Взятие — или освобождение — Сицилии обсуждали не только военные. Немцев начали гнать с Европы; может, и конец войны стал ближе? Впрочем, на этот вопрос могли ответить, наверно, те, кто сейчас были в только что построенном Пентагоне; здесь же, в Нью-Мексико, война доходила лишь обрывочными вестями — но о ней и беспокоились не так, как о приезде почётного гостя несколько дней назад. Сам Нильс Бор приехал навестить американских коллег, для которых, даже для руководителя всей этой лаборатории, датчанин был непререкаемым авторитетом. И, разумеется, Оппи не мог не показать гостю все любимые места этого края, которые казались ему особенно прекрасными.
Плато Паджарито с Лос-Аламосом осталось внизу. Вокруг, казалось, всё высокогорье было окружено небом, медленно темнеющем на востоке. День всё короче...
Роберт, словно забыв о компаньоне, запрокинул голову, подставляясь ветру, выдохнул струю дыма. Привычка, которую более десяти лет назад осуждал Эренфест — мир его праху — так и оставалась с Оппи.
— Не представляю, как можно работать в такой пустыне, — Нильс посмотрел вниз, на плато, на серые одинаковые низкие дома-коробки в желтоватой пыли. «Совсем не как в Копенгагене», отметил для себя профессор. Но о возвращении в Данию Нильс Бор пока не мог и думать — да и невежливо было бы это по отношению к тем парням, которые год назад так постарались, чтобы вывезти его сначала в Британию, а затем ещё дальше за океан, в Америку.
— Удивительно, что все эти люди согласились приехать сюда. Я бы вряд ли согласился, — задумчиво добавил Бор. Здесь, в Нью-Мексико, в затерянном среди песков и гор посёлке — городке, устроенном Робертом и генералом Гровсом — военные не слишком обрадовались «ещё одному сумасшедшему», какими для них были прочие учёные; зато коллеги, как и всегда, встретили со всем возможным в этом скромном городке гостеприимством.
— У них были причины. И кажется, жить здесь у нас неплохо получается, — Роберт пожал плечами, смял потухшую сигарету. — Хотя с военными ладить непросто...
— Вояки слишком волнуются о секретности. — Нильс хмыкнул. — «Николас Бейкер»... Как будто здесь это сможет обмануть хоть кого-то. Да и проект ваш едва ли сможет оставаться в тайне.
Роберт думал, пересказать ли, как злился генерал в первый день приезда Бора. Вроде как Гровс со всем тщанием наставлял датчанина, как и о чём можно говорить, а о чём — нельзя; но Нильс Бор «разболтал всё за пять минут», — сетовал генерал. Впрочем, едва ли Бор с его умом не додумался бы сам, для чего эта лаборатория и что тут хотят произвести... Но говорить об этом Оппи не стал; вслух же Роберт наконец произнес:
— Пока что нам это удаётся.
— Пока что... Это лишь до применения вашего... «Гаджета». То, что вы здесь создаёте, неизбежно выйдет за пределы этой пустыни, рано или поздно. И секретность здесь никакой не помощник.
— А что же ты предлагаешь?
— Что... Вот скажи, вы уже думали, как эту штуку потом применят?
— До этого слишком далеко, — Оппенгеймер покачал головой. — К тому же эта бомба должна быть настолько сильной, что её применение будет просто бессмысленным.
— Но не невозможным. Да, вы догадываетесь, что «штучка» может стереть в пыль целый город; но военные? Откуда вы знаете, что для них это не будет ещё одной бомбой — одной из тех, которые уже производятся тысячами и которые уже сбрасывались на Ковентри или Лондон?
— Ковентри и Лондон сильно пострадали, но ещё живы. Но эта бомба... Хватит лишь одной... Неважно. Пока что всё это лишь догадки, — Роберт посмотрел на потухшую сигарету и смял её в руке. — Но генерал говорит, что о её применении говорить рано.
— Генерал... Военные все одинаково упрямы. Или ты думаешь, что получив оружие, он не использует его?
— Это оружие будет слишком сильным, — повторил Оппи. — Может, им хватит увидеть испытания где-нибудь в пустыне.
— Боевые газы испытывались на Ипре и в той крепости... Кажется, Осовце, — Бор проследил за дымом сигареты. — О танках мы ничего не знали до сражения на Сомме. Едва ли военным хватит пустыни, и они не покажут её в каком-нибудь... Бремене. Или в Йокогаме.
Роберт молча поправил шляпу, закурил очередную сигарету. Оппи уважал Бора — как учителя и наставника: именно он, хоть и не брал Роберта в свои ученики, тем не менее помог тому неопытному начинающему теоретику, не отделяющему физических трудностей от математических и с трудом написавшему свою первую статью, разобраться в корне своих проблем. Роберт перенял взгляды датчанина и поддерживал — как и многие его коллеги — идеи Нильса об открытости всех знаний миру. «Наука не может развиваться, если учёные разобщены и сидят каждый в своей стране — это не наука!» С этими мыслями Нильса Роберт не мог не согласиться; вот только военные и ведомство полковника Паша едва ли примут сторону Бора, будь он трижды прав...
Нильс тем временем продолжал:
— Открытый обмен информацией — с учёными, правителями других стран. Даже тех, которые нам не слишком близки.
— Генерал Гровс такие мечты не одобрит, — Роберт усмехнулся, покачал головой. Генерал на днях опять завалился в одну из лабораторий, где чуть не сломал осциллограф.
— Не одобрит, Оппи. Однако альтернативы этому слишком пугают. Даже если это только лишь мечта — другие пути не ведут ни к чему хорошему. Секретность рождает недоверие, страх... Знания должны быть доступны всем.
— Возможно...