МОИ КОМБЕКИ
Все равно, что разматывешь клубок ниток, белых, пушисто-ледяных, и пальцы уже замерзли, а ему конца нет. За окном Россия в снегу, домишки, елочки-метелочки, дороги запуршенные, заметенные, все белым-бело, ни одной темной точки, и есть ли там люди? И дым из труб невидим, не топят? Что делают? Сидят на лавках, изрезанных временем табуретах или венских стульях?? Включен телевизор? Кажется невероятным, что в этих запуршенных избах - телевизор, и кнопки-каналы, нажмешь, а там человек, цветной такой, рот открывает, вещает, и слушаешь. Или к столу уже переместились, щи хлебают, скребут половником по дну, кончаются, щецы-то, на неделю наварили, получается, а съели за три дня. Тропинку тоже запуршило, надо иттить, прочищать, а то и дверь не откроется, да неохота, с тепла, от щей с телеком. В телеке-то, вона, нарядные, в костюмах, умные. Все по полочкам распихают, уложут. Объяснят. Твое дело щи хлебай.
"Стучат колеса тра-та-та"...
Моя визави-бабенка оказалась уж очень активная, (бабуля уже и меня в свою возрастную категорию тянет - "Ну, нашего с вами возраста!", "Да наших годов будет!"), - подчеркивает, разложив таблетки вперемешку с тюбиками, приодически их откручивая и экономно выдавливая содержимое.
- Почему Вы не красите губы? - с каким-то, почти, мистическим ужасом, - спрашивает она.
"Ага, в вашей", - думаю я, - а она взглядом впивается, ждет, а я молчу, не спорю, - ну твоей категориии, если ты так хочешь, - и она и рада и злится одновременно.
Вот второй мой нонешний визавист - молчит как рыба и семкает четвертый пакет семечек. Вы как к семечкам? Я их ненавижу. Это вот прямо ненависть. Особо, когда шик оставлять шелуху на подбородке. Но именно к семкам, в жизни я мало что ненавижу. Ну, мало. Когда накурят в туалете, или в вагоне-ресторане кофе подадут тепленьким, и сливки к нему с холодильника. И губы тебе в улыбке расплываются - "Приятного, аппетита!" Губа в помаде, поднята, одной строной вверх. Типа, - "Выпьешь, куда ты денешься". Цепочка золотая. Кулон-подвеска. Вообще, ненависть неплохое чувство, нормальное. Чувство как чувство. Я еще не разучилась ненавидеть. Бывает. И в компании женщин, которые - " Ах, мир прекрасен, я люблю людей, всех прощаю и лучики-волночки посылаю врагам, - я скукожываюсь и убегаю. Виртуально, хотя бы. Потому, что мне душно, а они ненавидеть и не умеют, ну, или притворяются, а во мне живое такое чувство - ненависть трепещет еще, хоть уже и в "категорию" записывают.
Подружка одна сказала мне - нелюбовь, вот страшное чувство, а ненависть - это как любовь, только наоборот. Нелюбовь страшнее.
Уже пол России проехала, а никого не возненавидела. Визави щелкает тупо, глядит в окно, ничего-то в нем интересного, но не ненавижу. В соседнем купе узбечка в платке, серьги до плеч, молоденькая и красавица, глаз не отвесть! Зухра, наверное. Трое деток, последний - на полке, грудной, одна едет, куда-зачем, к мужу-гастарбайтеру? Вот выходит в Костроме, сиюящей луковками церквушек.
И зачем ей Кострома??
Я представляю ее с распущенными волосами и в резных, издающих легкий звон колокольцев, серьгах, вот находка для художника!! Но ей нельзя. На ней легкий халат до пола, с золотыми нитями в узоре, а когда она кормит - занавешивается основательно зеленым плотным одеялом и вся красота достается только одному маленькому узбеку, или узбечке.
Вот ненавижу запах Доширака, это для меня все равно что запах носков грязных на иерархической лестнице: плацкарт, носки, доширак. Три в одном. А вот туалет нынче, ну, что в гостиницах, душ - пожалуйста! Но никто туда и не рвется, потому и носки. И расторан дорого, потому и доширак. А поезд потому, что не люблю самолет. Что непонятного?
Однако, к нам прибыла фея на нижнее боковое. Я заметила, что на нижнем боковом всегда интересные. И их легко разглядывать, так, наискосок. Сегодня - бледность, брови чернющие, как по линейке, и ногти тоже, черные, загибающиеся. Панночка, да и только! Взмахом крыл она виртуозно и с хрустом расстилает белоснежное белье, ложится, и не хватает только венка на смоляных волосах.
- Хома! Хома!
Но вижу ее только я. Ловкие пальчики со зловещим маникюром изящно, привычно скользят по дисплею, выхватывая таких же красоток, в бикини, на тренажере, на отыхе в Турции (или где они там отдыхают, Королевы Ногтевого Дизайна?)
Ах, я бы не отказалась от такой талии! Но - категория...
Кажется, я вычислила курильщика. На майке - Данила Багров. Скунс ( это про крильщика). Надо проследить. Стукануть проводнице - мы с ней задружили. А по радио - Лепс. Тоже скунс. И окна не открываются, зима! Зато открываю сумку - а там ноты! Восьмая органная прелюдия и фуга Баха, под редакцией Кабалевского, вот подруга сунула, вместе с гусиным паштетом. Ты, говорит, всю жизнь эту фугу играла, а прелюдию не знаешь! Она малюсенькая такая, учи в поезде. Ем паштет, учу прелюдию на маленьком плацкартном столике, не орган, конечно, но приеду и сразу сыграю. Теперь, всякий раз, когда буду ее играть, буду думать о гусином паштете. Закрепится, ведь, по Фрейду. Или нет? Хотя, у нас все по Фрейду...
Моя визави туманным движением проводит ладонью по лицу...
После Баха и паштета, оказывается, хорошо спится! Пока я спала в купе появился Длинноволосик, (так его окрестила моя попутчица), заскочил на трехминутной стоянке волоча два черных футляра. И что он там делал, в этой двухминутной дыре-дырке?? И второй день не ест. Я вижу. Помню, ехала раз, в юности, так кормили соседи по плацкарту, вычислили меня, молоденькую, безденежную, и кормили. Я же стеснялась. Вот, думаю-придумываю, как подъехать, спросить Длинноволосика.
- Я вегетарианец! Буду есть, если только сам пойду на охоту и сам убью! Из лука.
Вона как! Как мамонта...
А у Длинноволосика футлярищи - один вроде для гитары, второй тоже для гитары, только маленький.
- Для гавайской , - пояснил.
Вононо...
Представляю, как он у дедушки в деревне разчехлился, большую-маленькую вытащил , все смотрят, - "За стол, за стол, Венчик. "А он: - Я только кашу и редьку, я веган, деда...
- А сыграй, Венюша, - просят.
И играет Вениамин. Ну, не фуга Баха, но такое все, явно не вегетарианское - Гавайя, шляпы, женщины со сросшимися бровями. Пальмы-текила, страсти. Мы сидим, в пахнущем носками и дошираком, плацкарте, за окном минус двадцать пять и слушаем гавайскую гитару от неформала с заснеженной станции. Думаю, музыка была прекрасна, потому, что попутчица моя вдруг переоделась, вытащила кофту вязаную, с золотыми, начищенными до блеска, пуговицами.
- Красивые пуговицы, - выстреливаю б-3, д-1. Попала!
- Подруга из Франции привезла! - вспыхивает визави.
- Ууух ты! - В-10!! Сбиваю! - и рдеет попутчица.
То, что рукав вшит вручную и пуговицы разными нитками, молчу.
А, вот, в пуговицы можно смотреться, да.
- У вас есть любовник? - ошарашивает меня попутчица, вероятно, разгадав мои немирные планы.
- Нету, - не соврала я, и опять, похоже, разочаровала ее.
По крайней мере, она отвернулась и более не произносила ни звука почти до самой Москвы. А на нижнюю боковушку села бабка. Совсем прям бабка, без категорий, в платочке, глазки птичьи. Куда едет одна? К сыну? Пусть так. А там и внучок. Если не загребли. Уж, отвоевались, всегда думала, ан нет. Вот вам и лучи-лучики. И Вселенная промолчала. Такой, вот, морской бой. И ракеты вместо лука.
А так все здорово - дети-узбеки бегают по проходу, кричат "на своем", визави щелкает семки, бабуля жует, за окном бело. Наш поезд движется, ровно, чуть покачиваясь, а за окном Россия, и тихо, ни снежинка не шелохнется. Стоит Россия, замерла, замерзла.
"Стучат колеса, тра-та-та", - как говорил Денискин папа, еще совсем молодой.
*****
- О, будет весело, - сказала я соседке-визави, нарушив демонстративное молчание.
С очередной станции три бугая с бутылкой водки гнездились в соседнем освободившися купе.
Вениамин жалобно смотрит на мой сыр.
- На, - протягиваю.
- Нет, там жиры. Они забирают мозговые клетки...
Оооо, а какие их них? Там же тоже иерархия. С некоторыми бы я простилась.
А, вот, заломай-ка, Веня, березку, зачисти прут, натяни шнур, (да не синтетику какую, веревочку ссучи), и в лес, на ведмедя! А? - думаю, но не спрашиваю, доедаю сыр.
Тетка явно оживилась, глядя на кампанью, подкрашивает губы. Куда ты, бабуля?? Застегни пуговицы!
Чувствую приближение к столице где-то в области живота. Провинциал едет, Москва!
"Добро пожаловать, лохи!" - так было написано на стенах в "дограффитный" период.
Я уже готовлюсь. Не, не ненависть, не так ярко. Так, нелюбовь. Уж простите.
А пока все ок, все то же белое безмолвие. Через пять минут в соседнем купе-отсеке начнется веселье, потом драка, потом вызовут милицию, всех скрутят и высадят на ближайшей станции.
Останется только рыдающая Панночка. Она сломала ноготь и это трагедия.
- Мальчишки, - скажут с грустью и не без кокетства "начищенные пуговицы".
******
- Балясиноооо! - кричит проводница.
Я вспоминаю Анну "Каренину". Старика в морозной дымке, лязг металла, вуаль Анны...
Женщины в вуали это прекрасно. Русская женщина в вуали еще прекрасней.
До Первопрестольной двадцать четыре часа сорок восемь минут...
Клубок катится, нитка тянется.
Люблю вас, мои комбеки.
П.С. Ничего наш Длинноволосик не играл, так, поводил пальцами по обиженным стрункам - никто-то их не подтянул. И чего только не выдумаешь, когда третьи сутки в пути.
П.С.С. Узнала, как "спасибо", по-узбекски. - Катта рахмат! Теперь скажу... носильщику... или таксисту, или продавцу сочной шаурмы.
П.С.С.С. Проводнице не настучала.