Глава 3. Находка.
К утру пошел снег, и ельник, которым закидывал сани, накрылся белой пушистой массой. Раскрывать сейчас – значит потом очищать еще и поклажу от снега. Свернул в рулон брезентовое одеяло и бросил вблизи укрытия. Вертикалка всегда ночевала рядом, это была привычка с тех некоторых пор, когда случилось оставить ее в зимовье, и отлучиться к реке за водою. Медведь вышел сверху, перекрыв мне дорогу обратно. До сих пор удивляюсь – почему он не пошел на меня, а ограничился погромом у зимовья. Вниз по склону еще дымилось дальнее кострище, я отмерил еще шестьдесят шагов и остановился в недоумении – никаких следов и признаков пребывания человека. Либо прошел до снега, либо что произошло, других вариантов не было.
Вернулся обратно и раскидал ельник, сзади к саням была привязана незнакомая мне кожаная торба. Накрыл все брезентом, обвязался веревкой и двинулся на северо – восток, в единственно возможном направлении. В укромном месте разберусь с подарком, и все обдумаю, сейчас же, на восходе солнца, я как на ладони, до кордона километров пять, а до распадка побольше будет. Карта оказалась выдранной из школьного атласа, место помечено синим крестом, а внизу красовалась корявая надпись – «на третьей горе». Провианта не было, только меховые, с красивыми узорами, унты, шапка и рукавицы. Ну вот, в таком обличии точно сойду за коренного северянина.
Шел весь день, почти не отдыхая. Отдых в тайге противопоказан, стоит присесть, как разом приходит странное состояние апатии, с которым все - таки научился бороться в первых своих заходах. Поэтому все привык исполнять на ходу, на груди в карманах всегда был дневной запас соленого мяса, сухарей и травянки – так я обозвал свое изобретение из травяных сборов и ледяной воды. А по нужде ходил лишь в темное время. Места все еще были знакомы, вскоре покажется заброшенный шахтерский поселок, а за ним потянутся обжитые трассы для «Буранов». Прошлый год впервые довелось увидеть это чудо техники на лыжах с мотором, егеря, да залетные браконьеры соревновались в скорости перемещения по тайге, и выступающими над нею сопками. От таких не убежишь, но и повстречался пока только раз – подъехали, обшмонали поклажу, но ружье и патроны не тронули, таков закон тайги. Попался бы с мясом, тогда бы и с собой прокатили.
Пока это был самый рисковый участок пути, дальше начинались распадки с мелкими речушками, вдоль которых не то, чтобы ехать, но и своим ходом мало кто решался. Я вот решился, в который уже раз, но километров через пятьдесят должны открыться мне места новые и неизведанные. Первая по пути заимка была знакома, приходилось ночевать в ней и зимой, и летом, и каждый раз она встречала меня в разных обличьях. Видимо, последними посетителями стали лихие туристы или бродяги, охотники или старатели не позволяли себе оставлять жилище в таком плачевном состоянии. Пол был загажен, а по лежанкам и на столе – битое стекло. Первым делом вырыл неглубокую яму в пока еще мягкой земле, собрал и закопал все лишнее в этих местах, нагрел кипятка на почти живой печке, заварил лапником, и обдал пол с единственной пригодной лежанкой. Ночевать в убранном жилище в тайге – это был непреложный закон для представителей моего сословия, и, расположившись у потрескивающей печки, я в который раз возгордился собою, что бы затем уже, перед сном, предаться воспоминаниям…
… дождь закончился перед рассветом, и новоявленное укрытие выполнило свое предназначение – защитило и обогрело своего долгожданного гостя. Я расположился по соседству на украшенном мхом валуне, и с сожалением рассматривал свои нижние конечности. Двигаться дальше в одних носках не было никакой возможности и, куда ни взгляни, все укрыто сверкающей в первых солнечных лучах живительной влагой. Я разделся догола, и погрузился в углубление между камней, где было достаточно воды, и куда сверху продолжали стекать тонкие струйки. За последние десять лет не приходилось еще с утра принимать водяные ванны, и мне вдруг явилось осознание исключительности своего пребывание в местах, отличных от не столь отдаленных.
Костер поддался не сразу, и я уже знал, что предстоящий день станет самым трудным, а посему за всем уже случившимся должен последовать хороший завтрак. Согрел на углях раскрытую банку тушенки, напихал в нее сухарей, и с удовольствием поглотил всю образовавшуюся массу. Пищу по привычке запивать не стал – пил лишь тогда, когда действительно подступала жажда, и может быть поэтому сохранил еще свой желудок, язвы в колонии были обычным явлением. Причину натертого пальца отыскал сразу – нос левого ботинка оказался твердым и грубым, и после дюжины ударов по нему камнем, вроде бы пришел в норму. Оглядев на прощание свое укрытие, взвалил за спину ничуть не полегчавший рюкзак, и двинулся в гору, стараясь держать свою правую часть тела всегда под солнцем.
От былой просеки, по которой доставляли когда - то к реке лес, не осталось и следа, все поросло тонким и густым ельником, пробираться сквозь который не было никакой возможности. Я попробовал подняться чуть выше, но причудливые каменные россыпи явили собой неприступную преграду, и лишь в направлении под прямым углом от моего движения угадывались очертания темнеющей пустоты. Это была звериная тропа, уходящая вниз на восток, и видимо, что по ней поднималась пара сохатых. Но где потерялась тропа в моих новых владениях – даже не представлял. Спускаться вниз не требовало многих сил, это было единственным удобным местом для перемещений для здешних обитателей, и почему бы не воспользоваться творением местной фауны. Большой палец на ноге уже свыкся с новой обстановкой, а пиджак требовал другого места пребывания, но вот двигаться по лесу в одной майке пока не решился.
Духота в тайге после дождя стала казаться невыносимой, а местная мошка определила наконец объект своего исследования в моем лице. Спасаться от нее каким-либо способом не было возможности, я собрал по кустам мохнатый веник, и, сжимая в одной руке свою палку, а другой описывая восьмерки над головой, спешил вниз в надежде определиться с каким – то укрытием. Вскоре оно случилось, и я расположился в тени высокой мохнатой ели. Внутри было сухо, и совсем не донимала мошка. Оперев голову на ствол, я наслаждался созерцанием местного разнообразия природы, белеющими вдали гольцами, лучами света, скользящими по макушкам сосен, а так же парой колес, вносящих во все увиденное некое противостояние.
Вертолет лежал на спине, если можно так выразиться, а я стоял от него в пяти шагах, испытывая тот вселенский ужас, который, наверное ощущал, впервые проявившись в этом свете. Двигаться дальше не было сил, картина представлялась столь нереальной, что первым осмысленным действием время спустя явилось вдруг желание спрятаться от увиденного опять под ель, или в другой точке окрестностей. Модель казалось незнакомой, мне приходилось развозить грузы и с аэродромов, но таких малых там не видывал. С обратной стороны кабина была открытой, и что бы заглянуть во внутрь, нужно было взобраться еще хотя бы на полметра вверх. Подложил свой рюкзак, и этого оказалось достаточно.
Увиденное внутри потрясло как никогда еще в жизни, и я свалился спиною на острые камни. Внутри головою вниз висел летчик, а сквозь стекла его шлемофона белели на меня пустые глазницы. Вторая, с другой стороны, дверь оказалась пониже, но открыть ее с первой попытки не получилось. Достав топорик, попробовал зацепить ее через тонкую щель, дверь поддалась, и мне, стоящему в полный рост, открылось все внутреннее содержание.
Операция по спасению экспедиции, - так я спустя время вспоминал свои последующие действия, - заняла остаток дня. В кабине было двое, и судя по сохранности предметов и останков, авария случилась очень давно. По табличке внутри кабины определил и модель вертолета – Ми-4, в мое время такие уже не летали. Что делать с останками - было ясно, а вот что со всем остальным – возникли определенные сложности. Я собрал почти все, и разложил в тени под своею елью. Два комплекта неплохо сохранившейся кожаной зимней одежды, пятизарядка и два пистолета ТТ с боекомплектом, мешок с пачками по пятьдесят рублей, бинокль, медицинская сумка, рация с разряженными аккумуляторами, и планшет с подробной картой прилегающих окрестностей.