Когда мне было 8 лет, я жил вместе с родителями в Германии (Тюрингия, Альтенбург) в одном доме с немцами по адресу Altenburg, Hausweg 23 . Учился я тогда во 2-м классе советской школы.
Мои познания о мире, честно признаюсь, были весьма ограничены. Меня, например, мало занимали необычные обстоятельства, в которых я оказался по прихоти глобальных исторических событий. Прошло всего 10 лет как закончилась вторая мировая война, а я играл с детьми фашистских агрессоров в одном дворе в волчок (юла на веревочке).
В школу я ходил пешком, один, без сопровождения. По утрам ещё было темно, только начинало светать. Путь мой проходил через заросшую лесом местность на окраине города. А с момента окончания войны , повторю, прошло чуть больше 10 лет. Город был с богатой историей, но все, что я знаю - в нем находится известная фабрика игральных карт. Школа моя была рядом с этой фабрикой. А за школой, как и сейчас, находилось городское управление полиции.
На первом этаже нашего дома вместе с женой и дочкой жил профессор местного университета. Что он преподавал в годы нацизма и как относился к славянским народам? Я не знаю. А ведь можно было обсудить с ним множество вопросов. Начать хотя бы с фильма Александр Невский, который я просмотрел несколько раз в советском клубе.
Иногда мы встречались с ним в подвале, где хранился запас торфяных брикетов. Мне этот профессор был интересен из детского любопытства. Однажды поздно вечером я услышал пение небольшого хора, которое доносилось из нашего двора. Таким образом студенты профессора поздравляли его по не знаю какому поводу. Был он большой любитель тирольского пения. Рулады йодля часто звучали, когда он отправлялся в подвал за торфом. Однако из-за языкового барьера наше общение было ограничено только обычным приветствием.
И вот, однажды, в конце 1955 года, профессор поднялся к нам на второй этаж. Я даже точно могу сказать в какой день – поздно вечером 5 декабря.
Мы не сразу поняли, в чем дело. Он зачем-то просил выставить нашу обувь на лестницу.
На немецком у нас никто. Этому во втором классе еще не учат. А он, хоть и профессор, по-русски говорить не был готов.
Мы были не против выставить сапоги, но хотелось бы знать зачем.
Профессор был настойчив, упоминая Св Николая и детей. Два слова, Николаус и киндер, – это все, что мы понимали.
Короче, отец решил, что если сопрут мои сапоги, которые я сроду не чистил, большой беды не будет.
Утром я обнаружил свои сапоги, начищенные до блеска, на том месте, где оставил, полные печенья и конфет. Сладости я съел, но так и не разобрался, кто такой Николаус, и почему в день Св. Николая (Nikolaustag) детям делают подарки.
Какие цели преследовал профессор, судить не могу, не знаю. Но эта история имела продолжение. Весной 1956 года меня пригласила к себе в квартиру жена профессора и познакомила с их дочерью примерно одного со мной возраста. Меня угостили чаем. С чаем я справился, но продолжить общение мне было сложно. Чай был хороший, но все, что я мог сказать – Danke. А мог и не сказать. Тогда я о многом не задумывался. Например, я не знаю, кто мыл подъезд и лестницу, которые всегда были чистые. Уверен, что не я. Хотя от моих сапог грязи было много. Но ведь кто-то приводил все в порядок?! Неужели жена профессора?
Мой визит, первый и последний, закончился тем, что дочь профессора подарила мне на память крошечный альбом для фотографий. Она подписала его “Zum Andenken an Madeleine” – “На память о Маделяйн”. Почему я об этом пишу – этот маленький альбом фирмы Falbin Erzeugnis – все, что осталось от немецкого периода моей жизни. Если не считать скудных воспоминаний и фотографий в маленьком альбоме.