Вадим Александрович - удивительный человек, не похожий ни на кого из моих знакомых. Эрудированный, с тонким юмором… Общаться с ним огромное удовольствие. И внешность у него нестандартная. Пышная шевелюра совершенно седых волос, загорелое лицо и глаза… Когда-то они, наверно, были ярко синими, а теперь, спустя долгие годы, немного выцвели. От чего? От прошедших лет, от солнца, от дождей, и от жизненных бурь, которых, слушая его рассказы, можно было понять, было в его долгой жизни не мало. А рассказчик он был удивительный. Я обратила внимание, что, прощаясь, он никогда не говорил, - До свидания, или, - Пока… А всегда проговаривал с доброжелательной улыбкой, - Семь футов вам под килем.
- Вы были моряком? - Спросила однажды я, хотя знала, что последние годы он преподавал английский язык в одном из вузов.
- Довелось,-улыбаясь ответил он. Я ждала, как обычно, увлекательных рассказов о штормах, удивительных приключениях и о героизме моряков, но он лишь задумался и больше ничего не сказал. А вернулись мы к этому разговору гораздо позже. Заговорили однажды о дружбе, и несколько наших собеседников говорили стандартные фразы о том, какая она дружба, в чем проявляется, и чем можно пожертвовать ради нее… Вот тогда и услышала я эту историю.
- Я окончил «инъяз», знал три языка. Работал переводчиком. А еще увлекался вольной борьбой. И вот вдруг раздается звонок из весьма солидного учреждения, и мне не столько предлагают, а скорее приказывают отправиться в рейс на большом торговом судне в «загранку». В капиталистические страны. Уточняю, потому что это был 1969 год. Я пытался отказаться, но мне дали понять, что никто особо моего согласия и не спрашивает, а, если я откажусь, то меня ждут большие неприятности. И, вот, я с небольшим чемоданчиком являюсь в порт. На судне меня встретили холодновато. Капитан сухо перечислил мне круг моих обязанностей, а во время обеда, в кают-компании, представил меня первому и второму помощнику, механику и всем остальным. Все, что было мне поручено, не особо обременяло меня, поэтому у меня оставалось время и на чтение, и на созерцание морских красот. Со мной был фотоаппарат, и я начал снимать морские просторы. Это было изумительно, на рассвете наблюдать, как огненный солнечный диск появлялся из воды, и море начинало сверкать миллиардами алмазов. Или ночью, когда выплывала луна… Стоя на палубе со своим фотоаппаратом, я искренне сожалел, что я не художник. В один из таких моментов ко мне подошел Никодимов и сказал, что фотографировать строго запрещено, а еще намекнул, не соглашусь ли я быть его осведомителем. Я сделал вид, что не понял намека. Он там, на корабле был то ли парторгом, то ли замполитом, но личность, скажу я вам, премерзостная. Он следил и шпионил за всеми, не расставался с блокнотом, в который все время записывал услышанное, а, точнее будет сказать, подслушанное. Через некоторое время, отношения мои с командой потеплели, и мне ребята шепнули, чтобы я, не дай бог! ничего лишнего не сказал при Никодимове. А я любил анекдоты рассказывать, видимо, поэтому меня и предостерегли.
Я со всеми был в хороших отношениях, даже суровый наш капитан изменил ко мне отношение, но особенно мы сблизились с механиком, Костей Шевелевым. Он немного моложе меня был, но простой, веселый, и, как говорят, с распахнутой душой. Еще и прямолинейный; что думает, то и говорит. Никодимов терпеть его не мог, Костя у него, как ребята говорили, «на карандаше» был. Все время выискивал и «принюхивался», к чему бы придраться. Когда мы заходили в порты иностранных государств, нам разрешали пойти в город, но только на определенное время и только группой. И, не дай господи, заговорить с кем-то или, что еще страшнее, с девушкой познакомиться. Как же! «Облико морале!»
И вот пришли мы в один из городов-портов на юге Европы, как всегда, толпой, прошлись по городу, купили сувениры, а, когда вернулись. уже вечерело, и выяснилось, что Кости нет. Стоим с ребятами, советуемся, что делать. Ведь по правилам надо было сообщить капитану и Никодимову, что его нет, а это, считай, все. Конец всему: с морем придется расстаться навсегда, а можно было и за решетку угодить. Но так, как еще немного оставалось до контрольного времени, решили, что ребята скажут, что мы с ним здесь, в порту, просто прогуливаемся по пирсу. И вот я прогуливаюсь один, почти совсем темно; в южных странах ведь рано темнеет, и, когда остаются буквально минуты до нужного времени, я вижу, что вдалеке появилась странная покачивающаяся фигура. Я поспешил ей навстречу. Это был Костя. Но в каком виде! Он был не просто мокрый; с него ручьями стекала вода. Под глазом расплывался внушительный синяк, а, главное, от него пахло виски. А алкоголь нам был тоже строжайше запрещен.
– Ты что, с ума сошел? -заорал я, и начал его трясти, схватив за тужурку. - Тебя же спишут с корабля, а то и посадят за измену Родине! Где ты был?
- А я человека спас…
- Лицо Кости с огромным синяком расплылось в улыбке.
- Я уже подходил сюда, смотрю девушка, что стояла на парапете, вдруг бросилась в море. Ну, и я, естественно, за ней. Я спас ее, спас, понимаешь?!
- А напился ты где, зараза эдакая? - кричал я, все еще продолжая его трясти.
- А это люди, которым я ее передал, мне дали выпить, чтоб я не простудился…
Времени оставалось совсем немного. Друга надо было спасать. Я заломил ему руку и изо всех сил дернул.
- А-а-а-а!!! Заорал он. - Ты что, гад, делаешь?! А-а-а-а!!!
На его крик прибежали люди, служащие порта. Костя корчился от боли, а я, объяснил им, что он спасал девушку и покалечился. Я. правда, не сказал, что она бросилась в море, а сказал, что нечаянно упала. Его тут же, буквально на руках, отнесли в медицинский пункт. А я, видя, что в моем распоряжении остается пара минут, бросился, на судно крича, что я был свидетелем, как Шевелев спас человека. Через час Костю, в гипсе, принесли на корабль. Начальник порта прибыл на борт и лично благодарил капитана за то, что «Руссо и совьето» такие герои. А в день отплытия от муниципалитета принесли и торжественно вручили Косте благодарность и ценный подарок. Я обратил внимание, что Никодимов стоял во время этой церемонии в стороне с перекошенным от ненависти лицом. Видимо, у него были свои планы по поводу Костиного опоздания. Чувствуя себя виноватым, я каждый день навещал Костю в лазарете. Он сначала смотрел на меня волком, но я смог убедить друга, что это был единственный выход.
- А девушка-то хоть красивая была? - спросил я его – Стоила твоей сломанной руки?
- Не знаю. Не понял в темноте. Но, кажется, хорошенькая.
Рука зажила быстро. Никодимов смотрел на нас с подозрением, видно чуяла что-то его подлая душонка.
- И это все? - немного разочарованно спросила я.
- А вы что хотели? - засмеялся Вадим Александрович- Романтической истории с продолжением? А продолжение было таково. Через несколько лет Костя снова оказался там, нашел девушку, но она была уже замужем. Правда, ее это не остановило; она смотрела на своего героя влюбленными глазами и была готова бежать с ним, куда угодно.
- А что, Костя? - почти шепотом спросила я, так как обожаю романтические истории.
- А Костю дома ждала Лена и годовалый Сережка. Поэтому продолжения романтическая история не имела. Костя говорил немного по-английски, и его «русалка» тоже немного владела «инглиш». Прощаясь, девушка спросила, - Можно ли мне проводить тебя, Коста?
- Ноу, ноу, нельзя! - И действительно, хотя Костя тогда был уже на другом судне, и там не было Никодимова, но… «береженого бог бережет». Когда судно отходило, рассказывал Костя, моряки долго видели тоненькую девичью фигурку на пирсе, которая отчаянно махала белым платком.
- Костя еще долго трудился на флоте, а я сменил поле деятельности, но мы дружим до сих пор. А Сандра (ту девушку звали Сандра) нашла его. Тогда, в конце 80-х, уже все было можно, и она написала ему письмо, что счастлива, у нее трое сыновей, и старшего зовут Коста…