Дина проснулась первой, Дмитрий еще спал, отвернувшись.
Провела рукой по ёжику волос, прошептала: “Спи, миленький, спи. Ты сегодня рано не просыпайся.”
Из шкафа выбрала любимую пижамку с розочками, полотенце и отправилась в душ - надо помыться, надо быть чистой. И душистой, как пижамка, пахнущая лавандой. Это так нравится Дмитрию! У нее все в доме, как нравится Дмитрию. Он приезжает к ней два раза в месяц на выходные. Очень редко. Катастрофически редко. Его ей никогда не хватает.
Дина подставила лицо под струи. Теплая вода обняла, согрела...
...смыла с уже подзагоревшего тела морскую соль.
Она наскоро обтерлась, надела сарафан и поспешила обратно на пляж, где полчаса назад оставила Дмитрия.
Кругляш греческого солнца садился прямо в море. Побережье быстро пустело - разморенный народ направлялся в столовую прямо с пляжа, не заходя в номера.
Пляжное полотенце Дмитрия лежало скомканное на песке, а его самого не было. Вот! Стоит только отвернуться... Гад такой! Ну куда ты ушился?
Они слегка повздорили. Она психанула и ушла в номер. Тут кругом девицы с хитрыми похотливыми глазками, так и стреляют. Откуда в Греции столько русских?! А мужчина... он что? Он - продукт быстро портящийся, приголубила, и он твой.
Дина в отчаянии шарила глазами по пляжу. Дмитрий сидел у кромки воды, положив локти на колени, и смотрел на закат. Один. Вокруг не было ни одной дерзкой девки. Дина сразу почувствовала себя виноватой и одинокой. Подошла, присела рядом, поближе.
-Ну вот, на ужин опоздали. Ну ничего, я в номере что-нибудь соберу. Дим, пойдем домой, а?
-Тарелками швыряться не будешь?
Она просунула руку под его локоть, прижалась к плечу.
-А ты не смотри ни на кого, кроме меня.
-Да пойми ты, я - художник, я смотрю на них, как... как на объект изобразительного искусства. В основном, мне встречается... ну... ну... маловысокохудожественная натура. Как Зощенко сказал бы. С печатью интеллектуальной недостаточности на лице. К чему тут ревновать, вообще не понимаю.
-Господи, ну зачем я родилась на десять лет раньше! - вырвалось у нее, и в голосе была тягучая боль.
Он попытался успокоить:
-Ты любой из них фору дашь. А комплекс может превратиться в безумие, имей в виду.
От этих слов она еще больше сникла.
-Ты меня безумной считаешь? Меня все обманывают. И бросают потом. Муж обманывал всю жизнь и в конце концов ушел. Да еще и пил. И бил.
-Зачем ты вышла за него?
-Ну... Теперь-то знаю, что, если человек пьет, на нем сразу можно крест ставить. А тогда считала, что любовью всё поправлю. Оказалось, невозможно. Второй муж привез в чужую страну и тоже ушел. Дочь вообще всегда была мне чужой, вышла замуж за англичанина-богача и третий год глаз не кажет. Что со мной не так, а? И ты меня бросишь.
-Не брошу.
-Бросишь. Твоя мама сказала, что тебе нужны дети.
-Мне не нужны дети.
-Тогда почему ты не забираешь меня к себе в Манчестер?
-Ты же знаешь, что я занимаюсь ремонтом. Как закончу, так перевезу тебя. Ты ведь не захочешь жить с моей мамой?
-Захочу.
-Вы не уживетесь.
-Ты специально тянешь с ремонтом.
-Пошли в номер, я голодный...
...Дина не замечала, что уже долго трет мочалкой плечо. Из задумчивости ее вывело ощущение боли оттого, что вода смыла мыльную пену и мочалка стала жесткой. Она взяла полотенце, встала перед зеркалом, оглядела себя. Да, в пятьдесят многие уже старухи. Но не она. Она следит за этим строго. Результат - стройненькое, подтянутое, на вид тридцати-пятилетнее тело, небольшая аккуратная грудь, гладкая шея, лицо без морщин. Ну, если не улыбаться.
Она погладила руками плоский живот, повернулась вправо-влево, не отводя взгляда от своего отражения. Ах, если бы она могла родить Диме сыночка! Или девочку! Очередной раз они были у врача в прошлом месяце и оставили там последнюю надежду. Тик-так ходики, пролетают годики.
Дина приоткрыла окно, чтоб ванная побыстрее подсохла от влаги.
Где-то совсем близко запела неизвестная птичка. Высокий голосок ее звенел колокольчиком и манил. Дина открыла окно пошире и попробовала отыскать глазами певунью.
Здесь нет птиц. Вороны каркают иногда на погоду, да чайки заполошно кричат - океан рядом. Лишь изредка пропоет одинокая птица.
Мать сердилась:
- К чужакам едешь! Там и солнца-то не бывает, только туман один... Хоть бы дочьку с собой не тянула бы...
Дина не предполагала, что больше всего будет тосковать даже не о солнце, а о воробьином гомоне в тополиной листве. Летом отец будил ее в четыре утра, чтобы слушать соловушку. “Бедные, - жалела она англичан. - И не догадываетесь о существовании такой красоты, как ласточка. Или жаворонок. Лишенцы вы. Лишенцы!”
В этих раздумьях волосы были высушены феном, на лицо нанесен умелый макияж, за ушками вспрыснуто любимым парфюмом Obsession - Димин подарок - и в завершение окинут придирчивым глазом общий вид в зеркале. Вот. Так пойдет. Так красиво.
Из спальни донесся протяжный вздох. Дина замерла, подождала. Спит.
Стараясь не скрипеть ступеньками, спустилась вниз. В зале сумрачно, несмотря на то, что солнце уже час как висит над горизонтом. Хотела было раздвинуть шторы, впустить лучи в комнату, но передумала - солнце ни к чему здесь, пусть все будет в полумраке.
Села за стол, поставила перед собой мобильник, настроенный на запись. Достала из сумочки несколько пачек блистерных упаковок с лекарствами, начала методично выщелкивать на стол таблетки из ячеек: одна, две,.. четыре,.. семь... куда ты укатилась, иди сюда,.. девять,.. двенадцать...
В прошлый Димин приезд они опять ругались. Она укоряла его за нелюбовь, за редкие встречи, просила остаться ну хотя бы еще на день. А он твердил одно: завтра на работу. В какой-то момент он заметил, что она играет белыми шариками, лежащими кучкой на диване рядом с ней.
- Дина, ты опять? Дай сюда!
Он попытался забрать у нее таблетки, но она успела сгрести их, крепко сжала в кулаке и зло выкрикнула:
- Не трогай меня! Ты мне все время врешь! Я устала!
- Где я соврал? - удивился Дмитрий.
- Где? Ты спрашиваешь, где? Перед своей матерью выставил меня идиоткой. Я с ней поделилась радостью, что к новому году ты закончишь ремонт, и я переезжаю к тебе.
- И что тут не так?
- А то, что твоя мать в шоке, она ничего об этом не знает. Она сказала, что ремонт в лучшем случае может быть закончен к концу лета. И это еще не факт.
Дмитрий молчал. Он действительно вряд ли успел бы к началу следующего года. Он мог заниматься домом только в выходные.
- Если бы ты не выдергивала меня каждую вторую неделю, у меня было бы в два раза больше времени на ремонт.
- Да если бы я тебя не выдергивала, ты бы вообще меня забыл. Давай жить вместе, я тебе помогать буду, а не мешать. Давай!
- Дин, ну зачем ты опять начинаешь? - Он приблизился к ней, попытался обнять, но получил отпор.
Как только отошел, она вновь принялась пальцем игриво передвигать и переворачивать на ладошке таблетки одну за другой.
- Ты только посмотри, - пропела изменившимся голоском, - какие они красивые, совершенные. Неопасные. Если ты сейчас уедешь, я их выпью.
Она ждала, пока он неподвижно стоял спиной к ней, и видела, как напряжены его плечи. Признак того, что он что-то обдумывает. Она уже приготовилась праздновать победу. Не зря же столько еды наготовила, торт испекла... Но он вдруг сказал:
- Тогда я вызываю полицию.
Она не поверила, а он вызвал. Не слышно было, что он на втором этаже говорил в телефон, но уже через пять минут два копа, экипированные с ног до головы, стояли на пороге ее дома. На вопрос, правда ли все, что говорит ее друг, она убедительно, с обаятельной улыбкой объяснила, что это просто недоразумение, он просто не так все понял.
Дина включила запись. Однако к горлу подкатил комок и не дал говорить. Сердце бьется слишком громко. Надо подождать.
На часах уже почти девять. Часа через три или четыре Дима проснется.
Нет, надо открыть окна. Чтоб было видно небо. И облака. Она одним рывком раздвинула шторы, зал наполнился светом. Долго стояла и смотрела, как за окном кипит жизнь. Потом вернулась к столу, опять включила запись и начала быстро говорить, как будто боялась или не успеть, или передумать:
- Миленький мой. Я знаю, что ты меня больше не любишь. Ты добрый, терпишь меня уже пять лет. А мне жалость не нужна, мне от нее больно. А жить без тебя - еще больнее. Это прижизненная смерть...
Она запнулась, потому что во рту пересохло и мешало говорить. Дрожащие пальцы перебирали таблетки. Она удивленно посмотрела на свои руки, как на чужие, - что вы тут делаете? Взгляд поймал заранее приготовленный стакан с водой, но разум не воспринял его как средство избавиться от сухости во рту. Дина сглотнула комок в горле и продолжила:
- Ты, мой миленький, ни в чем себя не вини, я сама так решила. Как смогла, так и решила. Понимаешь? Отпускаю тебя. Другой выход? Не знаю. Я нашла только такой.Ты уж побудь со мной, послушай меня, пока я тут это... Отвлеки...
Солнце стояло настолько в зените, насколько это может быть на пятьдесят четвертом градусе северной широты, и даже уже тяготело к закату, когда Дмитрий проснулся. Первое, что он сделал, как обычно, - громко позвал Дину. Она, конечно, уже давно встала и готовит что-нибудь вкусное на кухне. Он принюхался, но завтраком не пахло. В доме тишина. Наверное, в магазин вышла, это рядом, на соседней улице.
Дима неспеша почистил зубы, умылся. Провел рукой по щекам - побриться или еще рано? Побрился, хотя Дине больше нравится небольшая щетина, она делает его старше. И пошел вниз.
Дина спала на диване, свернувшись калачиком. "Ты же замерзнешь в одной пижаме. Вон, губы аж посинели уже," - подумал Дима и укрыл ее пледом. Убирая свисавшую руку под плед, ощутил особый холод, исходящий не только от руки.