ЖИЗНЬ КАК ДЕНЬ.
Книга первая.
Глава тридцать вторая. ПОЗНАТЬ ЧЕЛОВЕКА.
Попрощавшись с отцом Сергей вместе со своими малолетними спутницами-сестрёнками, перейдя старый железный мост, что навис над рекой Вороньей, весь разбитый и грохочущий под ногами, начал уже было подниматься вверх круто от реки по узковатой дороге ведущий до самого комбината, как что-то заставило его остановиться и оглянуться на больницу.
Обернувшись же он понял, что его остановил отцовский взгляд. Сергей не видел лица уже отца, но этот тревожный его взгляд он хорошо почувствовал на себе. Видимо отец сейчас думал о нём, о Сергее. А он думал об отце.
Сергей видел, что отец как и прежде всё ещё стоит у здания терапевтического отделения подняв кверху руки в прощании и слегка ими помахивая. Смотрит на него издали. Но видит ли он его, Сергея, он не знал.
В ответ ему он тоже помахал рукой. И пока Семён Савельевич не вошёл в помещение больницы он так и не оторвал своих глаз от его маленькой худощавой фигуры.
"Отец в последнее время очень сильно сдал...",- подумалось ему. И Сергею стало его ещё более жаль. Бледность его лица не могла не встревожить сына.
Своего отца Сергей любил с самого детства. Особенно близко сошлись они с ним во время строительства их дома. Похожими оказались они с ним характерами, привычками да и взглядами на жизнь.
Отец очень любил трудиться, а Сергей брал с него пример, не отходил от него ни на шаг с малых лет. Всегда был рядом, первым его помощником во всех делах по дому. Старался он от него ни в чём не отставать. Рано научился владеть инструментом: молотком, пилой, топором, лопатой, ломом да и всем остальным тоже что было в доме.
Многое он мог делать по хозяйству. Причём без участия отца. Да так, что Семён Савельевич не мог на него нарадоваться. Никогда сын не позволял отцу взваливать на себя слишком большие тяжести-нагрузки. На что тот порой и говаривал:
- Ой, и надорвёшься ты мой дорогой Серёжа, коли так будешь ворочать всегда, не жалея себя...
На что Сергей только лишь посмеивался-улыбался, для него эта работа была сущим пустяком. Игрой лишь его мышц, в жилах играла у него молодая кровь.
Ещё раз оглянувшись назад и взглянув через реку на опустевший уже двор больничного отделения, Сергей мысленно перекрестил отца и тихо произнёс:
- Храни тебя Господь!
Затем он хотел уже было поторопить приотставших своих спутниц, однако не стал делать этого, понимая что девчонкам-сестрёнкам идти сейчас тяжелее в гору, чем ему взрослому. Хотя на вершине-то подъёма в конце их дороги был уже хорошо виден каменный забор комбината над которым, как богатыри в строю, возвышались громады доменных печей.
На одной из них, ближайшей к ним, трепетал на ветру красный флаг. Внизу же у самой реки никакого ветра совершенно не чувствовалось. Сергей ещё раз оглянулся на отставших от него сестрёнок-подружек, опять же им ничего не сказал, отметив лишь то, что они стали более спешно поторапливаться за ним.
Увидев это он и сам прибавил шаг. Надо было им спешить до окончания утренней смены попасть им домой. В чём он начал уже и сомневаться. Вера-то, наверное, уже дома, а дочери нет?
Время клонилось к вечеру. Сергей торопливо взглянул на свои командирские часы, подарок отца, на них было уже начало четвёртого часа. Он любил всегда красивые вещи и отец это знал, потому и подарил их ему во время проводов его в армию.
Сергей же их берёг и сохранил их в почти что первозданном виде. Командирские часы были ему дороги не только тем, что это подарок отца, не только тем, что они были красивы, но ещё и тем, что практичны: небьющиеся, непромокаемые, да и светящимися в темноте.
И это для Сергея было важно, особенно, когда был он вдалеке от дома, на тех же его сборах. На обратной же стороне часов была такая гравировка: "Береги честь и время смолоду!". Это был девиз отца. Но как его беречь, если время столь быстротечно? И он уже тоже не молод. Уже за тридцать.
Солнце несмотря на то, что день клонился уже и к вечеру, продолжало сиять всё также ярко, жарко, прямо бьющим в глаза. Сергей к сожалению был без своих тёмных очков, потому и жмурился, глядя вперёд.
Наконец-то, он не выдержал, распахнул настежь свою ветровку защитного цвета, но снимать её не стал. Руки его были заняты тем, что вернул ему отец из больницы. Дорога же прямо, да круто, всё продолжала идти в гору, так что Сергей ещё более стал беспокоиться за своих подопечных:
- Не устали, девочки, идти-то? Жарко! Сможете побыстрее в гору?! На трамвае-то вы так хотели прокатиться?
И опять дружное в ответ:
- Хотим, хотим!!
Им было не жарко. Одеты они были совсем ещё по-летнему. Это успокоило Сергея.
- Тогда, вперёд!- улыбаясь, скомандовал он, заражаясь их нетерпением. В детстве он тоже любил кататься на этом трамвае. "Вот и забыли они про своего дедушку Семёна,- разочарованно подумалось ему вдруг,- точно также забудет меня и моя Света...".
Ему стало грустно. Ещё раз оглянулся он на старый больничный корпус, где совсем недавно виднелась фигурка его отца, выделяясь на сером фоне больничной стены:
- Здоровья тебе, отец,- мысленно пожелал ему Сергей,- ты всем нам всё ещё очень нужен...
Спутницы же его ободрённые своим горячим желанием прокатиться на красивом, как игрушка, трамвае, прибавили тоже шаг. Теперь-то они от него почти что и не отставали. Случайно бросив взглянув чуть правее дороги Сергей увидел неожиданно в проёме окна на втором этаже трёхэтажного здания Главного управления комбинатом, как ему показалось, знакомую фигуру своей редакторши - Элеоноры Кузьминичны. Или это ему только так показалось? Однако, её фигуру с какой-либо другой трудно было спутать.
В редакционной комнате было настежь открыта створка окна. Видно там шла жаркая редакционная работа. Сергею сразу же вспомнилось, что и ему завтра уже на работу. Завтра с утра он должен быть в своей редакции за рабочем столом и делать газету. А у него уже не было сил. События последнего дня выбили его из равновесия.
Впрочем, он чаще находился не за столом в редакции, а в цехах или же в отделах предприятия. Потому приходилось ему чаще писать после работы дома, чем в редакции, не давая отдыха своей семье. Это раздражало Людмилу.
Вспомнив про всё это Сергей тяжко вздохнул: ещё не отошёл он от ужаса прошедшей ночи. Потому-то он стал уже более строго поторапливать своих девчонок-сестрёнок:
- Света, Оля, давайте-ка, мне ваши ручки, нам так будет сподручней идти, легче и надёжней. Пусть буду теперь я вашей лошадкой, а вы будете управлять мною, показывать мне куда поворачивать?! Хорошо!
Сергей знал, что включившись в такую игру его сестрёнки-девчонки пойдут значительно быстрей и веселей. В то же время ему хотелось ещё их и проверить: знают ли теперь они отсюда дорогу до дома? Запомнили они её?! Сергей всегда тренировал их таким способом во время своих прогулок с ними.
Играть же им очень даже нравилось. Вот и сейчас как они обрадовались этой игре! Отцовские вещи Сергей ловко приладил у себя за спиной наподобие рюкзака. Теперь они ему не мешали. И они уже играючи поспешили к трамваю.
Главное же управление комбинатом было как раз напротив центральных походных и въездных ворот на территорию самого комбината. Представляло оно собой большое трёхэтажное строение начала века, однако же хорошо реконструированное, красиво обновлённое внутри и снаружи. Рядом же с этим зданием было ещё одно - большое, современной постройки, трёхэтажное, в котором и располагались самые различные службы комбината.
К этими двумя зданиями примыкало ещё несколько небольших одноэтажных строений старинной постройки тоже административно-бытового назначений. Все они кучно расположены между рекой и неширокой шоссейной дорогой с трамвайной линией, идущими вдоль всего заводского забора до самого перпендикулярного её поворота в сторону Крутого Яра.
Здесь образовывался т-образный перекрёсток с светофором. Всё это было вне территории самого предприятия, так что сама дорога и трамвайная линия проходили как раз между всеми этими зданиями и кирпичной стеной комбината. У Главного управления, напротив центральных проходных, и находилась та самая остановка к которой они так спешили.
Сергей, стараясь успеть на ближайший трамвай потому, чтобы опередить людей, отработавших утреннюю смену. Он поторапливал своих спутниц. Знал, что работники предприятия не упускали случая воспользоваться этим транспортом для экономии личного времени. Сергей же ещё опасался, что в нём будет несколько тесновато и тогда его девчонки не получат от поездки полного удовольствия.
Проходя же мимо последнего из трёх стоящих в ряд старинных одноэтажных длинноватых зданий кирпичной кладки красного цвета, потемневших от времени, Сергей со своими спутницами едва ни столкнулся с мужчиной, лет этак за пятьдесят, стремительно выскочившим из последнего здания. Прямо перед шоссе и трамвайной линией. Здания эти были дореволюционной постройки, представляли для крутояровцев историческую ценность и назывались всеми "красными казармами".
Именно из-за красного цвета кирпича, ставшими почти чёрным. До революции да и долго после неё, эти самые "казармы" предназначались как жильё для наёмных рабочих, а ныне они использовались комбинатом лишь только для административно-хозяйственных целей.
В том числе над дверью того здания, откуда только-только выскочил спешащий мужчина, натолкнувшийся на Сергея, висела вывеска "МУЗЕЙ". На которую никак нельзя было не обратить внимания.
Мужчина же тот был среднего роста и несколько полноват, не со слишком здоровым цветом лицо. Он тут же бросился к Сергею, протягивая ему свою полноватую мягкую руку для пожатия:
- Приветствую, тебя, дорогой! Что-то ты там, на своих этих сборах, загулялся, брат! Зашивается тут газета без тебя...ой, как зашивается! Вот бегу сейчас в редакцию...со своим срочным материалом. Спешу, дорогой! Потом всё мне расскажешь...А ты откуда, сейчас-то, с такими вот прекрасными ангелочками?!
- Так отец-то мой, Михаил Потапович, серьёзно болен? Вот только я лишь вернулся, так сразу же, и сюда к нему...в больницу! Да и внучек его к нему захватил. Пусть порадуется дедушка на них да и они тоже по нему соскучились.
Передай, пожалуйста, в редакции, что завтра буду уже на работе.
- Хорошо, обязательно передам, но ты-то не волнуйся, справимся мы с газетой. Так что пока, до завтра!
И он торопливо чуть прихрамывая побежал, несколько неуклюже и тяжело.
Михаил Потапович всегда хорошо относился к Сергею. Это бывший офицер, фронтовик-десантник. Их сближала не только любовь к журналистике, к предприятию и самому Крутому Яру, но и уважительное отношение самого Сергея к фронтовикам. Михаил Потапович был ровесником Василию Ивановичу, тестю Сергея, что тоже имело большое значение для Сергея. Он напоминал ему его. Хотя внешне-то они были совершенно противоположны как характерами, так и манерой поведения. Фамилия же его была Милонов, что соответствовало его характеру. Был он добрейшей души человеком, доброжелательным и отзывчивым, любившим поговорить и выпить, всегда улыбающимся, чуть курносым, с круглым лицом, да крупными на нём очками.
Как и Василий Иванович он был двадцать пятого года рождения, также стремился на фронт, потому и окончил пехотно-пулемётное училище. В боях же с фашистами получил не только тяжёлое осколочное ранение в бедро, но и был награждён орденом Отечественной войны первой степени, десятью медалями, среди которых "За Отвагу".
Во время войны с Японией Михаил Потапович командовал взводом связи и комендантским взводом. Последнее его воинское звание капитан. Свою службу он окончил на Дальнем Востоке, через пять лет после победы над Германией. После своей демобилизации обосновался с семьёй в Крутом Яру, окончил в Туле областную партийную школу, а затем и Московский полиграфический институт, редакторский факультет.
После же его окончания работал в воинской газете "Знамя Победы" ответственным секретарём, замещал там редактора, а после того как стал редактором многотиражки комбината " Калининец", ещё задолго до Элеоноры Кузьминичны, активно включился в партийную и общественную жизнь на предприятии.
Проработал он здесь на комбинате достаточно долго редактором, пока его ни пригласили работать редактором массовой литературы в Приокское книжное издательства. А едва лишь он ушёл на пенсию, как его тут же сразу и позвали снова на комбинат - возглавить вновь созданный музей Боевой и трудовой славы Крутояровских металлургов.
Но разве он мог теперь прожить без газеты и не писать? Он не замедлил войти в актив газеты комбината и его фамилия стала часто появляться на её страницах.
Встреча же с ним не только напомнила Сергею о предстоящей ему работе, но ещё раз о болезни отца, а также об его ужасно проведённой ночи. О том, что ему не хотелось вспоминать. А также о том, что теперь-то ему нужно максимально мобилизовать все свои силы, чтобы выстоять и не сорваться в первые же дни после выхода на работу. Дальше же он надеялся, что именно она, его работа, общение с людьми и вернут ему прежнюю энергию, желание жить полнокровной жизнью.
Эта мысль придала ему силы и он уже веселей заспешил, вместе со своим "детским садом" к трамвайной остановке.
И вот они уже в трамвае. Сергей усадил своих детишек у самого окна, уселся рядышком сам. Народа же в трамвае, правда, было уже достаточно много. Но вот уже побежала мимо трамвайных окон бесконечная заводская стена, взад и вперёд помчались автомобили, девчонки же безотрывно смотрели на всё происходящее за окном.
Вот уже и трамвай повернул-пересёк дорогу-шоссе, проехал мимо танка на пьедестале, теперь пересёк и сквер-сад, наконец-то уже побежал весело к своей конечной остановке.
Вот их «тройка» обогнув трамвайное кольцо, добежала до каменного укрытия-павильона по верху которого крупно и красиво было написано: "Крутой Яр". Остановилась. Вечером эти огромные буквы горели ярким электрическим светом и далеко были видны, освещая дополнительно сад-сквер.
В самом же павильоне пассажиры не только имели возможность посидеть-отдохнуть, дожидаясь трамвая, но и купить здесь свежую газету, журнал или книгу, а также что-то нужное из продуктов для дома, не говоря уже о вкусном и сладком угощении. Девчонки уже загодя попросили у него мороженое. Сергей не смел им отказать.
При выходе из трамвая стоящий впереди Сергея мужчина бросил свой озабоченный взгляд сквозь трамвайное окно на доменные печи, возвышающиеся прямо над забором комбината, и тихо, словно про себя, произнёс:
- Третья стоит...
Эти его слова вначале особенно-то Сергея и не взволновали: остановки бывают ведь всякие, в том числе и плановые. Но то как он это произнёс, его тревожное беспокойство передалось неожиданно и ему. « Видно, доменщик,- подумалось Сергею,- неужели и впрямь что-то случилось?".
Раньше-то он этого человека в доменном цехе никогда не видел. Видно, что он из новичков, но соображает. " Может,на третьей печи он и работает... кто его знает?»,- решил Сергей.
О чём он так его и спросил:
- На третьей печи работаете?- поинтересовался он.
Тот в ответ кивнул головой:
- Да, в ночную смену...
Вместе они вышли из трамвая: Сергей с девчонками за мороженым в павильон, а он к той самой доменной печи, на работу. Теперь уже и самого Сергея не оставляло в покое беспокойство и вопрос: " Что же случилось на третьей печи? Почему же она остановлена?".
Но об этом он узнает только завтра, на следующий день, когда выйдет на работу, будучи на той самой печи и беседуя с доменщиками...
Пока же он шёл вместе со своими девчонками-сестрёнками от трамвайного кольца по прямой и широкой улице Блока в направлении к ландшафтном парку "Берёзовая роща", где через плотину нижнего пруда он рассчитывал быстрее оказаться дома в Крапивенке.
Сергей старался ни о чём не думать. И про эту печь тоже. По дороге они ели мороженное, девчонки не ныли, словно бы и совсем не устали. Жизнь рядом с ними, казалась, Сергею не столь уже и плоха. Но вот те слова отца о том, что нужно ему постараться сохранить свою семью, причём любым способом, не выходили у него из головы. Он не знал, как это можно сделать? И это закрывало ему его завтрашний день.
Так что этот совет отца ему ничего не давал. Слишком запутанными были его отношения с Людмилой. Совет только усиливал его тревогу. Сергей и сам не понимал, что у них с ней происходит, откуда же в ней такая агрессия? Вернее, он не желал этого понимать. И в том себе не признавался. Прокручивая всё назад, всю свою историю знакомства с Людмилой, Сергей пытался понять: откуда же это всё пошло-поехало такое вот непонимание? С чего же всё началось, что с ней случилось в последнее-то время!
Трудно конечно, невозможно трудно, разговаривать с человеком, который тебя не замечает, не видит и не слышит, не понимает да и не желает понять. Виноватым же себя Сергей не считал, не чувствовал этого, хотя и был согласен с тем, что в семейном разладе бывают обычно виновны оба.
Он, может быть, и повинился, но не знал как,зачем и в чём? Нужны ли его покаяния! Возможно, что и не не нужны? Может лишь в том, что он не желает того, чтобы из него"вили верёвки"! Так однажды в запале заявила тёща. В таком-то состоянии, она не выбирала выражения. А ведь как известно неосторожно сказанное слово может привести к большой беде.
И вот она здесь беда, у порога! И от неё им не уйти. Не уйти! Сергей представил злое лицо Людмилы и ему, даже сейчас, стало не по себе. Куда же делась она: та, прежняя?!
Вспомнилось ему как в начале каждой недели мчался он, после утомительной работы в типографии, на троллейбусе в аэропорт. Через весь город на самую его северную окраину, чтобы успеть предварительно купить там билет на самолёт до Воронежа. Причём обязательно на пятницу на самый поздний рейс, чтобы не терялся его субботний день.
Рейсы же были крайне не часты, так что и билеты раскупались заранее. Потому-то каждая пятница была для Сергея суматошным днём. Проходила она в большой спешке: едва сделав очередной номер газеты Сергей мчался с ним на автобусе в главную тульскую типографию на Фридриха Энгельса. А сдав там материалы в производственный отдел, то есть все свои макеты, фотографии и оригиналы, всяких срочные статьи-заметки, он тут же мчался в аэропорт, но уже с билетом в кармане на самолёт Ан-24.
Вот такая бешеная катавасия происходила с ним всю зиму 1976-77 до самого дня их свадьбы, что случилась в июле семьдесят седьмого. До этого он столько много не летал, но это ему нравилось. Всего лишь час полёта - и он уже в Воронеже! Дольше он ехал в Туле от типографии до аэропорта. Тем более, что про этот город он был наслышан множеством всяких восторженных слов от самой Людмилы, что в бытность её ещё жизни в Крутом Яре она прожужжала ему все уши.
Но вот рассмотреть-то его как следует ему не удалось из-за нехватки времени.
Да и то что он так часто бывал в Москве, с той же Людмилой, большим городом его удивить было нельзя. Но в сравнении с Тулой Воронеж, конечно, во многом выигрывал. К примеру в чистое улиц, в их благоустройстве. Особенно в центре, где тротуары были выложены брусчаткой. Зимой они чистились от снега так что уже в марте, когда пригревало солнышко, по ним было можно уже ходить не в сапогах, а в туфлях, что Людмиле даже очень нравилось.
Впрочем особенно-то рассматривать город ему было некогда. Сергей так за неделю уставал на работе да ещё с этими перелётами, что особенно-то ему было совсем не до прогулок. Однако же центр города он хорошенько осмотрел, побывал, хоть и не в самих музеях Никитина и Кольцова, а рядом с ними. Точно также как в театре, где когда-то пела Мордасова.
Взглянув же издали на магазин "Утюг", он не пожелал в него войти- не слишком богато было в его кармане. Довелось ему также проезжать на автобусе мимо и "Воронежского моря". То было поздним вечером, так что и его ему, особенно-то, тоже рассмотреть не удалось. Многое ещё чего он видел, но только мимолётом, что сразу ему и не запомнилось.
Запомнился же ему самый первый его прилёт в Воронеж. Само здание аэропорта, его стеклянные стены и двери. Вот и сейчас он видит себя шагающим вместе с другими пассажирами по асфальту аэродрома к этому зданию. А за его стеклянными дверями волнующуюся знакомую фигуру в вязанной шапочке и с песцовым воротником. Глаза Людмилы беспокойно выискивали среди прилетевших его, Сергея. И это было ему приятно.
Отношения же их были тогда ещё не столь определённы,не очень понятны и близки, чтобы полностью быть ему в уверенности в родстве их душ, но чувства-то несомненно были.Были! Сергей взял её руку тогда в свою и ощутил её волнение. Она дрожала, возможно от холода или усталости. Вот так взявшись за руки они пошли на ближайшую трамвайную остановку, чтобы отправиться на самую окраину Воронежа в общежитие, где Людмила проживала вместе со своей старшей сестрой Леной.
Он прилетел совсем налегке. Его багаж состоял всего лишь из небольшой спортивной сумки, в которой уместилась бутылка "Кинзмариули", коробочка конфет "Птичье молоко" да ещё обязательные к чаю тульские пряники.
Всё это было приобретено Сергеем заранее через своих друзей и всё считалось тогда дефицитом. За "птичьем молоком" и тульские пряниками в фирменных магазинах всегда были очереди, а любимое вино Сталина тоже пользовалось огромнейшим спросом.
И Сергею оно тоже нравилось. Не могло оно не понравиться и хозяевам его приюта.
Дорога же до общежития оказалась долгой, слишком долгой. Они добрались до него слишком поздно. Но Сергею это путешествие нравилось, как и Людмиле. Это он чувствовал. Меньше времени он затратил на полёт сюда из Тулы. Это была ещё совсем необжитая окраина города, очень дальняя, вся в новостройках и довольно тёмная, грязная, малолюдная.
Встретила их сестра Людмилы Лена доброжелательно. Встречала по царски, с большим угощением, но и с большим любопытство. Увидев же Сергея и перекинувшись с ним несколько шутливыми фразами, она как-то шутливо сказала Людмиле:
- А он хорошенький, подари-ка, мне его?!
Людмила засмущалась, а Сергей резковато спросил:
- На блюдечке, с золотой каёмочкой?".
Елена рассмеялась:
- Это неплохо, когда ему не чуждо чувство юмора!
Поужинав с дороги, выпив за знакомство, они стали устраиваться на ночлег.
Комнатка-то была совсем небольшой. Стена при входе, как обычно бывает в общежитиях-гостиницах, представляла собой "казённую стенку" из ДСП. Слева от входной двери она являла собой шкаф для верхней одежды, над ним - антресоль.
Точно такая же антресоль над дверью и над другой половиной стены, разделённой дверью. Справа от двери было несколько шкафов от пола до антресоли, где хранилась вся бытовая надобность: от обуви и пылесоса с утюгом, до посуды и прочим.
Прямо против входной двери наружная стена с большим и светлым окном с кружевными шторами и раздвинутыми плотными ночными. Пред окном квадратный раздвижной стол на случай гостей, по правую стену - железная полуторная кровать с пышной периной и такими же подушками, по левую, ближе к двери, холодильник "Полюс".
А дальше за ним - трёхстворчатый шифоньер, два стула и две табуретки. На подоконниках цветы.Вот и всё.
На кровати расположилась хозяйка комнаты, Людмила и Сергей устроились на раскладушках хранящихся на всякий случай на антресолях. Впервые Сергей и Людмила спали в одной комнате.
Вначале Сергею на новом месте не спалось. Но затем с усталости он, как провалился в крепкий сон. Вспоминая сейчас про всё это, Сергею было как-то жаль того, что было между ними хорошего, того что куда-то исчезло, ушло, испарилось без следа.
Он не понимал: как это могло случиться? А может быть этого-то ничего и не было! Только ЛИШЬ одни его фантазии да мечтания-воображения? Ему-то хотелось, конечно, не чего-то ТАМ сверх естественного, необычного-непомерного счастья, а в всего лишь понимания, радости И дружбы, человеческого тепла, доброго слова и заботы.
Но вот этого-то и не было! Может и никогда не было?! И он никак не мог понять: какая же чёрная кошка между ними пробежала? Почему же так нехорошо получилось!
Он шёл с сестрёнками-подружками через тенистую берёзовую рощу, уже не спеша, по правой её стороне прилегающей непосредственно к садам Крапиновки. Это было уже начало её, так что от дома совсем теперь было недалеко.
Бывший огромный овраг, называемый яром, затем ставший рукотворной рощей, был прекрасен. Здесь Сергею было всегда легче дышать, думать и отдыхать душой. Потому он не спешил. Девчонкам тоже здесь нравилось: берёзы были ещё зелены, трава под ними тоже, а от прудов тянуло свежестью.
Они медленно шли по аллее от нижнего к верхнему пруду, наслаждаясь его красотой. Сергей часто здесь ходил удлиняя себе путь, чтобы не шагать по жаркому асфальту поселковых улиц, не дышать автомобильными выбросами да и жизнедеятельности комбината, запахами человеческого жилья.
Здесь воздух был чище и приятнее, с ароматом трав и листвы. Потому он специально здесь и пошёл, чтобы поразмышлять в тишине не только над своей жизнью, но и над словами отца: "Береги свою семью...".
Что они означают? Поразмышлять и над тем,с какой же это болью были они им сказаны. Солнце медленно садилось почти перед ними, но почему-то с малиновым отливом, а чуть правее их пути оно цеплялось за верхушки деревьев, ярко освещая их своими лучами. Оно, как бы прячась за листвой, то являлось, то исчезало, словно играя с ними в прятки.
Девчонкам-сестрёнкам нравилась эта его игра, они жмурились, укрываясь от его ярких лучей своими ладошками. Солнце наполняло рощу радость жизни и счастьем бытия.
Сергей шёл и никак не мог понять одного: что с ним сейчас происходит? Любит ли он Людмилу или уже нет? Сегодняшняя ночь нанесла ему страшную незаживающую рану. "Так что это такое за любовь, коли в ней столько боли и предательства?!- жгла его мысль.- Неужели она такой и должна быть?".
Он представлял её совсем иначе в своих юношеских мечтах-фантазиях читая книги, слушая музыку, любуясь прекрасными картинами известных художников. Представлял себе её наивысшим счастьем для человека, вершиной жизни на земле.
Вначале-то у них тоже так и было. А вот сейчас-то...что сейчас?! Ничего!
Это же просто какое-то наваждение-безумие или же гипноз?! Иногда Сергей спрашивал себя: не мазохист ли он на самом деле, коли вот этакие терпит приключения, как сегодняшняя ночь?
Как же он столь долго и терпеливо всё это переносит? Вроде бы и нет, не мазохист, мучения-то ему ни к чему, особой-то радости не доставляют.
"Так что же это такое на самом же деле любовь? Неужели и вправду болезнь? Неужели эта болезнь совершенно неизлечима:!-задавал он себе такой вопрос,- какое же тогда существует на свете от неё противоядие?".
И на эти вопросы он не мог ответить. Тем более, что сам излечиться-то он и не желал. Просто не знал он, что ему делать.
"За что же мне можно любить сейчас Людмилу?",- тупо размышлял Сергей. Где-то он вычитал, что если задаёшь себе такой вопрос:"За что?",то это уже и не любовь, а ещё что-то. Но что? Вот это-то его и мучило.Что его ещё притягивает к ней? Привычка? Но они совсем недолго живут вместе! Нельзя же любить за "что-то"? И не понятно "За что"?
К своем ужасу Сергей вдруг обнаружил, что совершенно не знает Людмилу! Какой она на самом деле человек? Какой? Эта мысль настолько поразила его, что он даже остановился. Заметив это остановились и его девчонки шедшие впереди.
– Дядя Серёжа?!
- Папа! – закричали они разом вместе не поняв,что случилось? Была у них такая привычка кричать вместе. И потом:
– Можно мы к пруду подойдём?- они знали, что вот это-то приведёт его в чувство.
– Нет, только лишь со мной! Со мной! – очнулся от дум своих Сергей,– и никаким другим образом...
Тут же поспешил они за ними.
На пруду плавали дикое утки. "Что-то, они рановато?",- подумалось Сергею. По-весне или же по-осени он часто видел здесь этих перелётных птиц.
- Неужели же осень будет ныне ранней и дождливой?
Ему не хотелось этого. Он любил тепло, хотя и зимой было здесь тоже красиво. Сколько же он боролся в своей газете за чистоту в этой роще, за её благоустройство и превращение её в ландшафтный парк. И у него это получилось.
Плотины обоих прудов недавно благоустроили, поставили на них красивые ограждения и он теперь не боялся, что его девочки могут упасть с плотины в пруд. Однако же, он всё равно был настороже. Дорожки и главную аллею парка заасфальтировали, все их осветили и появились здесь лавочки и детские уголки. Появилась даже над верхним прудом красивая ротонда. Она стояла на самым высоком месте его правого берега.
Туда они вскоре и поспешили. Девчонкам быть в ней понравилось. Из ротонды открывался прекрасный вид на пруд и весь парк. Но даже любуясь им Сергей не переставал думать над словами отца. Они не выходили у него из головы. Потому-то он и тянул время, не желая возвращаться домой и расставаться со Светой. Ему нравилось, что они так дружны с Олей. Не о том ли он мечтал, чтобы все они и их дети были всегда дружны и счастливы.
А ведь вначале-то складывалось у них очень хорошо? Как хорошо! Самым счастливым для них временем с Людмилой считал Сергей свои полёты в Воронеж. Сергей чувствовал, что она ждала его. Их встречи тогда были наполнены любовью. Особенно запомнился ему новый 1977 год, когда они вчетвером встречали его в общежитии. Сестра Людмила Лена была со своим парнем, за которого она так и не вышла замуж.И это печально.
А вот для Сергея с Людмилой в канун того Нового года всё и решилось со свадьбой. На Новый год она подарила ему тёплые кожаные перчатки из тонкой кожи светло-коричневого цвета,а также тёплый махровый шарф. Это и стало её признанием в любви.
Но было ли это признанием, было ли это самой любовь? Вот в этом-то он сейчас и сомневался. Рассуждая таким образом Сергей вдруг осознал, что влюблён он совсем не в неё, а в воображаемый образ, во внешний её облик, а не в самого человека. Его-то он по сути совсем и не знает!
И это ужаснуло: он не знает человека с кем рядом он спит, ест, вместе дышит и ходит в кино, в театр, гуляет по улицам Крутого Яра, с кем катается на лыжах, отдыхает в лесу, разговаривает… Кстати, о чём же они разговаривают? Так... ни о чём, о всяких пустяках.
Но о чём же она думает, о чём мечтает? Он этого не знает. Может быть лишь о том, как красиво и модно одеться? Да в какой цвет перекраситься! Да ещё кто на улице обратил не неё внимание?
Да-да, конечно, он же ни разу не видел её с книгой в руках, они же ни разу не обсудили с ней ни один фильм, ни одного спектакля, ни одной книги, не были ни в одном музее. Но это же страшно.Именно в этом и есть его вина? Есть, конечно же,есть!
Только работа и работа! Чёрт бы её побрал эту работу. Как же этого он раньше-то не замечал? Как!
Получается, что нажив дочь с ней Сету, он познал только её тело, но не душу?! Вот потому-то ему сейчас так мучительно больно. И он не может успокоить свою совесть. Возможно, что и так. Есть в том его вина.
Даже приезжая к ним в Медуны он совершенно не обращал внимания на полное отсутствие в их дома книг. Как такое могло быть? В доме-то исключительно интеллигентных и уважаемых людей на селе? С высшим образованием! Просто может быть приезжая сюда совсем ненадолго...всё в спешке да впопыхах, в заботах и вечных делах, боясь опоздать на поезд...ему было не до того? Или же он был настолько пленён-очарован Людмилой, что ему было совсем не до книг?
Нет, конечно, нет! Сергей обязательно бы подошёл к книжной полке, шкафу или этажерке. Не прошёл бы мимо.Обязательно не прошёл! Книги были его страстью, как бы он ни торопился, то не удержался бы и полистал, подержал бы в руках, а то и окунулся бы в незнакомую глубь неизвестной книги. Однако же, этого ничего не было? Не было!
Сергей был с детства был завзятый книжником, любителем почитатель. Он коллекционировал книги, с подросткового самого возраста он начал их собирать да так, что в новом их доме, как и в старой квартире тоже просто они были на каждом шагу. Куда ни глянь, везде они,даже в шкафах, встроенных в стены. Но взяла ли она хоть раз какую-либо книгу в свои руки? Нет! Конечно же,нет. А он?
Тоже получается что нет! Одни лишь семейные заботы, ссоры да ещё непрерывная работа. Только работа! А как же без неё работы-то? Жить-то ведь надо! Может потому ему было так всегда трудно найти общий язык с её родителями? Особенно с её отцом, человеком весьма и весьма деликатным, молчаливым и закрытым, хотя и педагогом.
Но и Сергей тоже хорош, несостоявшийся учитель?! Как же они могли не понять друг друга? Этого-то он не знал.
С другой стороны: как можно понять человека, который всё время молчит, а если и разговаривает, то только лишь по необходимости? Тем более, что он фронтовик, директор техникума и историк-педагог, намного старше его,Сергея? Перед такими людьми Сергей благоговел и безмерно их уважал.
Вот,где верен постулат: "Не сотвори себе кумира!". А Сергей-то сотворил. Потому-то и не решался брать инициативу в свои руки. Сказывался здесь его врождённый такт да и семейное их воспитание. А вот пересилить-то себя он не смог. Не мог он лезть с разговорами "вперёд батьки в пекло" к людям старше себя, когда они тебя не спрашивают, не очень-то с тобой хотят разговаривать, почти не интересуются тобой.
Сергей начал в волнении потирать себе виски, так разболелась голова.
Правда, как-то однажды Василий Иванович показал ему старую помятую солдатскую алюминиевую кружку, найденную его учениками-поисковиками. На которой было нацарапано имя-фамилия её бывшего владельца. С интересом стал он слушать рассказ Василия Ивановича об истории этой кружки, о поисках родственников её владельца, погибшего в бою в их районе, о его работе с ребятами-школьниками по созданию музея, пока их беседу ни прервала властным окриком Клавдия Максимовна:
- Опять ты, со свей кружкой?..Не надоело это тебе? Ты же его, наверное, затомил... Лучше бы пошли куда-нибудь погулять, что-ли?...
И они пошли смотреть местный футбол. Стадион был сельским, слишком уж очень импровизированным. Травяное поле да пара ворот. Вот и всё. Доже ограждения поля не было.
Лавочки вкопаны прямо в землю по краям этого поля. Футбольный матч их особенно не заинтересовал. И они пошли гулять по улицам села. Василий Иванович всё больше молчал, скупо отвечал на вопросы Сергея по поводу села, хотя и был местным краеведом. Сергей же, видя его не расположенность к разговорам, больше не решался нарушить молчания. Общение их во время коротких их встреч, когда Сергей приезжал в Медуны, было минимальным. У Василия Ивановича было много всяческих общественных дел и он часто отсутствовал дома.
Правда, однажды как-то весной Сергей помогал ему вскапывать большой их сад-огород подле дома. Но всё это как-то молча и хмуро, не по-родственному. Василий Иванович был человеком неразговорчивым. И тут-то Сергей допустил нетактичность, сказав:
- А вы, Василий Иванович, балуете своих женщин. Ой, как балете! Неужели же вы один всегда справляетесь с таким-то большим огородом?
В семье-то Гончаровых было совсем по-другому. Потому это его удивление и вырвалось у него, что он пожалел Василия Ивановича. И тут же Сергей осёкся, сразу поняв, что зря спросил. Лучше бы не спрашивал. Не нужно лезть "со своим Уставом в чужой монастырь".
Это он понял по выражению лица, по взгляду Василия Ивановича, который ничего не сказав отставил свою лопату и пошёл в дом, где были его жена и все три его дочери. Назад же он вернулся уже с Клавдией Максимовной. И по ней тоже сразу было видно, что она чем-то очень недовольна. Это была ещё одна большая ошибка Сергея.Но это он поймёт позже.
Однажды Клавдия Максимовна завела разговор о необходимости восстановлении бани и покраске крыши их дома. Кстати сказать разговор о бане вначале завёл сам Сергей. Он был большой любителем попариться, чему всех их приучил с детства Семён Савельевич.
Василий же Иванович молчал. Видно, он не был особенно любителем бани. И это было опять же большой ошибкой Сергея. Он не знал того, что эта баня была "притчей во языцех» Клавдии Максимовны. Она не работала со дня покупки ими этого дома.
Один раз они залезли вместе с Василием Ивановичем, после подобного разговора с тёщей Сергея,через чердачное окно, на крышу этого дома.Посмотреть её состояние.
Особой надобности в покраске не было. Конечно же, он готов был бы и помочь ему, но сам Василий Иванович не проявлял совсем никакой инициативы в этом вопросе.
Опять же он всё больше молчал по поводу крыши, а Сергей не решался его спросить, чтобы опять не лезть вперёд батьки. Сергей не знал, что и думать? Здесь-то хозяином был отец Людмилы, ему и решать: что и как быть? Но хозяин молчал и ничего не предлагал. Сергея мучился же вопросом: это его ещё одна ошибка или нет?
Тем более, что приезжал он всегда сюда ненадолго, одним лишь днём, и это ещё более осложняло бы их взаимоотношения. Сергей не чувствовал себя своим человеком в его семье.
Самого начала их знакомства Сергею странной казалось вот такая его сдержанность по-отношению к нему. Некая даже холодность и отчуждённость. Это чувствовалось в его немногословии при общении с ним, хотя внешне-то всё выглядело довольно пристойно, вежливо да культурно, аккуратно в словах и поступках. Но в отношении к нему, Сергею со стороны Клавдии Максимовны ощущалось явное недовольство и скрытая агрессивность. Причину этого Сергей не мог понять. Всё было как-то невесело и без радости, будто бы случилось у них в доме какое-то горе. А что это за горе Сергей не знал, опасаясь лезть к ним со своими расспросами. Может это и есть сам Сергей?
Как впрочем, не спрашивал он о том и Людмилу Считая это нетактичным. К тому же в общении с ними его подавляли их заслуги-звания, должности-награды. Да и возраст тоже. Особенно напрягали награды и сдержанность Василия Ивановича, а также безапелляционность суждений и несдержанность Клавдии Максимовны. Да ещё золотые медали их детей.
Сергей относился к ним КО ВСЕМ с большим уважением, ценя их заслуги. За всем этим он не разглядел в них людей, одни лишь портреты-иконы. Совершенно он не знал: как с ними вести себя и их отношения к нему. Он надеялся, что это пройдёт и они постепенно сблизятся, станут родными. Но этого до сих пор не произошло.
Такие вот невесёлые размышления Сергея прервала неожиданно его дочка Света. Она схватила его за руки, громко крича:
- Папа пошли быстрее к бабушке и отведём Олю, а то и мама,наверное, волнуется где мы?..
Это была тоже правда. Нужно было спешить. Сколько тут ни думай, а идти-то всё равно надо. Сергей вздохнул, улыбнулся, взял их обеих за руки и сказал:
- Пошли.
Дома их очень ждёт Тамара Васильевна. Он это хорошо чувствовал. Она ждала вестей о здоровье отца.
А.Бочаров
2020.