Мамы есть у всех. У моего друга детства тоже была мама. Внимательная, заботливая, порой очень жесткая. От многих мам она отличалась тем, что целиком и полностью знала лермонтовского "Мцыри". Сейчас, конечно, это удивительно, поскольку очень многие не только не знают кто такой этот Мцыри, но и про Лермонтова не слышали. Сейчас это нормально.
В всей красе маму моего друга мы с товарищами ощутили в юности: беспрепятственно и не таясь кромешно бухали в трехкомнатной квартире, на полную катушку слушали импортную музыку, среди ночи спьяну наяривали на фортепьянах... Курили и производили бардак. Мама не возбраняла.
Умело готовила всяческие опохмелительные снадобья поутряне (пресловутую "шипучку", к примеру, когда разведенный в воде уксус гасят содой), посреди загула появлялась с веником и тихомирила нас, попутно подметая разбросанные окурки. На ночь рядом с кроватью рперепившего сына всегда ставила стеклянную банку с каким-нибудь рассольчиком. Потому что понимала толк в похмелье.
И, повторюсь, наизусть знала "Мцыри". Порой очень удачно вставляла цитаты из него. Мне, например, как-то заночевавшему у них в гостях с разбитой в драке рожей сообщила "... на груди моей следы глубокие когтей...". Но любимой ее лермонтовской цитатой была "меня могила не страшит - в ней, говорят, преданье спит". Вероятно, на то были свои потаенные причины.
Но причину глубокого познания "Мцыри" я знаю точно - мама друга моего изучила Лермонтова в местах не столь отдаленных. Оказалась там ввиду причастности к медицине: по молодости поставила не тому человеку укол, который открыто делать было ни в коем случае нельзя. Укольчик морфия. В средине прошлого века в державе было довольно много адептов морфия. В основном, фронтовики, присевшие на морфий в госпиталях. Зачастую калеки. Без морфия даже мирная жизнь им была мучительна. А наркомании как таковой в державе в те времена не была. Стукачество, напомню, откровенно поощрялось. И укол морфия стал достаточным поводом для тщательного изучения "Мцыри".
Почему именно "Мцыри"? Да потому, что "Мцыри"очень эмоционально чистая и прозрачная попытка Лермонтова изобразить побег из тюрьмы, точнее - из внутренней тюрьмы. Побег удачный или неудачный - невозможно оценить. Но "Мцыри", несомненно, гениальное и удачное произведение. Собственно, идейная платформа великого русского поэта. Вопль о жажде свободы.
Навряд ли кого-нибудь удивлю, сообщив, что люди, попавшие во времена СССР в места заключения, довольно часто читали очень полезные книжки. И читали весьма много. Кстати, от былых сидельцев не раз слышал цитаты из "Отверженных" Гюго. Гюго был явно популярен, оттого что доступен, наличествовал в ьзоновских библиотеках, оттого что был не воспрещен и был в ходу. Героизм Гюго использовался. Даже как-то удивился характеристике "гуинплен", прозвучавшей довольно отрицательно (взамен привычного ".удак"). Чтение отвлекает и освобождает, говорил один знакомый неоднократный зэк.
В общем, для кого-то отдушиной были "отверженные", для кого-то "мцыри". Не опостылевшего Ленина же читать в заключении. Вкусовщина и свобода выбора. Хоть какая-то свобода. Свобода до последней страницы. Этакий армагеддон темницы и бегство во "внутреннюю монголию". Беглецы в СССР уважались - не зря ж "Священное море Байкал" был чуть ли не торжественным общенародным маршем, хотя всего лишь откровение и даже бахвальство бежавшего каторжанина.
Но не будем о праздничном, вернемся к обыденному. К "Мцыри" и маме моего друга. Мама в итоге сбухалась и умерла. Мир ее праху. Все умрем, а Бог рассудит. Говорят, что к концу своей жизни любила поддатой ходить на кладбище к могилам ушедших родственников и близких людей. И повторяла "меня могила не страшит". Но... "никогда не разговаривайте с мертвыми, неизвестно кто вам ответит".