Фрагмент рассказа "Невеста"
Северо-Западный фронт. Новгородская область.
Западный Берег реки Ловать, ближе к Старой Руссе.
Конец апреля 1943 года.
После прорыва Рамушевского коридора Демянский «пузырь» полностью «сдулся». С ожесточёнными боями, метр за метром, шаг за шагом, но фрицы сдали укрепрайон на западном берегу Ловать. В конце концов, планомерное отступление фашистов превратилось в скороспелое бегство. Видимо, нервы не выдержали у оккупантов.
Сволочи. Много ребят наших там полегло. После кровавой мясорубки, где фронт, а где тыл – никто не был в состоянии разобрать. Пути самых разномастных частей Красной армии пересекались, казалось бы, в непредсказуемых местах.
В свой черёд погода не всегда располагала. То ливень как из ведра, и на дорогах непролазная грязь. То ясный свет, словно в оконце для возлюбленной, и пыль столбом до свода небес.
На душе такая же круговерть. То нахлынет радость от ощущения победы. То приходит чёрная тоска по отчему дому вперемежку с щемящей в сердце тревогой от неизвестности, поджидающей за соседним урочищем.
Короче говоря, наблюдались все прелести жизни с её переменными чёрно-белыми полосами. Всё как всегда на фронте. Здесь главная определяющая жизни – неизвестность.
Как всегда, в упомянутые деньки позднее утро было залито палящими лучами солнца. На всю ширь небосклона распласталась удивительно миролюбивая манна небесная.
Спокойный ясный утренник поздней весны очаровывал. Ткни пальцем перед собой и натолкнёшься на удивительной красоты натуральные декорации неувядаемой флоры. В мирное время, это была бы счастливая пора. Хотя здесь тоже, пока ещё живые.
Сделав шаг, ещё один, начинаешь понимать, что это обманка. Упругая пелена насыщенного запахами пространства отступает, а слегка прохладный от дуновений ветерка горизонт явно размывается выпариваниями от земли. Сразу чувствуется перспектива мира.
К тому же яркие отблески светила не слепят глаза как зимой или знойным летом, но прилично нагревают голову под напитанной высолами пилоткой с алой звёздочкой. Казалось, что сегодня, как никогда для человека, среда обитания располагалась в его сторону.
Кстати, окружающая тишь да гладь была удивительно прозрачной, с невероятно терпкими запахами проснувшейся природы и очаровательными жизнеутверждающими звуками от участников распрекрасного согласия.
Ясный свет купался в разнотравье, в бездонной лазури неба, в хрустальной росе, искрящейся перламутровыми бликами радужных акварельных красок.
Да ещё пение жаворонков высоко-высоко над соседним заброшенным ржаным полем тонуло в давящей тишине пространства.
Хорошо на земле, славненько. Полнейшая безмятежность в сознании. Кучерявые ощущения.
Не совсем прогретый воздух находился в чистом, как стёклышко, состоянии без всякой на то копоти и пожарищ. Совершенно отсутствовал преследовавший везде и всюду на передовой чудовищный запах разлагающихся трупов. От рассвета до самого заката благолепие должно было быть наполненным безвоинственными звуками природы.
Казалось, что именно сегодня солдатское мироощущение располагает к благоприятному разрешению спорных человеческих вопросов. В окружающей обстановке доброжелательности налицо существовала фундаментальная, всеобъемлющая красота в потрясающе незыблемом спокойствии. А как же иначе? Умиротворение правило чувствами ожесточённых войной людей...
Ближе к вечеру наша батарея 2-й миномётной роты 517-го стрелкового полка расположилась в неглубокой низинке, возле озерца, покрытого ядовито-зелёной ряской. Ветром здесь не продувало, да ещё вшей истребить, бельишко простирнуть требовалось. Полдня точно в нашем распоряжении имелось.
Распалив костёр, мужики собрались поставить в жестяном котле на огонь ядрёную перловую «шрапнель». К ужину следовало приготовить сытную кашу по-флотски.
В компанию к жарнику напросилась парочка раненых пехотных офицеров младшего начсостава. Меняйлов и Трефилов после перевязок в прифронтовом медсанбате догоняли свой затерявшийся на походном марше батальон. Мы не возражали – не убудет с общего стола. Да и у лейтенантов свои кое-какие харчишки в сидорах имелись.
Пока дежурные по костровищу варили ядрицу с трофейной тушёнкой, сам собой завязался разговор. Интересная беседа получилась, по-мужски откровенная, не отягощённая заморочками гражданской морали.
– Казалось бы, всё хорошо на войне для моей биографии. Лично я полгода уже воюю. Сколько народу вокруг полегло, а мне хоть бы хны – ни одной царапины. Скорей бы домой вертаться живым-здоровым.
– Дурак. Окстись и не накаркай по случаю беду на свою бестолковую голову.
– Эх-х-х… У меня нечего будет надеть на Парад Победы в родном селе. Из всех одёжек только сапоги да майка. К концу войны гимнастёрка поистреплется, портки до дыр износятся, каблуки сотрутся. Голенища вот, и те узкими стали.
– Кирзачи здесь ни при чём, это у тебя неправильные ноги. Хотя сапоги – твоё лицо. Вот и отрегулируй, как положено по уставу, свою куцую одёжку.
– Опять заскулил. В который раз повторять, что все твои проблемы от того, что верхняя пуговка на покоцаной гимнастёрке не застёгнута.
– Бабы молодые и то свою затычку ежемесячно чаще меняют, чем ты свой белый подворотничок пришиваешь к вороту защитной рубахи.
– Смешно ему. Словоблудием занимаешься, по ушам пешком ездишь. Мудозвон.
– Тьфу на тебя. Какая мне посторонняя разница? Полковой комиссар говорил, что несоблюдение устава ведёт за собой исключительную гибель «человеческих жертв».
– Не мешайте. Что бы такого героического в письме домой черкануть? Последнее время каждый день одно и то же – фронтовая рутина, день за днём без подвигов.
– Дурень. Сам придумай какие-нибудь цитаты из Ленина-Сталина, да напиши. В колхозе не поймут, чья речь. За чистую монету схавают. Заодно прославишься
– Щас, разбежался. Если лысый, это совершенно не означает, что умный. Если хочешь что-нибудь сказать, то лучше промолчи в ладошку.
– Ха. Тары-бары разводишь, не туда смотришь. Это у меня под пилоткой не плешь, а пробор такой широкий.
– Ну и болтуны. Вы тут языком чешете, а до сих пор ещё Мосштамповской безопаской № 3 не побрились. Пошли на помойку к ручейку. Удалением щетины с рожи начинается любовь к великой Родине.
– Ва-а-аще, безобразие. На себя посмотри, оторва. Ногти у тебя как у орла. По деревьям, что ли, лазать собрался?
– Глазьями зыркайте всё. Ясны очи настоем смородиновых листьев промойте тщательно. Что тут непонятного? Надо же веки закрыть-открыть, чтобы от грязи не слиплись. А тебе вообще отставить! Щелчка не слышу.
– Трепотня. Ухом даже не моргну на ваши сотрясения воздуха. А ведь каждый из вас – взрослый человек.
– Чой-то жрать хоцца.
– Не бзди давай. Твои газы вызывают приступы головных болей в моих мышцах и костях.
– Мне вот мама всегда говорила: «Пьянство, воровство, женщины, неопрятный вид сгубят тебя». А если не буду на войне пить, курить, баб и так нет, воровать нечего, бриться стану вовремя, то по всему получается, что слава меня сама найдёт? Дай-ка, одолжи зеркальце – присмотрюсь. Красавец! Медаль на грудь точно не помешает.
– Что думаете? Вы все дураки, а я один умный? Нет! Когда сделаете в жизни столько бесполезного, сколько я, тогда и будете меня ругать. Только бесполезно это, не получится переплюнуть.
– Да-а-а, действительно. Живём на войне, как свиньи в берлоге. Мужики, грустно на сердце. Давайте лучше о бабах.
– Ладно, не тянем резину – изделие № 2 (презерватив) – в долгий ящик. С каждого по байке. Только одно условие: сначала кончает взводный, потом все остальные.
– Чего ржёшь? Если не можешь о юбках, то надо стиснуть зубы в кулак и помалкивать. Онанист хренов.
– А я мечтаю о мирной жизни. Одно плохо – дом спалили фрицы. Молодняк из деревни угнали в Германию. Девок целой ротой вначале ссильничали, а потом умирать на погосте бросили в январе месяце. Стариков согнали в избу начальной школы и подожгли соломенную крышу. Якобы так оккупанты мстили за диверсию партизан на железнодорожном узле возле Тосно.
Меняйлов достал из-за голенища офицерского ялового сапога ложку с отметиной на ручке. В свою очередь старшина хозвзвода Балобанов отвинтил крышку бесценной фляги в брезентовом чехле и предложил расставить в круг штатные стальные без эмали кружки. Отрыгнуло стойким угаром мутной водки из сибирских опилок.
Трефилов неспешно насыпал на клочок газеты махорки из замусоленного кисета, скрутил курево в трубку и замусолил языком с краешка по длине. Все притихли. Ощущая на себе пристальное внимание, лейтенант расположился на сухостойном корне поудобнее. Не спеша закурил «козью ножку», выдохнул пару колец в озоновое пространство и, наконец, вымолвил:
– Ладно, расскажу вам, братцы, как пикантное дело с «трофейной» бабой происходило. Не судите, да не судимы будете. Сами понимаете, у войны не женское лицо...