Заместитель по строевой части, судя по выправке, бывалый вояка, был одет в полевую форму без знаков различия, точно такую же, в какой ходили во дворе офицеры отряда, которых я поначалу по неопытности принял за военных. Мой провожатый представил меня и удалился.
Мы пожали друг другу руки, познакомились. Он рассказал, что имеет звание подполковника, в Союзе занимал должность командира одного из подразделений дивизии внутренних войск, сюда прибыл пять дней назад.
В его поведении и манере говорить чувствовалась военная косточка. Слова произносились сухо, использовались исключительно специальные термины. Офицер держался весьма самоуверенно, и с первых минут общения мне пришлось ощутить явное давление с его стороны, подчинение его воле. Я назначен командиром отряда, он мой заместитель, ему следует соблюдать субординацию, однако с высоты своего военного опыта он смотрел на меня, старшего офицера милиции, как на рядового внутренних войск.
Понятно, что в сложившихся условиях пять дней - целая жизнь, неслучайно дни пребывания в Афганистане засчитывались в стаж службы как один за три.
Помимо этого, очевидно, что отряду специального назначения Кобальт-2 придётся проводить боевые операции. Я со своим опытом оперативно-розыскной работы окажусь в боевых условиях явно на вторых ролях.
С другой стороны главное предназначение отряда вовсе не перемалывание боевых частей противника, а кропотливая разъяснительная работа среди населения, оперативно-розыскная деятельность, профилактика преступлений. Решать поставленные нам задачи армейскими методами невозможно.
Все это машинально пронеслось у меня в голове, а мой строевик тем временем сухим нудным официальным тоном рассказал, что занимается изучением личного состава, знакомится с людьми, разбивает офицеров на команды по числу афганских провинций, параллельно возникает множество организационных проблем.
С задержкой разместились по казармам, кое-как получили обмундирование, оружие и другое снаряжение. Стрелковое оружие - автоматы Калашникова, пистолеты Макарова.
- Кстати, - вдруг слегка оживившись, сказал мой военспец, - точно такое оружие находится на вооружении народной власти, и душманы также переходят на наше оружие. Колонны из Ташкента, на которые они нападают, везут боеприпасы к советскому оружию, поэтому мятежники рассчитывают воевать главным образом за счет противника. У нас в отряде имеются бронетранспортеры, минометы, гранатометы, пулеметы разных калибров, снайперские винтовки, мины, гранаты, бронежилеты, каски и другие принадлежности. Плохо, что поступают автомашины "Нива". Они хороши для передвижения в горных условиях, но не имеют задних боковых дверей. В случае обстрела и гибели водителя или переднего пассажира из автомобиля нелегко выбраться. Нижних люков, в отличие от бронетранспортера, у "Нив" нет. Что будем делать, честно говоря, не знаю.
Помолчав немного, заместитель недобрым словом помянул тех, кто принимает непродуманные решения, а я в этот момент думал не об оружии. Меня крепко смущал сам подход к решению задачи. Нам следует нацелиться на работу с населением, однако нас вооружают так, словно мы собираемся воевать с ним. Главное оружие милиционера вовсе не гранаты и пулемёты, а безоговорочная поддержка местных жителей, тогда никакие банды и преступники не страшны, им просто не удержаться.
- Олег Александрович, вам, как командиру, надо срочно ставить и решать все вопросы. В противном случае выполнить правительственное задание будет проблематично. Все следует решать нам самим, поскольку руководителям сборов по большому счету все равно, у них совершенно другая задача - скорее отправить нас в Афганистан, отрапортовать, а как дальше все будет, вряд ли им интересно.
- Сколько человек в отряде по штату?
- Четыреста пятьдесят, в основном, сотрудники уголовного розыска и офицеры внутренних войск, прошедшие снайперскую подготовку.
- Отряд полностью укомплектован?
- За редким исключением, связанным с болезнью, прибыли все. Проводим общую и индивидуальную работу. С учётом деления отряда на команды создаются первичные партийные ячейки, они начали проводить собрания с одной повесткой дня «О выполнении интернационального долга». Практически все - коммунисты или комсомольцы. Правда, общий настрой пока неудовлетворительный.
- Почему?
- Всех собрали в спешном порядке, многие не успели решить семейно-бытовые вопросы, постоянно пишут письма домой, бегают звонить по междугородному телефону, обращаются с просьбами решить проблемы с жильем, приемом детей в детские сады. С отъездом мужей многое изменилось в семьях. Вся тяжесть решения бытовых проблем легла на плечи жён. Естественно, все нервничают, задают вопросы. Главный вопрос - как будут обеспечены семьи в случае гибели офицера.
- В самом деле, как? Я, например, не готов ответить на этот вопрос.
- Я тоже не готов ответить!
Мой заместитель сорвался со стула и нервно прошёлся по комнате, затем снова сел и закинул ногу на ногу.
- Высокое начальство важно молчит, потому что само не знает, а между тем Кобальт-1 понес потери, вот почему наш личный состав волнуется, и меня это крепко беспокоит.
- Давайте не будем драматизировать. Уверен, все утрясется. Будем настойчивы и терпеливы в просьбах к нашему руководству. Со временем все узнаем, а пока следует отвлечь людей от мрачных мыслей.
- Согласен. Как всегда, выручают весельчаки, они в подобных ситуациях да при скоплении людей, как рыбы в воде, шутками и песнями под гитару разряжают обстановку. Здорово помогает! Люди отвлекаются, отдыхают, становятся бодрее, меньше думают о предстоящей командировке.
Слушая заместителя, я пытался выявить детали, чтобы из них сложить общую картину и обозначить основные вопросы, требующие скорейшего решения. Для этого важно качественно усвоить информацию, а необходимые решения обычно созревают чуть позже.
- В лагере установлен военный распорядок, - снова немного помолчав, продолжил он. - Все расписано до мелочей, начиная от утреннего подъема в 6 часов утра и до вечерней поверки в 22 часа. Питание налажено в большой столовой. В две смены. За одно посещение размещается около двухсот человек. Есть возможность покупать продукты в магазинах. В целом, хотя настроение неудовлетворительное, полагаю, что недовольства нет. Многие имеют солидный стаж службы. Молодых немного. Практически все понимают, - приказ придётся выполнять. Правда, случилось у нас одно чрезвычайное происшествие, ума не приложу, что с ними делать.
Я насторожился.
- Что произошло?
- Два молодых офицера решительно отказываются надевать форму. Видимо, наслушались здесь разных разговоров. Если бы они не хотели ехать в Афганистан с самого начала, то не приехали бы в Ташкент, однако они прибыли. Налицо отказ. Индивидуальная работа не помогает. Об их зачислении в отряд имеется специальный приказ, и они обязаны выполнить его беспрекословно, однако они упрямо стоят на своём, всякое давление бесполезно.
- Одними понуканиями вопрос не решить, мало что дадут большие сборы и пространные лекции, а реально помогут только личные беседы. Говорить желательно не казарменным языком, а тепло и просто. Главное - ничего не обещать, вместо этого постараться понять человека, выяснить, что его больше всего беспокоит, выяснить и помочь. Конечно, сейчас вести беседы трудно, и все-таки крайне необходимо. За границей может сложиться совершенно непредвиденная ситуация, нам следует быть уверенным в каждом, как в себе.
- Казарма тоже не помешает, - холодно сказал заместитель. - Военная дисциплина, строевые занятия, а при необходимости и взыскания превосходно выбивают лишние мысли. Необходима крепкая рука. Без дисциплины все разговоры пойдут насмарку, товарищ командир. Если вы не возражаете, дисциплину я возьму на себя.
- Что оставляете мне? - с улыбкой сказал я, стараясь скрыть сарказм.
- Простите, Олег Александрович, за мой безапелляционный тон. Вы - командир, вам решать, однако вы все-таки человек больше гражданский, а я сугубо военный, поэтому придется притираться.
- Ничего, притремся!
Я не стал говорить, что дело вовсе не в безапелляционном тоне моего бывалого заместителя. Плохо, что он не понимает, что главная задача отряда - спецоперации. Бойцы отряда - офицеры-оперативники. Их можно объединить только знанием жизни, пониманием нюансов психологии. Поможет знаменитая чекистская сметка, а вот лишнее дерганье рано или поздно крепко навредит. Тем более, в такой необычной и не совсем понятной обстановке.
Может быть, в самом начале необходима муштра, однако "за речкой" потребуется другое, - осмысленность в действиях, оперативная сноровка, находчивость. Все то, чего не проявить под давлением слепой и тупой силы бездушного приказа.
- Товарищ командир, вы могли бы заняться ведением партийно-политической работы, оперативно-розыскной подготовкой и контролем снабжения отряда всем необходимым.
Я согласился. Молча стал надевать принесенную солдатами непривычную полевую форму с погонами без знаков различия.
Одевшись, с улыбкой произнес:
- Прошу пройти в штаб, начнем работу.
В штабе нас встретила группа офицеров из управления учебных заведений МВД СССР и начальник штаба отряда. Они работали со списками личного состава, уточняли расписание занятий.
Пригласили командиров команд. Офицеры расселись вдоль длинного стола. Атмосфера оказалась весьма доброжелательной. Познакомились. Несложно было заметить, что все крепко измучились без единого руководства и с радостью восприняли приезд командира.
Я внимательно оглядел лица присутствующих, вот оно, основное начальственное звено, командиры команд. Им предстоит вести разведку в кишлаках провинций, выявлять бандитские группировки, проводить операции по нейтрализации или ликвидации. Я старался понять по их суждениям, вопросам и ответам, по плечу ли им будет поставленная задача.
Тем временем командиры докладывали о положении дел в командах, о нерешенных вопросах. В целом впечатление складывалось благоприятное, по нашим, советским меркам они опытные, хорошо подготовленные специалисты. Проблема, однако, заключалась в другом. Все, от командира отряда до офицера-оперативника, не представляли себе, что на самом деле их ждет после пересечения советско-афганской границы.
Вечером я решил побеседовать с офицерами-отказниками. С ними надо было что-то делать, своим поведением они могли отрицательно повлиять на остальной личный состав.
Подсознательно я чувствовал, что вопрос решаем, и нам удастся разобраться. Ребята изменят свое решение. По-другому быть не может. Никто добровольно не захочет ломать жизнь себе и своим близким.
Вскоре передо мной предстали два молодых человека. Они прослужили в милиции всего несколько лет. По моей просьбе парни по очереди рассказали о себе, о назначении.
Оказывается, был неожиданный вызов в кадры. Без вступлений и сантиментов сразу в лоб сообщили о срочной командировке в Афганистан. Предупредили, что вопрос решен на самом высоком уровне, есть приказ, который не обсуждается.
У них, естественно, появились вопросы семейно-бытового плана, что будет с их семьями, однако никто не собирался на них отвечать. Ребята засомневались, стали отказываться, им пригрозили немедленным увольнением со службы.
Они вынужденно поехали в Ташкент. Дома остались грудные дети, много нерешенных вопросов.
Здесь, в Ташкенте, из разговоров узнали, что в Афганистане гибнет много солдат. Железнодорожная станция забита гробами. Теперь они категорически отказываются надевать форму и ехать за границу.
Я терпеливо выслушал их, не перебивая, затем заговорил спокойно и дружелюбно. Действительно, вокруг Афганистана много неясного и непонятного. Пока очевидно одно, - там много наших людей, они помогают афганскому народу в борьбе с бандитами, честно выполняют свой интернациональный долг, свои обязательства перед афганскими товарищами.
Конечно, имеются боевые столкновения, поэтому есть убитые и раненые, однако слухи об эшелонах гробов - преувеличение.
- Вы не дети, - говорил я молодым офицерам, - у вас есть семьи, родственники, друзья и вам следует думать не о себе, а о них. Ваше дезертирство ляжет несмываемым пятном позора на всех. Неужели вы хотите позора? О ваших семьях сейчас заботится государство, они - семьи героев. Я лично постараюсь помочь, сделать все возможное, а вы просто выполняйте служебный долг и славно возвращайтесь домой, так вы поможете своим женам и детям. Вам предоставляется редкая возможность отличиться, такой шанс выпадает только раз в жизни. Когда ваши дочери вырастут, они будут гордиться вами, если вы сегодня не совершите ошибки. Дезертирство - не выход, дезертиров презирают. Как будете жить дальше?
Глядя в понурые, кислые лица ребят, я вдруг почувствовал крайне неприятный холодок в груди, потому что понял, что слова не достигают цели. Отказники все решили и не слушают меня. Мрачные мысли намертво завладели ими. Они в тупом оцепенении, их словно заклинило.
Следует продолжать вести с ними беседы, но нет времени. Конечно, со временем их можно будет переубедить, однако никто не дает нам времени на переубеждение.
Счет идет даже не на дни, - на часы и минуты. Интуитивно почувствовав, что в таких жестких рамках беседа не принесет ничего хорошего, я с тяжелым сердцем предложил офицерам пойти подумать.
- Предупреждаю, после этого будет принято окончательное решение.
Отказники, понурив головы, вышли. Я пригласил офицеров из Москвы и начальственное звено отряда. Все расселись вокруг меня.
Вскоре отказники попросили разрешения войти. Они вошли и встали перед своими товарищами. Я с надеждой вглядывался в лица ребят, однако надежда оказалась напрасной. Парни решительно и твердо заявили, что категорически отказываются надевать форму.
Сидевшие рядом со мной командиры смотрели тяжело и строго. Под этими взглядами, словно под навалившимися сверху чугунными цепями, отказники низко склонили головы, они не могли никому смотреть в глаза.
Мне сделалось не по себе. Предчувствие не обмануло. Клин вышибают клином, если клин найден, а его еще искать. Время, необходимо время, а его нет.
Я держал паузу, прекрасно понимая, что заграничная миссия, связанная с риском для жизни, требует особой подготовки и особого подхода к каждому кандидату. Циркуляром, разнарядкой и слепым приказом можно все зарубить на корню. Вот, пожалуйста, стоят два молодых цветущих парня, а лица никакие, блеклые, жалкие. Яркий пример!
Воцарилась звенящая тишина. Никто не решался нарушить ее. Так продолжалось довольно долго. Напряжение накалилось до предела. Вдруг один из отказников судорожно вскинул голову, исказился в лице и заговорил быстро тонким срывающимся голосом.
- Понимаете, я боюсь, боюсь, боюсь и все! Я понимаю, что делаю плохо, что у меня теперь по-другому сложится жизнь, мне не на что надеяться, но хоть так, пусть хоть так, но я буду жить. Я хочу жить! У меня жена, маленькая дочь, и я должен быть с ними. Неужели непонятно? Делайте со мной, что хотите, думайте, что хотите, - в Афганистан я не поеду. У меня страх. Животный страх!
Я нахмурился. Интересно. Видимо, надо понимать так, что человек инстинктивно боится смерти. Теперь сам он не может руководить собой, а социальные аспекты приличия, долга, морали не срабатывают. Всякое воздействие бесполезно.
Глядя в изломанные душевной болью лица, я окончательно понял, что переубедить за такой короткий срок невозможно. Остается только одно воздействие - силовое принуждение. Вы - офицеры. Поедете и точка!
Хорошо, допустим, будет так. А что произойдет дальше? Иметь в отряде бойцов, на которых нет никакой надежды, - высшая степень безрассудства. Выполнению задачи их присутствие явно способствовать не будет, и вообще, они могут совершить непоправимое, они могут стать причиной гибели многих.
Крайне неприятное чувство, однако пора принимать решение. Я объявил, что отправляю отказников домой. Те, неуклюже потоптавшись на месте, двинулись к выходу. Прежде чем они вышли, один из офицеров холодно бросил им в спину:
- Мы все равно вас найдем. Сейчас уволим из милиции, потом поставим на учет в военкомате, призовем в армию и как солдат отправим в Афганистан. Откажетесь, - пойдете под трибунал!
Слова не возымели никакого действия. По несчастным парням было видно, что они столько пережили, что готовы теперь пойти хоть на расстрел по приговору трибунала. Лучше запланированная смерть у стенки, чем шальная в бою. С такими нюансами человеческой психологии, или, лучше сказать, психики, я еще не встречался, хотя считал себя опытным специалистом в деле обращения с людьми. Что ж, век живи, век учись.
Ночью ворочался без сна. Первая ночь в лагере. Сон как назло не идет. В голову лезут путающиеся друг с другом мысли, навеянные впечатлениями прошедшего дня. Как неожиданно свалилось новое назначение!
Теперь на мне висит столько человеческих судеб. Поставлена, надо прямо сказать, нелёгкая и чрезвычайно ответственная задача. Под впечатлением разговора с отказниками я стал примерять себя к новой обстановке, боюсь ли я сам.
Несомненно, есть весьма неприятное тревожное чувство, его питает не страх перед смертью, все мы смертны, а неизвестность. Сверхсекретность играет злую шутку, держит людей в совершенно ненужном напряжении. Отсутствует элементарное представление о том, что происходит в Афганистане, какие конкретно задачи придётся решать советским офицерам милиции в малознакомой стране.
Вокруг сплошные нервы и негативные эмоции, так далеко не уедешь, поэтому приходится всё воспринимать так, как оно есть. Все, конечно, образуется, наладится.
Главное сейчас сохранить людей, вернуть их домой в семьи, мобилизовать себя, подчиненных, и все будет нормально. Боевая обстановка скоро станет обычной и повседневной. Что касается трагических последствий, то погибнуть можно везде, сама профессия милиционера, как и многие другие профессии, связана с ежедневным риском для жизни. В Советскои Союзе ежегодно гибнут, получают увечья сотни сотрудников милиции.
Важно скорее войти в суть проблемы, и все пойдет по новому руслу. Действовать будет нестрашно, даже если действия связаны с ежеминутным риском.
Более всего беспокоит другое, - будут ли, в конце концов, ставиться четкие, ясные задачи. Вот где суть и условие нормального самочувствия офицера, а смерть - это так, это что-то из области личной, интимной жизни, о которой рассказывать посторонним просто неприлично.
Вместо сна пришли вдруг воспоминания - военное детство, гибель родителей, голод, детдом, новая семья с приемными родителями, ремесленное горное училище, работа в шахте, суровый приговор врачей по поводу силикоза легких.
Болезнь довольно скоро прошла. Нина Павловна или мамаша, как я ласково называл приемную мать, отходила. Помог барсучий жир.
Светлой, ослепительной вспышкой пронеслись в памяти студенческие годы. Вспомнилось, как студентом познакомился с Сашей, тоже студенткой юридического факультета Томского государственного университета, только младше на два курса. После окончания учёбы она стала моей женой. Наверное, перед отъездом неплохо было бы вызвать в Ташкент семью. По службе знакомых здесь много и потому есть, где остановиться.
В коридоре казармы периодически раздавались команды, несли службу дежурные наряды, проводилась проверка постов. Сегодня, похоже, не уснуть. Я всегда плохо спал на новом месте, но сейчас, кажется, причина бессонницы совсем в другом.
Снова всплыли перед глазами подавленные лица отказников. Странно все как-то. Люди попадают в совершенно одинаковые условия, но ведут себя по-разному. Все-таки война, несмотря на то, что тетка она неприятная, уродливая и страшная, испытывает людей лучше каленого железа. Война это всегда страх, зачастую, в самом деле, животный, звериный страх, однако война в то же время сила, она проверяет внутреннюю стойкость человека, его суть.
Человеческая сила все равно сильнее звериного страха. Невозможно воевать, когда не находишь в себе человеческой силы. Получается, ребята, отчаянно заявив "я не поеду!", человеческой силы в себе не нашли. Виноваты они, или виноваты организационные просчеты, вот в чем вопрос. Как я ни пытался, ответ на этот вопрос в ту ночь так и не нашел.
Ватная дремота навалилась на глаза. Я впал в тяжелое оцепенение, мало похожее на освежающий, дающий живительные силы сон.
8 октября 2009 года
Полную версию см. в произведениях Владилена Елеонского:
Палящее солнце Кандагара.