейся исполнительнице нужно было куда-то срочно уезжать по семейным делам. А в другой раз, когда всё, вроде бы, было готово, руководство нашей телерадиокомпании посчитало, что съемка очередного мероприятия важнее, чем какая-то Жадовская, и все операторы снимали выехавших в район чиновников… А потом я уже и сам перестал бороться с таинственной силой равнодушия, отталкивавшей меня от этой темы…

…У любого талантливого поэта обязательно найдутся стихи, где прямо или косвенно осмысливается место автора в этом мире. У Юлии Жадовской тоже есть такие стихи.
Пройду своим путём, хоть горестно, но честно,
Любя свою страну, любя родной народ,
И, может быть, к моей могиле неизвестной
Бедняк иль друг со вздохом подойдет.
На то, что скажет он, на то, о чем помыслит,
Я, верно, отзовусь бессмертною душой…
Нет, верьте, лживый свет не знает и не смыслит,
Какое счастье быть всегда самим собой!

Всё же, видимо, не у одного меня было испорчено настроение при виде памятника и могилы Юлии Жадовской в довольно жалком (хотя и старательно ухоженном в меру школьных возможностей) состоянии.  И мысли мои по этому поводу совпали с мыслями многих людей. Сейчас в селе Воскресенье совсем другая картина: поставлен новый, вполне соответствующий времени памятник – стела с портретом Жадовской и строками её  стихов. А одним из запевал всего этого переустройства, а заодно и реставрации церкви, стал… да, да, тот самый предприниматель, Валерий Васильевич Катышев, оказавшийся очень чутким человеком…





ДРУГ НАРОДА


Площадь, застроенная отнюдь не старинными зданиями универмага, филармонии, дома связистов, жилыми домами – так выглядит Кострома для всех в неё въезжающих: создан образ современного благополучного города. От площади к Волге идёт улица Подлипаева. Раньше она называлась Воскресенской, потому что вела к храму Воскресения на Дебре. Нынче от прошлого здесь практически ничего не осталось, потому что именно здесь, на месте этой улицы, было решено строить автопешеходный мост. В процессе строительства были снесены все дома, располагавшиеся вдоль улицы, их место потом заняли, кроме упомянутых, гостиница, магазины, ресторан. На старой карте города лишь одно сооружение обозначено как  «вспомогательное депо», говоря языком современным – пожарная команда, подчинявшаяся главной пожарной службе. Именно в этой роли существовало деревянное здание с 1869 года, именно в этой роли новое каменное здание существует и сейчас. Но это –  единственное исключение. Кострома приобрела парадный подъезд, не потеряв, по сути дела, ничего. Конечно, можно сожалеть о романтической красоте улочек, круто сбегавших к берегу Волги, их, действительно, жаль, но для развития города плюсы строительства моста значительно перевешивали потери.

Итак, улица Подлипаева. А кто он, Подлипаев, чем известен? Вряд ли  два костромича из ста смогут ответить  сегодня на этот вопрос.

…Жизнь Алексея Никитича Подлипаева, в общем-то, мало отличается от жизнеописаний многих рабочих, принимавших участие в борьбе за свои права, за достижение нормальных условий жизни. Люди эти часто даже не очень-то понимали терминологию, употреблявшуюся интеллигентами  социал-демократами, но они отлично понимали, что тяжёлый труд на текстильной, например, фабрике должен и оплачиваться так, чтобы можно было одевать-обувать детей, кормиться, хотя бы сносное жильё иметь. И вот в этом интересы рабочих профсоюзов смыкались с идеями социал-демократии. В детстве Подлипаев был пастухом в деревне, а потом из Нерехского уезда подался в Кострому, искать работу. Ему, шестнадцатилетнему пареньку, казалось, что удача, наконец, улыбнулась, когда удалось устроиться на зотовскую фабрику отбельщиком.

 Сегодняшние многие бодрые историки, пишущие о прошлом, постоянно подчёркивают, как неотъемлемую черту этого прошлого, благотворительность. Называются при этом довольно большие суммы, пожертвованные фабрикантами и купцами на церкви (этих денег  больше всего, надо же свои грехи замаливать!), на богадельни (существенно меньше), приюты, ночлежки (ещё меньше). Совсем немного от общих сумм жертвовалось на образование, библиотеки, лечение и т.д.

А вот вам  и конкретный пример купеческого «патриотизма». В 1904 году, понятно, почему – русско-японская война, поражение при Цусиме, –  по стране идёт сбор пожертвований на усиление флота. Публикуются и списки. Вот костромские «Городские ведомости» от 24 марта 1904 года. Жители села Красного пожертвовали 301 рубль, рабочие лесопильного завода в Костроме – 10 рублей… Товарищество Костромской льнопрядильни братьев Зотовых (да, да,   богатеев Зотовых!) –   1 рубль! Костромское мещанское общество тоже расщедрилось на 1 рубль!

И как-то сама собой усилиями борзописцев  сегодня создалась очень благостная картина: да, богатеи наживались на рабочих (иначе – откуда брались прибыли?), но ведь делились же! Волей-неволей начинаешь думать: а чего им, этим наглым  рабочим, не хватало? Просто пьянствовать хотели да бездельничать! Да, именно таков механизм пропагандистского вбивания в головы новой идеологии, по которой русский народ – ленив и ни к чему не способен, по которой рабочий класс – богобоязнен и законопослушен, а мутили его разные нехорошие люди нехороших национальностей и внушали нехорошие мысли. Да и вообще вся революция – не проявление воли народа, а  диверсионный акт немецкой и прочих разведок… Волосы дыбом становятся, когда встречаешься с такой чушью. Но недаром говорят: назови кого-нибудь свиньёй сотню раз – он и хрюкать начнёт. Всё-таки вбивается вся эта подлость в головы тех, кто не имеет достаточно знаний или убеждений, чтобы противостоять такой белиберде…

Подлипаев «бездельничал» на «белилке» у Зотовых по 12-14 часов в день, получая за это 36 копеек. «Бездельничал» вместе с такими же, как он, по-каторжному, потому что хозяева «экономили» на технике безопасности, на модернизации, на всём, что могло бы облегчить работу. И вы думаете – случайно именно зотовские рабочие одними из первых вышли на забастовку в 1896 году? К 1905 году зотовцы стали одними из активных отрядов начавшейся революции. Подлипаев, которому было уже 35 лет (его уже все называли старым ткачом) к этому времени имел такой авторитет среди рабочих, что те избрали его своим представителем в созданный тогда профсоюз текстильщиков. И в 1907 году именно он выдвинул требование к городской думе немедленно создать комиссию, в которой участвовал бы и профсоюз. Комиссия должна была заставить купцов-хлеботорговцев нормализовать (т.е. снизить) резко взлетевшие цены на муку и хлеб. И Подлипаеву с товарищами удалось-таки добиться пересмотра цен!

Он не был большевиком. Он просто защищал своих братьев по труду. Но его увольняли, арестовывали, ссылали, он подолгу был без работы, потому что для замечательных фабрикантов, уделявших на благотворительность мизерную толику своих доходов и даривших своим генриеттам роскошные городские усадьбы, для не менее замечательных чиновников замечательного царского правительства он стал врагом. Только потому, что хотел жить по-человечески, хотел лучшего будущего для своих детей…
В 1918 году хлеб был чуть ли не на вес золота и требовал жесточайше-точного распределения стопроцентно доверенными и стопроцентно честными людьми. Алексей Никитич в свои 48 лет давно слыл в рабочей Костроме ветераном, патриархом  профсоюзного и революционного движения и человеком с абсолютно чистыми руками. Именно поэтому главное на тот момент –  Хлеб доверили ему. Он стал комиссаром  продовольствия. К тому времени в Костроме сложилась такая ситуация, что мог начаться голод. Нужны были чрезвычайные меры. Губпродком обратился за помощью в Москву, к Ленину, который личным распоряжением отправил в Кострому более 30 тонн зерна. Смешная цифра, скажете вы. Да, по сегодняшним меркам это очень мало. Но не смешно. Это было спасением жизни для многих. И именно Алексей Никитич сумел не потерять ни одного зёрнышка. Рабочие получили по 200 граммов хлеба в день. Совслужащие, к которым относился и Подлипаев, получали хлеба ещё меньше и в последнюю очередь.
 
Подлипаев метался между детскими домами и приютами, ухитрялся добывать сахар для детей, специально ездил в Москву за мылом (вспомните героя фильма «Коммунист», ездившего в Москву за гвоздями и погибшего за хлеб для голодающих людей – будто с Подлипаева списано!) Такова была горькая правда разорённой войной страны. Во время одной из поездок за хлебом Подлипаев принимает участие в обороне Уральска, заболевает малярией, потом, по дороге домой, ещё и тифом…

Дома он прожил один день.

Честное слово, какие бы ни были времена, какие бы политические ветры ни веяли над  нами, такие люди, как Подлипаев, жившие для других людей, достойны того, чтобы новые поколения о них помнили.



Я вот сейчас вспомнил киногероя в исполнении гениального актёра Урбанского  и подумал о том, сколько реальных судеб были связаны с миром кино, как порой переплетались в те вихревые годы правда  и реальные события с тем, что потом мы видели на экране! Вот об этом – ещё несколько историй.




                ГЛАВНЫЙ ЦВЕТ ЖИЗНИ КРАВКОВА

На протяжении всей истории людям навязывали двуцветное  мышление: вот это мы, хорошие, а там – враги; вот это – от бога, а это – от сатаны; здесь красные, а здесь белые; Ахматова – плохо, Маяковский – «Хорошо!», а потом – наоборот… И никакой серединки, никаких компромиссов: «мировой лидер» и он же – «империя зла»… А ведь вечность – она как радуга, она многоцветна, вспомните – белый свет складывается из семи цветов! И только в конце жизни человека все цвета сливаются для него, только для него лично, в один Великий Белый  Свет, Огромное Ничто. А мир продолжает сверкать многоцветием…

В семье помещика, уездного предводителя дворянства Кравкова родился третий сын. Произошло это в усадьбе Богданово Ильинской волости Костромского уезда. Назвали сына Глебом. Наверно, никто и никогда уже не сможет достоверно объяснить, почему сыновья благополучного дворянина, монархиста все как один очертя голову ринулись в революционную деятельность. То ли какое-то внешнее влияние на старшего брата передалось младшим, то ли они отталкивались от домашнего ханжества и тирании, а может быть, в братьях в результате именно семейного воспитания и увлечения русской литературой развилось обостренное чувство справедливости, но с первых же дней февральской революции все трое принимали самое активное участие в ней. Александр, старший, был одним из руководителей процесса свержения самодержавия в Костроме, не отставал от него и Борис. Глеб еще с 19 лет порвал с домом, стал жить своим трудом, вступил в тогда еще подпольный социал-демократический кружок.

В одной из анкет Глеб Кравков на вопрос о том, есть ли у него какие-то религиозные верования, решительно пишет: «Нет». И ответом на следующий вопрос уточняет: «С 14 лет». Что произошло в 14 лет? Сознательный отказ от веры в царство небесное или случайное стечение обстоятельств? Мы этого не знаем. Но именно тогда он начал мечтать об университете. Видимо, он посчитал, как это вполне справедливо делают многие, веру в бога несовместимой с тягой к знаниям. Так или иначе, но к моменту начала февральской революции Глеб Кравков был уже в свои 20 лет одним из самых активных революционеров. Именно он с двумя солдатами арестовал костромского губернатора в его собственном доме и доставил его в тюрьму. Иван Владимирович Хозиков, последний костромской губернатор (нынешний, употребляемый в прессе и в разговорах термин «губернатор» абсолютно незаконен, поскольку не записан в Конституции; нет губерний, нет и губернаторов) под охраной  думал, по всей вероятности, что эта злая шутка судьбы продлится недолго…

После октября 1917 года Александр стал губернским военным комиссаром, формировал Красную Армию. И Александр, и Борис ушли на фронты Гражданской войны красными командирами.

Про Глеба сегодня сказали бы «оперативник». Он одно за другим выполняет самые ответственные на тот момент задания, много ездит по губернии. В июле 1918 года в Ярославле вспыхнуло организованное белыми офицерами под руководством известного авантюриста и западного наемника эсэра Савинкова восстание, которое грозило перекинуться на соседние губернии. Во всяком случае, как известно, в Костроме такое сообщество  офицеров было. Глеб Кравков принимал участие в ликвидации этого подполья, а позже получил, будучи чрезвычайным городским комиссаром всех средств передвижения, большие полномочия. Смысл поручения был таков: блокировать Ярославль по основной водной артерии – Волге. Нужно было, чтобы ни одно судно не проскочило мимо Костромы как вверх так и вниз по течению без проверки: окруженные мятежники могли организовать подкрепление оружием и людьми.

Удивительное дело: часто в разговорах о Гражданской войне сегодня не просто не звучит нота примирения, что, может быть, и необходимо после стольких-то лет. Нет, идет обеление в ангельски-белых и превращение их противников в дьявольски кроваво-красных. Да не были ни те, ни другие ни ангелами с крылышками, ни дьяволами! Это были просто люди со всем комплектом воззрений, которыми наградила их история. И обе стороны поступали так, как диктовали им их представления о правде, справедливости. Действительно, если судить по справедливости, то кто был на одной стороне? Образованные  дворяне, состоятельные прочие люди. Военная элита, офицерство, наученное и умевшее воевать. На сколько миллионов долларов, фунтов, франков получили оружия те, чьи потомки только и говорят о марках, якобы полученных Лениным на революцию? Сколько иностранных войск и десантов призвали эти умные, интеллигентные люди против своей же Родины? И никто их сегодня не называет изменниками, никто не предает анафеме, как Гришку Отрепьева (а ведь он делал то же самое!). И все это – из самой низкой корысти, осознанной или подсознательной. Все из-за того, что им очень не хотелось терять прежней удобной жизни, когда не народ, а быдло работало на их благополучие.

А против них шли мужики, рабочие, недоучки-гимназисты, унтер-офицеры с фронтов, которые больше не желали так жить. И помогали им в этой борьбе очень многие дворяне, в том числе и офицеры, для которых долг перед Отечеством и его народом был дороже и выше долга перед царем и собственным классом. И, несмотря на всю свою безграмотность, все свое неумение, на все свое голодное существование, они все же побеждали! И Глеб всеми силами помогал им в этом, сам, впрочем, не имея военной подготовки.

Хорошо вооруженная группа на катере догоняла проходившие мимо суда, заставляла бросить якорь и производила досмотр. Ох, и сколько же интересного обнаруживалось во время этих обысков! То под какими-то мешками находили новенькие, хорошо смазанные пулеметы «Льюис» – подарок от иностранных «друзей», то задерживали каких-то ни пассажиров, ни членов команды, которые на поверку оказывались белыми офицерами. А однажды находка Кравкова поразила всех. «Чистили» задержанные баржи. И на одной из них преспокойно в полуразобранном виде находились два «ньюпора» – аэроплана, как тогда называли самолеты.

Вы видели фильм «Служили два товарища»? Гениальный русский фильм о трагичности самой Гражданской войны и победы в ней. В фильме один из главных эпизодов – полет двух красноармейцев с кинокамерой над позициями белых на Перекопе. Летели они на таком же трофейном самолете. Придумал ли или взял из жизни этот эпизод сценарист, но если факт взят из истории, то такой случай произошел именно в Костроме.

… При аэроплане обнаружились и пилоты. И в полном соответствии с фильмом в воспаленных головах красного командования прорезалась очень авантюрная мысль: а что, если слетать к Ярославлю и посмотреть, –  что там и как. Поручили воздушную разведку именно Кравкову. И первое, что он обнаружил, – это отсутствие авиационного бензина. В Костроме такового отродясь не было, хотя лётное поле в районе Полянской слободы было, и там даже когда-то состоялись несколько показательных полетов. Что делать? Может быть, в аптеках? Глеб со своим сопровождением, клацающим затворами, вихрем пронесся по всем аптекам города. Аптекари, вынужденно сочувствующие, показывали свои кладовые – бензина у них не было. Но у них был чистый медицинский спирт! Кравков спросил у пленных пилотов, полетит ли самолет на спирте, и получил утвердительный ответ, правда, с оговоркой, что спирта уйдет очень много.

Самолет заправили спиртом (это – валюта во все времена, а уж тогда заправили будто чистым расплавленным золотом!). Наблюдателем летел сам Кравков. На поле, перед взлетом, он подошел к летчику и сказал негромко:

– Если мысли у вас есть о посадке в Ярославле, то оставьте их здесь. Не делайте ставку на то, что я не пристрелю вас, опасаясь разбиться с самолетом. Да, я не могу управлять аэропланом, но стреляю хорошо и сделаю это при малейшей попытке приземлиться.
 
Летчик коротко глянул на Кравкова. Увидел его горящие глаза и понял: этот сам пойдет на смерть, но слово свое сдержит. Через некоторое время под крылом был Ярославль. Наблюдение подсказывало: в стане перхуровцев царят разброд и уныние, в обороне имеются прорехи. Когда вернулись, то именно это ощущение, еще до сдачи официального доклада, помогло командирам сделать правильные выводы.

Кравков прошел всю Гражданскую войну. Его бросали с фронта на фронт, самое экзотическое назначение было – 290-ый мусульманский стрелковый полк. Именно с этим полком Кравков показал себя с блеском. Потом он – в коннице, с ней шел до Черного моря, потом – Западный фронт, Белоруссия, Украина.

Конармеец комиссар Кравков работал «в наиболее партизански настроенных частях Красной Армии с невыдержанным комсоставом (33-я кубанская дивизия, корпус Гая, 1-ая Конармия) … в самых невероятных условиях (кавказский поход, пленение под Варшавой), обладая твердой коммунистической линией, показывая пример редкой доблести и самопожертвования, вел вверенные ему части к победе» –   так говорится в документе тех времен. Был орден Красного Знамени, которым награждались в те времена буквально единицы и это были настоящие герои, была Почетная Грамота от 1-ой Конной  Армии, подписанная   легендарными героями-командирами Ворошиловым и Буденным. По всему, он должен бы делать военную карьеру, но…

Он окончил сельхозакадемию, создал в Сальских степях огромный совхоз «Гигант», стал основателем города Зернограда, возглавлял все опытные хозяйства страны.

… Всю жизнь вело его чувство долга. Поэтому с началом войны с фашистами он, имевший правительственную броню, добровольно ушел на фронт. Часть попала на Лужский оборонительный плацдарм под Ленинградом в самый трудный момент обороны города. Месяц бились наши бойцы, не сдвинувшись с места. В августе 1941 года Глеб Владимирович Кравков погиб, как и жил –  на переднем крае…

Улицы, носящей его имя, в Костроме нет.
 


 ДЕДУШКА НЫНЕШНИХ ТЕЛЕСЕРИАЛОВ


Как-то незаметно, но уже прошло более  ста лет с того момента, когда   на киноэкраны России, а потом и Советского Союза впервые вышли зарубежные полнометражные, художественные приключенческие фильмы. Впрочем, особой художественности в них, конечно, не было, публика и до этого уже была знакома с американскими и французскими образцами подобной продукции, но то были коротенькие ленты, где зритель не успевал оглянуться, как на экране уже мелькал заключительный счастливый поцелуй «в диафрагму», то есть, в постепенно сужавшемся на экране кружочке…

Новая волна приключений была другого уровня. Здесь был хоть примитивный, но сюжет, здесь уже просматривалась игра актеров, а не те «страсти-мордасти», которыми был заполнен экран на первом этапе развития кино. Но содержание… Вот наследницу миллионного состояния кладут на рельсы перед идущим поездом, вот ее же прихлопывают паровым молотом, ее преследует таинственный убийца в капюшоне с прорезями для глаз… И всякий раз героиня актрисы Пирл Уайт остается целой и невредимой. В течение нескольких серий отрицательные герои фильма «Потерянный город» гонялись за принцессой и ее возлюбленным американцем. Они отравляли цветы, они специальными аппаратами сжигали веревки (лазер, да и только!), гигантская горилла спасала героиню от  кровожадной пумы… В общем, авторы не очень-то задумывались над тем, как выходить из положений, ими же созданных.

Нужно было противопоставлять такой кинопомойке что-то свое, что привлекало бы молодежь так же, как зарубежные ленты, но несли бы в себе другое содержание, были бы ближе к реальной жизни. Надо сказать, что начало было неудачным. Наши режиссеры еще не научились  делать фильмы динамичными, остросюжетными. Может быть, потому, что у них не было под рукой  хорошего литературного материала. Но уже в том же 1922 году, когда началось наступление зарубежного коммерческого кино, было написано произведение, которое стало достойным ответом «кинокерзонам». И ответ этот прозвучал практически из Костромы, от человека, который вошел в историю города   не только литературными делами.

В 1915 году появился в Костроме уверенный, крепкий тридцатилетний мужик – Матвей Сафонов. Приехал он не с пустыми руками, а с опытом работы в Москве, Баку, других городах. Приехал с поручением усилить работу подпольной большевистской организации. Быстро вошел в работу, быстро завоевал уважение и авторитет в среде рабочей настолько, что уже в дни февральской революции – весной 1917 года – его избирают председателем своеобразного профсоюзного центра – Центрального бюро. Именно этот центр сыграл немалую роль в установлении Советской власти в Костроме, а когда это произошло, то Павел Андреевич Бляхин, живший до того с подпольным псевдонимом Матвей Сафонов, становится председателем Костромского горсовета рабочих и солдатских депутатов.

Время было очень трудное, дело – новое, на всё множество вопросов нужно было находить ответы самим костромичам, не ожидая какой-то помощи  из Москвы. Причем, нужно еще учесть и то, что все представители власти тогда, работавшие в поте лица, а не просиживавшие штаны в кабинетах, сочетали эту огромную работу и с «командировками» на фронты Гражданской войны: людей с опытом организаторов, способных повести людей за собой, было не так уж много и их использовали «на всю катушку». Бляхин между костромскими делами успел повоевать на юге, участвовал в боях с распавшейся на отряды-банды армией Махно. Вернувшись с фронта, еще раз удостоился упоминания в истории города: 1 мая 1920 года он организовал знаменитый субботник, во время которого было начато запланированное строительство  60 жилых домов для остро нуждавшихся в жилье рабочих. И первый из этих домов был построен, мы  уже упоминали об этом, совершенно забытым способом: так, как строили дома в сёлах погорельцам ещё в древние времена. Всем миром.
 
  77 красноармейцев и 485 рабочих под руководством ставшего на сторону новой власти городского архитектора  Н.И. Горлицына        (опять вездесущий Горлицын!) за 12 часов построили бревенчатый жилой дом на две семьи. Все было сделано настолько качественно, что дом этот и по сей день стоит на улице Полянской, несмотря на свой 13-ый номер. Конечно, это трудно представить себе, но дом был готов полностью, без малейших доделок. В государственном архиве сохранились фотографии, которые кто-то догадался делать с начала стройки до самого ее конца, в течение всего дня. От снимка к снимку дом рос на глазах.

И инициатором этого огромного дела, в котором на многих объектах приняло участие около 17 тысяч человек, был Павел Андреевич Бляхин.

После этого он налаживал работу в Екатеринославе, снова вернулся в Кострому, а в 1921 году был направлен в уже знакомый ему город Баку, где он должен был выполнить новое поручение.

Говорят, нет худа без добра. Медленная, тряская езда в теплушке измотает любого человека. Такого опыта нет у новых поколений, но поверьте на слово тем, кто  еще во время Великой Отечественной войны передвигался по стране таким способом, кто ехал с эшелонами добровольцев поднимать целину – в таких же теплушках, на  сколоченных внутри грузового вагона нарах… Во время гражданской войны товарняки с пассажирами, «пятьсот веселые», стояли на станциях порой по несколько суток, пропуская вперед воинские, грузовые-срочные, санитарные эшелоны… Бляхину было не привыкать, а вот сын его, ехавший с ним,  начал «расклеиваться». И тогда отец, чтобы как-то развлечь сына, начал писать… повесть.

Кое-какой литературный опыт у него был. В Костроме он написал первую свою книгу – антирелигиозного содержания. За ней последовали несколько брошюр, а на сцене костромского театра была поставлена его пьеса «Через победу – к миру», ставшая одной из первых, где нашли отражение события гражданской войны. Много позже им были написаны еще несколько  повестей на историко-революционную тему. Можно как угодно оценивать творчество Бляхина, но главным созданным им произведением так и остались «Красные дьяволята». Павел Андреевич писал повесть во время долгих стоянок чуть ли не на коленях, писал на обрывках  оберточной бумаги. Писал, даже не зная, что будет дальше, потому что каждую главу он читал сыну, проверяя его реакцию на написанное, и в следующих главах вносил какие-то исправления в сюжет и в образы героев.

Стопка обрывков бумаги, исписанная карандашом, стала черновиком книги, которой зачитывалась молодежь всей страны, но это произошло чуть позже, а до того были встречи в Баку и других городах с будущими читателями, был восторженный прием с обязательным требованием как можно скорей издать «Красных дьяволят». Повесть вышла в свет отдельным изданием уже через год, в 1922 году, в том самом, когда в Россию хлынули зарубежные приключенческие ленты. Молодежь впервые увидела в героях своих сверстников, в событиях – то, что ей хорошо было знакомо, а динамика приключенческой повести была близка к тоже уже знакомым приключенческим американским немым фильмам. И не случайно каждое массовое чтение повести заканчивалось энергичной, краткой резолюцией: «Даёшь кино «Красные дьяволята»!

События сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой. В 1922 году, сразу после выхода повести, Госкинопром Грузии под давлением молодежных организаций выделил субсидию на производство, а  кинорежиссер Иван Николаевич Перестиани, уже известный к тому времени постановкой и участием в создании полутора десятков картин (здесь нужно напомнить, что немые фильмы снимались очень быстро) взялся за постановку. И сразу же возник так называемый творческий конфликт. В те далекие времена и по сей день, всегда находились режиссеры, пренебрежительно относившиеся к сценарию, считавшие его лишь основой для их работы. Перестиани так и заявил Бляхину, но Павел Андреевич не только сам написал сценарий, но и сумел настоять, чтобы фильм снимался без «вольностей», по авторскому сценарному варианту. И позже, во время съемок,  Бляхин жестко отстаивал то, что видел своими глазами во время гражданской войны и чего не мог видеть и знать Перестиани.

Сюжет этого фильма, который   наверняка не видел почти никто из читающих эти строки, достаточно простой: на маленькую станцию налетают махновцы и в череде убийств и грабежей убивают рабочего – отца двух героев, брата и сестры, Миши и Дуняши. Вскоре у них появляется друг – негр Том Джексон, того же возраста, что и они. После многих приключений они попадают в Красную Армию и становятся разведчиками… Что, вам показалось что-то знакомым? Да, фильм «Неуловимые мстители» тоже был сделан спустя десятки лет по  повести Бляхина режиссером Э. Кеосаяном.

Давным-давно на сценарном факультете ВГИК-а в курсе истории кино нам показывали и «Красных дьяволят» («Мстители» тогда еще не были сняты). И вы знаете, даже в 60-ые годы эта лента смотрелась с интересом – столько юмора, столько стремительного движения, столько обаяния главных героев. Покорял Кадор Бен-Селим, исполнивший роль Тома (в «Мстителях», как вы знаете, этот персонаж не негр, а цыган). Вообще вся тройка великолепна. Исполнителей главных ролей Перестиани нашел в цирке. Именно поэтому, как цирковые артисты, Павел Есиковский, Софья Жозеффи и Бен-Селим все сложнейшие трюки выполняли сами, да так ловко, что каждому зрителю становилось ясно – их победить нельзя!

Ошеломляющий успех фильма был подкреплен многочисленными откликами прессы. В них отмечалась своевременность появления повести и киноленты. Особо подчеркивалось, что «дьяволята» нанесли удар зарубежному приключенческому фильму, что в свете подвигов героев ленты померкла привлекательность приключений Гарри Пиля и ему подобных.
 
Но главной причиной успеха было отражение действительных событий, хоть и в специфическом, приключенческом ключе. Вот как писал об этом сам Павел Андреевич Бляхин:

«Повесть явилась полусказочным отражением мрачных событий, связанных с именем небезызвестного главаря кулацких банд батьки Махно, с которым нам приходилось иметь дело в 1920 году в районе Екатеринославщины, где я был председателем губревкома».

После успеха «Красных дьяволят» Перестиани задумывает его развить в новых фильмах с теми же героями, но Бляхин, помня о многочисленных режиссерских насилиях над сценарием, отказался от сотрудничества. Тем не менее, в нарушение всех авторских прав, Перестиани, следуя своей теории, согласно которой сценарий в приключенческом кино вовсе не нужен, нужны лишь обаятельные герои и набор трюков, чтобы держать зрителей в напряжении, решил продолжить серию фильмов. Уже в 1926 году появился следующий фильм с теми же героями «Савур-могила», затем «Преступление княжны Ширванской», «Наказание княжны Ширванской», «Иллан-дили» («Змеиное жало»). В некоторых из этих лент умышленно броско делалась надпись «Без сценария».

Бляхин оказался прав. Все последующие фильмы встретил полный провал. Во многом именно это сыграло роль в том, что  герои-«дьяволята» были позабыты и воскресли только в трех фильмах Э. Кеосаяна, который, в отличие от Перестиани, придерживался других взглядов, и во всех трех фильмах сумел выдержать общий стиль, пародийную струю и… романтику тех далеких лет.

          

    «ЧАПАЕВ» РОЖДАЛСЯ И В КОСТРОМЕ

В истории театра в Костроме множество славных страниц, многие из которых приходятся на первую четверть двадцатого века. Это экзотические постановки драмы Александра Блока «Роза и крест» и пьесы Анатолия Луначарского «Фауст и город» (вспомним, что  нынешний проспект Мира с 1918 года назывался улицей Луначарского, потому что именно с помощью Луначарского был открыт в Костроме  рабоче-крестьянский университет, знаменитый тогда КРАБКРУН, о нём у нас ещё будет разговор впереди), это  создание Алексеем Поповым театра  студийных постановок, это театр-передвижка под руководством Б.М.Седого-Славочинского, это театр юного зрителя режиссёра Н.А.Овсянникова, где начинал свой творческий путь замечательный драматург В.С.Розов. Он, кстати, вообще впервые оказался на сцене именно в театре имени Островского, о чём вспоминал впоследствии со смехом. По сюжету одной из ставившихся пьес нужно было, чтобы через сцену прошагали молодые физкультурники, олицетворяющие будущее страны. Отбирали массовку в спортзале, Розов попал в число приглашённых.

– Мы очень волновались, настраивались на то, как будем идти. Я был меньше других, был в числе замыкающих…

– И как? Благополучно?
– Да конечно же! В спортивной форме, как сейчас говорят, «в белых тапочках» промаршировали. Всё заняло несколько секунд… А мне хватило, чтобы «заразиться» театром на всю жизнь… Не знаю, что подействовало. Запахи, наверно. Флюиды какие-нибудь. Энергетика тех спектаклей, которые когда-то происходили на этой сцене… Загадка невероятная!

Те, кого интересует история Костромы, могут пройти от здания театра две-три сотни метров до перекрёстка улицы Долматова с улицей Свердлова и увидеть дом № 8, где жил тот самый театральный деятель, режиссёр Славочинский-Седой, который после Алексея Попова создал ещё один передвижной театр. И вот здесь же рядом, в доме № 27-б по улице Свердлова два года жил будущий народный артист СССР Борис Андреевич Бабочкин. Конечно, тогда, в 1925 году, не был он известен никому, был он молодым актёром, которого волей случая занесло в Кострому. Но в том-то и особенность ситуации, что первую серьёзную популярность и известность  Бабочкин  получил именно в Костроме, хотя и начинал плохо. И дело было вовсе не в отсутствии и приобретении опыта. Просто режиссёр увидел в Бабочкине не то, чем он мог бы быть.

Репертуар театра в то время, кое в чём сходный с нынешним, был рассчитан только на коммерческий успех, и Бабочкину доставались роли эдаких полукомических простаков. О содержании этих ролей можно судить по названиям пьес, в которых играл молодой артист: «Блудливый директор», «Шпанская мушка», «Проститутка», «Контролёр спальных вагонов», «Аборт» и т.д. Но потом был тот самый счастливый случай, который полностью меняет всю жизнь актёра: ему дали совсем другие роли. Вот как сам Бабочкин писал об этом в своих воспоминаниях:

«И вот прошли у нас сразу три первые советские пьесы: «Виринея» Сейфуллиной, «Яд» Луначарского и «Федька-есаул» Ромашова. Я был занят во всех этих пьесах. В «Федьке-есауле» я играл красноармейца-фронтовика.  И вот на премьере мне пришлось единственный раз в жизни выйти на аплодисменты уже разгримированному и в собственном штатском костюме. Публика – нашим основным зрителем были костромские текстильщики – стояла, хлопала и кричала мне минут двадцать после того, как кончился спектакль. Я понял, что во мне они – вернувшиеся с фронтов гражданской войны – узнали себя».

В рецензии на спектакль «Яд» по поводу Бабочкина – исполнителя одной из ролей – было написано: «Нужно отметить, что этот молодой актёр завоёвывает симпатии публики всё больше и больше».

В общем-то, не будет большим преувеличением сказать, что известный всему миру кинообраз Василия Ивановича Чапаева в исполнении Бабочкина рождался именно на костромской сцене, именно из «Федьки-есаула».

Один из учителей Бабочкина сам был выдающимся артистом и режиссёром и тоже в начале века работал в Костроме. Речь идёт об Илларионе Николаевиче Певцове. К костромскому периоду его жизни относится неудачная попытка переломить провинциальные вкусы и привязанности в драматургии. Он находил пьесы, не часто ставившиеся на сцене в провинции, в их число попали и знаменитые пьесы Ибсена «Доктор Штокман» и «Нора». Он отменял рядовые спектакли, чтобы «довести до ума» премьерный спектакль… Он проиграл. Публика не поняла и не приняла его цели, его мировоззрение. Финансовые дела в театре шли всё хуже и хуже… Потом, годы спустя, Певцов станет в один ряд с выдающимися театральными деятелями России, о нём будут написаны книги, воспоминания. Но это всё, в основном, для специалистов. А всем остальным остался на память об  этом талантливейшем человеке удивительно для тех лет многогранный образ белогвардейского полковника Бороздина, играющего «Лунную сонату» в фильме «Чапаев». Две центральные роли. Учитель и ученик…







За последние десятилетия образ поистине народного героя Чапаева был растоптан, уничтожен серией умышленно сочинённых и запущенных анекдотов о Василии Ивановиче, Петьке и Анке. Не задумывающиеся ни о чём не очень умные люди весело смеялись над этими анекдотами, а другие – умные люди – молчали и ничем не отвечали на эту подлость. Вот несколько отрывков из воспоминаний великого артиста Бориса Бабочкина, которые могут напомнить всем, кто это забыл, и всем, кто этого сейчас уже не знает, –  кем был Чапаев и каким был великий фильм о нём, созданный в том числе и «костромичами» –  Бабочкиным и Певцовым.

«…Я помню первую читку сценария зимой 1933 года на квартире И.Н.Певцова. Нас было четверо: Певцов, Васильевы и я. Сценарий назывался «Чапай». Первый вариант сценария «Чапай» был написан как трагедия, по всем законам этого жанра… Но ни в одной самой доброжелательной и даже восторженной статье нет вот этого единственно правильного определения жанра картины. Чапаев –   … образ трагический. Чапаев – бывший пастух, бывший балаковский плотник, бывший солдат, а потом фельдфебель царской армии, бывший герой первой мировой войны (он был георгиевским кавалером «полного банта»!),    волною революционных событий был вынесен на громадную высоту. В 1917 году началась и продолжалась около двух лет (всего около двух лет!) его новая деятельность, уже не имевшая ничего общего с прошлым. Он стал вождём народных масс, полководцем. …он становился прямым наследником Разина и Пугачёва… его гибель становилась неизбежной не потому, что лихость у него граничила с неосторожностью, не потому, что сопротивление белых армий становилось всё ожесточённее, не потому, что в превратностях войны смерть подстерегает на каждом шагу, а потому, что начиналась новая эпоха, и Чапаев, … представляющий собою стихийную революционную силу народа, должен был исчезнуть…

Может быть, тогда, в 1933 году, ни авторы, ни мы, первые слушатели, первая публика будущего фильма, не смогли бы так чётко сформулировать эту идею, эту особенность сценария, но мы чувствовали её всем своим художническим чутьём, всем своим гражданским инстинктом.

Кстати, то, что я не встречал живого Чапаева, мне кажется чистой случайностью. Я вырос в тех же местах, где потом гремела слава Чапаева, моя комсомольская юность привела мена на некоторое время в политотдел 4-ой армии Восточного фронта, куда входила 25-я Чапаевская дивизия. И если я не знал Чапаева, то скольких таких же или очень похожих на него командиров я знал! Я пел те же песни, которые пел Чапаев, я знал тот простой и колоритный язык, на котором тогда говорили, я умел сам носить папаху так, чтобы она неизвестно на чём держалась. Одним словом, мне не нужна была творческая командировка перед тем, как начать работать над новой ролью. И вопрос о том, что я – намеченный вначале на роль Петьки – буду играть Чапаева, был решён в первые же дни.

Впечатление и на И.Н. Певцова, и на меня сценарий произвёл громадное, потрясающее. Певцов был взволнован до глубины души.

Я помню его смятённое лицо, взволнованные, влажные глаза. Когда Георгий Васильев закрыл последнюю страницу сценария, наступило долгое молчание. Потом Певцов пробормотал:

– Ну что ж… Может быть, в нашем искусстве начинается новый этап»…

…А потом был мировой триумф фильма, на который ходили колоннами рабочие  и служащие с лозунгами: «Ты ещё не видел «Чапаева»?». А мальчишки всей страны правдами и неправдами пробирались в кинозалы, чтобы в десятый раз посмотреть на героя, и  сообщали друг другу по секрету, что где-то на окраине есть кинотеатр, в котором  показывают другого «Чапаева», где Василий Иванович всё-таки выплыл…


НЕЗАБЫВАЕМЫЙ  КРАБКРУН

Ровно через год после октябрьской революции 1917 года произошло то, что оставило значительный след в истории Костромы: в здании бывшего Дворянского собрания был открыт научно-учебный центр – Костромской рабоче-крестьянский университет. Всех желающих при этом криво ухмыльнуться и пробормотать что-то о мужицкой профанации  науки и образования нужно бы предостеречь от слишком поспешных выводов, потому что, несмотря на катастрофическую ситуацию в стране, на голод и разорение, на огонь Гражданской войны,  в провинциальном городе, никогда доселе не имевшем высших учебных заведений, был создан университет, который мог бы потягаться с любым, даже очень высокого класса, учебным заведением.

Трудно  не удивляться этому факту. Хотя среди костромичей было немало известных учёных, но подавляющее их большинство работало, как это, кстати, и сейчас часто бывает, в Петрограде или в Москве. Откуда же взялся преподавательский состав? А всё дело в том, что среди тех, кто делал революцию в 1917 году, особенно февральскую, были буквально все слои населения, включая некоторых представителей царской фамилии. И что бы ни измышляли некоторые  современные борзописцы, но к революции привела всеобщая ненависть к царскому трону и красные флаги вывешивали на своих домах даже великие князья! Не верится? А вы почитайте вполне респектабельные газеты и журналы начала 1917 года, воспоминания современников, не замеченных в симпатиях к большевизму, и вы увидите,  что именно так оно и было. И истинная правда в том факте, что в октябре 1917 года на стороне большевиков было немало и учёных, и писателей, и других представителей интеллигенции,  дворянства. И вот  эти люди, неплохо знавшие истинное состояние народа, особенно молодёжи, которая, по сути дела, и была во главе революции, прекрасно  понимали, что молодым людям и молодому государству в первую очередь нужен доступ к культуре и образованию. Вот именно на этой основе и рождался в Костроме рабоче-крестьянский университет, который по моде тех лет сокращённо называли Крабкруном.

В дни войны и разрухи Костромы, к счастью, не коснулись самые сильные потрясения, самые бурные волны событий, самые кровавые драмы тех времён. Поэтому петербургские и московские преподаватели высших учебных заведений обрадовались, получив приглашение читать лекции в открывшемся по требованию трудящихся университете в Костроме. Конечно, и в самом таком положении дел крылась проблема: молодые преподаватели ещё как-то осваивали Кострому, оставаясь на временное житьё, а вот «светила» даже временно уезжать из Москвы и Петрограда не хотели, ездили в Кострому специальным вагоном. Но жажда знаний была так сильна, что власти шли и на это.

В университете было два факультета: естественный и гуманитарный. А вот о преподавательском составе стоит сказать подробнее. Профессором кафедры аналитической и органической химии работал ученик знаменитого русского химика Н.Д.Зелинского Александр Иосифович Горский, который быстро выдвигался в Московском университете, получил в 1914 году престижную награду – премию имени Бутлерова. Работая в Костроме, он в сборнике «Труды Костромского научного общества по изучению местного края» (выпуск 9) опубликовал две работы, непосредственно связанные с природными ресурсами губернии.

Курс теории и истории искусства вёл Алексей Иванович Некрасов. Это был в то время подававший большие надежды молодой специалист. Окончив Московский университет, он сразу же, с 1909 года взялся за изучение древнерусской архитектуры в Судиславле, Юрьевце, Галиче, Костроме. События 1917 года отодвинули его на время от получения профессорского звания в МГУ. Он разворачивает обширную работу в Костроме: создаёт кабинет истории искусства и археологии, библиотеку, коллекцию диапозитивов (свыше трёх тысяч!), организует со студентами экспедиции по изучению памятников истории, составляет научное описание многих памятников архитектуры на Костромской земле. Свою квартиру на Никитской улице (дом уже не существует) он превратил в музей, куда мог приходить каждый. Это был подвижник по натуре: он успевал читать лекции везде, где проявлялся хотя бы малейший интерес к так любимой им истории искусства. И не удивительно, что через некоторое время он выдвинулся в число лучших советских учёных, став всё-таки профессором, доктором искусствоведения, автором многих трудов.

О выдающемся филологе, лингвисте, полиглоте Владимире Фёдоровиче Шишмарёве слышали многие. Но не многие знают, что международную славу он завоевал, работая ещё в Костроме, а позже, во времена, о которых мы говорим, он сумел организовать научную помощь Петербургского университета и Географического общества костромским учёным, создавшим местное общество по изучению   края, сам собирал по губернии костромской фольклор. Ещё до того, как он стал академиком, в рабоче-крестьянском университете, в Крабкруне,  он стал деканом гуманитарного факультета. Читал курс по истории западноевропейской литературы и итальянского языка.

В общем, каждый из преподавателей был яркой личностью.   Возглавлял университет профессор Н.Г.Городенский, который до этого был ректором крупного Тифлисского университета. Если мы выстроим список преподавателей вместе со званиями, полученными в будущем, то в этом списке окажутся три академика, более 15 профессоров, докторов наук. Вот настолько серьёзно подошли к образованию нового поколения новые власти.

Особую трудность представляла собой плохая подготовленность студентов, но состав преподавателей был поистине уникальным. На гуманитарном факультете, например, читали лекции историк Дружинин, который впоследствии станет академиком, литературовед-пушкинист Бонди, философ Покровский, удивительный статистик Дюбюк и многие другие. Кафедрой ботаники и рабфаком руководил прекрасный учёный Жадовский.
Условия работы были, конечно, плохими. Ну-ну, не удивляйтесь, глядя на прекрасное здание Дворянского собрания. Ведь оно абсолютно не было приспособлено для учебного заведения, да и у кого бы поднялась рука делить залы в этом доме на клетушки аудиторий! Здесь находились канцелярия, ректорат, актовый зал (зал остался залом!). Всё остальное было  разбросано по Костроме. Занятия шли на соседней улице Ленина, в доме № 10, на Никитской улице, на квартирах преподавателей, на улице Свердлова, – словом, везде, где это было возможно…

И всё же, и всё же! Крабкрун существовал до тех пор, пока жизнь не начала налаживаться, пока не кончилась война. Парадоксально, но факт: улучшение обстановки погубило это учебное заведение, потому что прекратились поездки преподавателей из столиц. Костромской рабоче-крестьянский университет, незабываемый Крабкрун прекратил своё существование, вписав блестящую страницу в костромскую летопись.

Потом на этой базе возникли другие формы учебных заведений, но это уже, как говорится, совсем другая история…




ЗАГАДКА РОКОВЫХ ЯИЦ?


Как-то так получилось, что вокруг этого здания на улице Дзержинского  (изначально улица Всехсвятская, а в просторечии –Муравьёвка, по имени одного из губернаторов) и в нём самом происходили разного масштаба события, которые так или иначе откладывались в памяти людей, в истории.  Две мемориальные доски подтверждают это. На первой надпись: «В этом доме 29 октября (11 ноября)1917 года на заседании Совета рабочих и солдатских депутатов была провозглашена Советская власть в Костроме». На второй – другое время: «В этом здании в 1941-42 годах находился военный госпиталь № 1901».  А в промежутке между этими временами здесь размещались различные учреждения. Одним из первых здесь поселился Физинститут. Расшифровывалось это название довольно неожиданно для Костромы, никогда до того не стоявшей на передовых рубежах науки. Можно было бы предположить физкультурный институт, даже физиологический, но это был Физический  институт с довольно странной аурой: он был не очень-то институтом и не очень-то физическим. По содержанию работы своей он был всё же более близок к физиологии, потому что изучались здесь, как тогда говорили, физические методы лечения и проблемы омоложения. Врач-уролог Груздев, руководивший институтом, жил в соседнем одноэтажном домике, тоже относящемся к бывшей усадьбе Коптева. Между прочим, в 1917 году в этом доме печаталась газета «Северная правда», но это – так, к нашему разговору прямого отношения не имеет.

Физинститут и его руководитель чем-то напоминают мне булгаковских героев, занимавшихся фантастическими проблемами (помните – «Собачье сердце», « Роковые яйца»), – чудаки, полуавантюристы тогда во множестве плодились и предлагали новой власти совершенно невероятные идеи. Одни из них были чистой воды «Рогами и копытами» из знаменитого романа Ильфа и Петрова, другие – искренними заблуждениями. С чем мы имели дело в данном случае – судить трудно. В подавляющем большинстве случаев замыслы эти лопались, как мыльные пузыри. Но не спешите осуждать тех людей с их невероятными проектами! Увы, это общественный закон:   если хочешь, чтобы появились Циолковский, Цандер, Капица, Королев и так далее, люди, рывком продвигающие науку вперед, броском преодолевающие десятилетия, то нужно, чтобы лопались тысячи пузырей, в том числе и мыльных, чтобы кипел котел с научным варевом…

Институт развалился вскоре после того, как Груздев, то ли зайдя в тупик, то ли почувствовав, выражаясь жаргоном уркаганов тех лет, что «пора рвать когти», то ли получив более выгодное предложение, то ли остепенившись и   решив  заняться  своей основной профессией (впрочем, неизвестно, – была ли она у него?), короче, – по неизвестной причине бросил всё и уехал в Иваново. Произошло это в 1923 году.

И как раз в это время умирает выдающийся немецкий физик Вильгельм Конрад Рентген (мы неверно произносим эту фамилию и все производные от неё, нужно произносить Рёнтген), открывший своими икс-лучами новую эпоху в физике и медицине. Не умаляя нисколько его достижений, давайте удивимся странному рвению костромских властей тех лет и желанию увековечить во что бы то ни стало немецкого гения. Как же так, робяты, жить нам без Рёнтгену? Ну, никак невозможно, чтобы Кострома да без нашего Вильгельмушки Конрадушки!

И в 1923 году Всехсвятская улица, Муравьёвка стала улицей Рёнтгена! И носила это имя более трех лет. Может быть, она и по сей день осталась бы единственной, по всей вероятности, улицей в России с таким почётным названием, но в 1927 году скончался ещё один весьма известный и достойный человек – Феликс Эдмундович Дзержинский. Фигура политически весомая сразу перетянула беспартийного Рёнтгена, и улицу вновь переименовали. На этот раз надолго, до сего дня. А народ  всё продолжает называть её Муравьевкой…



 ТОЧНЫЙ РАСЧЁТ РОМАНТИКА


Есть в Костроме место, где наглядно  видна смена эпох, своеобразная граница времени. Здесь, на улице Ленина, начинается череда уже сильно обветшавших домов в конструктивистском стиле. В 20-30-ых годах это были самые современные на то время, самые комфортабельные, самые советские посёлки для рабочих новейшей текстильной фабрики. Неподалёку был посёлок Начало (имелось в виду начало новой жизни), а ещё один назвали Новый быт. И вот именно здесь стоит остановиться и вспомнить об этой стройке и о человеке, который её затеял.

Одна из текстильных столиц России, Кострома очень долго имела стабильное производство. Конечно, одни предприниматели   разорялись, на их место приходили другие, но в целом льняные и прочие ткани шли потоком. Всё это  продолжалось до 1917 года, до национализации всех предприятий. В этой ситуации можно было ожидать потрясений, но в Костроме этот период смены власти прошёл довольно спокойно. Предприятия продолжали работать, используя ресурсы, накопленные прежним режимом. Не было в то время ни банкротств, ни локаутов, ни забастовок, в отличие от прежних времён. И, кстати, от совсем недавних тоже, когда предприятия перешли в руки собственников снова.

Советская власть, попользовавшись старыми ресурсами, быстро пришла к мысли о том, что они не бесконечны, что надо не только  модернизировать старые предприятия, но и строить совершенно новые. А практически это произошло тогда, когда в Костроме появился энергичный человек по фамилии Зворыкин.

Это звучит, конечно, как исторический анекдот, но создателя самой первой мануфактуры в Костроме Углечанинова и создателя проекта самой последней текстильной фабрики, построенной в городе, Зворыкина звали одинаково. Оба были Иваны Дмитриевичи.

К тому времени Зворыкина знали как крупного  изобретателя. Он изобрёл быстроходные прядильные машины, аппараты для беления пряжи и много других новшеств. Всё вместе это складывалось в единый проект фабрики, которая только и могла называться, как «фабрика системы товарища Зворыкина».

Кстати, о «товарище». Возможно, кому-то показалось на-тяжкой называние человека с высшим, ещё дореволюционным образованием (он окончил в своё время Высшее техническое училище, которое потом стало носить имя Баумана), да ещё и купеческого происхождения,  рабочим и партийным гордым словом «товарищ». Но нет, в этом случае всё было правильно. Ещё в 1906 году Иван Дмитриевич Зворыкин встал, один из немногих инженеров, на защиту рабочих, за что был немедленно арестован и сослан. Позже он работал во Владимире, Ярославле, Нижнем. Везде он при всей своей «профессорской» внешности – бородка клинышком, очки, шляпа, – при всех своих интеллигентных манерах (это только сейчас почти все руководители не могут работать без мата – от бессилия, что ли?) и негромком, вежливом голосе был своим человеком, товарищем в рабочей среде, уважаемым и авторитетным.

Между прочим, проект Ивана Дмитриевича заслуженно поставил его в один ряд с выдающимися изобретателями, его однофамильцами Зворыкиными, один из которых был технологом резания металлов, а другой получил мировую известность как изобретатель первой электронной лучевой трубки, прообраза телевизора. «Система» Ивана Дмитриевича была признана повсюду, и именно за эти изобретения Зворыкин был награждён орденом Трудового Красного Знамени (когда орденоносцев на трудовом фронте можно было на пальцах пересчитать) и почётным званием Герой Труда (не путать с Героем Социалистического Труда – это звание было учреждено позже). И вот Иван Дмитриевич предложил правительству построить фабрику его системы в Костроме. После недолгих согласований и «пробиваний» проект одобрили. «Наверху» сумели разглядеть в этом проекте и своеобразный полигон для проверки многих социальных идей. Так или иначе, но 31 августа 1930 года проект утвердили. О, это было огромным событием для тогдашней Костромы! Строительство фабрики началось, как водилось в те времена, с митинга. А потом началось то, чего до сих пор Кострома не видела. Стройка закипела. Она была всего лишь одним элементом того времени, удивлявшего и пугавшего многих тогдашних западных наблюдателей и непонятного многим сегодняшним людям. Как могло получиться, что полностью уничтоженная  экономически в первые два десятилетия двадцатого века тремя огромными войнами и тремя революциями Россия всего за 15 лет сумела не только встать на ноги, но и начала снова входить в число сильных государств мира? Народ взял в свои руки страну в развалинах, разорённую полупустыню с голодом, беспризорщиной, неграмотностью, с почти полным отсутствием любых специалистов. Заводы стояли, транспорт не работал. Европа, та самая Европа, которая снисходительно обучает нас сегодня демократизму, ждала, что голодная и нищая Россия сама падёт к её ногам.

  Так уж получилось, что именно  на стройплощадке фабрики впервые в Костроме отрабатывались методы так называемой ударной стройки, те самые методы, которыми по всей стране была в кратчайшие сроки проведена индустриализация. На болоте, на гнилом месте возникали, как по мановению волшебной палочки, цеха, коммуникации… И везде и всюду поспевал Иван Дмитриевич Зворыкин, мечтавший поскорее увидеть наяву свою мечту.

Это была мечта не только Зворыкина. Все, кто строил фабрику, прекрасно знали проект, который сам по себе был таким, что о нём стоило мечтать. Это ведь был и социальный эксперимент, потому что одновременно с фабрикой здесь возводились жилые дома для рабочих и ИТР, детский сад, столовая, училище, то есть, одним махом решались бытовые, социальные и производственные проблемы. Стоя сегодня возле домов, которые так до сих пор и называются «зворыкинскими» попытайтесь увидеть не устаревшие здания, а то, что видели их современники – светлое будущее.

За ходом строительства следила вся Кострома. «Время, вперёд!» –  этот клич был естеством, романтикой, силой наших дедов и прадедов. Именно он, а не унылый страх, гнёт, всеобщая подозрительность, как иногда стараются внушить нам, определял жизнь тогдашнего общества. Столько бы энергии и веры в будущее сейчас!

Всего через пять лет с момента утверждения проекта фабрика выпускала в год 149 тонн пряжи и 622 тысячи метров ткани. Сегодня эти цифры звучат смешно, но тогда это была большая победа.

… И всё же Иван Дмитриевич Зворыкин не успел увидеть своё детище завершённым. На шестьдесят втором году жизни он умер. Урну с его прахом захоронили на территории ещё не достроенной фабрики…

…Будете возле «зворыкинской», подойдите к проходной, к воротам. Чуть в глубине, слева от входа на фабрику, стоит памятник. Товарищ Зворыкин смотрит на входящих. Неисправимый романтик ушедшей эпохи. Классический русский интеллигент, служивший не себе, не властям, а народу.



ЗВЁЗДОЧКА

Есть в Костроме тихая и малолюдная улица, которая с конца 19 века называлась Васильевской, потом стала Угловой, а с 1936 года носит имя Наты Бабушкиной. Улица так и названа – не именем, а ласковым обращением – редчайший случай, но полностью оправданный, потому что Надежда Бабушкина была любимицей не только костромичей, она была гордостью и любовью всей страны. Ей посвящали стихи, ей отовсюду слали письма, в которых объяснялись в любви…

Она была звездой. Она и сегодня звезда, настоящая звезда – где-то в глубинах Космоса летит астероид, носящий её имя, вернее – опять не имя, а ласковое: «Ната». Член-корреспондент Академии Наук СССР Сергей Белявский, открывший эту малую планету, был знаком с Бабушкиной и просто не мог назвать эту планету по-другому.

Она была звездой. С Любовью Орловой, которая после  «Весёлых ребят» и «Цирка» была на пике славы, она дружила, была у неё на премьерах. Она встречалась со Сталиным и Ворошиловым, Роменом  Ролланом и Максимом Горьким, многими известными людьми. Она не была ни киноактрисой, ни певицей (понятия «эстрадная певица» тогда ещё не было в помине, не говоря об «эстрадной звезде»), ни моделью (такой профессии тоже ещё не было).

Она была спортсменкой. В те годы происходил невиданный взрыв молодой энергии. И в труде,  ведь строилось множество предприятий, дорог, электростанций, шахт; и в спорте, где молодёжь получила доступ на стадионы в массовом порядке; и в стремлении защитить страну.

Настоящее имя ей тоже подходило – Надежда. Родилась она в селе Ильинское под Костромой, но практически почти вся «сознательная» жизнь была прожита ею в городе, в доме, располагавшемся прямо за тогдашним клубом «Красный ткач». Она верховодила окружающей ребятнёй, бегала на «пески», на стрелку Волги и Костромы, и купалась до изнеможения. Занималась физкультурой, седлала коня в секции верховой езды, а потом во главе целой группы неслась во весь опор по центральной улице…
 
Энергия лучилась из неё всегда и везде. Она была заряжена на преодоление, на первенство, на победу. И поэтому, закончив учительские курсы, она сразу попыталась поступить в Московский институт физкультуры. И – поражение, не поступила. Ей ещё не было 18 лет, правила были строгие. Для поездки в Москву она тайком выпросила у тётки сто рублей (родители о её планах ничего не знали), которые растаяли мгновенно, поэтому Ната голодала, устроилась на работу – шить мешки, и готовилась к экзаменам. Экзамены-то она сдала успешно, но медкомиссия не пропустила её по возрасту и… просто по худобе. «Кожа да кости, – констатировал врач. – Приезжай на следующий год, если поправишься». Она не смирилась, дошла до председателя приёмной комиссии, который сумел понять ситуацию. Ната стала студенткой.

Она ещё не была звездой. Бегала эстафеты, прыгала в воду с десятиметровой вышки, играла в русский хоккей, с трудом одолевала гимнастику, которая ей плохо давалась. Короче – училась всему, что давал институт. И везде старалась быть первой. Именно поэтому, когда два известных парашютиста (Да, да, не удивляйтесь такому необычному словосочетанию. В  те времена людей, отважившихся осваивать новое дело, буквально носили на руках!) пришли в институт, рассказали о прыжках и сообщили, что открылась Высшая парашютная школа, Надежда Бабушкина записалась в эту школу одной из первых. У неё была цель: не просто научиться прыгать, а быть лучше других, становиться опытным парашютистом. Тогда ведь так мало знали о воздухе, его законах. Малейшая ошибка приводила к гибели парашютистов, и надо было снова набирать опыт, знания, чтобы никто больше не погибал.

Уже больше десятка прыжков сделала Бабушкина, когда родилась идея группового прыжка с большой высоты без кислородных приборов. Прыгать должны были девушки и, естественно, Надежда была в их числе. Они прыгнули с высоты более семи тысяч метров. Это было мировое рекордное достижение, о них писали газеты, снимали кинохроникёры, о них говорили… А отважная шестёрка уже начала готовить новый рекордный прыжок.

Все рекордсменки и руководитель прыжков Георгий Шмидт были награждены. Ната была награждена орденом Красной Звезды. А это – военный орден, и он означал, что Ната своим примером очень помогла обороноспособности нашей страны. А в том, что это действительно так, все убедились очень скоро, когда рекорды стали побиваться  один за другим, когда тысячи молодых людей написали заявления и стали заниматься в парашютных и аэроклубах…

…Их повсюду приглашали, их имена называли наравне с именами знаменитых лётчиков, их пригласили на показательные выступления в Румынию. А ведь в те времена зарубежные поездки были настолько редки, что студентки никак не могли на это рассчитывать. Выступление в Румынии было триумфальным. Нату Бабушкину за малый рост тамошние репортёры прозвали «колибри советского парашютизма».

Но колесо Фортуны давало и очень болезненные, страшные сбои. Погиб экипаж и все пассажиры самого большого самолёта «Максим Горький». Катастрофа произошла из-за воздушного хулиганства сопровождающего спортивного самолёта. Потом погибли близкие подруги Наты – Люба Берлин и Тамара Иванова. Погибли оттого, что секунды в затяжном прыжке считали не по секундомеру, … которого у них  НЕ БЫЛО! Считали вслух так, как получалось. Оказалось, считали очень медленно…

Но несмотря на всё это, жизнь продолжалась. Продолжались  тренировки, прыжки, поездки, встречи. Пришла к Нате и совсем уж неожиданная удача: её пригласили на главную роль в военном фильме. По сценарию «Цена ошибки» она должна  была стать лётным наблюдателем Ушаковой.  Надежда постаралась оттянуть время съёмок, потому что в мае-июне у неё были выпускные экзамены, и практически одновременно она хотела поступить в Военно-воздушную академию имени Жуковского. Она увлеклась самолётостроением и уже связывала его со своим будущим. Она успела поступить в академию, показав четвёртый результат!

А будущего, как оказалось, у неё уже не было. Она разбилась во время показательного прыжка в Йошкар-Оле 24 июня 1936 года. 18 июня умер Алексей Максимович Горький, поэтому выступления в Йошкар-Оле отложили и состоялись они только спустя шесть дней. Прыгали они вдвоём со своей подругой Галиной Пясецкой. Ната попала в штопор, сумела-таки выйти из него и раскрыть парашют, но земля была уже так близко… Через три дня, после операций, которые делали лучшие специалисты, она умерла буквально на руках Гали Пясецкой. Той самой, с которой они сфотографировались у трапа самолёта перед последним прыжком…


…Есть только миг между прошлым и будущим,
Именно он называется – жизнь…


Десятки лет спустя написана эта песня. Она – словно о Нате написана. О маленькой костромской звезде, именем которой названа в городе улица, на которой она, фактически, и не жила совсем. «Колибри советского парашютизма»… Нет, это всё-таки не про неё. Слишком вычурно для простой, ясной, солнечной её улыбки, так похожей на гагаринскую. Она – маленькая звёздочка, вспыхнувшая на мгновение и погасшая.


… А для звезды, что сорвалась и падает,
Есть только миг, ослепительный миг…




 

В следующей истории мы с вами поговорим  об одном человеке, ставшем для многих своеобразной визитной карточкой Костромской области. Во всяком случае, при упоминании костромской земли люди, никогда в Костроме не бывавшие, обрадовано вспоминали:

–   Кострома? А-а, это там, где Прасковья Малинина!

И, несмотря на то, что нет в Костроме улицы, носящей имя Малининой (а надо бы!), о ней  всё же стоит здесь рассказать. Хотя бы потому, что она жила и работала всего в нескольких километрах от города, от   моста через реку Кострому, потому, что и сам этот мост построен не без её участия, непосредственного вмешательства, а это уже очень важное городское дело. Да и вообще – десятки лет эта женщина была и есть по сей день славой всего костромского края. Как же о ней не сказать?


ДЕВУШКА ПРАСКОВЬЯ ИЗ ПОДКОСТРОМЬЯ


Саметь – село, в общем-то, обычное  для этой зоны. Приезжаешь сегодня, выходишь из пригородного автобуса возле церкви и даже прихватывает легкое разочарование: улицы такие, как везде, люди ничем особым не приметны, ребятишки… Облезлый Дом культуры, правление колхоза рядом. Ну, ничто не говорит о том, что три-четыре десятилетия назад здешний колхоз «XII-й Октябрь» славился на всю страну, а уж его председателя – Прасковью Андреевну Малинину – знали буквально все: по делам, по выступлениям, по снимкам в газетах.

Впрочем, одна деталь панорамы всё же говорит о прошлом. Возле правления стоит памятник Малининой, установленный еще при её жизни. Ведь дважды Героям Советского Союза и Социалистического Труда такой бронзовый бюст на их родине был положен  по закону. Вот его и установили.

Сохранилась кинопленка, отснятая в день открытия  памятника. Центральная улица Самети. Идут гости. В центре – Малинина. Трибуна. Речи начальственные, речи гостевые (обязательный в те времена для таких случаев космонавт тоже есть!), ответное слово Малининой и… слезы на глазах, скатываются они на специальный для торжественных случаев костюм со множеством орденов (одних орденов Ленина – высшей награды в Советском Союзе – шесть!)… Интересно, о чём думала Малинина в эти минуты (сегодня сказали бы – «в звездный час»)? Всё равно не угадать. Может быть, вспоминала что-то? Люди, знавшие её много лет, работавшие под её началом, слезам не удивлялись. Это другие пусть воспринимают Малинину как волевого, жесткого руководителя. А на селе она даже не Прасковья, она – наша Паня, добрая, отзывчивая, жалостливая женщина.

Чем больше узнаёшь об истории костромской земли, тем скорее приходит ощущение (вначале смутное, потом оно постепенно формируется), что Кострома – это своеобразный заповедник, где люди, с детства обделенные жизненными благами, приобретают особую стойкость. Даже, я бы сказал, особое упрямство, и добиваются многого в жизни. Причём, это касается не только времен советских, открывших дорогу многим. Нет, это явление гораздо глубже того, что обозначено знаменитой строкой «Интернационала»: «Кто был ничем, тот станет всем». Это происходило задолго до появления коммунистических идеалов. Десятки костромичей пробивали себе дорогу в жизни из бедности и приходили или к славе или к богатству задолго до социалистической революции  То, что количество таких людей не зависело от социального строя, видно из простого подсчёта, который открывает глаза на такой факт:  после революции, открывшей равные возможности для всех, число победителей жизни не увеличилось на порядок, как того можно было бы ожидать, а осталось в тех же пределах, хотя и очень высоких. Видимо, какие-то особенности характера костромичей помогают им добиваться поставленной цели, а если таковой конкретной цели нет, то огромное трудолюбие и талант всё  равно приводят человека на вершину славы.

Или к победе вообще. Вспоминаются разговоры с известным костромским генералом Евгением Яковлевичем Лебедевым. На протяжении многих лет при наших с ним встречах он упорно возвращался к одной теме, к одной мысли о какой-то ещё не понятой учеными, исследователями особой ауре Костромской области   (Лебедев сжимал губы и твердо чеканил: «Недаром говорят   –   богохранимая  Кострома»). Участвуя  в составлении «Книги памяти» и возглавляя эту работу, Евгений Яковлевич не только посчитал точное количество Героев Советского Союза, полных кавалеров ордена Славы, маршалов, адмиралов и генералов – выходцев с костромской земли, но и обнаружил, что в перерасчёте, как говорят статистики, «на душу населения» по этим цифрам костромичи, оказывается, опережают все регионы Советского Союза за все годы Великой Отечественной войны. Мне, конечно, трудно судить об особой «богохранимости», но  то, что во всех этих фактах и цифрах (я имею в виду не только военное время) проявляется костромской характер, –  это для меня да и для всякого непредубежденного человека очевидно.

И вот одним из самых ярких носителей этого особого – волевого, настырного, упрямого, настойчивого, выносливого, пробивного, упорного, устойчивого – как хотите называйте, суть от этого не меняется – характера была именно Прасковья Андреевна Малинина.

Сказать, что начинала она с нуля – ничего не сказать. Начинают с нуля всё-таки многие, не у всех же есть стартовые площадки в виде родительских капиталов, имени, связей и так далее. Девочка Прасковья из Подкостромья начинала, выражаясь языком математики, с отрицательных чисел. Родительское имя – Гавричевы – было на селе синонимом нищеты, безысходной бедности, соответственно и капиталов никаких в наследство не могло быть. Вот связи были. В Самети все знали, что Гавричевы – хорошие батраки. Поэтому когда родилась после японской войны в семье Гавричевых вторая дочь, жизненный путь её был уже запрограммирован – батрачить, как мать, как старшая сестра Дуня. Отец, Андрей Севастьянович, был для дочерей фигурой хоть и любимой и почитаемой, но в большой степени условной, потому что он, будучи мастером на все руки, подолгу уезжал, нанимаясь в штукатурные, малярные, каменные работы. Он надрывался, а в доме достатка не прибывало. Уже в десять лет Паня начала работать: была малолетней нянькой в более богатых домах (тогда это было принято). За этим занятием и подружку приобрела – Мотю Кострову, такую же няньку годовалых детей, как и она. А еще Паня зарабатывала тем, что плела из лозы корзины и модные тогда плетёные сундуки…

Так и текла жизнь, в которой, казалось, ничего изменить нельзя. Были, конечно, и радости. Но они оборачивались порой такой невыносимой болью и горечью, что помнила об этом Паня всю дальнейшую жизнь. Именно так закончилась первая любовь  – безнадёжная, обречённая, потому что Митя Прохоров тоже был безлошадным бедняком и тоже был вынужден уехать в Питер на заработки. Да и родители, если б Митя всё же просватал, не отдали бы её: чего нищету-то плодить! Так и канул Митя в водоворот гигантских событий – революций и войн…

И снова – работа, работа. В селе мировые события не очень уж отражались. Были, конечно, эпизоды с дезертирами, с налетом красногвардейцев, но  в общем-то это были заурядные будни. И даже замужество и рождение дочери не встряхнули её мир, не заставили жить по-другому до тех пор, пока не возникло, пока не пришло в Саметь неведомое прежде слово «колхоз». Паня вместе с мужем Сергеем Корневым первыми вступили в коллективное хозяйство. Это был тот самый единственный шанс, который мог изменить  жизнь бедноты. Паня верила в это всей душой и веру эту пронесла через всю свою жизнь, стараясь вселить её и в других.

С момента вступления в колхоз дорога, пройденная Прасковьей Малининой  (Малинина – по второму мужу. С первым разошлась по вечной русской причине – пьянство. А она и так-то не любила выпивох, а после этого всю жизнь боролась… не с ними, нет, а за них – и на лечение отправляла, и воспитательные меры… Уж если не помогало – расставалась с такими работниками без жалости)  становится абсолютно прямой. Если вы когда-нибудь видели   (сейчас его можно увидеть лишь случайно) довоенный фильм «Член правительства» с удивительной актрисой Верой Марецкой в главной роли, то вас не может не поразить множество совпадений фильма с судьбой реальной женщины Прасковьи Малининой. Хотя фильм был вовсе не о ней, но подобных судеб было так много! Формально «этапов» её пути за всю жизнь было четыре: доярка, бригадир, заведующая фермой, председатель колхоза. Но сколько всего умещалось в эти отрезки! Труд доярки всегда нелегок, но в те довоенные, неэлектрифицированные, немеханизированные времена, без помощи квалифицированных  специалистов, –  это была адова работа. По собственному воспоминанию Малининой, чтобы напоить стадо, нужно было перетаскать тысячу ведер воды в день. А дойка вручную, от которой сводит судорога пальцы и немеют руки? И таких доек – четыре ежедневно, без выходных, без отпусков… Паня не сдавалась. Она стала лучшей дояркой, в полную силу используя свои природные любознательность и наблюдательность, внимание к чужому опыту.

К тридцати годам босоногая полуграмотная нянька у чужих людей превратилась в знающего специалиста. Золушка? Да нет. Собственная работа над собой совершила это чудо. Став бригадиром, она уже чётко была сориентирована на передовые методы выращивания скота и следила за всеми новшествами. Именно поэтому в поле её зрения оказался старший зоотехник племсовхоза «Караваево» Станислав Иванович Штейман, – тоже, кстати, бывший батрак, –    разработавший метод выращивания телят «холодным» способом. Малинина применила метод у себя, – успех! А успешных людей тогда замечали сразу. И сделали «подарок» – назначили заведующей фермой. Слово подарок не случайно оказалось в кавычках, потому что на ферме было 10 коров и несколько быков, а гибель молодняка доходила до сорока процентов! И опять она к своим учителям: к Штейману, к  дирек- тору племсовхоза «Караваево» Вагинаку Арутюновичу Шаумяну, к директору Госплемрассадника Горохову… А тут ещё удар судьбы – умер Никандр Николаевич Малинин, второй муж. Осталась она одна с двумя детьми на руках. Всё преодолела. В 1939 и 1940 годах ферма удостоилась чести быть представленной на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Малинина награждена дипломом первой степени и медалью выставки. Вам это ничего не напоминает? Да, конечно, предвоенный фильм «Свинарка и пастух» снимался   тогда же. Помните – аллеи с портретами героев труда, фонтаны, цветники… Все это – не декорации, фильм, действительно, снимался на реальной выставке. Готовясь делать телефильм о Прасковье Малининой, я вновь просматривал эти кадры. Камера панорамирует по аллее героев труда и вдруг под одним из портретов я вижу надпись: Баркова  Ульяна Спиридоновна! Да ведь это же портрет той самой Ульяны из совхоза «Караваево», бригадира, у которой Малинина перенимала опыт и которая впоследствии стала дважды Героем Социалистического Труда! А нам тут начали говорить, что те фильмы приукрашивали жизнь, создавали сказку. Нет, милейшие, не сказка это, а правда, как бы вам ни хотелось это не признавать. В тридцатые годы экономика страны развивалась такими темпами, какие завидны и сегодня.

Но этот взлет был подрублен войной.

В те тяжелейшие годы Малинина умудрялась решать и практические, сегодняшние задачи, и в то же время работала, заглядывая далеко вперед. Полным успехом закончился вынужденный эксперимент по кормлению коров картофелем. Это было невиданное дело. Специалисты считали, что сырой картофель содержит много вредных веществ, но выхода не было: коров нужно кормить, а кормить было нечем. Попробовали. Вначале понемногу, затем постепенно увеличивали дозу. Удои пошли вверх, качество молока не ухудшилось. Давали сырой картофель по десять килограммов четыре раза в день. И вышли из труднейшей ситуации! А представьте на секунду, что было бы, если б хоть одна корова пала или в молоке обнаружили бы вредные вещества. В военное время это означало бы одно: вредительство, саботаж, фактическая помощь врагу. Что последовало бы за такими выводами, долго гадать не надо…

Но  Прасковья Андреевна рискнула, опираясь на науку, и победила. Как побеждала потом множество раз.

Тогда же, во время войны, шла в совхозе «Караваево» работа по созданию новой породы крупного рогатого скота – более продуктивной, лучше приспособленной к условиям средней и северной полос России. Прасковью Малинину подключили к этой работе как смелого и опытного практика, который готов экспериментировать и не жалеет своих усилий для достижения результата. И советы Малининой ученым оказались настолько ценными и полезными, что её имя (а в работе принимали участие и многие другие практики, в том числе и из самого «Караваево») было включено в список авторов новой породы. Произошло это незадолго до Победы – в 1944 году, почти одновременно с созданием Костромской области. Может быть, и поэтому новую породу назвали «костромская». Авторитетная комиссия в составе заместителя наркома земледелия  И. А. Бенедиктова, академика Е.Ф.Лискуна и других специалистов определили, что создана совершенно новая порода, что и было закреплено приказом №1121 по Наркомату земледелия Союза ССР от 27 ноября 1944 года. В этом приказе поименно названы авторами Штейман, Шаумян, Горский, Митропольская и Малинина. Началось победное шествие породы не только по костромской земле, но и по всему региону.

Здесь надо сделать небольшое отступление от темы нашего с вами разговора. Десятки лет костромская порода была основной
во многих хозяйствах зоны. С  момента насильственного развала Советского Союза,  а вместе с ним и прежнего сельского хозяйства, пришли годы, когда главной задачей для многих стало выживание, не до побед было, не до жиру, быть бы живу. И вот тут появилось немало руководителей, которые многие беды молочного производства пытались взвалить на костромскую породу: она, мол, непродуктивна, посмотрите на скот за рубежом – реки молока, по 10 тысяч килограммов каждая даёт, не проще ли закупить сколько-нибудь голов на племя, чем мучиться с породой, для которой 6 тысяч килограммов – большой успех…

Я не специалист, и мнение мое вряд ли весомо, но жизненный опыт, профессиональные наблюдательность и умение сопоставлять факты приводят меня к выводу о том,  что очень скоро закупленные высокопродуктивные коровы начнут давать молока всё меньше и меньше, а потом и вовсе пойдут под нож (что, собственно говоря, уже произошло во многих местах). Дело ведь не только в породе. Расчет на зарубежный успех сродни сказочной мечте о скатерти-самобранке: не прикладывая рук, не затрачивая никаких усилий иметь любой еды вдосталь. Это можно только  в сказке, в жизни так не бывает. Продуктивность коровы – это не только порода, но и уход, ежедневный труд, чистота (один из самых главных компонентов, полностью несравнимый у нас с зарубежными фермами), кормление. И все это – из поколения в поколение. Думаю, что при соблюдении таких требований практически любая порода станет высокопродуктивной, а если она ещё  и приспособлена к местным климатическим условиям, как костромская порода, то  она даст наилучший результат  при прочих равных условиях. Знаменитую костромскую дискредитировали за последние годы не её свойства, а лень, пьянство, голод, грязь. Зайдите на многие фермы – увидите всё это в полном наборе. А если нет всего этого, то и результат хорош. При Малининой в колхозе   «XII-ый Октябрь» каждая корова давала в среднем пять тысяч килограммов молока, а такие, как любимица Галины Егоровой Повариха – и по 8 тысяч. И все это – уход, еда, чистота. И всё это давалось большим трудом. Так что мечты руководителей развалившихся костромских хозяйств о зарубежных спасительницах –  это та же старая сказка «По щучьему велению».

Все участники долгого, трудного процесса создания новой породы крупного рогатого скота удостоились Сталинской премии  (потом её переназвали  задним  числом  и  стала она   Государственной, так что многие люди, оказывается, получали никогда не существовавшую премию). О Малининой стали писать и говорить, её имя всё чаще звучало в ряду тех, кого называли лидерами в труде. В 1947 году её избрали депутатом Верховного Совета РСФСР. Она была членом правительства России шесть созывов подряд, три десятка лет, совмещая эти обязанности с работой завфермой, а потом и председателя колхоза. Когда смотришь список её наград и званий, то создается впечатление, что на Малинину просыпался золотой дождь, что всё это свалилось с небес не по заслугам. Эта подленькая мысль была недавно, несколько лет назад, заложена в фильм о Малининой, показанный одним из каналов столичного телевидения. Это было продолжение серии фильмов разных авторов, «развенчивавших» советских героев. О героях труда там говорилось снисходительно и даже пренебрежительно: мол, знаем, как давались награды, нужен был «маяк», образец для подражания, вот и прославляли ни за что.

Талантливейшие люди, отдавшие всю жизнь и все силы народу, представали в такого рода писаниях и фильмах эдакими волдырями на теле народа – ткни его, он и исчезнет…

Волдырями на теле народа были, пожалуй, многие партийные и государственные чиновники, получившие награды, заработанные другими. Когда началась кампания оплёвывания всего советского, о них почему-то говорили меньше всего, а вот настоящих тружеников, особенно уже умерших, не способных сказать слово в свою защиту, охаивали смачно, со вкусом, с видимым наслаждением.
 
Вот так и Пане досталось. Бесконечно доброй деревенской женщине, всю жизнь посвятившей родной земле, Самети, а вместе с тем – Родине, как выспренно это для кого-то ни звучит. Я разговаривал со многими жителями Самети, работавшими с Прасковьей Андреевной, знавшими её и в быту, и в труде. Но стоило только коснуться вышеупомянутого фильма, возмущению односельчан не было предела:

–  Да она же ни разу в жизни в отпуске не была! Один-единственный раз уговорили поехать её в дом отдыха. Ну, нехотя, но поехала. Через несколько дней вернулась: с желудком, мол, что-то… Да знаем мы этот желудок! Не могла она без работы, вот и все!

–  Она всю жизнь всем помогала, чем могла. Вначале своей работой, а когда она уже известной стала, то и своим влиянием, авторитетом. Она же в любой кабинет без стука могла зайти, и никто, никогда ей ни в чём не отказывал, потому что и просила-то она не за себя и не для себя, и просила только то, что реально можно было сделать без ущерба для других. У кого если были проблемы, она  в тех кабинетах говорила: это моя лучшая доярка. Или – моя племянница. У нас вся Саметь ее «племянниками» была. Или вот мост через Костромку взять. Это ведь она первый толчок дала строительству. Схитрила, конечно. Где-то у начальства сказала: к нам в Саметь едут перенимать опыт со всех концов страны, зарубежные делегации бывают, а мы их на лодках переправляем и по дамбе сколько километров! А они ведь спрашивают: что же, ваша область или государство мост построить не могут? Стыдно отвечать…Теперь вот и мост, и дорога хорошая, прямая. Пани только нет…

– Дутая слава? Да кто это мог такое придумать, такую ложь? Да она покоя не знала, хозяйство-то большое, помотайся-ка туда-сюда, везде успей! Я молодая была, на ферме работала, так Прасковья Андреевна к первой утренней дойке –  тут как тут. Всё проверит, кого похвалит, кого наругает. Ко мне, помню, после дойки подошла: ну-ка, как у тебя, дай проверю. Села сама, стала доить корову, которую я уже закончила доить. И надоила еще молока ну со стакан, наверно. И мне говорит: сколько у тебя коров? Посчитай-ка, сколько молока недодоила? Смотри, другой раз не обижайся!

–   Работала она, работала всю жизнь… И всему миру дока-зала, что честным трудом жить нельзя! Только воровством можно разбогатеть. Недаром говорят: от трудов праведных не наживешь палат каменных. Вроде бы так посмотришь – дважды Герой, ордена, депутат, слава… А вот видите – у меня за спиной её дом стоит. У многих в Самети гораздо лучше дома. Что, не могла бы она, как некоторые председатели, хотя бы дом себе приличный поставить? Не говорю уж – хоромы. В том-то и дело, что не мог-ла! Это был честнейший, кристальный человек!
 
– У нас в Самети  церковь не закрывали. До войны не знаю уж – как, а после войны Прасковья Андреевна не дала. Она-то и сама, конечно, крещёная была, она же до революции родилась, её не могли не окрестить. Но вот представьте, как она не думала о себе, отстаивая церковь. Ведь она партийная была, больше того – сколько  раз  избиралась  делегатом партсъездов.  И  вдруг  за церковь хлопочет. Не знаю уж, какими словами убеждала начальство, но – убедила! Теперь вот в ограде церкви похоронена…


…История с гаденьким фильмом закончилась, вроде бы, благополучно. Люди написали письма на телевидение, протестуя против показа, против искажения образа знаменитой односельчанки. Больше этот фильм не показывали. Но главная подлость ситуации в том, что протестовали десятки, ну,   сотни людей, лично знавших Малинину. А фильм видели миллионы. И у многих зрителей, особенно молодых, осталась в голове мысль: вот оно, оказывается, как! Мы думали одно, а на самом-то деле всё не так! Враньё одно. Москва-то зря показывать не будет…

Вот так ни за что, ни про что измазали дегтем…

Почему-то у многих сложилось мнение, что Малинина, что её колхоз – это молоко, это животноводство. Это, наверно, из-за костромской породы скота такое ощущение. А на деле-то колхоз многоотраслевой, здесь и овощи выращивают, и хлеб. И Малининой пришлось «влезать» в растениеводство, постигать все премудрости, помножать на собственный жизненный опыт. Как однажды она сама себе сказала, она должна была знать всё не  «не хуже», а лучше других. С животноводством у неё с тех времён, когда она была дояркой, казалось, вопросов не было. Но чем больше она узнавала, тем больше ценила специалистов. Много-много лет с ней рука об руку трудилась настоящая её сподвижница Александра Максимовна Лищенко, главный зоотехник колхоза. Вместе с ней Малинина создала лучшую в области ферму. Это была совместная работа и с Всесоюзным НИИ электрификации сельского хозяйства. В ней, в этой работе, ещё раз проявилось умение Малининой ухватиться за все новое, перспективное. Причём, она ни разу не ошиблась, ни разу не попыталась внедрить сомнительные проекты и начинания. Её здоровый крестьянский ум умел отсечь то, что сейчас называют «фуфло», а тогда называли «липой».

Это – что касается животноводства. Но первое звание Героя Социалистического Труда Малинина получила не только за рекордные показатели по молоку. Такие же рекордные были  и по зерну, и по овощам. И так же было и все последующие годы – все отрасли шли вровень.

  Все, с кем бы мне ни приходилось разговаривать о Малининой, отмечали ещё одну особенность её мышления: она всегда за любыми мелочами видела большую проблему и решала вопрос на долгие годы. Вот, чтобы было понятно, о чем я говорю, такой пример. Парень, вернувшийся из армии, попросил Малинину отпустить его в город. Зачем? Да вот, говорит, я гол, как сокол, никакого имущества, а жизнь устраивать надо, надо жениться, обзаводиться детьми…

Малинина покачала головой:

– Да кто ж тебе в городе квартиру даст? Это на селе тебе цены нет, а там будешь болтаться, как… не скажу, чтоб не обидеть. Ступай и приходи завтра. Я подумаю.

Она подумала. Хорошо, по-государственному подумала. С тех пор в Самети с почётом, торжественно не только провожали парней в армию, но и встречали, как долгожданных, им выдавались деньги на обзаведение, а если сразу намечалась свадьба, то и на нее. На канцелярском языке это звучит как      «закрепление молодежи на селе». А по-человечески – забота о ребятах, которые  после армии могут и затеряться в жизни.

Прасковья Андреевна дошла своим умом до такой системы закрепления кадров, что многим не грех бы поучиться и сегодня. Она смотрела далеко вперёд, и система начиналась с детского сада, где с ребятишками шла работа по воспитанию любви к родным местам. Директор школы Федор Федорович  Данилкин стал, как Александра Лищенко, одним из самых верных помощников Малининой. Школа одной из первых поддержала инициативу чухломской и кологривской молодежи «С аттестатом зрелости, с комсомольской путевкой – на вторую целину!». А ребята, ещё не закончившие школу, с удовольствием работали и на молочнотоварной, и на звероферме. Кстати, звероферма – тоже идея Малининой. Много лет после смерти Малининой выращивали здесь чёрно-серебристых лисиц, а «вела» это дело тоже член малининской команды Елена Михайловна Сорокина.

И пионерские отряды «Орленок» и «Чайка», и помощь колхоза учителям, и участие в областных слетах молодёжи, работающей на селе под девизом «Деревню сделать молодой!», и участие в 1978 году во Всесоюзном слете ученических производственных бригад, проведенном в Костромском районе – всё работало на закрепление молодёжи, на поднятие авторитета сельского труда. Сейчас бы хоть толику применить того, что в  массовом порядке делалось раньше, в так называемые «застойные» времена. Глядишь, – и  пустующих деревень стало бы меньше, молодёжь не бежала бы из сёл в города…

И повсюду Прасковья Андреевна успевает побывать, обязательно беседует с молодёжью, напутствует ребят. Сохранились кадры хроники, запечатлевшие тот самый Всесоюзный  слет 1978 года. Выступает Малинина. Как проникновенно говорит она о родной земле, которой все от мала до велика должны служить! Эх, вспомнил бы эти слова хоть кто-нибудь из тех, кто, ограбив народ и свою страну, только и смотрит теперь на дальние страны…

Ещё одна особенность  малининского «почерка». Кадры закреплялись в очень большой степени ещё и тем, что Прасковья Андреевна никогда не пропускала мимо внимания любой успех любого человека. Она всегда находила способы поощрить отличившихся людей – экскурсией ли, ценным подарком ли, просто деньгами, грамотой. Говорят: «не дорог подарок, дорога любовь». Эту любовь ощущали те, кто хорошо работал в  Самети. А так работали почти все. Кстати, это касалось и правительственных наград. Малинина постоянно представляла  к наградам лучших работников. В 1949 году Екатерина Кузнецова стала Героем Социалистического Труда, в 1950-ом – Софья Полякова, в 1951 году – Александра Лищенко… Всего в Самети удостоились этого высокого звания 16 человек! Целое созвездие Героев! Только очень прошу тех, кто всё-таки не верит тому, что реально было на костромской земле, кто считает, что всё это – дутая слава, что людям создавались какие-то особые условия, очень прошу – не ездите в Саметь и не пытайтесь всю эту чушь произносить вслух. Боюсь, что это будет очень опасно для вашей жизни.

Прасковья Андреевна стала живой легендой. Она ещё работала. А уже в районах области были созданы молодёжные музеи и клубы Малининой. Один такой музей был создан в школе № 21 города Шарьи под руководством заслуженного учителя РФ Марии Александровны Казаковой. Как-то она прислала мне вырезки из газеты «Ветлужский край». Одна статья рассказывает об истории создания музея, о выросших ребятах, собиравших для музея материалы (сейчас они – врачи, учителя, инженеры,  предприниматели). А вот вторая вырезка – это отчет  о приезде Прасковьи Андреевны в Шарью, в школьный музей ее имени. До  этой  встречи  в  феврале  1983  года ребята дважды ездили на другой конец области, в Саметь,  встречались со знаменитой «командой» Малининой, видели всё своими глазами, потом переписывались с Прасковьей Андреевной. Не раз приглашали её в гости, да всё как-то не получалось – слишком много работы и в колхозе, и по депутатским делам, а ещё избрали её председателем областного комитета защиты мира, и она относилась к этому делу так же, как к любому – очень серьезно. А тут вдруг образовалась в этой веренице дел и забот большая и тяжелая пауза – инфаркт. Малинина «отлежалась». И уже 5-го февраля позвонила в Шарью – завтра буду у вас. «Эту встречу, –  писала Мария Александровна, – ребята запомнили на всю жизнь». И дело не в торжественном ритуале с первым секретарем горкома, с хлебом-солью, не в словах благодарности, сказанных самой Малининой, за  создание музея. Запомнилась всем та особая простота, та открытость, та доброта, которые буквально излучала Прасковья Андреевна. После той встречи прошло много лет, а школьники в сочинении на тему «Человек, на которого я хочу быть похожим» писали о Малининой…

Строки из газетного отчета 1983 года, конечно, не передают полностью интонации, обаяние Прасковьи Андреевны – газетная строка тут бессильна. Но попробуйте представить десятки горящих глаз ребят, встретившихся с человеком-легендой, человеком великой эпохи в истории нашей страны, человеком, составлявшим славу этой страны. Представьте пожилую, ещё полностью не пришедшую в себя после болезни женщину с множеством заслуженных ею наград на платье с вологодским кружевным воротничком. А теперь попробуйте правильно услышать её слова:

- Я  родилась в 1904 году, так что трудовой стаж у меня очень большой. И думаете, мне надоело работать? Нет! Оглядываюсь назад – как будто  и  не живала вовсе. И если бы дали мне еще сто лет, я с удовольствием проработала бы и их.

Жили мы трудно, бедно, в школу ходили в холщёвых платьях. Работать я начала с малых лет в няньках. А у вас прекрасные условия, прекрасная школа. И хоть она и железнодорожная, хотелось бы мне, чтобы и у вас появилось желание остаться в сельском хозяйстве.

Я вот всю жизнь с землей. Приглашали меня в своё время и в министерство работать инструктором. А у меня ведь образование – три класса. Какой из меня инструктор? А вот практически я всё могу.

  Сельское хозяйство вести – надо уметь и понимать многое, а главное – как матушку-землю накормить, обработать. Если ничего этого не сделать, откуда же всё родится?

В колхозе у нас много молодежи и в животноводстве, и среди механизаторов. И такая задорная, энергичная, прекрасная молодёжь! И ученики с малых лет работают в хозяйстве. Вот, к примеру, матерям на ферме помогают коров доить, и надои у них не ниже, а выше, чем у взрослых…

Желаю вам ясного неба, вкусного хлеба, чистой воды и никакой беды…


…А беда была уже у неё на пороге. Это была вообще последняя её поездка, хоть и сказала Малинина в Шарье при прощании, что обязательно приедет ещё. Похоронили Прасковью Андреевну, вы уже знаете об этом, в ограде церкви, на самом видном месте, слева от  входа в ограду. Невысокий памятник. Несколько раз приезжал – всегда лежали свежие цветы. А еще яблоки. Кто-то помнит, что она их любила… Бронзовый объёмный портрет на памятнике не потемнел, как тот, парадный, на открытии которого Малинина присутствовала. Местами бронза сверкает, будто патину стирают ласковые прикосновения множества рук. Наверно, так оно и есть. Мне вот тоже хотелось прикоснуться. Не посмел. Всё-таки она меня никогда не знала. Мне этот скульптурный портрет нравится больше. Не потому, что я знаком со скульптором Зайцевым, а потому, что он лучше почувствовал, что в этом скорбном месте лежит не символ советской эпохи, не дважды Герой труда, а жительница Самети Паня Гавричева. Я смотрю на тёплую бронзу и снова и снова слышу героиню того давнего, уже упоминавшегося мною, фильма «Член правительства», когда она, выйдя на трибуну Верховного Совета, звонким от волнения голосом говорила: «Вот стою я сейчас перед вами, простая русская баба»…


…Мне не пришлось  слышать, как Прасковья Андреевна пела. А песельницей она была, говорят, редкостной. Евгений Яковлевич Русанов, костромской композитор и создатель многих музыкальных коллективов, рассказывал мне, как он работал с самодеятельным колхозным хором в Самети. Малинина была его участником, участником дисциплинированным, была всегда наравне со всеми, а голос… Голос у нее был красивый и сильный, но она никогда не выбивалась из хора, хотя могла и солировать. Одной из своих жизненных побед она считала победу вместе с хором на Всероссийском смотре сельской художественной самодеятельности. Лауреатством на этом смотре она гордилась не меньше, чем любой из своих наград. И часто напевала песню, которую пела с хором:

Навсегда сохранит моя память
Костромские родные места
И село необычное Саметь –
В нем особая есть красота…

А больше всего любила она русские романсы. Особенно про тёмно-вишневую шаль. Однажды во время какого-то приёма или вечера её попросили спеть. Вначале Малинина замешкалась с ответом, потому что не было аккомпаниатора. А потом махнула рукой:  а, ладно, так спою! И вышла вперёд, петь без сопровождения. Кто хоть немного в жизни сталкивался с вокалом, тот знает, что это, пожалуй, самый трудный вид пения. Он требует от певца столько такта, столько чувства, он требует совершенного владения голосом.

Прасковья Андреевна запела свою любимую «шаль». При первых звуках её голоса зал затих, замер – так трепетно, как свою судьбу, рассказывала она слушателям нехитрый сюжет, за которым скрывалась буря чувств.

Когда прозвучала последняя нота, наступила пауза. Все молчали, потрясённые. Через пару секунд зал взорвался аплодисментами. Кстати, присутствовали там многие деятели искусства,  люди,  искушённые в   музыке, исполнительском  мастерстве. А еще через некоторое время внимания собравшихся попросили люди, известные всей стране, артисты Михаил Царев, Михаил Жаров и Нонна Мордюкова. От своего имени и от всех присутствовавших они поблагодарили Малинину и преподнесли ей подарок – тёмно-вишневую шаль, которую где-то успели достать…

…Вот такая история про босоногую крестьянскую девочку Паню, всю свою жизнь посвятившую земле и ушедшую в эту землю. Если вы почувствовали (именно – почувствовали!) то, что  я рассказал, то вас не удивит моя просьба: вот по этому самому мосту, возле которого мы с вами стоим, хотя бы раз переедьте  на  ту  сторону,  доберитесь  до Самети, ведь она так недалеко, дойдите до церкви и поклонитесь волевой, доброй и жалостливой, настойчивой и заботливой женщине – Пане Гавричевой, Прасковье Андреевне Малининой. Нашей славе поклонитесь.

И если сможете, положите там цветок. И яблоко…



ТАКИЕ БЫЛИ ГЕРОИ


«Увековечить память»… В слове «увековечить» отчётливо слышится слово «век». То есть, память на века. Так было задумано. Так людям хотелось верить. Так представлялось несколько десятков лет назад: любой город будет помнить своих героев веками… И вот теперь честно ответьте сами себе: помнит? Подойдите на улице, носящей имя  героя, к десятку молодых людей и спросите – чьё имя носит улица? Девять из десяти вам не ответят… В лучшем случае скажут, что это какой-то герой был. А вот как он воевал, какой подвиг совершил, –  не ждите ответа.
Ещё совсем недавно при въезде в город стоял на пьедестале танк, как напоминание о подвигах костромичей-танкистов. Кому-то этот танк помешал. Бензозаправке? Она важнее? А танк – где-то в стороне от видных мест. Хорошо ещё, что не вывезли его в металлолом…

О Великой Отечественной уже написаны сотни книг, воздвигнуто множество мемориалов. Я встречался с сотнями костромичей, которые прошли всю войну, выжили, несмотря ни на что, я записывал их рассказы, которые позже сложились в две книги. Но здесь  я расскажу  всего три истории о танках и о   Героях-костромичах, с которыми я не встречался. Они погибли, защищая меня и всю страну.

ТАКИЕ БЫЛИ ГЕРОИ

О жизни  Героя Советского Союза  Дмитрия Григорьевича Павлова тоже написано много. Это именно он, выходец из Кологрива, командовал всеми советскими танками  (а их было более трёхсот!)  во время гражданской войны в Испании, это его называли республиканцы «генерал Пипа» или «де Пабло», это он одним из первых вступил в реальную схватку с фашизмом и одерживал победы. Он был безвинно расстрелян в первые дни Отечественной войны в качестве показательного и устрашающего примера для других…

Менее известна другая сторона жизни трагически погибшего генерала. В Испании Павлов одновременно выполнял важнейшую миссию разведывательного характера, которая сама по себе могла бы стать сценарием приключенческого фильма. На секрет, что в Испании гитлеровская Германия испытывала свои новейшие военные разработки. Так вот Павлову удалось захватить и переправить в СССР образцы немецкой военной техники, потому что было ясно, с кем придётся воевать, нужно было знать оружие противника, нужно было знать его возможности, чтобы превзойти их.

Если назвать сейчас танк А-20, то многие удивлённо пожмут плечами: не знаем такого танка. А специалисты скажут, что А-20 – прообраз впоследствии знаменитой «тридцатьчетвёрки», признанной лучшим танком второй мировой войны. И родился танк Т-34, выигрывая соревнование с немецким образцом, добытым Павловым. Так что  звание Героя Советского Союза, полученное Павловым после возвращения из Испании, было наградой и за командование войсками, и за добытые разведданные. Кстати, в советско-финской войне именно он выступил инициатором и практическим испытателем ещё одного танка – КВ  с усиленной бронезащитой. 


Улица Беленогова в Заволжье – одна из основных. Когда называли здесь улицы именами Героев, то все в Заволжье прекрасно знали, что эти имена – свои, родные, заволжские.  Юрий Беленогов работал здесь, на заводе  «Рабочий металлист». С самого начала войны он учился в автотехшколе, а через год присвоили ему офицерское звание – и на фронт, командиром танка, в самое пекло лета 1943 года… Через некоторое время его знали как командира одного из самых дерзких, неожиданных и беспощадных экипажей в 119 танковом полку. Вот простое перечисление того, что совершил экипаж за один месяц войны, до дня своей гибели.

8 августа. В бою за деревню Веселуха на счету экипажа Беленогова три дзота, две миномётные батареи, четыре пулемёта, противотанковая пушка. 16 августа. Экипаж Беленогова в кипении боя, в сумасшедшей схватке сумел не только исправить свою собственную поломку, но и зацепить тросом и вытащить в тыл подбитый танк своих товарищей. 30 августа. Первыми ворвались в Ельню, уничтожив в бою огневые точки, автомашины, живую силу противника. 2 сентября. Танк снова на острие атаки. Он ворвался в расположение фашистов и начал свою смертоносную работу. Но замаскированное  противотанковое орудие ударило в борт, и танк загорелся. Шансов на жизнь у танкистов не было. Остаться в танке нельзя, а снаружи – немцы. Танкисты решили дать последний бой. И вышли.

Их окружили. Фашисты хотели взять их живыми, но танкисты вступили в жесточайшую рукопашную. Позже на этом месте насчитали около трёх десятков трупов немецких солдат и офицеров. Один за другим погибали члены экипажа. Остался один. Один Беленогов, расстрелявший все патроны и стоявший с растерянным видом. Посмеиваясь над неумелым лейтенантом, не сохранившим для себя последнюю пулю, десяток гитлеровцев сжимал кольцо…

Юрка Беленогов не был актёром, не участвовал в театральной самодеятельности. Но он блестяще сыграл первую и последнюю роль в своей жизни. Немцы поверили в его безоружность и спокойно подошли. И тогда Беленогов использовал не последнюю пулю для себя, а последнюю гранату для врага. И для себя тоже…


Недалеко от площади Мира идёт улица, которая носила когда-то название Банковской. Сейчас старое название осталось только в памяти старожилов. А все остальные знают улицу Князева.

Вадим Князев жил неподалёку отсюда, на улице Шагова, а учился в двадцать девятой средней школе, так что по улице, которая будет носить его имя, ходил он часто. Когда началась война, он оставил десятый класс и давнее своё увлечение сумел обернуть на пользу обороне. Вадим с детства увлекался морским делом, поэтому лето 1941 года он отработал на судоверфи, а  потом стал инструктором, чуть попозже – начальником военно-морского клуба, где проводилось тогда начальное военное обучение. А самому ему тогда не было и 18 лет. После призыва отправили Князева в танковое училище, и уже летом 1943 года он оказался на фронте. Вернее, – на фронтах, потому что часть постоянно перебрасывали туда, где предвиделись сложности, где надо было усилить удар. Князев был похож своей военной биографией на тысячи других танкистов: ходил в прорывы, уничтожал технику врага, его самого дважды подбивали, и горел он в танке, был ранен. Но всегда экипаж Князева отличался в боях, образцово выполнял приказы командиров. Так было и тогда, когда ему было поручено ответственное задание. Было это осенью 1944 года.

Чтобы отрезать фашистам пути отступления из Прибалтики, командование заранее наметило насколько узловых точек, которыми должны были обязательно воспользоваться немцы. Это были перекрёстки дорог, мосты, удобные скрытые дороги и так далее. На все эти точки направлялись небольшие  танковые группы с поддержкой десантников. В общем-то, если отвлечься от военной терминологии, все эти группы были заложниками удачи. Могло быть так, что этим путём противник отступать не будет, и эта засада в тылу окажется напрасной. Но если направление отступления совпадёт, то эти группы должны были стоять насмерть.

В таком задании под командой лейтенанта Князева оказались два танка и девять десантников. Нужно было прорваться через линию фронта, зайти в тыл противника и взять под контроль мост на одном из вероятных направлений отступления немцев. Мост, конечно же, охранялся, более того – он, как все мосты, был наверняка заминирован – на всякий случай. Всё это Князев знал. Именно поэтому он сделал ставку на суворовский принцип – «быстрота и натиск», который, кстати, когда-то переняли и немцы, только звучало это у них по-другому: «дранг унд штурм». Исповедники дранг унд штурма столкнулись с наследниками Суворова и не успели не только оказать сопротивление, но даже не поняли, что через мост несутся  советские танки. Через минуты охрана моста была сметена, не успев взорвать заложенный-таки фугас.

Но этот успешный налёт не был самой главной целью. Надо было мост удержать любой ценой до подхода наших войск, а идти им нужно было с боем далеко, и неизвестно – сколько часов нужно будет отбивать попытки фашистов прорваться через мост, чтобы перебросить резервы на помощь своим войскам.

Таких часов оказалось двенадцать. За эти долгие часы здесь было всё – и танки противника штурмовали, и пехота пыталась этот мост захватить или, по крайней мере, уничтожить, и артиллерия била непрерывно. Танкисты с десантниками стояли, не дрогнули.

Когда, наконец, подошли наши, их встретили смертельно уставшие, израненные люди, гордые своей победой. Сам Вадим Князев был ранен дважды – в голову и грудь. Вокруг места боя валялись трупы гитлеровцев – около полусотни, стояла подбитая самоходка «Фердинанд», догорали бронетранспортёры. Танковые снаряды достали ещё четыре пушки, миномёты… Но самое главное – ни один фашист не прошёл через мост на помощь своим, попавшим в «мешок», ни одному этим путём не удалось уйти от возмездия.

Вадим Васильевич Князев так и не узнал о том, что он стал Героем Советского Союза. Указ об этом был 24 марта 1945 года, а Князев погиб двумя месяцами раньше, на подступах к Кенигсбергу…


… Герои далёкой Отечественной выше и нередкого нашего невнимания, и унизительного зачастую  существования на старости лет. Одного они нам не прощают: оправдания захватчиков и предателей, а ещё – беспамятства.

А от беспамятства избавиться не так уж сложно, как кажется. Просто представьте, что это вы стоите один с последней спрятанной гранатой против своры врагов, как  Беленогов, это с вас, живого, срезают кожу, это вы слышите стук молотков и хруст костей под гвоздями, распинающими тебя на кресте, как распинали ещё одного костромича, танкового десантника – Юру Смирнова… Помолитесь же хоть раз за них – за Юрия Смирнова, за Вадима Князева, за Юру Беленогова, за Дмитрия Павлова, за всех доживших и недоживших…




   

Когда мы  оглядываемся на прошлые века, то обнаруживаем, что из миллионов событий того или иного столетия, из множества имён людей, которые, как им казалось, вершили историю, в человеческой памяти остались два-три события, едва ли десяток имён да несколько сооружений. Это, конечно, грустно, но это так. Да что там говорить о временах давно прошедших. Давайте  честно отделим зёрна от плевел в только недавно начавшемся двадцать первом столетии. Отбросьте кажущиеся главными имена и факты, задайте вопрос: что было в двадцатом веке такого, что не забудется, пока есть на планете Земля люди.

И вы неизбежно придёте к одному ответу: это самая большая за всю историю человечества война, Вторая мировая, а для нас – Великая Отечественная, и только одно имя – Юрий Гагарин.




            ПИСЬМО В БУДУЩЕЕ

Эмоции забываются быстро. Уже сегодня только люди старших поколений помнят то, что практически невозможно передать словами: ощущения великой военной беды, великого противостояния, великой  победы, а   всего  несколько лет спустя – чувство великого всеобщего, всенародного счастья, когда люди выходили ночами и смотрели в звёздное небо, надеясь разглядеть мигающую точку Спутника (да, именно так – с большой буквы!) и ещё спустя некоторое время танцевали на площадях со слезами радости при известии о полёте Гагарина.

Да, эмоции уходят вместе со свидетелями событий. Но это – правда, всё это – было! Конечно, мы вновь чувствовали себя победителями, но отчего же  ликовала вся планета? Отчего Гагарина, как малыша-негритёнка в кинофильме «Цирк» носили на руках люди всей земли?

А дело в том, что из планетарной катастрофы, из всемирной смерти, из разрухи родилось Будущее человечества, реальная надежда на его бессмертие. Началась новая эпоха. И именно этот рубеж стал вторым самым главным событием века двадцатого.

Маленький эпизод истории, о котором пойдёт речь, начинался ещё во время войны, когда смышлёный нерехтский паренёк после трудного пути и резких поворотов в судьбе, после огромной работы над собой стал Главным маршалом авиации, стал удивительным организатором одной из главных сил страны. Александра Александровича Новикова называли небесным Жуковым, потому что он был одним из соавторов великих военных операций и побед. Под командованием Новикова была вся авиация всей огромной страны! Но дело не в масштабах гигантской работы, дело в её результативности. В самом начале войны, когда нашу авиацию уничтожали прямо на аэродромах, когда лётчики не успевали даже взлетать, только в одном военном округе аэродромы оказались пустыми, потому что с первого момента все самолёты улетели на запасные аэродромы и оттуда уже сами могли наносить ответные удары. Командовал тогда авиацией округа Новиков.

 А потом были воздушное прикрытие Москвы, Курско-Орловское сражение, Сталинградская битва и все крупные сражения Отечественной войны, включая  Берлинскую операцию и победу над Японией. В войне с японскими милитаристами всё своё умение великих командиров показали два костромича: Маршал Советского Союза Василевский  и Главный маршал авиации Новиков.  Дважды Герой Советского Союза, выдающийся воздушный стратег, Новиков вскоре после войны был оклеветан и сослан. Ни слава, ни чины, ни ордена не помогли ему в противостоянии с подлостью. Ему припомнили раскулаченных родителей, отца –  Георгиевского кавалера, дворянское происхождение давно скончавшейся первой жены, знакомство с выдающимся военным организатором Уборевичем, уничтоженным ещё перед войной…

Потом Новикова, конечно, реабилитировали, но этот жизнерадостный человек вернулся с надломом в душе. А тут ещё давно невзлюбивший маршала Хрущёв стал практически в открытую настаивать на его отставке. Это был очень трудный период в жизни Новикова. Он написал рапорт на имя Министра обороны Жукова: «…состояние моего здоровья значительно ухудшилось,.. что в дальнейшем не может не сказаться в какой-то степени отрицательно на результатах моей служебной работы. Поэтому прошу Вашего ходатайства перед Президиумом Верховного Совета СССР об увольнении меня в запас по состоянию здоровья. Главный маршал авиации Новиков. 31 августа 1955 года».

Жуков, над которым тоже в тот момент висели тучи, ничего не смог сделать. Новиков стал руководить училищем, а потом Академией гражданской авиации.

Постепенно, в работе Новиков «оттаивал». Он и в этом деле включил на полную мощь все свои способности, все свои знания и умения. Чутко прислушиваясь ко всему новому, что происходило в авиации и в оборонной технике, он не мог не чувствовать назревающих перемен, скачкообразного перехода авиации на новые летательные аппараты, которые позволят летать выше, быстрее, дальше. Он настоял на том, чтобы вся система обучения в Академии была переориентирована с поршневых самолётов на реактивные и турбовинтовые. Ах, как вовремя это было сделано! Когда авиация стала быстро переоснащаться, уже были подготовлены
высококвалифицированные кадры. А впереди, Новиков чувствовал это всем нутром профессионала, были времена перехода от мечтаний Циолковского к реальным делам Королёва. И когда в вышину поднялся первый спутник, небольшой металлический шарик, для него это было настоящим счастьем.

12 апреля 1961 года весь мир был потрясён известием о полёте человека в Космос. Тяжело болевший в то время Новиков помолодел на несколько лет, он беспрестанно говорил о гордости, он повторял: «Лётчик полетел, конечно же, лётчик!». Не откладывая дело в долгий ящик, он тут же садится и пишет письмо Юрию Гагарину, где говорит о своём восхищении его подвигом. По большому счёту, он не ждал ответа, ему нужно было просто выплеснуть свои чувства. Но ответ пришёл. Не ожидавшийся, но очень скорый. Гагарин (это чувствуется в каждой строчке письма!) прекрасно знал, кому он пишет, он преисполнен  уважения и сочувствия к человеку с такой громкой славой и такой трудной судьбой. А ещё читается в этом письме почтение молодого парня перед заслуженным человеком старшего поколения… Впрочем, судите сами.

«Большое спасибо за то внимание, которое оказали Вы мне, простому советскому лётчику. Очень много говорится и пишется во всём мире по этому случаю. Я не могу и не имею никакого права принять всё это на себя. Если моя заслуга составляет хотя бы одну сотую долю всего сказанного, то и это было бы для меня величайшей оценкой совершённого. Я знаю, как трудно было нашим лётчикам в период Великой Отечественной войны. Их заслуги и трудности, которые они перенесли, во много раз больше моих. Я просто оказался в фокусе событий, которые подготовил народ, партия и наука. Этот полёт – только начало. Я буду готовиться к большим полётам и выполнять их.

 Космические полёты под силу только лётчикам…

Желаю всего самого наилучшего, а главное – крепкого здоровья. Побыстрее поправляйтесь и снова в строй. Ведь кому как не Вам, с Вашим громадным опытом, готовить кадры?!
 
Большой привет всей Вашей семье. До свидания. С горячим приветом к Вам и самыми лучшими пожеланиями.
Гагарин».

Письмо было написано 21 мая 1961 года. День получения этого письма стал одним из самых счастливых дней из тех немногих, которые осталось жить великому маршалу. 
   




Вот  в тот великий момент, когда наступила окончательно новая эпоха в жизни планеты, я и хочу закрыть  шкатулку с какими-то, может быть, отрывочными, но, надеюсь, интересными сведениями об истории одной мало заметной на карте точки – города Кострома. Впрочем, почему – мало заметной? Ведь если принять во внимание, что не рассказал я  ещё о множестве великих, знаменитых имён и событий, если помнить, что история не кончается никогда, и всегда будут люди, которые интересуются ею, можно уверенно прийти к выводу, хорошо выраженному в известной поговорке:


     МАЛ ЗОЛОТНИК, ДА ДОРОГ!


А напоследок я скажу…

О ВРЕМЕНИ

На всём протяжении существования человечества люди пытались понять – что такое время. Слово для этого явления придумали, а вот смысл… Где оно начинается, кончается ли, почему на разных концах планеты разные календари? Придумали годы, месяцы, недели… А какой год сегодня в  Индии, в Иране, в Китае? И вообще: что такое, – сегодня?

Не понимая этого всего, люди не смогли договориться даже о летоисчислении! Придумали какие-то эпохи, века, до рождества Христова и после, десятилетия… Почему  10, а не 7? Однажды попытались создать семилетку – не получилось, не прижилось. Вернулись к пятилеткам. Сейчас о них забыли… Всё – зыбко, всё неопределённо. Но ведь должно же быть что-то, что не плывёт, не меняется, что вечно определяет существование на Земле  разумного существа – человека!

Горячие головы, уж так оно как-то повелось, находились всегда. Их личную неудовлетворённость их же собственной жизнью они стремились перенести на других людей, убеждая, заставляя, покоряя, уговаривая. Появлялись какие-то странные с точки зрения нормальной жизни лозунги и призывы: «Долой!», «Даёшь!», «Время, – вперёд!», «Догнать и перегнать!», «Застой», «Ускорение», «Перестройка»… 
Куда нас всех торопили? По простой логике любая такая попытка пришпорить время приближала и приближает нас к… смерти! Ведь если жизнь конечна, то любая поспешность приближает нас к её концу, не так ли? А если ещё понять, например, что войны – это один из самых страшных «ускорителей времени», что прогресс ускоряется в результате гибели миллионов людей, то разве не покажется законной мысль о том, что спокойное течение жизни должно быть превыше всего?

Так что же, всё-таки, определяет нашу жизнь? Время? Нет, не время. Мера полезности жизни человека для всего человечества – не это непонятое до сих пор явление. Мерой является, а точнее – должно являться, Дело! Не время нужно торопить, а Дело, которое ты вершишь вместе со всеми или сам по себе. Для человечества нет никакой  разницы между созданием Великой Китайской стены тысячами тысяч людей  и подвигом Рафаэля, практически в одиночку создавшего бессмертный шедевр – Сикстинскую капеллу. И те безвестные миллионы, и этот одиночка-гений с известным каждому именем оставили на земле свой след. И нам, потомкам, в общем-то всё равно – как, в каких условиях создавались эти величайшие памятники. Важно, что они есть, существуют! Они, конечно, могут и погибнуть, потому что Земля и люди на ней непредсказуемы. Но пока стена и удивительные картины есть, они что-то дают последующим поколениям.

А если всё это так, то, значит, именно наполненность Делом определяет качество времени, в котором мы живём. И если, опять-таки, это всё так, то, может быть, имеет смысл под другим углом взглянуть на тот отрезок жизни, который выделен нам то ли высшим разумом, то ли игрой Природы? Взглянуть и  сравнить с другими отрезками времени.

Мне, наверно, повезло.  Повезло жить в самые разные периоды. Моя жизнь укладывается в отрезок, в котором было несколько небольших и одна огромная война. Потом гигантское строительство всего, чего так не хватало послевоенным людям: жилья, здравоохранения, образования, восстановления городов и сёл, промышленности и сельского хозяйства, рывок в науке и, как промежуточный итог, – Космос! Вся страна была занята Великим делом, возрождаясь, как Феникс. Ещё немного, ещё чуть-чуть… Но появляется весёлый авантюрист, который плюёт на всё сделанное (что, кстати, создавал и он сам!) и  вдалбливает   со своими единомышленниками людям в головы Великую Ложь:  «Через двадцать лет мы будем жить в коммунизме!». И это в то время, когда и социализм-то толком не был построен! И так, кстати, и остался недостроенным. Угомонись! Дай людям вздохнуть и спокойно заниматься Делом настоящим, а не химерой! Нет! Послушались и пошли за ними. Не наращивали постепенно мощь страны,  а без конца экспериментировали: с кукурузой, с целиной, с совнархозами, с образованием, с административным делением и руководством, с внешней и внутренней политикой…

Потом настало время относительной стабильности. Строились заводы и фабрики,  велось огромное жилищное строительство. Если кто-то захочет оценить время со второй половины семидесятых до начала девяностых в Костромской, например, области, то достаточно будет  только перечислить появившиеся на  этой земле новые объекты, которые кардинально изменяли лицо не только города, но и костромской земли. Их – множество, начиная с блестящего созвездия колхозов-совхозов миллионеров, автопешеходного моста, доброго десятка новых предприятий, не  говоря уже о стабильно работавших «ветеранах» промышленности, реконструкции транспортной системы. На счету именно этого периода создание крупнейшего в стране энергетического объекта – Волгореченской ГРЭС  да и создание  самого нового города Волгореченска, освоение Нечерноземья, строительство прекрасных культурных объектов., овощеводческого комбината «Высоковский» и нескольких птицефабрик… Каждый день в «последних известиях» были такие новости!

Всё не назовёшь. И это только в одной Костроме! Именно в тот период мне повезло встретиться, познакомиться и подружиться со многими людьми, которые, слава Богу, мало прислушивались к политическим завихрениям, а занимались Делом, занимались увлечённо, всей душой. Это было время таких людей. Сейчас, оглядываясь на прожитые годы, не могу не признать, что  именно тогда я по-настоящему чувствовал себя нужным, востребованным. Это было и моё время.

Времена, сказал поэт, не выбирают. В них живут и умирают. Нас лишили нормальной жизни либеральными атаками, подколодным шипением, подсовыванием гнилых лидеров, советами и деньгами из-за рубежа. Вот  ответьте на простой вопрос: что на свете может в одно мгновение превратить умного в дурака, честного – в вора, защитника – в грабителя, здорового – в больного? Не знаете. А ведь это простые кавычки! Поставьте их – и сразу изменится смысл даже самых замечательных слов и понятий и вместо аромата получается «аромат» или «амбре», вонь, короче говоря. Простой скепсис порой уничтожает моральные устои, особенно, если устои эти не такие уж устойчивые. Стабильному, спокойному развитию страны приставили кавычки и получился «застой», одна из самых развитых экономик становится «хроническим отставанием», спокойное, без рывков управление становится «неумелым руководством»…

И вот так мы вошли в девяностые. На глазах всего мира нам дали оплеуху, оглушительную оплеуху, когда на волю народов страны, выраженную по закону, на референдуме, волю, которая однозначно гласила, что Советский Союз должен был быть нерушим, просто наплевали! А раз такой номер прошёл, и несколько авантюристов Союз разрушили БЕЗНАКАЗАННО в нарушение всех законов и международных правил, то можно и парламент расстрелять, можно запретить КПСС, огромную партию, руководившую страной десятки лет,   и разрешить Партию Любителей Пива! Люди не сопротивлялись, потому что не верили, что такое может быть наяву.
Нас с размаха из Космоса пересадили на велосипед. Да, мы его не изобретали. Нам этот ржавый драндулет подсунули, как лучшее транспортное средство. И мы учились на нём ездить, мы пытались крутить педали, останавливаясь, падая, набивая синяки да шишки и снова и снова садясь на то же самое подсунутое нам седло. Мы уже прочно забыли слова песни: «Наш паровоз, вперёд лети!». Нам бы на этом металлоломе удержаться… Балансировали…Удалось. Очень уж большой запас прочности был накоплен в предыдущие времена.

И снова времена неопределённые. Это уже двадцать первый век в разгон пошёл. На нас смотрели изо всяких европ и заморскоштатных стран с удивлением и… страхом. Ну, а как же иначе смотреть на страну с непредсказуемыми движениями, непредвиденным поведением, страну, которая не желает подчиняться доброхотам и их сердечным пожеланиям и советам. На страну, которая из очень глубокой пропасти, в которую её, кажется, уже загнали, стала поднимать голову, стала крепнуть. А это было ещё страшнее: неожиданные движения вместе с болью и потерей крови. И мысли возникают: а не  добить ли её разом и решить все проблемы?
Но было поздно. Это были не предсмертные корчи. Это были муки рождения новой страны, нового богатыря, нового народа. Поздно. Я уже горжусь, что и такое время застал в своей жизни, что Дело снова заполняет жизнь. Но каждому человеку всё же  хочу дать совет:

ЧАЩЕ  ОБРАЩАЙТЕ СВОЙ ВЗГЛЯД ЧЕРЕЗ СТОЛЕТИЯ. СРАВНИВАЙТЕ. ДУМАЙТЕ. АНАЛИЗИРУЙТЕ. МОЖЕТ БЫТЬ, И ВОТ ЭТА КНИГА, ЭТОТ КОРОТКИЙ РАЗГОВОР   ПОМОГУТ ВАМ В ЭТОМ.