А ещё у нас была баба Клава. Её весь двор боялся. Баба Клава жила на первом этаже, и стоило кому-то из пацанов или девчонок начать сшибать палкой с каштана колючие шарики, развести небольшой костёрчик, чтобы наплавить из пластинок свинцовых аккумуляторов биток для игры в "котёл" , или просто чересчур расшуметься, играя под окнами в "крысы", баба Клава распахивала форточку, и по двору неслось: " Это вы чего такое творите, паразиты! Вот я сейчас выйду!"
И это не было пустой угрозой, между прочим - могла и выйти, вернее, выскочить, размахивая скалкой или ещё каким-нибудь грозным предметом кухонной утвари. И - "кто не спрятался - я не виноват"
В общем, считалось, что баба Клава всеми фибрами души ненавидят детей, и в специально выделенный в календаре день для их защиты облачается в траур. Ну, и мы платили по возможности, как могли: считалось, например, доблестью позвонить в её звонок и убежать, намалевать на её двери мелом страшную рожу или храбро пискнуть в открытую форточку: "ведьма!" - и побыстрее улепётывать.
И вот вдруг Серёга Губасов прибегает с вытаращенными глазами: " Баба Клава купила «ПВЗ»!"
Вы, друзья, может быть, не знаете сейчас, что такое «ПВЗ». А в моём детстве эту аббревиатуру знал каждый школьник. «ПВЗ»- это пензенский велосипедный завод. А ещё «ПВЗ» - это модель, выпускаемая на этом самом заводе. Короче говоря, велосипед, велик, вожделенное чудо на двух колёсах, которое, со слов Губасова, купила баба Клава.
- Ты пе`гег`гелся, - после минутной паузы общего изумления предположил Серёга Клюв, он же Картавый, и то, что употребил он при этом слово, подчёркивающее во всей красе его дефект речи, чего обычно старался избегать, свидетельствовало о глубоком изумлении.
- На, - протянул Губасу согнутый мизинец Котовский. - Разогни и не загибай.
- Да зуб даю! - Губасов выразительно чиркнул себе по горлу. – Сам видел, как она его катила.
- Зачем он ей? - вслух задумалась Ленка Волобуева.
- В Москву на олимпиаду поедет, в велогонках участвовать, - с`юморил Женька.
Шёл восьмидесятый год. и олимпийские мишки уже здорово намозолили глаза, даже у Котовского на футболке красовался медвежонок в олимпийских кольцах. Ребята поржали, но загадка осталась неразрешённой.
Разрешилась она на следующий день: у бабки объявился внук. Олег. Олежек. Длинноногий пятиклассник, похожий на загорелого кузнечика, с узким лицом и широко расставленными светлыми глазами, с головой, лишённой волос – так бывает при странном заболевании идиопатической аллопеции – и тоже загорелой до шоколадного цвета.
На первый взгляд, ничем совершенно он не походил на полную, приземистую бабу Клаву, и всё-таки некое неуловимое сходство в них проглядывало - такое, что сомневаться в том, что Олежек всё-таки её внук, не приходилось. Кстати, свой новенький «ПВЗ» он вывел из подъезда за рога в первое же своё появление во дворе и остановился, щурясь на солнце и заинтересованно оглядываясь.
Тотчас к нему "подвалил» - мы так говорили тогда :"подвалил", "отвалил" - Андрюха Котовский, который вообще не мог спокойно видеть новых чужих велосипедов без зуда объездить их - так, должно быть, тоскует профессионал родео при виде необъезженного мустанга. "Дашь прокатиться?".
Надо заметить, что из всех моих дворовых друзей никто спроста Андрюшке своего велосипеда не доверил бы, но внук бабы Клавы был новичком и бесхитростно подтолкнул свой «ПВЗ» к Котовскому : "На, катайся". Что удивительно, у него не вызвало протеста ни заскакивание обоими колёсами на лавочку, ни торможение с визгом протекторов, когда на асфальте остаются чёрные ребристые полоски, ни наезд передним колесом с маху на поребрик. Я имею в виду не словесный протест – на такой в отношении "малость бзиканутого" Андрюшки и из наших мало, кто решился бы, но и само выражение лица у баб-клавиного внука оставалось доброжелательным и безмятежным, словно Котовский крушил не его велосипед.
Пока проходил этот краш-тест, превращая новенький Олежкин «ПВЗ» в заслуженную боевую единицу, во дворе показались и другие пацаны: Женька, Славка, Сережка Клюв, Юрка, Губас и Васька-Экскалатор.
- Ты что вытво`гяешь? – остановил Котовского Сергей. – Думаешь у его бабки денег ку`гы не клюют? На своём финти – ему уже те`гять нечего. А этот новый…
- Был, - справедливости ради вставил Юрка.
- Ништяк, - махнул рукой Олежек. – Пусть. Я умею чинить.
- А мне тогда дашь? – обнахалился Васька.
- Катайся, - разрешил Олежек. – Меня, кстати, Олегом зовут. А тебя? А вас?
Парни назвались, протягивая руки для пожатия.
- Ты надолго? – спросил Клюв. – На лето или насовсем?
- На лето, - Олежек пожал плечами и добавил. – Или насовсем.
- А отчего зависит?
- Ну, уж не от меня.
Позже оказалось, что родители Олега испытывали сложности в продолжении семейной жизни, и мальчишку сплавили бабке, чтобы не травмировать лишний раз разборками. Если бы они не помирились, Олег остался бы у бабы Клавы вместе со своей матерью. Но они помирились. И где-то в конце сентября Олежка уехал обратно в Москву. Но о том, что он – москвич, мы тоже узнали не сразу. Потому что ….
-Откуда приехал? - благодушно поинтересовался при первой же встрече обстоятельный Губасов, и вот тут выяснились интересные вещи :оказалось Олежка на самом деле ни много ни мало - марсианин, которого подбросили в младенчестве его родителям. Поэтому он такой необычный – без волос и с такими глазами. Мама и папа о его неземном происхождении знают, но никому не говорят, потому что дали специальную подписку в госбезопасности. Все это Олег изложил совершенно серьезно, только в глазах, где-то глубоко, плясали чертики. И пацаны, глядя на незнакомого мальчишку в непривычной яркой гавайке, с очень узким и очень загорелым лицом, со странными раскосыми и необыкновенно светлыми глазами и лысым коричневым (от жестокого марсианского солнца) черепом, тоже совершенно серьёзно почувствовали, что у них закрадываются сомнения, а такая ли уж неправда Олежкина марсианская "легенда".
Будущее позже показало, впрочем, что с фантазией у новичка всё обстоит даже слишком хорошо. За лето мы услышали о том, что "тянитолкаи", действительно, водятся на Гаити, прирученные жрецами вуду. Что, вращая настройку приемника, можно поймать звучание мысли. Что местный дворовый пес вполне может быть реинкарнацией недавно умершего известного поэта. Что вопрос бессмертия уже решен в одной секретной лаборатории в горах Тянь-Шаня. И что дворовая страшилка - "тень цыгана" - реально живет в шахте лифта в башенном доме напротив.
При всём при том баб-Клавин внук оставался неизменно приветлив и ровно весел, никогда никого не обижал, и сам ни на кого не обижался, даже за полученное вскоре прозвище Лысый Марсианин. Еще он не жадничал - на его "ПВЗ" катался весь двор, и к концу лета выглядел этот велик ненамного новее и лучше, чем заслуженный битый-перебитый велосипед Котовского. Но Олежек не соврал – с разводным ключом, резиновым клеем. киянкой для выпрямления обода и насосом он обращаться умел.
Что касается бабы Клавы – вы, может, подумаете, что она перестала кричать на детей и выскакивать со скалкой? Да ничего подобного. И Марсианину попадало шумовкой между лопаток не реже, чем, скажем, Экскалатору. Только вместо «ведьма» в её открытую форточку кричали теперь: « Олежка! Оле-е-ег! Лы сы-ы-ы-й, выходи!!!» - и когда грозная фурия появлялась в окне мило и заискивающе улыбались: «Баба Клава, а Олежка выйдет?»
И вот однажды в ответ на эти вопли, баба Клава вдруг показалась во дворе, но не со скалкой, а с тем самым «ПВЗ» и целлофановым кулёчком полным конфет.
- Ну, чего шарахнулись? – обводя округу цепким взглядом, зычно вопросила она. – Не съем. Нате вот конфет вам. И лисапед берите. Катайтесь. Ни к чему он. Уехали Олег с матерью. К отцу уехали. В Москву.
- Баб Клав, да зачем велосипед-то отдавать? Он ведь приедет ещё, - робко подал голос Юрка.
- Ага, как же! Много он раньше-то приезжал? Вот то-то! – и баба Клава, сунув Юрке конфеты, а Ваське -велосипедный руль, повернулась и пошла в подъезд, всхлипывая и вытирая слёзы.