Глава тридцатать первая. Обратная дорога.
Весь следующий день после прибытия в общежитие, где жил мой дядя я провалялся в его комнате. Иногда выглядывал в окно и видел, как женщины с кожей цвета шоколада, собирали малину, которой там было очень много. Вернулся Олег достаточно рано, около двух часов. С работы до общежития из на микроавтобусе привозил бригадир. В общаге жили трое болгар, один поляк, и двое из Латвии – игрок в регби Гунча и Юрий по прозвищу таксист. Эти двое не трогали Олега, как своего земляка, а к болгарам и поляку относились, как относятся в армии к старослужащие к новичкам. Поляк ушел в глухую оборону – запирался в своей комнате и напивался в одиночку, а болгары сносили унижения, как дети терпят строгих родителей. Их заставляли производить уборку, постоянно на них покрикивали, обзывали их всякими дурными словами, отправляли их в лес собирать ягоды для себя. Так как в грибах болгары мало чего понимали, грибы их собирать не просили.
На второй день я поехал на работу вместе с Олегом. В начале рабочего дня, меня представили Яну – человеку, стоявшему у истоков этой фирмы, а на тот момент главе столичного филиала. Мне про него много рассказали, к примеру, что он в детстве был очень шаловливым мальчиком, то в сортире родственника запер, то другу змею за ворот засунул и много чего он натворил, но потом, он попал в армию и в качестве военного специалиста побывал в Афганистане, где воевал против советской армии. А после того, как вернулся с войны он женился на русской женщине из Латвии. Начал свой бизнес он с того, что купил подержанную мусорную машину и нанял двоих работников иностранцев, что по тем временам было немыслимо. Один из работников был украинец, другой негражданин из Латвии. И дело быстро пошло в гору, со временем у него появились инвесторы, что позволило ему начать очень быстро расширяться и захватить значительную часть Норвежского мусорного рынка. Секрет его успеха был в том, что он нанимал на работу тех, с кем когда-то воевал – гастарбайтеров из соцлагеря.
Со мной Ян даже пытался говорить на русском, его удивило то, что я поехал один, что мне в пути совсем не было скучно. От него я узнал, что в Норвегии я могу ночевать, где захочу, главное, чтобы палатка стояла сто метров от ближайшего дома и хозяин земли не имеет права меня прогонять в течении трех суток. Он предложил мне на время моего пребывания в Осло пожить в отдельной комнате у него дома, но мне было уютнее в шумном общежитии, да и Олег хотел, со мной пообщаться. В столичном отделении компании работало очень много народа из самых разных стран, был даже один аргентинец, были македонцы, литовцы, поляки, болгары, боснийцы. Все они за работой выуживали тару из мусора, а потом сдавали её и получали не меньше двухсот крон к зарплате каждый день, хотя это и было строго запрещено.
Олег работал в паре с норвежцем Кристианом, который был самым быстрым мусорщиком в Осло. Работал он не только быстро, но и красиво, просто виртуозно, он легко управлялся с тяжелыми контейнерами одной рукой, а второй постоянно вертел самокрутки. Работать на мусорной машине он пошел вовсе не из-за денег, ему в наследство досталась огромная сумма, просто без работы он впадал в депрессию и начинал баловаться разными вредными веществами. Сначала он просто работал на грузовике, но там ему не хватало физической нагрузки. Большие деньги, что у него были, он тратил довольно странно – ходил в стоптанных ботинках, ездил на старенькой Шкоде, жил в обычном крохотном домике, как у остальных норвежцев, но у него было экстремальное хобби – он прыгал с управляемым парашютом со скал, а иногда и с высотных зданий. Один раз он заплатил уйму денег за то, чтобы совершить прыжок в центре Осло, ради этого на полчаса в одном районе перекрыли автомобильное движение. Прыгал со скал он не только в Норвегии, ездил по всему миру. Еще он любил фотографировать насекомых. Он собирался когда-нибудь поехать в Россию, чтобы за большие деньги полетать там на военном истребителе, он нашел об этом информацию где-то в интернете.
Я, конечно, очень захотел остаться в Норвегии и устроиться работать в эту мусорную фирму, туда с радостью брали и без водительских прав, чтобы только опрокидывать контейнеры. Однако, когда Ян узнал, что у меня паспорт негражданина, он сказал, что мне лучше поехать в Латвию и получить гражданство. Дело в том, что у него уже работал один негражданин, и для него, в связи с этим было очень много разных проблем, надо было каждый год делать специальное разрешение на работу человека с таким непонятным статусом, оформлять ему специальную рабочую визу. Только в Норвегии до меня и дошло, что без гражданства Латвии мне в Европе не жить. Я решил, что пойду на курсы латышского, сразу после возвращения и было очень досадно из-за того, что я этого не сделал раньше.
На выходных мы с Олегом катались по Осло на велосипедах, долго разглядывали красивые скульптуры у ратуши, у театра, сходили в музей Эдварда Мунка, тот самый, который некогда самым наглым образом ограбили норвежские мафиози, взяв две бесценных картины в заложники. Чтобы не заблудиться в велосипедной инфраструктуре норвежской столицы, коллеги Олега выдали нам специальную карту города для велосипедистов, но и даже с ней мы постоянно терялись. Один мусорщик посоветовал мне купить новейший по тем временам смартфон с навигатором, но он работал только в Норвегии. Я даже ходил в туристический магазин смотреть навигаторы, но мне сказали, что в них есть только карты скандинавских стран, и неизвестно, как загрузить туда карты других стран.
Под палящим солнцем мы петляли по спальным районам Осло, застроенным пяти-девятиэтажными домами. Белых людей там было совсем мало, норвежцы в большинстве своем не любили жить в городе, хотя и работали там. В основном они жили в маленьких городках недалеко от городов вроде той же Клёфты. Многоквартирные панельные дома в спальных районах были в основном социальным жильем, которое получали беженцы и эмигранты. Именно в норвежской столице я узнал, что мой дядя заядлый расист, с завистью и ненавистью смотрел он на расслабленных и довольных африканцев и уроженцев Ближнего Востока. Он говорил, что с радостью уедет из Осло в какую-то деревню, где еще нет этих черножопых. Он обвинял их во всех смертных грехах и неприятностях, которые стряслись с человечеством. Осуждал он и норвежцев за то, что они дают статус беженцев всяким мусульманам и черным, платят им пособия, бесплатно обучают их языку, в то время как ему только дали возможность зарабатывать небольшие для Норвегии деньги тяжелым и грязным трудом. Бесило его и то, что государство там платило огромное пособие тем норвежцам, которые адаптировали детей сирот из других стран.
Мы захотели приготовить борщ, но в супермаркетах не было свежей свеклы, только маринованная. И пришлось нам идти в пакистанский магазин, где было все, а если и не было на месте, то можно было у них заказать и они буквально на следующий день доставали. Конечно, свекла у них стоила достаточно дорого, но она у них нашлась на месте. Словоохотливый продавец готов был говорить с нами на всех языках мира, только бы мы у него что-то купили помимо свеклы, нас заинтересовал настоящий китайский зеленый чай, хотя, Олег признал, что чая лучше, чем шведский, который я ему привез вряд ли где-то можно найти. А в Норвегии, кстати, продавался в обычных магазинах только один вид чая, чай там вообще не очень любили, предпочитали кофе, который большинство готовили очень неумело.
Потом, пока Олег работал, я каждый день ездил по центру Осло до тех пор, пока он на возвращался с работы. Я проезжал не меньше ста километров за день. Чтобы иметь возможность фотографировать, я раскошелился на цифровую фотокамеру Кассио, ей можно было снимать и десятиминутные видео. К ней я купил карту памяти на четыре гигабайта. И, не смотря, на то, что я потратил на фотоаппарат целых полторы тысячи крон, я был рад этой покупке, как ребенок. Теперь я мог запечатлеть красоту вокруг, чтобы любоваться ей потом.
Во многих прекрасных местах я побывал, и в крепости, и в знаменитом парке скульптора Вегеланда, где провел два дня, на протяжении которых сфотографировал каждую из множества скульптур. И странным мне казалось то, что я ничего не слышал ранее об этом парке, ради которого точно стоило приехать в Осло. Как же было приятно в эти солнечные дни гулять среди множества каменных и бронзовых скульптур обнаженных людей самых разных возрастов. Пару раз я услышал неодобрительные возгласы туристов славянской национальности об этом парке. Они были возмущены тем, что все скульптуры в этом саду были голыми, они фотографировали друг друга газетой прикрывая фрагменты скульптур.
Удивило меня и то, что в норвежской столице было очень мало пивных для людей с не очень большими доходами. Впрочем, мне и на скамейке в парке было приятно пить очень вкусное и легкое норвежское пиво. Украдкой я разглядывал африканок, мне впервые в жизни доставляло удовольствие просто смотреть на женщин и появилось сильное желание начать к ним приставать, чего раньше не было. Я вдруг понял какие женщины мне нравятся в плане внешности.
Но вот, две недели пролетели и пришло время мне отправиться в обратный путь. Когда я только приехал в Осло, мне пришлось купить новые джинсы, но за две недели я их тоже продрал в промежности насквозь. Пришлось поставить на них заплатку, покупать еще одни мне казалось бессмысленным. А сандалии я все-таки купил, чтобы в жару ноги не парить в любимых тогда берцах. Покидать Норвегию было очень неприятно, совсем не хотелось возвращаться в Ригу, устраиваться там на какую-то работу, общаться с земляками.
Я нашел тихую дорогу под номером двадцать два, по которой я какое-то время ехал параллельно шестому шоссе. Границу со Швецией я пересек в тот же день. Последним норвежским городом, который я тогда проехал был Халден. Ночевал я на каких-то торфяниках, проснулся рано утром от жуткого холода, даже пуховой спальник меня не согревал. Пришлось мне встать пораньше, одеть бушлат и поехать быстро, чтобы согреться.
Чем дальше я спускался на Юг, тем гуще была населена местность. Мне снова пришлось ехать по маленьким дорожкам, которые петляли по маленьким населенным пунктам вдоль шестого шоссе и это портило мне путешествие. Я, как правило, ехал допоздна, потом в темноте срочно искал место для ночлега, и где я только ни ночевал, желая сэкономить деньги на кемпинге.
Наконец я добрался до Гётеборга – второго по величине города Швеции. Наугад я добрался до центра города, нашел туристическое бюро, и купил там карту города, чтобы из него благополучно и быстро выехать. В том городе я разговорился с одним парнем, котором было интересно, каково это – путешествовать на велосипеде. Он удивил меня тем, что мог разговаривать на всех языках скандинавских стран, кроме финского. Потом я узнал, что все эти языки очень похожи друг на друга и при желании скандинавы могут друг друга понять, без словаря и переводчика. Его просто шокировала информация о том, что у меня в сумке лежит мокрая палатка и то, что я не знаю, получится ли у меня её до вечера просушить, потому что то и дело льет дождь. Он сказал, что именно из-за дождей не хотел бы путешествовать на велосипеде. Мне это показалось смешным.
Дорога от Гётеборга до Мальмё была ужасной в плане того, что мне пришлось петлять по мелкой сетке маленьких запутанных дорог, но погода была хорошей, с моря дул прохладный ветерок, местность порой даже бывала живописной, иногда попадались старинные мельницы, когда дорога шла по самому берегу моря. Я видел, как некоторые коровы забредали в море и ели водоросли на мелководье. Море порой светилось тремя цветами – желтым, дальше зеленым, и вдали уже синим. Эта часть Швеции называлась Сконе, некогда она была Данией, но шведы прогнали оттуда датчан, а сконцы какое-то время прятались в лесах и сопротивлялись шведам. На этой дороге я встретил ужасно неопрятного велотуриста на просто антикварном велосипеде. Мы остановились и поговорили, он оказался англичанином. А я до этой встречи думал, что все англичане педантичные во всем. Говорил он на таком английском, который мне было трудно понять.
Город Мальмё был не таким большим, как Гётеборг, но более старинным и живописным. На заправке у въезда в город мне дали бесплатную карту, так что у меня было время полюбоваться старым городом, наводненным беженцами. Про Мальмё говорят, что это эмигрантская столица Швеции. Многие мои соотечественники говорят, что беженцы и эмигранты – это ужас, а по мне, так если принимать их грамотно, и интегрировать в общество, то можно до бесконечности увеличивать численность населения, а вместе с ней и потребление, вслед за которым будет увеличиваться и производство. Эти беженцы бойко говорили на шведском, и потому этот язык исчезнет не так уж и скоро.
Однако в этом милом городе меня ждал неприятный сюрприз. Дело было в том, что я планировал переехать из Мальмё в Копенгаген по мосту, но оказалось, что мост этот для проезда на велосипедах закрыт и мне следует сесть на поезд. Пришлось мне возвращаться в центр города на вокзал, но так как было воскресенье, кассы не работали, и билет можно было купить только в автоматах, инструкция к которым была только на шведском. В зале ожидания было много народу. Я подошел к одной африканской семье и поинтересовался у них, как купить билет в автомате. Они сказали, что и сами не знают, и потому будут ждать утра понедельника, чтобы купить билеты в кассе. Меня подобный вариант не устраивал, потому я спросил об этом мужчину, который занимался ремонтом одного из этих аппаратов, и он купил мне билет до Копенгагена. Правда и с этим была проблема, потому что как таковой центральной станции там не было. Я попросил билет до станции, которая была ближе всех к центру.
И помчался я на поезде по мосту через море все утыканное ветрогенераторами. А на подъезде к столице Датского Королевства мост нырнул в туннель, уходящий под воду. Выбрался я из поезда у входа в знаменитый парк Тиволи. Там висели флаги сексуальных меньшинств. Хотелось, конечно, пошляться по городу, найти остров Христиания, где свободно живут хиппи. Хотелось пофотографировать чудесную архитектуру, но был уже вечер и мне надо было как-то выехать из этого мегаполиса до ночи и найти место для ночлега. Сначала я зашел в небольшой магазин, чтобы купить себе датского пива и узнать, где можно раздобыть карту города. За прилавком стояли два пакистанца, и со знанием дела порекомендовали мне, какое пиво купить, объяснили, как доехать до туристического бюро. Я спросил у них, можно ли пить пиво на улице. Они сильно удивились моему вопросу и спросили, где находится та европейская страна, где запрещено пить алкоголь на улице. Пиво оказалось чудовищно крепким, настолько, что мне было противно его пить, но этикетка с портретом в стиле кубизма была красивая.
За подробную карту Копенгагена и окрестностей мне пришлось выложить семьдесят пять датских крон, это было больше восьми евро. Еще я спросил, смогу ли я на велосипеде проехать по мосту на остров Фюн, а потом на полуостров Ютландия. Женщина сказала, что не знает и это заставило меня кардинально изменить маршрут. Я решил ехать по острову Зеландия, на котором находилась столица, до паромной переправы между Рёдбихавеном и немецким Путтгарденом. Мне как-то расхотелось долго кататься по перенаселенной Дании, где нет лесов, в которых можно бесплатно ночевать.
Я все-таки замешкался в центре прекрасного Копенгагена до тех пор, пока солнце зашло. И потом спешно поехал в спальный район, где находился кемпинг, который мне обошелся в сто датских крон. В душевой там не было вообще никаких кранов, вообще ничего – только подсветка много маленьких отверстий в потолке и сточное отверстие в полу. Чтобы минуты три с потолка текла теплая вода нужно было встать точно посередине кабинки и пошевелиться. Так как вода не была достаточно горячей для меня, я особенно долго под душем не стоял, а одежду стирал в раковине. После ужина на кухне, я пошел в гостиную, где попытался посмотреть датское телевидение, но ничего из того, что я там увидел, не показалось мне интересным.
Рано утром на следующий день пошел такой ливень, что мне казалось, что моя палатка вот-вот порвется под его напором. До одиннадцати я просидел в палатке, изредка высовывая из неё голову. Ливень не ослабевал. Я видел, как пожилые велотуристы только в трико и босиком поехали под этим адским ливнем. Мне ехать только в шортах, майке и сандалиях на босу ногу как-то не хотелось, потому что было достаточно холодно. Я одел плащ, добрался до ресепшена, уплатил за еще одни сутки в кемпинге, вернулся в палатку и заснул на несколько часов от расстройства. Потом ливень стал затяжным дождем, и я сходил в ближайший супермаркет за датским пивом, и пил его на диване перед выключенным телевизором.
Отлично выспавшись, я на следующий день рано утром выехал из кемпинга, надеясь до вечера доехать до переправы и следующую ночь провести уже в Германии. Хоть было и солнечно, но ветер был встречный и ехать было не так уж и легко. Долго я ехал по населенному пункту, напомнившему мне Юрмалу, он тоже долго тянулся вдоль морского берега и назывался Кёге. С ориентацией проблем никаких не было – я ехал по второстепенной сто пятьдесят первой дороге. Велодорожки в Дании хоть и были узкими, но шли строго по краю почти каждой дороги или городской улицы. По всему было видно, что велосипеды датчане любят и уважают.
В забегаловке у дороги я пообедал каким-то странным овощным супом и котлетой с картофелем. А потом встретил американского велотуриста. Сначала я не поверил в то, что он из Аризоны. Слишком уж дешевый был у него велосипед, дешевая палатка была привязана к раме бечевкой. Сумки тоже оставляли желать лучшего. Одет он был тоже не ахти как. Он признался мне, что жил в Вильнюсе целый год, а потом купил в супермаркете велосипед, палатку, и прочие туристические принадлежности и поехал сначала в Ригу, потом на пароме переправился в Стокгольм, оттуда доехал до Гётеборга, потом до Копенгагена. Я удивился, как он смог на таком ужасном велосипеде столько проехать, но потом мы поехали вместе, и я понял, что педали крутит он получше меня. Он долго ехал впереди, что был труднее, чем ехать позади. Я предложил ему поменяться, но он сказал, что совсем не устал. Мы разъехались в разные стороны на острове Фальстер, он поехал в город Гедсер, откуда шел паром на Росток, где его ждали друзья, с которыми он собирался дальше путешествовать по Европе.
Наконец я переехал по мосту на остров Лоллан, но до Рёдбихавна я в тот день не доехал, пришлось заночевать в кемпинге в городе Марибо. За него с меня взяли только семьдесят крон, но и кухне и душевой там уже давно требовался капитальный ремонт. Рядом со мной там поставил палатку молодой велотурист из Испании. Колесо на его велосипеде было сильно погнуто, задний тормоз не работал. Он сказал, что в Голландии за ремонт попросили слишком дорого, в Германии тоже цены его не порадовали, а датские цены его и вовсе шокировали, потому он планировал отремонтировать велосипед только в Швеции. Я отдал ему карту Копенгагена, чтобы он не заблудился там. Он пожаловался на то, что пиво в Дании чертовски дорогое. Покупал он все на заправках, где цены действительно были неадекватные. Я посоветовал ему зайти в супермаркет немецкой сети Алди, где цены были раза в два ниже, хотя и качество продуктов там было не очень. Мы разговаривали почти шепотом, сидя у своих палаток, чтобы не нарушать тишину, царящую вокруг.
Утром я проснулся, услышав громкую немецкую речь совсем рядом. На кухне я познакомился с этими немцами из бышей ГДР. Эти пожилые супруги неплохо говорили на английском, даже немного знали и русский, все-таки учили его в школе. В основном они рассказывали мне о том, как в Восточной Германии все было плохо и как было хорошо в ФРГ. В разговоре с ними я допустил бестактность, сказал, что очень люблю шведское пиво. Они, забыв о своем завтраке начали меня убеждать в том, что немецкому пиву равных нет во всем мире.
Утро было пасмурным и влажным, моросил очень мелкий дождь. Я быстро добрался до паромной переправы. Паромы ходили почти каждый час, как трамваи, в них могли даже поезда заезжать. Сто крон и я минут через сорок был уже в Германии. Небо прояснилось, засияло солнце, но подул сильный ветер. Но ветер был не такой большой бедой, как отсутствие нормальной карты. В моем тяжелом атласе был и Север Германии, но ориентироваться по нему было очень трудно. В Ольденбурге я ходил по мелким лавкам и искал нормальные карты, но удалось купить только туристические схемы нескольких городов. А впереди на моем пути был большой город Любек, который надо было как-то проехать.
Первую ночь в Германии я провел в кемпинге, слишком густонаселенная местность была вокруг, вот и пришлось свернуть с дороги сначала в одни кемпинг, но там никого не было на ресепшене, потом в другой, и только в третьем ресепшен работал, но старушка, которая там работала не знала ни слова на английском. У меня был электронный переводчик, но пользоваться им было не очень удобно, словарный запас у него был очень маленький, и слова трудно было вводить, давя на крохотные кнопочки. Но я все же спросил у этой впавшей в ступор старушки, сколько будет стоить ночевка и где я могу поставить свою палатку. Пока я с ней говорил с помощью переводчика, полил дождь. Так что в палатке, когда я её поставил, было не совсем сухо.
Я решил помыться утром, внутри палатки приготовил себе ужин под шум ливня и только лег спать, как дождь кончился и из трейлеров повылезала молодежь, начала носиться по всему кемпингу на велосипедах и орать. Где-то рядом из трейлера вылезли старики и начали достаточно громко разговаривать. Я подумал о том, до чего же немцы шумный народ по сравнению со скандинавами. Я был очень усталым, и потому заснул не смотря на шум вокруг. Утром я пошел в душ, вода была не очень-то горячей, а в одной кабинке вообще текла только холодная. За завтраком на кухне разговорился с мужиком, который почему-то не хотел признавать существование Латвии и Эстонии. Он утверждал, что это была Германия, а после войны Россия. Я согласился с ним в том, что Латвия и Эстония были частью германского мира, но сказал, что на счет границ Германии до Второй Мировой войны у него неверная информация.
Любек оказался очень симпатичным городом, по которому я сначала немного поплутал, но как-то быстро нашел дорогу, чтобы из него выбраться. Пока я плутал, я едва не угодил под машину. За рулем была женщина, она выскочила наружу и извинилась передо мной, хотя виноват был я. Когда пошел дождь, я присел на крытой автобусной остановке, там уже сидел мужик с мотороллером. Мы закурили, подошла старушка и начала на нас ругаться. Я не понял, чего она от нас хочет. Мужик ей что-то возражал по-немецки. Потом он сказал мне на английском, что курить на остановках запрещено, и еще он признался мне, что он не немец, а турок. Я слышал о том, что в Германии живет очень много турецких гастарбайтеров.
Ехать по Германии мне было не очень приятно из-за того, что по широким полям там гуляли сильные ветра, которые, как на зло дули постоянно в лицо. В одном супермаркете я купил себе по дешевке длинные штаны в обтяжку с мягкой прокладкой в промежности и специальную майку с длинными рукавами для велосипедистов. В сандалиях и этой одежде на велосипеде ехать было намного удобнее. А когда становилось тепло, я одевал только эту майку с карманами на пояснице и велосипедные шорты. Берцы, джинсы, байку и бушлат я запихал в сумки, которые были совсем переполнены. Хотелось выкинуть лишнюю одежду и обувь, чтобы в сумках появилось больше места и они стали легче. Какой же глупостью было ехать в путешествие на велосипеде и одевать берцы, джинсы, байку и бушлат!
Я проехал Ратцебург, Гадебуш, Шверин и постепенно привык к ветренным полям, а от архитектуры городов Германии веяло родной старой Ригой. Одной ночью я все же нашел лес, хотя и очень редкий, сосновый и судя по множеству тропинок, там часто гуляло много людей, но я был настолько усталым, что мне было не до этого. Долго я не мог заснуть, потому что около палатки что-то копошилось в палой листве и хвое. Я боялся, что это какой-то грызун, что он прогрызет днище моей любимой палатки. Я вылезал наружу, возил по листве палкой, ложился, и опять листва начинала шуршать.
После часа охоты на эту зловредную мышь, я отчаялся и начал уже засыпать под этот шорох, как он вдруг резко стих. Но вдалеке раздался другой шорох, который приближался, потом я расслышал дыхание, это была собака, которая тщательно обнюхала мою палатку и тихонько поскуливала. Потом раздались звуки шагов человека. Сердце мое бешено заколотилось, мне стало очень страшно, я аккуратно засунул руку в сумку, нашел там рукоятку ножа, и крепко стиснул её. Кто мог ходить ночью по лесу с собакой? Возможно, это был лесник или полицейский, не знаю. Я слышал, как этот ночной незваный гость закурил обошел палатку вокруг, постоял немного, а потом ушел.
Я завел будильник в телефоне на шесть утра, чтобы пораньше убраться из этого людного леса. Вставать было очень тяжело, спать хотелось до тошноты. Завтрак не лез в горло и почему-то тошнило. Натягивая свои новые штаны трико, я вдруг заметил, клеща, впившегося мне в голень. Это меня очень напугало, я подумал, что тошнит меня из-за того, что я заболел энцефалитом, но понял, что клеща я мог подхватить, только вечером, и так быстро заболеть этой ужасной болезнью не мог. Паразита я выковырял из своей плоти ножом с каким-то ожесточением. В первом попавшемся на пути городке я начал искать больницу, чтобы сдать анализ на болезнь лайма и энцефалит, но потом отказался от этой затеи, прикинув, сколько придется ждать результатов, да и стоить это вероятно будет не дешево. Решил обратиться к медикам только тогда, когда заболит голова и поехал дальше.
Я ехал по сто четвертой дороге через Гюстров, Тетеров, Нойбранденбург к польскому Щецину. Когда я подъезжал к польской границе лил дождь, я потный и мокрый зашел в пивную, чтобы поесть и выпить напоследок немецкого пива, от которого я был не в большом восторге. В пивной гуляла компания пожилых людей, которые о чем-то громко спорили. Я заказал себе русскую селянку, которая почему-то там оказалась в меню и охотничью колбасу с рисом. Суп оказался очень густым, и в него плюхнули слишком много сметаны, но все было очень вкусно. Шумная компания стариков обратила внимание на мою прическу и длинную бороду. Они мне что-то говорили мне по-немецки, я сказал, что не понимаю их языка. А один из них показал мне на кружку и сказал на русском «пиво». Я кивнул, сказал, что пиво хорошее, пожал его протянутую руку и ушел.
Как только я переехал границу, сразу решил переночевать в гостинице, я давно не мылся, замерз, очень хотел где-то высушить свою палатку, и другие вещи. Я пристегнул свой велосипед на стоянке автомобилей, взял ключи на ресепшене, и пошел через просторный зал к лестнице ведущей в номера. В этом зале было много народу, мужчины в костюмах, женщины в вечерних платьях. Они пили шампанское, о чем-то оживленно говорили, звучала музыка. А я протискивался между ними со своими сумками в мокром трико, с выбритыми боками головы и длинной узкой бородой. Одна женщина взяла меня за плечо и что-то быстро сказала на польском. Я только виновато улыбнулся, помотал головой и побежал в свой номер, думая о том, как же от меня, вероятно, воняет потом.
Щецин не показался мне таким уж сказочным городом, как во время моего первого посещения. Я сделал немного фотографий, чтобы потом было что вспомнить, и побыстрее поехал домой на Восток. В этот раз я строил свой маршрут так, чтобы не ехать там, где я уже ездил. Через полдня я добрался до Старгард-Щецински, где пообедал во вьетнамском ресторане. Отец семейства вьетнамец работал на кухне, его польская жена стояла у кассы, а две их дочки разносили заказы. И суп, и второе были весьма недурны, хотя кроме куриного у них там не было никакого мяса. А я птичье мясо после середины девяностых годов очень не люблю, особенно куриные ноги.
В центре этого небольшого города был огромный памятник советским воинам. Когда я его разглядывал, мне стало в очередной раз обидно за свою бывшую родину СССР и тех, кто проливал за неё кровь. Памятник выглядел ужасно – ржавое железо и растрескавшийся замшелый бетон с облупленной краской. Возможно, что этот монумент, когда его только поставили и выглядел прилично, возможно, что после войны у СССР не было средств возвести что-то приличное, но с тех пор прошло столько времени, советская империя получала сверхдоходы за нефть, газ, алмазы, золото и другие природные ресурсы. Неужели нельзя было заменить эти памятники? И я подобное видел много раз и в Польше, и в Германии. Вокруг памятников все было аккуратно убрано, иногда там лежали цветы, но эти произведения сильно нуждались в ремонте или замене на что-то более солидное и современное.
Дождь несколько дней лил с перерывами, и мне это сильно действовало на нервы. Когда я ехал в районе города Пила то даже задумался о том, чтобы сесть на автобус и доехать до Риги, но быстро со стыдом откинул эту мысль, и налег на педали. Только когда я добрался до города Быдгош, установилась хорошая погода. Город этот мне показался каким-то запущенным, многие здания нуждались в основательном ремонте. Я там отобедал в некой столовой в советском стиле, там даже сцена для выступлений была. Там я попробовал популярное пиво «Живец». Довольно легко я добрался до чудесного готического города Торунь – родины Николая Коперника, где стоял памятник этому ученому. Не смотря на усталость, я очень долго бродил по этому городу на Висле, делал фото, пробовал новые виды польского пива, хотя и был за рулем.
Потом я направился в город Ольштынек, проехав местечко Грюнвальд, где некогда произошла битва между саксонскими крестоносцами и объединенным войском поляков, литовцев, русских, чехов. Оттуда я выбрался на пятьдесят восьмую дорогу, которая петляла в дремучих лесах и дубовых рощах. Незаметно промелькнули города Щитно, Пиш, Бяла-Писка. До Риги оставалось всего шестьсот километров, и тут, неожиданно для себя я поехал все бодрее и бодрее, по уже знакомой дороге – Граево, Аугустов, Сувалки, Марьямполе, Каунас, Паневежис, Бауска и наконец Рига. Получилось так, что эти оставшиеся шестьсот километров я проехал всего за три дня. В предпоследний день я поставил свой рекорд – двести тридцать пять км за день. В эти три дня сияло солнце и мощный южный ветер дул мне в спину, сильно толкал меня домой. Я был сосредоточен на езде, не обращал внимания на то, что было вокруг, это была самая настоящая гонка, а не путешествие.
В Ригу я приехал где-то в полночь, ужасно уставший и очень сильно вонявший. У самой Риги начался дождь, ветер неожиданно поменялся и стало прохладно, но ночевать где-то в лесу за каких-то пятьдесят километров от дома казалось абсурдным. В голове моей были величественные горы Норвегии, уютные городки с добрыми, тихими и флегматичными жителями. А вокруг была суровая латвийская действительность. Уже давно в стране свирепствовал экономический кризис. С каждым днем все труднее было найти работу, даже за небольшую зарплату. И самое страшное было в том, что никто не знал, когда все это закончится. Лично меня ждал очень неприятный сюрприз – я истратил почти весь овердрафт на своем счету, кредитка тоже была почти пуста. То есть я был должен банку где-то полторы тысячи лат. Я не знал, как будучи вне Латвии проверять, сколько у меня осталось денег на счету.