Михаил Сигалов, всегда державший руку на пульсе культурной жизни Москвы, шумнул мне: "Музей Паустовского открывается в Тарусе! Пойдёт автобус. От Серой дачи."
Да, в доме Константина Георгиевича над устьем речки Тарусы-Таруски, выше по течению которой и таится знаменитый Ильинский омут, будет музей!
Когда-то поэтичный прозаик прикупил полдома, поставил резную трубу и стал наезжать на Оку, превознося её пойму. Но почему калужская Ока поймала мастера, а не рязанская река, которая уже шире у Мещёры? Из-за Касимова и татарского княжества, жалованного на Рязанщине золотоордынцам, перешедшим на службу к московскому царю? Русскость Тарусы повыше.
Не прикидывайся, Зус! Рядом с Тарусой было Бёхово-Поленово, "Зелёная консерватория" Рихтера и "Заслуженная роща республики", где на фоне берёз снимали фильмы.
Да и станция Тарусская есть на магистральной дороге на юг через Тулу и Харьков.
А в самой Тарусе гранитный "Уснувший мальчик" на могиле Борисова-Мусатова, рисовавшего несбыточные сюжеты пресечённой дворянской жизни и неспешных лет.
И хотя рядом с Тарусой, из карьера Игнатовской горы, уханье взрывов, но ведь комаров это пугает, а в Мещёре-Мещоре они выпили много крови и у Фадеева, и у Симонова, и у Гайдара, и у Гроссмана, и у Фраермана, и у Паустовского.
Там тянуло душу подозрение, что жизнь -- это пустяк, который легко стряхнуть и забыть.
А мы — уже в двухтысячных — идём по дороге на кладбище и попираем куски могильных плит, которыми пестрит тротуар... Почти как в краеведческом музее Феодосии, двор которого вымощен разбитыми еврейскими надгробьями. А, может, караимскими?
И хорошее заимствуют теперь из американизированного Запада. Всё устраивается с помпой, с ранжиром и пиететом. Чин чинарём, как говорится.
И у меня появилась ликующая свобода спрашивать и выступать.
Никто из опрошенных мною аксакалов, сумевших дожить и появиться на открытии тарусского музея, не был на погребении Константина Георгиевича.
Душевного краеведа-выпивохи Ивана Яковлевича Бодрова уже не было в живых. И смотрителя галереи в обезглавленном соборе не было. И Маевских не узнать.
Похвастался молоденькой полицейской, что я уникален, ведь Зорик был одним-единственным, кто был на похоронах Паустовского. И именно ему обещали дать слово на митинге.
На площади перед воротами "избы-пятистенки" уже собрались люди.
"И в первых рядах парторг Авербах."
Ждал-ждал...
Главные бонзы выступили и, по одному, скрылись в воротах усадьбы.
Улетучилась и директриса музея Паустовского в парке Кузьминок.
Батюшки-светы! Она, вероятно, увидела мои имя и фамилию и стратегически-трагически "забыла" меня. Нет у меня харизмы и титульных параметров!
А ведь мы с нею, наследницей гостеприимного генерала Комарова, предыдущего директора московского музея, побеседовали и условились перед посадкой в автобус, что мне разрешат сказать пару слов. Я готовился.
Надпись, что ли, у меня на лбу "Жду подвоха"? Нет, фамилия!
Она ещё отчества моего не видала!
Ха-ха-ха!
Как говаривала моя тёща: "Нам Вовси вовсе не нужны".
Элита в доме-теперь-музее стала выпивать и закусывать, чем мэр порадовал, а я обратился к оставшимся смердам с речью о том, как К. Г. Паустовский дал мне моё мiроощущенiе и запрограммировал всю мою жизнь.
Как важно в детстве расслышать нужный камертон!
"Повесть о жизни", читанная и перечитанная в военном городке у станции Обь. Шоссе на Новосибирск.
Назым Хикмет слагал: "Дорога тарусская на наших любимых женщин похожа..."
Широкая эта дорога, на которой ещё толпились неизбранные, стала подниматься, как слаломный трамплин, в небо...
Или же я стал клониться к земле?
Склон, ниспадавший ко мне наезженным трактом, на котором редевшая толпа, слушала вполуха. Меня не меня. А я ведь чтец-декламатор, читавший в типографии «Красный Пролетарий», и в клубе МВД у Бутырки: «Пионеры! В зал, на приветствие, шагом марш!»
Когда мне удалось закончить своё слаломное выступление, аплодисментов, вроде бы и не было.
Назым вопрошал в своих турецких стихах:
"Почему у хороших людей боли в сердце так часто?
Дорога Тарусская – это рукопись Паустовского.
Дорога Тарусская на наших любимых женщин очень похожа.
На этой старой русской земле –
Солнце – вятский павлин."
Пряча своё опозоренное лицо, я открыл калитку в сад Паустовского.
А потом и в дом впустили. Фуршет, знамо, уже смели
В одной из комнат полусидела-полулежала дочь жены драматурга А. Н. Арбузова. Костантин Паустовский сумел увести жену автора высоко котировавшихся пьес и зажил с нею и в Тарусе и в сталинской высотке, где уже при нас был кинотеатр "Иллюзион"...
Вот это Паустовский-Фаустовский! Фауст-патрон!
Алексей Николаевич Арбузов был дворянином по отцу, который женился на гречанке, придавшей своему сыну восточно-средиземноморское обличье.
Мать же отца Георгия Паустовского была турчанкой из Долины роз в Болгарии. Бабушка из Казанлыка. Она и передала своё лицо внуку, ставшему знаменитым и номенклатурным.
Хотя сыновья наследуют обличье матерей, вроде бы.
Может, всё же Григорий Моисеевич из Черкасс, а? Черкес али еврей во втором поколении?
В киевской гимназии времён Столыпина Костя Паустовский не только кричал "Живио!"("Держи его!") сербскому королю, но и стакнулся с товарищами отдать золотые медали евреям, чтобы те смогли поступить в университеты.
И Зуса пестовали-тащили преподаватели на пересдачу черчения. Изобразив мамину мясорубку, Зиновий получил золотую медаль. Но хитрые вершители судеб МГУ вкатили Евновичу четыре балла за сочинение. Папа-майор подал апелляцию и З.Е. Вайману предложили вечерний факультет мехмата. А он ушёл в Институт стали, где год от года учился всё хуже и хуже. Не его это было,не призвание
Сначала снесли дачу родителей Марины Цвѣтаевой на крутом берегу Оки, а теперь сносят и профсоюзный дом отдыха, где, в главном корпусе, устраивались танго и фокстроты с местными, а, поодаль, и костры с песнями, и купания, и катания на лодках.
Все было да сплыло.
И уже не вернётся никогда.
Дачу Цветаевых пытался студент МИСиС Вайман спасти. Ведь он долго стоял в бонапартистской комнате Марины с окном на закат. Сбор подписей затеял, но из Академии наук СССР в ответ было молчание, длящееся до сих пор.
И вот ещё один момент-вырыв тарусский. Дзенькали окна главного корпуса здравницы. То ли таджики, то ли узбеки начинали сносить дом отдыха ВЦСПС...
Корпус пошёл, нет, повели весь советский архитектурный ансамбль на слом.
Открытая танцплощадка, сооружённая на месте дачи Цветаевых в Песочном, ещё есть.
Но ни вальсов ни белых танцев уже нет.
И лишь предсмертные слова обречённой матери Марины Цветаевой держатся в памяти: «Мне жаль только музыки и солнца».
¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶
Славослов Сигалову
Зус Вайман
М. Р. С., географу и энтузиасту
Я видел путь, стоявший вертикально,
с проезжей частью, рассекавшей луг.
По Броуну, бродили. Не нахально.
Суть, плавно. Люди, наловившие белуг.
Беззвучно. Схлынул рёв. Но свой я голос слышу.
Какой-то лепет. Из слоившихся времён...
Когда-то привозил сюда я "мышу".
И Алик был. И Миша. Он силён.
Романович со знатью, он в гостиной.
Едят и пьют. И говорят "мерси"...
Пока я речь держу и голошу личиной,
в сметане исчезают караси.
Мой Миша землемерит Русь стихами
и выявляет связи. В дождь меж рощ.
Вот тут засека. Ров. Прошли с боями.
А здесь, как в сказке, вырос знатный хвощ.
Наш Миша разбирался с Русь-савраской
в Евразии болот, тайги и гор.
Сибирь хотела становиться сказкой.
В Байкале вождь воды, сам Пресномор.
И прозу заплетали в редколесье.
Романы пропадали вдалеке.
Сигалов сёк, как отразился в песне
бог-небосвод, темнеющий в реке.
Исколесил и излетал полмiра
и рассказал и в книгах и в статьях...
Мы улетаем к взрыву Альтаира,
где ждёт нас царь-девица Таиах
©©©©©©©©©®©©©©©©©©©©
Разъяснения
Броун -- броуновское движение частиц.
"Мыша" -- Анна-Нюша, разочарованная супруга Зуса.
Алик -- познакомил Зуса, по просьбе Зуса и на его голову, с Нюшей. Алик-Алекс из сословия левитов.
И можем облететь луны Юпитера по пути в ничто.
Таиах -- именно ирреально реальная волошинская муза в Коктебеле, где бывали все: и Цветаевы, и Мандельштам, и Андрей Белый.
Ещё десять лет тому назад поместье было разделено между СП РФ и письмовниками Украины.
В моих блужданиях по Крыму
я слал открытки караиму.
Мать, врач из рода Колпакчи.
Керчь, Карасу и крымчаки.
Не замолкайте. Не кричи
¶¶¶¶¶¶¶
Ст. Ручьи, ул. Свободы
Пусто в комнате. Скоро уляжется гулкая ночь.
Две субботних свечи зажжены у соседей под крышей;
В их мерцании папа и образ жены...
Мама! Дочка? По-витебски, выше.
Возвращаются жизни, их мi€ (миф)... Но мгновенье—бросаются прочь!
Не жалей, всё пройдет.
Это пенье вечернего света...
Все уйдут, потому что когда-то пришли на порог.
Ах, межзвёздность беззвучна, молчание хочет поэта.
Дьявол первого вдоха.
А выдох последний суть Бог.
1987
Примечания
Да и папа и мама из семей литваков, то есть евреев, поселившихся во времена княжества Литовского на севере Киевской Руси, от Белой Руси до Великих Лук и Пскова.
А в Литве, прямо у замка Тракай поселили князья караимов, приглашённых из Крыма. По дороге на север великого княжества некоторые караимы застряли и в Киеве.
Вот от них и произошла мать Михаила Сигалова Мария Колпакчи.
¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶
Спрессовывается и слёживается
Есть у меня документ 100-летней давности, выданный моему деду Хаиму-Залману Вайману, бывшему бомбардиру царской армии. Эта рукописная справища знаменует начало оттока (миграции) семьи из Витебской губернии в ареал порфироносной вдовы. Под давлением войск германского кайзера создавалось угрожающее положение в восточной части черты еврейской оседлости и, решением императорской власти, еврейские образовательные учреждения перемещались в великорусские области.
Прогулка гинко* по Замоскворечью
осенняя ночь:
на маминой катушке
кончилась нитка
Да, мама уже в полной отключке и никогда-никогда уже об этом не узнает.
как мимолётен!
взгляд синички, колибрит
она за окном
Ага, я как бы сумел воспроизвести приём Роберта Вильсона, разбивавшего двухчастное хайку запятой и тем придавая ему некоторую трёхчастность. Его книжка «Кости солдата»** изобилует такими четырёхчастными формулами, хотя нещадно имитируемые японские лаконичные зарисовки обычно состоят из двух частей.
Старый пруд, лягушка прыгает в свой хлюпчик.
Или в водохлюп? Или в хлябь?
Не все признают коротышки хайку поэзией, особенно, их имитации на европейских языках.
Но вырывы из художественного хрестоматийного текста и представляют собой такие квинтэссенции, вспышки, хайкообразные строки.
А у меня на них глаз намётанный!
Обменный пункт у отеля «Националь» вывесил объяву «65 руб. 50 коп.» за доллар. Карман мой был пуст, но была заначка в 100 баксов. Хватит надолго...
А пока же так недурственно будет пересечь стольный град вот в такой постностальгический день воцаряющейся и уже слегка льдистой зимы...
Уже никто не провожает и не ждёт в маминой хрущёвке, а сама старая квартира, по выражению шурина, «убита».
И я потёк, скользя и упираясь, от Центрального телеграфа на Фрунзенскую набережную, в редацию журнала.
А по дороге, рассуждал я, поищу более выгодный курс, ведь радио обещало падение рубля.
На мостовых дрожали точки замерзания воды; был налит воздух детства, а на куполе храма Христа Спасителя задержалась блямба снега; ведь я шёл с севера, а оттепель успела сработать только на солнце, изредка заглядывавшего с юга. Уже много лет не могу понять, были ли рёбра жёсткости на куполах взорванного собора; думается, что не было их. Спросить некого и некогда. Кто знает, поленится поведать, а? Где их искать, энтузиастов?***
И вот уже держу революционный шаг по Патриаршему мосту, предвкушая праздник изысканной снеди и образцы всяких тарталеток, тортов и творогов в «Глобус гурмэ».
А замочки-то на ажурной ограде моста-новодела все сбиты, пошли на металлом. А ключики-то новобрачные побросали в Москва-реку, на дне эти замочки-сердечки ржавеют и илом заносятся.
А один замок спрятался за толстым прутом решётки и уцелел.
А мы не уцелели, распалась совместная жизнь.
Вот почитаешь томик «Еврейский дом» и удивишься мудрости, которая была нам недоступна.
Оказывается, перед свадебкой нам надо было поститься, изнеможать свои тела, чтобы придать началу женато-замужней жизни духовность, а не животность.
Как там у Бабеля?
«Сегодня животные штуки, завтра животные штуки...»
Ах, Бабель, Бабель!
У Будённого спрашивают: «Семён Михайлович,
а вам нравится Ба;бель?»
«Ну, это, смотря какая у неё б а б е' л ь?»
Вдруг вижу банк, а на нём светодиодная цифирь «64,80». Как хорошо-то, сохранился низкий курс доллара! В каком-то сенильном трансе захожу и меняю сотнягу; в кассе серебрится медаль с изображением аравийской Каабы. И даже рассыпаю похвалы в адрес ребяток, которые работают над сохранением высокого рублика, а кассирша вторит, что рупь-де падал, но потом пошёл вверх.
заокеанье...
из ближней белёсости
хлипкие хлопья
Щёлкая каблуками по ломкой керамике крылечка и подмороженному тротуару, и, опасасяь тонких наплывов слякоти, на которых можно по(д)скользнуться и дико навернуться, я осознал, что облажался по полной и натужно по(д)считал потери—более ста рубликов. Я-то хотел сильного рубля, чтобы взыскать долги с шурина в условных единицах. И сыграл как шмакодявка, как лох, как абсолютный пациент с болезнью Альцгеймера.
Я пытался оправдать всё это своей сосредоточенностью на своей писанине и галиматье, которые будут отправлены в корзину бритым наголо Дмитрием Тонконоговым. Все мои маэку, хокку и рифменные стяжки отправятся в небытие:
репетиция посмертного разгрома.
Минобороны—
в сумерках, по-зимнему,
строгие окна.
И здесь вильсоновская запятая в середине второй строки.
Постскриптумы
Вот как Борис Назанский, живущий в Хорватии, перевёл одно хайку Роберта Вильсона на свой сербско-хорватский, который теперь расщеплён на сербский и хорватский:
гле, криесница
окупала йе село
своём светлошчу.
То есть,
Глянь, светлячок! Он
заливает всё село
сияньем своим.
Втиснул это псевдоклассическое хокку-хайку в прокрустово ложе 17 слогов с разбивкой на 5, 7 и 5 гласных. Мозгушка ещё в состоянии производить простые операции.
Можно и опоэтизироваться, и тексты любые сымитировать, и язык выучить, и музыку воспроизвести, и набожность освоить, а вот высшую математику не каждому мозгу под силу впитать и раскрутить. Это для сверхчеловеческого интеллекта.
Для изощрённого разума.
А Искусственный разум -- это ИР? Не ИИ, искусственный интеллект, произведённый от AI, artificial intelligence.
Скоро мои нейроны и синапсы усохнут, а я так и не сумел схватить потрясающую премудрость. Только ошмётки простых формул, изящных интегралов и дифференциальных уравнений. Поэтому, только очерки и осталось составлять.
Хорошо, если аллюзии ещё как-то сцинтиллируют в черепной коробке, но и они почти никому не нужны.
Разъяснения
*) гинко, японское слово, это прогулка с целью заметить ухищрения природы, созвучные с настроением и годные для литературных экзерсисов.
**) Robert D. Wilson, A Soldier's Bones: Hokku and Haiku,
опубликовано с помощью Writers and Lovers Studio, 2013.
**) Но добрые люди дали мне знать, что были выпирающие рёбра на луковице Спасителя, были и до его взрыва, выкорчёвыванья и создания большой выемки. Купол был не гладким, а рифлёным. А вот барельефы на внешних стенах были белыми, мраморными, а не чёрными, чугунными.
Огибая собор, я всегда заглядываю в стеклянный потолок подвала массивной плаформы-цоколя и мне каждый раз кажется будто я вижу остатки бассейна «Москва», куда у меня был абонемент.
Бассейн был в вырытом котловане, в котором должна была взметнуться громада Дворца Советов. Папин диплом был посвящён этому сооружению на оси Кремль—Храм—новый Университет. Но, вместо Храма, планировалась структура величайшего социалистического здания, увенчанного, согласно многим проектам, гигантской скульптурой стоящего Ленина, голова которого могла, время от времени, скрываться в облаках...
Но не вышло. А в Гонконге как бы реализовалось: колосс сидящего Будды иногда тонет в утренних туманах.
Над бассейном поднимался пар и, сквозь это облако, мне, бултыхавшемуся на спине в хлорированной воде, был виден портик цветаевского ГМИИ, почему-то имени А. С. Пушкина.
лёг на речку
целовать чёрный лёд:
донных трав колыханье...
¶¶¶¶¶¶¶¶¶
Небытие окончательно
Любим, любим конформиста-обормота, Вроде жить посмертно
жаждет он. И, желательно, покоя и почёта, И, неплохо, если вдвинут в пантеон.
А к могиле не стремглав. Вот Вуди Аллен: «Славы я бессмертной не хочу! А бессмертия хочу (и стал печален). Но путём здоровья. (Не перчу.)
Мне б пожить подольше с юной кореянкой, Греться б с ней. Так делал царь Давид. И (мечтательно) проснуться спозаранку и чтоб суета сует, и смех, и рыд!»
Кладбище—непостоянная клоака, грейдер-то надгробья все снесёт.
Для усопших беспределы мрака, для живых—почти наоборот.
Правда, есть останки бренные у тела (Червячки рыхлят земную твердь).Но воспоминание истлело... Энтропийно восседает смерть.
Мы-не мы. Мы ничего не обретаем. В дорожденье! Но, как в фарс! В аборт! Не утешиться ни адом и ни раем...
Се ля ви? Ха! Вечно се ля морт.
¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶
Присказки
На слове «умирать» он оживился и запел.
Чужая душа—потёмки, а своя невидимка.
Береги честь смолоду, чтобы было что терять в старости.
Береги честь смолоду, чтобы было что отобрать у тебя в старости.
Потеряешь честь смолоду, нечего будет беречь и в старости.
Не тяни резину, пока не начнёшь протягивать ноги.
Красивая жена—это ТОО (товарищество с ограниченной ответственностью).
Куй победу, но не давай ей ржаветь.
И поражение в победу ты сможешь быстренько включить.
"Армия достигла тех задач, которые были поставлены."
Перековала мечи на орала, но не орала ни до, ни после.
По одёжке протягивай ножки, а от сучки отдёргивай ручки.
Надо надеяться на лучшее, ибо в худшем есть полная уверенность.
¶¶¶¶¶
Подражая Вл. Маяковскому
Есть ещё меж нас и Гринберг Борька,
Этот может! (Сибиряк—сибиряку.)
Но ведь надо обесчестить Зорьку,
А не только обкорнать хайку.
Примечание
Борис Гринберг разработал свой субжанр.
Он занимался комбинаторной поэзией. Авангардист.
И ввёл "хокку-минус", то есть, обрезал полноразмерные хайку и начал сводить их к двустрочиям и даже к однострочиям.
Вот Марлен Маунтен создала своё весьма основополагающее однострочие-monoku:
the pig and I spring rain.
Перевёл так:
кабан и я вешний дождь
Борис Гринберг даже книжку "Хайку минус" издал с Татьяной Бонч-Осмоловской.
Под влиянием Гринберга я тоже накалякал пару коротышек.
только зима пришла,
а уже и февраль
почтение, прочтение...
после сего дня завтра вчера
родился случайно,
умер закономерно
на чёрном сугробе новоснежинки
Отвергшие меня фемины!
Вы были правы, интуича
первая жена. Не сатаней!
Она не от людей
Б-г, а я не лох!
вторая жена -- ангел
а третья жёнка -- моя смертёнка.
¶¶¶¶¶
Вирш 50-летней выдержки
Отыгралось детство и отпелось; я уже не тот, что был вчера. Остро чувствую: ко мне нагрянет зрелость и наступит новая пора.
Удивленье мiромъ умирает, мiръ открыт и в сложности он прост—жизнь не любит тех, кто лишь мечтает, вовсе не хватая с неба звёзд.
Удивленье мiромъ оживает.
Мiръ не понят, даже и окрест.
Провожая, мiръ напоминает,
Что гасил он мириады зв{ять}здъ
Не жалею, всё пройдёт—и люди, и любовь, и вёсны, и тюрьма... Буду страстным, нежным, буду грубым... В срок придёт последняя зима.
И во мраке поклонюсь надежде. Сириус сверхновою взблеснёт. В лунном свете истончится «прежде»... И паргелий поутру взойдёт.
Примечания
То есть произношение "звёзд", " звезд", зв'Ьздъ" варьируется
Сергей Шнуров совсем неверно рифмует множественное число "звёзд". А ведь успешнейший поэт!
Многие также не знают, что приставка "без (бес)" и слово "б'Ьсъ" произносились раньше, хотя и сходно, но всё-таки различно.
¶¶¶¶¶¶¶
Так исчезают наши Палестины
Так исчезают Палестины,
Трава, уступы и цветы...
Теперь застройка и гурты—
Все позлащённые картины.
Бредут еврейские созданья,
В которых и бербер, и скиф...
Нелишней влагой окропив,
Плывёт туман в Заиорданье.
Днесь гибнут тучки над Цефатом.
Любезная голубизна
Идёт, как вечная весна,
На запад… Как восточный фатум.
Под свастикой Хаммат Гадера
Бьёт тёплый ключ. Течёт в Ярмук.
Еврей среди арабов—глюк,
Шалеет Магомета вера.
Муслимы встрели византийцев
Чуть выше по теченью. Лет.
Встал эмират и вилайет
И отменили палестинцев.
Лежу теперь я в старом хане*—
Восьмисотлетняя стена!
Рокочет трактор, и хана
Той анемоновой поляне,
Масличным деревам мамлюков,
И макам, смоквам... Где гранат?
Жидовский город городят
Для друзов и баши-бузуков.
В ущелья сыпят шлак. В овраге
Торят. И черепицу бьют...
Мой дед: "А это ведь нит гут**",
Когда Израиль свили маги.
Давно истлели пуповины
И с ними пропадаю я,
Сползая в новь небытия—
Так исчезают Палестины
Примечания
Именно на Ярмуке встретили румы- византийцы окрылённых исламом арабов и сдали в пыльных боях такую греческую Палестину.
Может, кони и люди окропились живительной влагой бассейнов Эль-Хаммы, построенных Х римским легионом.
**) постоялый двор оттоманский
*) нит гут, нихт гут—нехорошо, идиш.
¶¶¶¶¶¶¶
Полине Максимовне, Вознесенск
Прощай, Восточная Европа!
Там, за отрогами Карпат,
За огородами укропа,
Когда-то был мой жизнепад.
Училка -- ангел, украинка,
Сияла чёртику-мальцу—
Такая же, как мать, картинка;
Льну до сих пор к её лицу.
Я был «единственный отличник»,
Ледащий маменькин сынок,
Но по заборам лез как хищник,
И в Южный Буг бросал венок.
И целовали, и любили,
Медлительно текли года...
Мы вместе были, вместе были,
И нам казалось -- навсегда.
Но все исчезли в одночасье.
Вокруг меня всё новый люд.
Реинкарнировано счастье,
А горе батогами бьют.
Забыты взорванные хаты,
Истлели маки тех лугов,
Пропали папины стройбаты,
И я—нацменно—был таков!
Час недалёк—вздохну устало
От жадности и от щедрот.
Так много жизнь дала! Так мало!
И, чётко, до наоборот.
А час скукожится в секунде—
Вдохну я вакуум потерь...
Прочь из чертогов «глорьи мунди»!
...И гулко затворится дверь.
2002
Примечания
На поезде изо Львова в Вену.
Именно в сердце Австрии зародился сионизм, нацизм и даже украинский национализм.
Южный Буг в Вознесенске, детской стране разливов и маков. Но в подвале школы помещалось гестапо.
Глория мунди. Gloria Mundi. Слава мiра.
¶¶¶¶¶¶¶
Рю де Риволи
Вдоль улицы Риволи западный ветер.
Мусор и пыль обиталищ.
Рождение новой жизни, ещё не знающей боли.
Вот она приходит — новая жизнь, замедляет скорость времени.
Полчаса начинают исчезать.
Вниз, по пилонам ног муар бликов и наши тени...
Приходит новая жизнь, замедляет время.
Полчаса всё весомей.
Меня больше нет.
Человечество ускоряется, как облака на лаке автомобилей.
Полчаса исчезают.
Ускорение времени нежной смертью...
Придёт новая жизнь, замедлит времени скорость.
Полчаса станут часом.
Меня больше нет.
Наш век позади, обещанные эоны уже не наступят.
Всё будущее случилось.
«Мы» больше не существует.
Ты забыла наше рандеву.
Вдоль улицы Риволи порывы западного ветра.
Rue de Rivoli
Along the Rue de Rivoli gusts of the western wind
carrying the dirt and dust
of human habitation.
Birth happens unawares of pain,
comes new life, slows down the time speed,
hours start to vanish…
Down the pylons of our legs
the moir; of sun splashes
and our shadows linger...
Comes new life, slows down the time speed,
hours start to vanish
there is no more I.
Humanity accelerates like the clouds on shiny cars,
hours start to vanish.
How swift the time is,
how tender is death...
Comes new life, slows down the time speed,
hours start to vanish
there is no more I.
Our centuries are behind us, the promised eons are not to arrive,
all the future has happened
there is no more “we.”
You forgot our rendezvous.
Along the Rue de Rivoli gusts of the western wind.
¶¶¶¶¶¶¶
Недетское, 18+
Гуси-лебеди кричат,
Самолёт сбивать хочат.*
Появляется летадло,**
Ритм, падлы! В рифму, падло!
Всё крупнее фюзеляж,
Будем брать на абордаж!
И в турбины, и в турбины;
Эти лётчики—кретины.
Погибает ИЛ-летадло,
То ли жаль, а то ли ладно.
Разлетится прямо в Татрах,
Люди сядут в амфитьятрах.
Классно Дубчека везли—
Ты хузяина не зли!
В нём соседил Чеслав Милош,
Перед тем, как сокрушилось.
Не поняв эСэСэСэРа,
В нём убёг Милан Кундера.
Вацлав Гавел в нём моравил,
Чехами он чохом правил.
Гусак примерял доспехи:
Гуси—это белочехи!
Пискоржовы прилетали,
Танцевали хали-гали.
Милош Янда мчался в нём,
А в Москве ходил конём.
И Василь в нём думал, Биляк,
Хоть и пырик, но не жирик.
Перед тем, как сесть, споёт...
В нём катался Карел Готт—
Онемеченный богемец,
Обрусевший чехонемец.
Белый лебедь наш, Масарик
Улетел, забрав фонарик...
В нём кемарил Понтекорво.
...Сбили лайнер всё ж, оторвы!
Всё! Летите без преград,
Попадёте в птичий ад.
Да, на озеро, на Чад!
Там и будет птичий ад.
Гуси-лебеди молчат,
И моторы не урчат.
Примечания
*) хочат, или хотят
**) letadlo—это аэроплан по-чешски.
***) Чешские и словацкие деятели могут быть опознаны на интернете.
¶¶¶¶¶¶¶¶
Гимн надежды
В каком-то фатальном запале
Евреи скопились в Израйле.
Стреляли... Себя выселяли...
И много плели о морали.
Всё рыли... Склоняли... Скрижали?
А, их почитали едва ли...
И впали опять в трали-вали.
Плясали и гимн рифмовали:
Атиква
Душа народа в нас сама,
Жар иудейский не тая...
И на Востоке рассеется тьма,
И явь Сиона твоя и моя,
Тысячелетьями неизменно
Мы надежду сохраняем—
Будет народ свободный и верный
Строить Сион, Ерушалаим.
Переведён с иврита с соблюдением
смысла и с сохранением ивритских рифм. Можно петь в хоре с людьми, у которых родной язык -- древнееврейский.
Но не ашкенозис, язык, возрождённый в Европе немецко-славянскими евреями а, скорее, язык, удержанный сефардскими евреями, жившими на Иберийском полуострове и в Северной Африке.
И евреями Йемена, не обратившимися в ислам и жившими в изоляции от евреев Святой земли и Европы.
1997
(К 50-летию государства Израиль.)
¶¶¶¶¶¶
1944 год
Лейтенант Евно Вайман, в составе частей 4-го Украинского фронта, вошёл в Крым.
Старик-татарин поставил перед взводом ведро черешни и спросил: "Неужели нас будут выселять?"
Коммунист Вайман заверил местного, что нет, не будут.
1998 год
Мама?!
Папочка?!
Пап, разреши доложить!
Я веду репортаж впрямь из Хайфы, с Кармеля...
“Эй, пора этот цирк наконец прекратить!
Ну, да ладно, мели-молоти, наш Емеля.»
Здесь есть к о' л л е д ж, вернее, к о л л е' д ж,
а у ректора -- в раме -- есть карта Германьи!
Не поверил надёжности собственных вежд:
эти боши нас, иден, вели на закланье.
Ну, а ныне баварцы башляют. Деньгой!
Присылают подарки из Кёльна...
Ты уверен, Амалек? Да гой, пфенниг-гой!..
Перед ними на цирлах?
Командуют:
«Вольно!»
Ты неправ был, не с Русью якшается чех;
немчура привезла новый колокол в Прагу...
Смена вех, пораженье, Европа у тех,
нет, под теми, кто взял и устроил бодягу.
Пятисотмиллионный создали союз:
в нём и Гамбург, и Латвия с Польшей...
А война на дорогах. Хоть прусь, но боюсь!
А вот битв, пап, и не было больше.
И без боя сдались Аренсбург, пять Одессе,
Гуш Катиф, и Батуми.., Мы в стрессе.
Синагоги в Синае снесли, а вот крест
затенили мечетью. Нечестно.
Уцелел ты, не впал ни в троцкистский уклон,
ни в обманчивость как бы готовых ответов...
Вдруг настал Сталинград... Ты, нет, я пощажён
развесёлыми немцами с мотоциклетов.
На полуторку парни залезли -- и гнать!
И спасли нас казацко-казахские степи...
Немчура разрешила нам не умирать
в ковылях, в сапожищах и в репьях.
Не стреляли. Бойцов отступающий фланг
уходил вверх по Волге, к ордынским увалам...
Ликование фрицев, нах остен их дранг -- на Кавказ и к хазарским кагалам.
II
У железной кровати моей всё висит
старый китель отца -- в изголовье...
После войн был небравый у папочки вид,
когда шёл по стерне, в Подмосковье,
когда клал он бетон в бессарабской степи, забывая мосты в Прикарпатье...
Нет, не чудилось «Выслуга, стаж, не глупи!» --
рядом мама в панбархатном платье.
III
А была и Сибирь, и, по новой, Москва,
и потеря а т е и с т и ч е с к о й веры...
Повернулась в Израиль моя голова
и в германные, знать, универы...
Полетел мой пежо... Ох, хорош автобан!
Я кричу: «Дойчланд, юбер ты, юбер и аллес!»
На Потсдам, на Берлин!
Ох, тоскливый загран.
И в тюряге томится там Арес.
8-9 мая 2017 года
Примечания
Боши -- немцы
Идн, иден -- евреи, идиш.
В 2008 взял интервью у немцев, вешавших новый к олокол в Тынском соборе.
Бодяга -- От праслав. *bod;ga, производное с суффиксом -;ga от глагола *bosti / *badati (русск. бодать).
Танковые мосты в Закарпатье.
Отдельный Карпатский батальон Ваймана Е. Х.
Арес -- бог войны
¶¶¶¶¶¶¶
Зельев переулок
Наша старая квартира.
Знаю, мать лежит без сна...
За окном моим два мира—
Тот, что рухнул, и луна.
Чешских полочек мерцанье,
Книжек детства, книг надежд—
Всё советские изданья...
Меж слипающихся вежд
Мёртвых фото—в расстановке—
Прислонились к корешкам;
Я пускаюсь на уловки,
Чтоб предаться славным снам.
Слепо, сладко, быстро, грубо,
Нежно чуть, сквозь боль и злость,
Жизнь прошла почти безлюбо,
С заклинаньем «Всё сбылось».
В час последний, в час ужасный
Без вина я горько пьян,
Обречённо и несчастно
Ты целуешь как обман.
Бряк! Благодарю за чудо,
Бог живых... Ты неживой.
Убери меня отсюда.
Что ж, глуши заупокой.
Триллионам лет стократно,
Будет мчать небытие...
Боже, Боже непонятный,
Это царствие Твое.
1994
¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶
Короткое рэнку
Осенью 1999 года мы присели «на часок-другой» в Главном Ботаническом саду РАН и устроили сессию рэнга.
Это был последний день работы чайного дома перед наступлением холодов.
Было уже не жарко, и мы решили ограничиться самым коротким стихом рэнку о 12 строфах (дзюнитё).
Мастер чайных церемоний оказался настоящим японцем, правда, весьма далёким от изящества хокку, но вежливым и щедрым...
и
Рэнку—99
московская осень:
безымянные цветы
японского сада
Вероника Тумаринсон (ВТ)
бересклет-не бересклет
рвать для букета не стану
Людмила Круглова (ЛК)
ровный шум
искусственного ручья,
тонет беседа
Борис Горбатов (БГ)
хрустнет ветка иль стебель —
вспоминается детство
ВТ
с луною пою:
"Что-то стало холодать,
не пора ли нам..."
Зус Вайман (ЗВ)
чищу с лыж талый снег;
опять налипает
БГ
ждала-то я двух подруг,
а пришли с агитпункта
ВТ
три строчки?
про любовь? — Ах, нет,
надо мыть чашки
Сатоку из Кумакуры
элитный сходняк
«Ваш русски трудэн
Эльцин понятен»
ЛК
межсезонье, рассвет...
дотлевает костёр
ВТ
«Соловьиная ночь»
— это майский поход
клуба туристов
БГ
черёмуха в темной лощине,
светлее от лепестков
ЗВ
Другая версия рэнку в альманахе "Хайкумена"
¶¶¶¶¶¶
Ты что, с Палихи, что ль?
Срок. Бельишко притаранив,
Входим в Тихвинские бани.
Всё здесь голо, без утайки,
Вот свободные две шайки.
Краны, скамьи, скользкий пол—
Чебурахнешься, козёл!
А в парилке дяхон. Дядя!
Весь в наколках, при параде...
Лытки папа моет пенно,
Я разглядываю члены.
Убеждаюсь, член мой мал,
Чёрт, уже я проиграл.
Я ведь хмыристый такой,
Но уже я вельми злой.
Все вокруг сидят, базланят,
Банщик пиво папе тянет.
Мы выходим на мороз,
В горле стынет мой вопрос.
У тщедушного Зуслы
При ходьбе скрипят мослы.
А нестёртая душа
Вверх стремится так спеша,
В дымный звёздчатый зенит,
Где ни бога, ни Киприд.
Ляпуновские* миры
Для испуга и игры.
Ведь на улице и в школе
Объяснили глупой голи,
Что, по смерти, в ноль рожденье.
И не будет воскресенья.
Всем-всему придёт конец,
Трупы—старый холодец.
Их отволокут в утиль,
Ждёт их жижа или пыль.
Мы распарены, бредём,
И ныряем в отчий дом.
Лестница—литая сталь,
Стены крашены в февраль
Года девятьсот тринадцать...
Славно каблуками клацать!
Нацарапано «КООП»—
Это средство от хвороб.
Ниже, «КООПЕРАТИВ».
Не вцарапан «Тель Авив».
В зале кафельная печь,
И на ней дед пишет речь.
И чулан есть, и чердак,
И социализм. И враг.
....................
Снесено всё, даже миф,
Но, наверно, есть архив,
Где наш домик нанесён,
Без старух и без гулён,
Без историй и без зим...
Из тарелки чёрной гимн.
Занавески тюлью бальной,
Мама в ванной коммунальной.
На окошке, в блёстках, вата,
Рамой вставленной прижата.
Школа, цветики-девчонки,
И всего две-три книжонки.
Всё же стал себе сам-друг,
И отбился там от рук...
«Между дождь**» и меж секунд
Рвал-метался «юркин гунд***».
*) Б. Ляпунов— советский писатель-
фантаст.
**) папина присказка, означавшая
что-то вроде остаться
невредимым, выйти сухим из
воды.
***) «юркин гунд», несчастная
собачонка некого Юрки;
«гунд»—это собака, на идиш.
¶¶¶¶¶¶¶¶
Закладка-билет
Московский автобус. Контрольный билет...
Из книжки, валявшейся сорок зим... Лет!
Он гладок, с цифирью, а с тыла шершав,
И беленький с красным. Закладка меж глав.
Московский автобус. Контрольный билет...
Их два, они вместе. А нас уже нет.
Когда-то надорван, измят, разделён.
Союз наш был быстр. Короткий прогон.
Московский автобус. Контрольный билет...
Нуждалась в сержанте, а я был поэт.
Ну, ладно, рифмач. Бережливый еврей,
Открывший, что зайцем удобней. Ей-ей.
Московский автобус. Контрольный билет...
Водитель, кондуктор... Проскочим, привет!
Здесь целая жизнь миновала. Недуг...
Зачем мы тащились? Понять недосуг.
Московский автобус. Контрольный билет...
Упал на билетик опять белый свет.
Но век наш замётан и кончился пыл.
Билетик, ты есть. Вроде, был я, да сплыл.
¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶
Разлука инфантильных
Стихайку
рейс в Новый Свет...
в Гольфстриме притоплена
луна-нелуна
Заигралися с Нюшей в игрушечки;
Тролли били вовсю зеркала—
Враз пропали и блёстки, и рюшечки,
Исколола забвеньем игла.
Пролетели минуты столетий
Миновали столетья минут...
И в сомнамбуле маялся йети;
Восхищался, в бреду, шелапут...
Очнулся он и спрашиваю: “Где вы?”
Акупунктурны нежный снег и лёд,
Сидит в чертоге Снежной Королевы
И вспоминает троллей и полёт.
Вдруг несётся ко нему легкой серною
Молодая красивая дщерь;
Уверяет: “Твоя благоверная
Собирается в гости, поверь.”
Будто смотрит дворянкой осколочной,
Но по-аглицки чешет как зверь;
Посмотрел на неё подыголочный:
"Из Москвы в Петербург через Тверь."
Викки! Викочка! Имшенецкая!
А теперь просто-напросто Shane—
Пост-немецкая, досоветская,
В ней одной и камин, и глинтвейн...
...Потягушечки-выгибушечки,
Нюша хочет добраться. Во сне?
Стиснуть зубы, как в сказке лягушечка,
И лететь в голубой вышине...
в Исландию рейс...
в Гольфстриме купаются
Нептун и луна
1985-2005
Разъяснения
Нюша -- супружница окаянная.
Стихайку -- соединение хайку и рифмованных строк. Аналог -- жанр хайбун.
¶¶¶¶¶¶¶¶
Какая грудь! Какая грусть!
1
Мы копаем себе могилку вилкой, но к могилке везут нас не в своей тарелке.
2
Когда живы, мы—то, что мы едим, а когда мертвы, мы становимся теми, что нас едят.
3
Жизнь—это жруны, жируны и вруны.
4
Ужас смертного часа; я его не переживу.
5
На смертном одре уже не до амбрэ,
а на смертном одере выиграют лишь лодыри.
6
Канкунская полиция заловила его во время отлива, но он успел иссякнуть.
7
Чего только нет
В этом жутком мире, а
Вот смысла-то нет.
8
Выставка Фаберже:
Не яйца красят человека, а человек—яйца.
9
Не проходит и дня,
Чтоб не дал мне ремня;
Не проходит и года,
Чтоб не сделал урода.
10
Какая грудь! Какая грусть!
Такая грудь! Такая грусть!
11
Я-то знаю, что он бессмертен, но он об этом уже не знает.
12
Пришла Смерть, спрашивает: «Как здоровье?»
Я говорю: «Нормально».
«А, значит, сам пойдёшь, на своих двоих...
Ну, пошли!»
13
Тора... Тора... Тора...
Ну, хва тараторить!
14
Тяжко реют над Израйлем
Шароньё и щараньё.
¶¶¶¶
Дщерь в концерте
В шапочке, в очочках,
В матерях и дочках.
В вязаной просветы—
Песенки не спеты.
И танцует тельцем
С шансонье-еврейцем.
Будучи еврейкой,
В такт мотает шейкой.
Челюсть выдвигает—
Гены сохраняет.
Улыбает «поним*»
Дочка—«майне соним**».
Зубки кажет сбоку
Папке-стрептококку.
Хлопает в ладошки
Папке-подъяпошке.
Пожимает плечиком,
Головка огуречиком.
Потирает лобик:
«Папку скоро в гробик».
Покосилась дважды—
Были ж мы однажды...
Покосилась трижды!
Проявилась лишь бы...
Череп... черепочек...
Нету больше дочек.
*) «поним»—лицо, на идиш. (Это древнееврейское
слово «паним» с ударением на втором слоге.)
**) «майне соним» означает «моим врагам» (идиш),
Здесь аллюзия со знаменитой шуткой “Наши внуки—
враги наших врагов, то есть, наших детей.”
¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶
Дифрагируя
Конец декабря, потепления эра,
И не в Австралии,а в Угро-Татарии.
Встану у южной стены—тень моя, тень... Можно узнать силуэт.
Меня, следующего за мною...
Контуры ног в штанах. Резко на кирпичах!
Далее, выше, тень-то
Размыта. Да так, что голова не в фокусе поляроида буркал моих.
А, может, башня моя вся дрожит,
Крен... Скоро рухнет?
Летом подругу привёл—
То же явленье.
Ноги и в профиль, и в фас
Чётче, чем плечи и шляпка.
Тоже, вишь, смазана временем
И этим кусочком Вселенной,
На этой планетке,
Что мчит нас кругами,
Точняк, по верзьере Аньези...
Чтобы вот так вот
Закатное солнце шутило?
Какие там шутки? Всё это
Воспроизводимо. Хоть мчись
В Бухару, хоть на Кубу.
Ежели встать на попа,
То бишь вниз головою...
О, боги!
Черепа резкая тень,
Дифракции все исчезают,
И ясные мысли приходят.
И ты даже можешь пластаться. Пластаться
С приставкою “раз”, оглушённой.
В глухне всего космоса,
В танке...
Под проволокой колючей.
Земля вся в плетнях и заборах.
Планетка. Геоиды. Капли.
Единственный шанс!
Я и выиграл.
Рождение, буквы и бег...
И все мы, и все мы, и все мы!
Мгновенно очнулись и даже
Могём рассуждать и о том,
О том, что на кончиках пальцев
На скорости мчат электроны.
А в них пустота, вероятность
Того, что не будет, когда
Намечалось ничто,
Бросив тени...
¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶
Раджниш, Гурудев и другие гуру, их триумф
Жрецы нагадали: «Приходят еврейцы!» Рванув, побежали
протоиндейцы.
Они представляли: «Южнее [Аляски], на блеск-карнавале жить будем как в сказке.»
Они вычисляли: «В [Америке] горы, но вроде, покамест, не шастают воры.»
Не знали, однако, шагая [Камчаткой],
что им уготована смерть от... достатка.
Ведь там индюки и пасутся бизоны, растёт кукуруза, табак и талоны.
Не петрило войско, тащась по [Чукотке], что строят в [Европке]
громадные лодки.
А англы, и саксы, и прочие немцы
не только эсквайры, а и рабовладельцы.
«Пусть смерть от гишпанцев—
решали индейцы,— чем иго монголов... Татары, еврейцы...»
«Чёрт, мы же и сами монгольские тюрки... Ха! Рядом с жидами
мы чурки и урки.
Пошли, ребятё! В [Индостан] так далёко, да там всё цыгане...
Вперёд, к [Ориноко]!»
Так протоиндейцы бежали индусов...
Сокрылись от персов, китайцев и русов...
Краснела их кожа. Был резв монголоид.
Раскрашена рожа. А [Беринг] промоет проливы к Сибири
Построили Куско, взвели Чичен-Ица, смели их так хрустко и пули и пицца.
Их днём и с огнём не найти во Флориде и в штате Вайом,
Ing****, бишь, в банке иль в МИДе...
...................
Чу! Вместо вигвамов обеих Америк
индийская йога, бальзам от истерик.
И гуру воссел—заунывны запевки—
стоят кришнаиты, лежат гурудевки.
Индийские жральни. Новеллы речисты.
Индийские банки...
Евреи-буддисты!
Разъяснения
Современные названия мест в квадратных скобках.
На английском языке путаница. Индийцы и в Южной Азии и в Америке-Веспуччии.
Indians.
А на русском -- чудесно.
В Азии, на полуострове Индостан, индийцы. А в колумбовой Америке индейцы.
¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶
Западненка в Киммерии
Ах, любушка, в грозди девушек —
На коже наплывы небушек...
Философ я, злой Филоксер,
Не будет музыки сфер.
Та, с болевым притяжением,
С мерцательно-звёздным пением,
Лишь мне всё подарит она,
Но мы не допьём до дна...
Не будет пьяного посвиста,
Нас время раздавит дочиста,
Скукожится враз красота,
Выведут лучше сорта.
Страдание чачей гасится,
Душа тянет тело за; сердце...
Сбрось веточки! Тащат подвой,
Мой ген. Да поможет твой!
Крымская виноградина,
Она у меня украдена —
Расстоянием в тысячу вёрст
И птицею Алконост.
И в мире зелёном, стонущем,
Пребуду сморщенным овощем;
Усохнет она... Как изюм.
Погибнем вновь наобум.
1969
Китень-Казантип
Разъяснения
Алконост, «зимородок») — в русском искусстве и легендах райская птица с головой и руками девы.
Нарисована пернатая в виде брюнетки, но славянки всё же представляются светлыми.
¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶
Зуселе Мойхер Сфорим
В крематорий не хочу я, братцы,
У меня аллюзии не те...
А, вот в колумбарий—рад стараться,
В нём я буду жить на высоте.
Там покой, нет шума городского...
Навещайте, если время есть;
И, нетленно, значит, и толково,
С вами буду разговор я весть.
Опишу недвижимости тайны
(Я предпочитаю куль-де-сак).
...Погребений рядом виры-майны,
Эксгумаций иногда зигзаг.
Хоть я в ящик не стремглав играю,
По секрету тороплюсь сообщить:
«Я не вижу здесь ни Аду и ни Раю,
У других не хуже стать и прыть.»
Иногда огни мы разжигаем,
Чтоб картошки в угольках испечь...
Мы гуляем... Адом—нет! Всё раем...
Времени навалом тут на «кветч*».
Почему писатель Мойхер-Сфорим**
Не попал в соседний мощный склеп?
О литературе мы поспорим,
Вместо «yes» могу сказать и «yep».
Сколько заплатил, вам не открою.
(Есть и элитарнее погост.)
Но ведь вас заградотрядом к бою,
А у нас почёт, духовный рост.
Мы сдружились и с врагами тоже,
Славно вьётся жизнь, тьфу, смерть... Как пыль...
Ведь у нас ни рожи и ни кожи,
Души же все приняты в утиль.
В общем, мы сданы в спецхран для праха,
А для душ—отстойник и бедлам.
Всё решает тут старьёвщик Яха***:
Может снова присобачить их к телам.
Разъяснения
*) кветч—трёп, на идиш.
**) Менделе Мойхер-Сфорим (Менделе Книгоноша), шолом-алейхемовского
ранга писатель, его проза издавалась в
советское время и на идиш и на русском.
***) похоже, одно из имён Б-га.
Но произносить его иудеям нельзя.
¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶¶
Лоскутное одеяло
Миша Файнерман изобрёл клоты.
А Зус решил ввести "преципитаты", то есть, сухие остатки.
Фриковатый автор: "Мы придали Б-гу свои черты, а Он ушёл в несознанку".
Что-то путное делать, а не уделывать друг друга.
К Б-гу обращаюсь по ночам, но не утомляю длинной речью. Принимал отец феназепам; засыпая, вздёргиваю плечи.
Украинский -- это русский, только ополяченный. Белорусский тоже русский, сильно олитваченный.
Хоть чучелом, хоть тушкой... С войною-крупорушкой.
Факел газа горит у Суоми. Мiръ находится на переломе.
(Река Жеребец. Белые гуси шествуют по красной линии фронта...)
Передовая теперь передок. Арьергард же просто зад.
(Она легка на передок, но тяжела на зад.)
Ел картофель Мефистофель? Зус же так неплохо уминал картоху.
Иначе -- внукам. Страшный миг. Из жизни вытеснят и их.
Гаитянская империя. У испанцев фанаберия. А остаточек империи доживает как феерия.
Зуска, ты подзушка. Ты подзуживал верхушку.
Жил в низах и был забанен. Кто завёл? Исус Сусанин.
А в Москве жильё вакантно и навалом провианта.
Клинч. Пот, вонь и кровь... Но вместе! Злоба и борьба в предсмертье.
У монгол иль у монголов бестолковки-то толковы.
Федот да не тот. А народ этот тот.
Кровать Александра Матросова.
Заправлена лучше хорошего.
Детдомовецем Саша в Уфе...
Потом получил галифе.
Детсадовцем Зус. Потолок.
Но слово французское вжёг.
Хенде хох! Приход эпох. Руки вверх! Конец потех.
Мой куплет на удачную мелодию:
Ты знаешь, так хочется быть --
Не с пушкой в степи, в драндулете!.. Родителей помнить-любить, Чтоб жили подольше их дети.
Несмотря на человеков-лошадей,
золотеет лесополоса...
А на срезах и заломах пней
выступает иней, не роса.
И в тени серебряный налёт,
и на гильзах -- после уберут...
Наш, у Арабата, поворот:
Позади Курпе и Красный Кут.
За листвою -- менее густой --
выгнута к Геническу коса...
Горький, сладкий и совсем пустой
есть орех. Миндаль! И без числа.
Московитов разлюбили.
Восхотели Польшей-2
обернуться или... Или?
Киев старше, чем Москва.
Новгородцы, витебчане:
а из рукавов -- герани.
Почковаться вам нельзя.
Вместе и одна стезя.
Не раскаялись ни палачи, ни Торквемады.
Им и служат раболепные Ваады.
А солдаты Гога бьют Магога,
будто сербы в зв;здь хорватов? Ради бога.
Мстят за иудеев-европеев,
чудики из Заволочья... От евреев
вымпел вьётся... О, комедианты!
Тянут в бой и получают гранты.
Нет, чтоб грызть гранит науки, богословить...
Чушь! Дают семитам верховодить.
Мудрецы Сиона эфемерны.
Не для них каварни и каверны.
Жуток Львов. А лясы конармейцев,
аккуратно резавших еврейцев?
Пробил час. Потомки планомерны.
Поведут стыкаться. Как неверных.
Пряди меж пальцев. Охмуряют страдальцев.
Не ведьмочки ли девочки? Целковский -- Опанас.
Антисемитский анекдот выкреста:
<<Памятник неизвестному солдату Рабиновичу.
"Ведь неизвестно, был ли Рабинович солдатом.">>
Эй!
Самое большое число героев Советского Союза -- на душу населения -- среди евреев.
Сидеть на ветке. Распускаться.
И решать, что печь. Мацу иль matzo?
Поэтарии всех стран, соединяйтесь!
"От монгол" или монголов?
Держит вожжи знатный боров.
Хорошо держать бразды
от звезды и до звезды.
Лист не взлетит уже к осине.
Пушкiнопад. На Украине.
Вот здесь торчит лишь пьедестал.
В ногах и между ног лежал.
("У дамы Керны ноги скверны.")
Гарик наш теперь бандеровец.
Он не выжил из ума.
А ведь был эсэсэсэровец.
Но забылась Колыма.
Отец сквозь скрежет бросил Зу:
"Я горло те перегрызу!"
Теперь же вырвал бы кадык.
Базедова была. И сник.
Мужички рубили лес, испуская H2S.
Бабоньки вязали хворост, не отряхивая борозд.
Позёмка звёзд, но виден мост.
Восход планет. Псалом пропет.
Мы не Авраамы, мы голограммы.
Священная Римска имперья дерёт у двухглавого перья. Россия же, вставши с колен, пойдёт на Нью-Йорк/Карфаген.
Улита едет, когда будет? Элита бредит и смердов губит.
Маккавеевка-Макеевка.
Фрик Адельки шамал фрикадельки.
Хомо Деус на пригалочке. А Шхина играет в салочки.
У озера Каюга жил ДЛБ, севрюга.
Слизни! Слизни! Больше жизни!
Капец крадётся к хлопчику, ведь пыром-то по копчику.
Теплеют сезоны, растёт населенье...
А войны и смерти уходят как тени.
Премьеры и принцы в любезной Офире:
Тем, кто по мiру. В мiр{ять}.
Буйство пахот и ковок дыханье.
Этот луг и лесок только мой.
Алгонкинам -- и в смерть и в изгнанье..
Встанет город живой и родной.
Ещё блаженно пуст чертог,
где будем и не будем мы стараться...
И, может, там решает Б-г,
чтоб все романы слить в один. И вкратце.
Есть польские Прусты и русские Прусты.
Приляг со страницей. И чувствуй. Искусствуй!
И создавал каламы он калямом.
Глаз на красивых лёг. Хотелось запахнуть. Хоть сбоку. Или сзади.
Но большинство мая посылало в путь. И не готовило к награде.
Быть. В членах ужасная хилость. Упал. Сердце больше не билось.
Инфузория из лепрозория. Туфелька под гульфиком.
Феминистка-полукровка. Галахическая гойка.
Но не только. Но не только. Автомойка? Поломойка?
А в русском-то не только "хлебороб", а даже "блёрб".
Читайте "blurb". Рифмуйте "стёб". И без хвороб.
Да, восставший угро-финн бьётся с Румом. Он один. Развлекаловка клокочет. Воевать народ не хочет. Могут скинуть Спартака. Попадалово пока.
Не день рожденья, а день смерти отмечать.
А в слове "б;сы" буква "ять".
Клочья воочью.
Трепанация интерпретации. Не мытьём, так катаньем: "Рог Кривой сосватаем".
А вдруг и обидят маланца. Без паспорта иностранца.
Поучала нас дворянка в Сан Франциско:
"Ешь блины с икрой. Нет сыска. Как тебя зовут? Зусивый? Всё равно, люби Россiю."
Потратить деньги не успев, он покидал свой тесный хлев
Есть нарезка на болте. А вот гаечки не те.
Не твоя ведь это вотчина. Появилась червоточина.
Ужас смерти приводит к войне.
Мне-то что? Я слежался на дне.
Не буровь -- польётся кровь.
По старым ароматам мы расШНУРуем. Матом!
Море разливанное и гора ливанная.
Язык -- помело. Сколько вод
утекло.
Хоть гостиницу смели, золотая свадебка!
Дети чудные взнесли. Счастья астролябика.
Русскопишущие вои и совсем немного гои.
Повышение по службе. Все клянутся в вечной дружбе.
Вообще-то книг искатель. А к чтению талант. Недопоэт. Пихатель. Но не Дантес. Не Дант.
Рубинштейн не врублен в заграницу. И не эмигрирует в блудницу.
Перед тем, как оказаться пылью, скинули дедов в небытие. Поменяли имена-фамильи, чтоб забиться не в своей струе.
Bryan Johnson молодится. Что его погубит? Он долбится. (Не жена, а юные созданья.) А одна из дев неслабая пиранья.
Русофила русофоб загонял в поэму-гроб. Горько плакал средь стишат этот самый русопят.
Хрупайте акульими хрящами. И не ешьте колбасу салями.
На замёрзшей реке лёд наплывами. Все сезоны как бы рецидивами.
Течь текут сезоны. С т а' р и т неуклонно Б-женька единый... Он такой былинный.
Врастают в русский, как агенты, инослова из лжеконтента.
Не чекрыжь меня, Париж!
Сейчас настали времена -- не Моська лает на слона, а слоник гавкает вовсю и обещает: "Укусю!"
Как сочно: "Львович." Губками -- Нино; и я влюблён в неё давно. Супруг Нино! Есть две руки: боятся быкороды и быки.
"Болтун -- находка для врага." Молчала старая карга.
От неё поставлен лайк. А вот от меня а файк.
О Гайавата! Нет возврата. И не было пути.
Но всё ж мы соблюдаем ЗОЖ и нас уже не проведёшь.
Напялил рубаху задком наперёд.
Но ты не кручинься -- и это пройдёт.
Осанься, будь весел. Приметы не в счёт.
Беззумно. Не увижу вас. Но завтра будет вам "Атас!"
В словесах всё вязнет Эдик.
Где он, где он, новый смысл?
Прочитает Зусик-медик
и почешет... Зол и лыс.
Ступка и пестик. Ещё один текстик.
В журнале "Новая Юность" Дм. Тонконогов ввернул словцо "аттачи". Ещё одно заимствование из победившей англо-латинской ойкумены. Любопытно, что, при внедрении нового понятия, английский глагол attach предстал как... существительное множественного числа.
Не мечутся больше апачи. Вернём их убийцам "АТТАЧИ!"
Но Дмитрию эта рифмовка не понравилась. Почему? А если кукарачи? Тем паче.
Филастына на чьей стороне? Король Восточной Палестины, как и Израиль, клиент США.
Чем беззубее, тем безумнее.
А вот вставишь имплантаты... Предоплаты и проплаты.
Чем беззумнее, тем изюмнее.
Голубое сало, золотые шкварки.
Не кормите дрянью, милые товарки.
Юкрейн давно уж юденрейн. Не юденрейн, а юденрайн. Есть, Инна, несколько Украйн.
Весёлый голос дикторши о ненужности вакцины.
Давай о вредности. Лаборант-коллаборант.
хокку в бутылке:
генитальный цветочек
к Восьмому Марта!
Креативит кретин Б.: "Газовая компания увеличила поставки в Бабий Яр."
Полтора килограмма моих паразитов тоже закончат свой жизненный путь. Даст вам просраться эта просрочка.
Не было Италии при битве возле Павии. 1525 год.
В райские кущи? Да он никакущий!
Ты просто космос, Зус! Слабак искусств.
И мы получили то, что получили.
И имеем то, что имеем.
Пришли туда, куда пришли.
Реббе Царь Машиах взирает со столба;
Били водомёты. Но ведь не пальба.
Смешная феминистка, зачавшая детей...
Да, с папиком впрямь киска. Отец её еврей.
Чистят воздух инеем. Зимние эринии!
Нет и солдат для братанья, нет и патронов в ружье. Нет и людей для восстанья. Нет и поэта уже