Советник по безопасности доложил, что советники батальонов царандоя совместно с частями советской и афганской армий вышли в пойму реки Аргандаб, чтобы прочесать обширные заросли тростника, и, видимо, ведут бой. Время - восемь утра, мы заняли места у бойниц в бронетранспортерах, и колонна двинулась вперёд.
Я ехал в Кандагар впервые. Дорожное покрытие оказалось великолепным, что, конечно, сразу бросилось в глаза и слегка озадачило. Асфальт уложен по западным стандартам. Правда, местами его сильно испортила тяжелая техника. Разбитые участки постоянно засыпались песком, и мятежники сориентировались мгновенно. Легко и быстро, не копая грунт, а только лишь разрывая песок, они на разбитых участках ставили мины. Поврежденные участки проходили осторожно, иногда объезжали по обочине.
Дорога, обычно пустынная, сегодня под контролем военных. Вдоль трассы маячила бронетехника, на броне сидели солдаты. Стволы пулеметов и автоматов направлены в заросли тростника, которые на военных картах обозначались как зеленая зона. Слышалась непрерывная стрельба. Похоже, прочесывая местность, военные, в самом деле, вступили в бой.
Так было на всем пути следования в город. Дорогу длиной в двадцать семь километров проехали быстро. Вокруг одна и та же картина - боевая техника, солдаты и однообразная местность, покрытая тростником. Ландшафт чем-то напоминал местность в Талды-Курганской области Казахстана на границе с Китаем, где я вырос.
Ехали с задраенными люками. Душновато, и практически ничего не видно сквозь узкие щели.
Солдат-стрелок на крутящемся сидении, как кинооператор на съёмках, постоянно вертелся на триста шестьдесят градусов, держа пальцы рук на гашетках мощных пулеметов.
- Сегодня можно особо не опасаться, товарищ сар мушавер, - обращаясь ко мне, подал голос массивный как скала советник из Белоруссии, служивший здесь второй год, и уверенным привычным движением откинул боковые люки, - кругом такая сила. Едем как короли!
Видимость сразу улучшилась, но свежее не стало. Воздух горячим потоком по-хозяйски ворвался в салон, выталкивая вон чахлые остатки прохлады.
Солдат продолжал напряженно следить за продвижением колонны в перископ. Стали въезжать в Кандагар. Люки закрыли.
- Начинается Дорога смерти, - сказал мой советник, как видно, охотно взявший на себя роль моего персонального гида. - Здесь нас постоянно поджидают душманы, неожиданно бьют из гранатомётов.
Сквозь щель я увидел разрушенные безжизненные здания. Бесформенные кучи глины и кирпича жалко возвышались над поверхностью земли.
- Наши "мигари" поработали, - продолжал пояснять советник, - они постоянно кидают сюда бомбы, но душманы укрываются в подземных колодцах, затем выходят снова. В любое время. Когда захотят. При необходимости опять незаметно исчезают. Вот и бомби их после этого. Им хоть бы хны! Жители давно ушли отсюда. Мертвая зона. Сколько погибло здесь наших людей! Саперы ставят мины, взрывают оросительные колодцы, но проходит какое-то время, и бандиты вновь просачиваются к трассе, устраивают засады. Они в этом деле мастера, ничего не скажешь. Появляются внезапно, стреляют в упор и растворяются. Духи, одно слово! Система подземных оросительных каналов, кяризов, древняя и сложная. Кроме местных жителей в ней никто разобраться не может, вот такие наши дела, и никто, хоть он трижды герой и четырежды маршал, ничего с этим поделать не сможет.
"Успокоил, - невесело подумал я. - Только прибыл, и вот тебе на, такая окрыляющая в кавычках новость".
Быстро проскочили опасную часть города. Показались нетронутые войной улицы, дома.
Кандагар! Даже сквозь узкую смотровую щель город поражал, завораживал, напоминал загадочную восточную сказку. Уютные особняки, сияющие белизной высокие стены, куполообразные лазоревые крыши.
Кое-где выглядывают аккуратные землянки. Крыши землянок соединены между собой. По ним можно свободно пройти куда хочешь, как по дороге.
Мне сразу вспомнилось детство. Точно такие крыши были в Панфилове, где я рос у приемных родителей. Мы, пацаны, бегали по ним, а взрослые ругались. Глина - не железо. Ребятне игра, а взрослым морока, - крышу-то придется ремонтировать.
Землянки совершенно не портят городскую красоту, теряются за добротными, гордо созерцающими мир домами. Многие из особняков похожи на дворцы, искусно отделанные красивым натуральным камнем.
Кандагар оказался великолепным, запоминающимся, замечательным городом, он буквально утопал в зелени. Ветви раскидистых деревьев покорно провисали под тяжестью поспевших необычайно крупных фруктов. Чем-то удивительным, уютным, древним и таким знакомым веяло от домов и улиц.
- А город-то неплохой, - сдержанно сказал я.
- Город очень красивый и древний. Когда-то Кандагар был столицей Афганистана. Жаль только, что мы его ни разу толком не видели. Все время смотрим на него сквозь щели как пацаны из подворотни. В городе есть шерстоткацкая фабрика, фруктово-консервный завод. Сейчас они не работают.
В целом жизнь осталась такой же, как и сто, двести лет назад. Горожане свято чтут древние обычаи. Дома у них, особенно у богатых, строятся на два входа. Один для мужчин, другой - для женщин, причем на половину жены никто, кроме мужа, зайти не вправе. Так что муж у них - высокая и почетная должность, которую надо еще заслужить. Хозяин встречает друзей и гостей в мужской половине.
Своих женщин они, как правило, не показывают, надевают на них паранджу, и на улицах очень многие женщины ходят в парандже. Если на женщине нет паранджи, то при встрече с чужим мужчиной она опускает голову и прячет лицо. Местные женщины, идя по улице, избегают любой, даже случайной встречи с чужим мужчиной. Душманы часто прячут в женской половине оружие, а иногда и сами там скрываются. Когда мы проводим операции, для осмотра женской половины привлекаем афганских женщин-активисток.
- А если женская половина пуста?
- Обычай все равно запрещает заходить туда мужчине, который не является мужем.
- Понятно.
- Здешние обычаи точно такие же, как у них дома, - мой советник кивнул головой в сторону таджика-переводчика, сидевшего рядом. – Никогда не покажут свою жену. Придумают тысячу отговорок, но не покажут. То, понимаешь, болеет, то к матери уехала, то в командировке. В общем, все вы - феодалы. Одни живут, не таясь, как здесь. Другие маскируются. Только нас не обманешь, мы всё видим.
- Да что вы такое говорите? - широко раскрыв глаза, вполне искренне сказал переводчик. - У нас все забыто давно, ничего такого нет и в помине.
- Опять маскировка! - покачав головой, понимающе молвил советник. - Ты, конечно, можешь отказываться, только я много раз бывал в Таджикистане. Готовят и угощают исключительно мужчины, вот так. Ты лучше скажи, какой калым отдал за свою жену, сколько баранов.
- Послушайте, с вами невозможно разговаривать, - сказал переводчик и, отвернувшись, приник к щели брони.
- А тут так, - невозмутимо продолжал говорить мой советник. - Жёны в обязательном порядке покупаются за большие деньги, до ста тысяч афгани, в зависимости от положения в обществе, образования, имущества. Конечно, внешность имеет особое значение. Что примечательно, образованная женщина, какой бы красивой они не была, ценится дешевле. Богатые имеют возможность купить несколько женщин, а бедные десятилетиями копят деньги для того, чтобы купить одну. Афганцы часто поясняют, что не могут жениться, потому что нет денег. Между прочим, у них не принято, как у нас, спрашивать при встрече о здоровье жены. После такого вопроса они считают, что ты имеешь какие-то виды на его половину и зарождается вражда. Вообще странно получается. Женщину здесь не считают за человека, но берегут пуще зеницы ока. Все дело в том, что если с ней что-нибудь случится, надо будет снова платить, а где взять деньги, большой вопрос. В то же время женщине нельзя уступать место в городском транспорте, и я не завидую тому, кто попробует. Хорошо, что мы не пользуемся общественным транспортом, а к нам в бронетранспортер местную женщину даже лебедкой не затянешь.
В общем, по обычаю, женщин здесь держат в ежовых рукавицах. Не знаю, хорошо это или плохо, однако появились эмансипированные особы, так называемые современные женщины. В основном они живут в Кабуле, но в Кандагаре тоже стали встречаться. Они вполне цивилизованные. Афганцы мне говорили, что современные женщины даже обижаются на то, что мушавер шурави, мы то есть, не общаются с ними. А вот жившие здесь до нас офицеры полиции, советники из Федеративной Республики Германии, вели себя иначе. В ресторан водили. Дорогие подарки дарили. Немцы жили хорошо. Получали от короля большую зарплату, занимали роскошные виллы, вон сколько их брошенных.
Утром они приходили в офис царандоя, просматривали газеты и, если у офицеров и командующего не было к ним вопросов, с чувством выполненного долга шли отдыхать в ресторан с женщиной.
А мы? Бедолаги. Из брони не вылазим, забронзовели. Да и куда вылезешь? Сразу обрежут уши, нос, да еще перед смертью глаза выдавят. Нет, местные женщины на нас обижаются. По-крупному.
- Что-то вас не ко времени на женщин потянуло, - вкрадчиво сказал таджик-переводчик.
- Я всегда так перед боем, - невозмутимо ответил советник. - Как там поп поет нам по утрам на своей радиоволне из Стокгольма? "А теперь любимую свою встречу я, наверное, в раю".
Бронетранспортер резко увеличил скорость. Солдат-стрелок направил дуло пулемета в сторону больших каменных зданий. Проезжали опасное место - район тюрьмы. Здесь обстреливали постоянно.
10 ноября 2009 года