Посвящается:
Юлии К., которая великодушно разделила кров и харчи, а также с юмором отнеслась ко всем вытекающим из этого последствиям.
Ксении П. – обладательнице удивительного голоса и автору замечательных песен.
Содержание:
Не стоит благодарности 1
Ориентация в жилом пространстве 2
Пыль 3
Кот 3
Маша 4
Дом на набережной 4
Второе лицо единственного числа 5
Концерт 5
Ветер и сквозняк 6
Питание и вес 6
Гипертония 7
Минералы Мертвого Моря 8
Памятник Пушкину 8
Гитара 9
Соль 10
Аллергия 10
Молитва 11
Графоман 12
Платежеспособность 12
Чай 13
Времена и Жанры 13
Мышь 14
Гипотония 15
Камбала 15
Что? Где? Когда? 16
Место проживания 16
Последний Концерт 17
После концерта (день спустя) 18
Зубной врач 19
Смена места (две недели спустя) 19
Нетелефонный разговор (месяц спустя) 20
Не стоит благодарности
– Ульяна, мы Вам так благодарны!
– Что Вы, Елена, конечно.
– Нет, это очень благородно с Вашей стороны предоставить нам жилплощадь на целый месяц. Ведь нам было совершенно некуда податься. А тут такое облегчение. Просто гора с плеч.
– Видите, как удачно сложилось. Я тоже очень рада, что у меня будут гостить такие интересные люди, как Вы и Сеня.
– Это правда, мы очень культурные и желанные гости: не курим, не пьем, не ругаемся и поем песни. И я могу рассказать Вам много интересного о Ветхом Завете или литературе Серебряного Века. Мои лекции в Москве стоят больших денег. А Вам – совершенно бесплатно!
– Спасибо.
– Представляете, когда мы жили у М. Д., я почти обратила ее в Иудаизм! Причем, совершенно не преследуя подобной цели: просто я умею настолько убедительно рассказывать.
– Удивительно.
– Не знаю, сохранились ли ее намерения всерьез заняться изучением Торы, но Хамсу она нацепила и, кажется, носит по сию пору...
– Да, М. Д. любит украшения и легко поддается суггестивному воздействию.
– Но речь не о ней, а о Вас: спасибо Вам, Ульяна!
– Не стоит благодарности.
Ориентация в жилом пространстве
– Ульяна, а где у Вас чай?
– Сейчас покажу. Вот здесь.
– Только такой?
– Еще вот тут, какой-то другой.
– Нет, это тоже черный.
– Простите, Елена, я почти не пью чай и не разбираюсь в нем.
– Что же Вы пьете? Ведь не алкоголь?
– Нет, его вообще не употребляю. Кофе и воду. Чай тоже ингода пью.
– А зеленого у Вас нет? Очень люблю зеленый.
– Может, и есть. Нужно поискать.
– А ну-ка, что это там? Так вот же – зеленый чай!
– Слава богу.
– И вон еще на верхней полке что-то интересное... Ну-ка, я на табуретку встану.
– Становитесь, конечно, только осторожно: она немного ша...
– А это травяные! Да у вас там целые залежи. Только жалко, что в пакетиках. Я предпочитаю заваривать в чайнике – так ароматнее.
– Если что понадобится, я попрошу Мишу купить.
– Это хорошо. А чашки где?
– Здесь.
– Замечательно: чашек много. Вот эта красивая. Можно, на время проживания это будет моей личной чашкой?
– Конечно.
– Только чтобы из нее больше никто не пил. Вы предупредите Мишу, а я скажу Сене. А столовые приборы где?
– В этом ящике.
– Ага. А мусорное ведро?
– Под раковиной.
– Выдвигается. Очень удобно. Ну, замечательно. Пока вроде все. Вы такая гостеприимная, Ульяна! Мне с Вами ужасно легко.
Пыль
– Ульяна, почему у вас в доме столько пыли?
– Доброе утро, Елена. Разве? По-моему, не больше, чем в любом другом доме.
– Нет, у нас в Московской квартире пыли вообще не было. Наверное, потому что у нас там паркет, а у вас на втором этаже сплошные ковры, которые собирают пыль. Кстати, паркетный пол намного элегантнее. В моей спальне кроме пыли вообще ничего нет: только пыль и я...
– Там было пыльно только вначале: когда съехала Маша, в комнате долго никто не жил. Но ведь мы там сделали генеральную уборку!
– Все равно: всюду осталась пыль. Или накопилась новая.
– Где Вы ее выискиваете?
– Она меня сама находит, Ульяна. Стоит только открыть ящик тумбочки или залезть в шкаф.
– Мы же протерли Вашу тумбочку изнутри и снаружи мокрой тряпкой!
– Я про вторую тумбочку.
– А зачем Вы ее открывали? Вам не хватает места для вещей?
– Места хватает. Просто было любопытно, что в ней.
– И что Вы там обнаружили?
– Ничего интересного, кроме пыли...
Кот
– Ульяна, мне так нравится Ваш кот.
– Приятно слышать.
– Он такой восхитительно рыжий! А сейчас, как раз, осень – мое любимое время года.
– Да, рыжий кот с белой грудкой.
– Я назвала его Йосэфом.
– Почему? Вообще у него уже есть имя...
– Ему подходит. Ося – Осип – Иосиф – Йосэф.
– Мы назвали его Ося, потому что котенком он постоянно крутился юлой вокруг своей оси: пытался поймать собственный хвост.
– Вот я и говорю: Йосэф. Ваш кот стал для меня настоящим другом. Куда я, туда и он.
– Конечно, если Вы его постоянно носите на руках...
– У меня был в юности рыжий друг. Я к нему очень привязалась. Только мы вскоре расстались...
– Почему?
– Потом как-нибудь расскажу.
– Елена, я рада, что Вам нравится мой кот.
– Но я ему нравлюсь не меньше. У нас родство душ. Я хочу сфотографироваться с ним для рекламы своего следующего концерта. Кстати, нам нужно будет обсудить несколько организационных вопросов.
– Я к Вашим услугам.
Маша
– Ульяна, все-таки дочь у Вас редкостная неряха! А я так люблю порядок...
– Почему это неряха? Просто, как у большинства девушек ее возраста, у Маши другое на уме.
– Это я поняла: прибиралась в комоде, и знаете, что там нашла?
– Что?
– Мужские трусы и презерватив! Причем, использованный...
– Елена, зачем Вы роетесь в Машиной части комода?
– Навожу порядок.
– Внутри ящиков?!
– Да, Ульяна, в первую очередь, порядок следует наводить изнутри!
Дом на набережной
– Ульяна, помните Вы спрашивали, почему я рассталась со своим другом, которого мне напомнил Ваш кот?
– Почему?
– Он не там жил.
– Как это?
– Понимаете, моя семья проживала в знаменитом Доме на Набережной. Знаете, о чем я говорю? Вы читали, скажем, одноименный роман Трифонова? Вряд ли: Трифонова сейчас почитают только в узком кругу ценителей. Это вам не Пелевин...
– Слышала.
– Да, это тот самый дом – взбитые сливки Москвы. А он, мой друг, жил на окраине.
– Было далеко ездить?
– Не в том дело. Ездил ко мне он и не жаловался. Просто мне было неприятно: это как встречаться с провинциалом. С одной стороны, я – из Дома на Набережной, а с другой, он – из какой-то хрущевской хибары. А вообще он был умненьким и образованным: победителем какого-то там чемпионата по шахматам. Но жил крайне неудачно.
– Елена, а знаете, говорят: не место красит...
– Ульяна, много чего говорят. Действительно, место не красит. Однако настоящий человек всегда займет в пространстве бытия правильное место.
– На набережной?
– В Доме на Набережной.
Второе лицо единственного числа
– Елена, а ты... Ой, прости. То есть, простите. А Вы...
– Да, Ульяна, пожалуйста, повнимательней: терпеть не могу, когда ко мне обращаются на ты.
– Извините, я случайно. Просто Вы младше меня, да и живем под одной крышей уже больше недели.
– Возраст не играет здесь существенной роли! А общая крыша – тем более. Мало ли где и с кем я жила... Что же теперь терпеть тычки от незнамо кого?
– Но я не невесть кто!
– Я в общем. Конечно, Вам, Ульяна, я очень благодарна за гостеприимство. Вы же знаете, как нам сейчас трудно. Мы стали бомжами – как ни чудовищно произносить эту аббревиатуру, созвучную «бомбе». Мы очень скучаем по Москве, но возвращаться пока нельзя: Сеню могут забрать в армию...
– Конечно, я все понимаю. Живите, сколько нужно. Пространства в доме у нас хватает.
– И пыли тоже... А на «ты» я только с самыми близкими. Их единицы: испытанные временем друзья.
– Я не против и не претендую на близость. Просто оговорилась.
– Может, когда-нибудь это произойдет и с Вами, Ульяна. Но не сейчас, хотя я уже немало привязалась к Вам. Для меня крайне важна дистанция. Что есть индивидуум без дистанции?
– Винтик в механизме?
– Хуже, потому что винтик занимает определенное место: часть толпы, песчинка на побережье. А заметь: побережье – это не набережная... Личность определяется своими координатами по отношению к кардинальным точкам Семиосферы.
– Это очень сложно для меня, Елена.
– Например, мне близка Кабала и далек Коран. Близка Москва и далека Рязань (а Новосибирск снова близок, потому что Сеня из Сибири, и дело не в физическом пространстве). Близок Булгаков с его «Мастером» и далек Замятин с его мычащим «Мы».
– «Мы» – антиутопия.
– Ульяна, не стоит учить меня тому, что я знаю лучше Вас: все-таки филологический факультет МГУ.
– Простите.
– Даже с Сеней я часто перехожу на «Вы».
– С Сеней?! Но ведь вас связывает...
– Не в том суть.
– Да, конечно.
Концерт
– Ульяна, нам с Сеней пора устроить концерт! Иначе скоро про нас забудут...
– Конечно, Елена. Только как?
– У М. Д. мы уже выступали. И у О. С. тоже. Но у О. С. мне не понравилась публика...
– Чем?
– Плохо слушают: разговаривают и все время куда-то выходят. То в туалет, то на улицу покурить. Просто проходной двор какой-то. Несерьезные люди. И лица у них неприятные. Может, снова у М. Д.?
– Я с ней говорила. Она не отвечает.
– А ты еще раз попробуй. Я бы и сама, но мы слегка поссорились, когда я у нее жила, так что, теперь мы не разговариваем.
– Из-за чего поссорились?
– Был повод. И не один. Так, спросишь у нее?
– Я уже дважды поднимала тему. Она уклоняется.
– Что ж Вы, Ульяна, так быстро отступаетесь? Фортуна любит настойчивых, а успех – настырных...
– Елена, Я с М. Д. на эту тему больше говорить не стану.
– Значит, будем выступать у Вас.
– Я не против. Только как собрать достаточно публики?
– Ты же ходишь играть в «Брейн Ринг» или «Что, Где, Когда?», как это у вас там называется? Вот и привлеки тамошний народ. Не все ж голову над вопросами ломать: нужно послушать и ответы в нашем исполнении.
Ветер и сквозняк
– Терпеть не могу ветер!
– Чем он Вам досадил, Елена?
– К холоду я нормально отношусь: у мороза есть собственное достоинство, и он умеет держать дистанцию. А ветер пронырливый: норовит залезть за шиворот и ниже. У меня такое чувство, что он пытается перейти со мной на «ты»...
– Но ведь Вы сидите дома, или я вожу Вас на машине.
– У вас из окон дует...
– Как может дуть, если в Вашей комнате окна заклеены?!
– Все равно дует. Сквозняк еще хуже ветра. Этот вообще без спросу под юбку лезет. И никакими колготками его не остановить. Мне и под юбку! Ульяна, Вы можете себе такое представить?
– Нет.
Питание и вес
– Ульяна, с момента приезда в Америку я набрала пятнадцать килограмм!
– Неужели, Елена? А по виду не скажешь.
– Я взвешивалась и чувствую. Я ощущаю каждый лишний килограмм тела как бремя. Помните, как я выгляжу на обложке своего компакт-диска?
– Очень стройной.
– Вы скажете: стройной... Фигура, как у прима-балерины Большого Театра! Мужчины бросались мне в ноги. Точнее, становились на одно колено – свалки у своих ног я бы не потерпела...
– Может, тогда Вам немного умерить питание?
– Я ем совсем немного. У вас в Америке плохая еда...
– Наверное, в Москве Вы много передвигались пешком, а здесь ведете сидячий образ жизни.
– По Москве я ездила на машине марки Люкс. У вас плохая еда!
– Что в ней плохого?
– Все эти генетические модификации и добавки...
– Но вот мы же едим и не поправляемся.
– Не знаю. Наверное, привыкли.
– Раз Вы переживаете, зачем Вы тогда съели все леденцы из Машиной тумбочки?
– А что с ними было делать?
– Выкинуть.
– Но это же еда, Ульяна!
– У них истек срок годности.
– Совершенно нормальные леденцы, хотя и невкусные. Этим сроком годности вам промывают мозги...
– В каком смысле?
– Чтобы вы чаще выбрасывали еще нормальные продукты и покупали новые. Вами манипулируют, а вы принимаете коммерческие уловки за чистую монету.
Гипертония
– Ульяна, простите меня за ночное происшествие.
– Ну, что Вы, Елена. В этом нет Вашей вины.
– Вы, наверное, устали и не выспались.
– Это не важно, если Вам было плохо.
– Плохо – не то слово! У меня никогда не было такого высокого давления...
– 140 на 80? Не такое уж и высокое...
– Для меня нормальное верхнее – 120.
– Да, все относительно.
– Я чувствовала себя ужасно: головная боль и головокружение, учащенное сердцебиение и прерывающееся дыхание. Я думала, что умру...
– От 140 еще никто не умирал.
– В этой жизни что угодно может оказаться смертельным... Все-таки нужно было вызвать скорую...
– Зачем?
– Чтобы сделали укол.
– У нас скорые только оказывают первую помощь и забирают в больницу. А у Вас даже нет медицинский страховки.
– Я бы за все заплатила сама.
– Сами?! Вы представляете, сколько стоит визит в отделение интенсивной терапии?!
– Сколько?
– Как минимум, тысяч пятнадцать. И это если повезет... Вы думаете, они бы просто сделали укол и отправили спать домой? Вас бы прогнали через десяток тестов, включая томографию. Просканировали бы вдоль и поперек...
– А если бы я отказалась?
– Они считают, что знают лучше.
– Невероятно! От такого медицинского обслуживания давление может подскочить еще выше.
– Когда бы Вы увидели счет, так бы и произошло.
– Тогда нужно было позвонить Наташе...
– Какой Наташе?
– Которая возила нас снимать отпечатки пальцев для продления гостевой визы. Она очень милая – в смысле Наташе.
– Посреди ночи?! Зачем?
– Кажется, она умеет лечить гомеопатией.
– Не она, а ее знакомый врач. И лечение гомеопатией длится месяцами...
– Но ведь Наташа еще и психотерапевт?
– Какое это имеет отношение к повышенному давлению?
– Как можно быть такой наивной, Ульяна? Прямое. Я очень волновалась. Корни всех недугов в расшатанных нервах. Но, похоже, Вам совершенно безразлично мое здоровье... Все какие-то неубедительные отговорки.
– Елена, как Вы можете так говорить! Я не спала целую ночь и бегала вокруг Вас.
– Суетой делу не поможешь. Вы так мельтешили, что мне пришлось закрыть глаза, отчего головокружение только усилилось. Впрочем, я знаю, что Вы хотели, как лучше. Спасибо Вам за все, Ульяна.
Минералы Мертвого Моря
– Ульяна, я хочу принять ванну.
– Конечно, Елена.
– Только мне нужна соль...
– Зачем Вам соль?
– Я всегда принимаю соляные ванны: это полезно для тела и успокаивает нервы.
– А сколько нужно?
– Пол пуда.
– Сколько?!
– Ладно, хотя бы два килограмма.
– У меня столько нет... Миша сегодня или завтра сможет купить в магазине поваренную соль.
– Поваренная не годится. Нужна специальная – из Мертвого Моря. У меня до невозможности сухая кожа – чешется и шелушится. Наверное, это от пыли. Я слышала, в Америке такую соль легко купить. Я заплачу.
– Это может стоить долларов пятьдесят.
– Вот как? Ну, не так уж и дорого, по сравнению с ценами в Москве. Впрочем, пусть Ваш Миша купит поваренную. Хотя я предпочла бы из Мертвого Моря.
Памятник Пушкину
– Ульяна, еще раз хотела Вас поблагодарить за билеты в Орегон.
– Не за что, Елена.
– Это да, потому что концерт наш не состоялся...
– Как?
– А вот так. На квартирнике мы, конечно, выступили; причем, с большим успехом, перед горсткой местных интеллигентов. Но ехали в такую даль, конечно, не за этим. А в большом концерте нам не позволили участвовать, когда узнали, что мы из Москвы...
– Какое дикое недоразумение!
– Недоразумение? Все до абсурда закономерно.
– Вы бы сказали, что у вас много антивоенных песен. То есть, у Сени: я знаю, что лично Вы не любите сочинять и петь о низких материях.
– Всё сказали. И что мы категорически против войны и оттого не возвращаемся в Москву, хотя очень из-за этого рискуем...
– Рискуете, не возвращаясь, или не рискуете вернуться?
– И то, и другое. Все очень запутанно, Ульяна. Нас могут объявить инагентами.
– И что же?
– Ничего не подействовало. Нам отказали.
– Какой позор... Впрочем, их тоже можно понять, хотя и не слишком хочется. Но не огорчайтесь. Ведь Вы любите поэзию Серебряного Века?
– Конечно! Современная классика, которую мы воплощаем, должна держаться своих вековых корней.
– Так вот, в Одессе недавно демонтировали памятник Пушкину...
– Пушкину? Не может такого быть! Ведь Пушкина в Одессу сослал царь – в наказание за дерзость по отношению к власти.
– Увы, сейчас иная логика: важно не что ты чувствуешь, а что олицетворяешь.
– И, правда, где уж там серебряному, если за золотой век нынче медного гроша не дают... Но Вы уверены, Ульяна?
– Да, последние новости.
– И что же они сделали с памятником?
– Убрали куда-то.
– Уже хорошо, что не уничтожили! А сам музей закрыли?
– В музей и так давно никто не ходил, а памятник мозолил глаза.
– Теперь я чувствую себя лучше, Ульяна. Спасибо Вам за моральную поддержку!
– А как вам сам Орегон?
– Никак. Название говорит само за себя: орут и гонят.
Гитара
– Какая чудесная гитара...
– Брось, Сеня, зачем тебе еще одна гитара?
– Леночка, послушай, как она звучит!
– Хорошо звучит. Но как ты повезешь ее в Москву?
– Как-нибудь. На себе.
– А две остальные?
– Как раз, бог троицу...
– Ты на цену смотрел? Так, посмотри.
– Да... Но гитара – святое!
– Давай лучше так: ты на ней прямо здесь, в магазине, сыграешь, а Ульяна нас запишет на телефон. И получится прекрасная реклама для концерта. Правда, Ульяна?
– Да, Елена.
– Верно Сеня?
– Конечно, Леночка.
Соль
– Миша, ты заедешь сегодня в продуктовый магазин?
– Что-нибудь нужно купить?
– Поваренной соли. Два килограмма.
– Зачем тебе столько? Собираешься солить огурцы?
– Нет, Лена хочет принять ванну. С солью.
– А больше она ничего не хочет?
– Ну, ладно, что ты так...
– Что я как? Они у нас уже сколько?
– Меньше месяца.
– А еще сколько проживут?
– Я не знаю, она не говорит.
– А почему бы тебе не спросить?
– Мне неловко.
– Ах, тебе неловко...
– Не будь таким злым: им очень трудно...
– А кому сейчас легко?
– Не сравнивай: без дома, скитаются по чужим квартирам, вернуться обратно не могут...
– А что им мешает вернуться?
– Обстановка в России.
– Эти скитальцы по чужим квартирам неплохо живут на всем готовом и принимают соляные ванны для релаксации за чужой счет...
– Тебе жалко?
– Не то чтобы жалко, но... во всем нужно знать меру!
– Они ведут себя довольно деликатно. И Елена все-таки очень талантливая. А какая образованная! Настоящая московская элита. Заметь, не богема, а элита...
– Я рад. Лохань до ватерлинии налита: купается московская элита.
– Если это попытка стихосложения, в «налитА» ударение на последнем слоге.
– Я вижу, общение с избранными не проходит для тебя даром...
– Зря иронизируешь: я всегда была грамотной.
– Ладно, пусть принимает ванну: засоли ее там, как огурец. Может, нам с ней еще придется зимовать...
Аллергия
– Вы заболели, Елена?
– Да, я себя отвратительно чувствую. Ночью не могла заснуть, а утром встать. У меня страшная аллергия: нос заложен, чихаю, глаза слезятся, и лицо опухло. И все из-за пыли!
– Опять пыль... Где Вы ее берете?
– Где же, как не в Вашем доме! Я, конечно, понимаю: Вы, Ульяна, хотите, как лучше, и совершенно не виноваты. Но с пылью у Вас творится нечто несусветное. Даже в Вавилоне не было столько пыли в разгар строительных работ...
– Я заходила вчера в Вашу комнату: там ни пылинки!
– Я разбирала коробки в шкафу – в нем столько ненужных вещей! – и чуть не задохнулась...
– Зачем вы разбирали коробки?
– Хотела вытряхнуть и разложить вещи по полкам.
– В этом шкафу нет полок...
– Шкаф без полок – это оксюморон. Впрочем, возможно, я что-то перепутала. От аллергии совершенно не варит голова.
– Как может просачиваться пыль из закрытого шкафа?
– Но ведь он не всегда закрытый.
– А зачем Вы его открываете?
– Я очень любознательный человек, Ульяна. Из дома мы не выходим, потому что у нас нет машины. Приходится изучать интерьер. Ведь вы не возбраняли мне открывать шкаф, который находится в отведенной мне комнате? Или полки в шкафу сняты ради хранения там скелетов?..
– Конечно, нет. Просто если на Вас так действует пыль...
– Пыль убивает меня, Ульяна. Но что же теперь, не жить?
Молитва
– Елена, а почему Сеня так редко выходит из своей комнаты?
– Вовсе не редко. Он готовит нам ужины.
– Но все остальное время он в своей комнате.
– Сеня сочиняет песни. И много молится.
– Молится?
– Да, он очень набожный: сын дьякона.
– А много – это сколько?
– Час утром и час на ночь.
– Ничего себе!
– Вам, наверное, знать, о чем он молится?
– Ну, что Вы, Елена, это же очень интимно. Да и откуда Вам знать?
– Я, как раз, в курсе: у Сени нет от меня секретов. Он молится, чтобы скорее закончилась война. Чтобы мы, наконец, вернулись в Москву, и Сеню не призвали в армию. Потому что служить он все равно не станет из-за принципов...
– Вы собираетесь пробыть в Америке до окончания войны?
– Если получится.
– А где Вы будете жить?
– Вы нас гоните?
– Что Вы! Просто на День Благодарения вернется Маша...
– Ваша дочь? И она захочет жить в моей комнате?
– В своей бывшей.
– Жалко.
– Но ведь мы договаривались, что всего на месяц с небольшим, а уже третий пошел...
– Что ж, тогда нам придется подыскать новое жилье. Где – непонятно. Теперь у Сени появится новая просьба для молитв... Ну, да ничего: мы привыкли к скитальческой жизни. Все настоящие художники, музыканты и поэты – бродяги. В прямом и переносном смыслах.
Графоман
– Ульяна, у меня нет слов...
– Что случилось, Елена?
– Щученко умудрился организовать себе спектакль в Лос-анджелесе...
– И что?
– Как что? Этот проходимец и графоман сумел собрать народ на свою бездарную пьесу! Да еще привлек к постановке двух смазливых шлюх и бездарного виолончелиста Я. М..
– Разве он бездарный? По-моему, весьма одаренный.
– Может, играть он умеет. Я его не никогда не слышала. Но достаточно посмотреть на фотографию: эти волнистые волосы до плеч, пряди которых он, наверное, постоянно сдувает со своего вспотевшего от потуг лба... Зрительницы, несомненно, млеют от восторга и желают отдаться на месте. Где здесь уместиться музыке? Экая редкостная пошлость!
– Но у Сени тоже длинные волосы.
– У Сени волосы собраны в пучок сзади и отпущены они не ради дешевого театрального эффекта. А дар – не в технике: это свет души.
– А почему актрисы – шлюхи?
– А кто же? Посмотри на фотографию рекламы: даже не манекенщицы, а манекены – рожи размалеванные, глаза пустые, губы силиконовые.
– А сама пьеса?
– Вы меня слушаете, Ульяна? Я же сказала: графомания чистой воды! Нет, писать Щученко, конечно, умеет. Но как все мучительно затянуто и бесконечно банально. Подумать только: ведь этот прохвост тоже прикатил из Москвы, а ему позволили выступить...
– Может, фамилия подходящая?
– Значит, Домоседова-Полетаева их не устраивает, а щучить себя они позволяют за милую душу?
– Я имела в виду окончание его фамилии, всецело соответствующее конъюнктуре текущего момента...
– Окончание! По окончанию встречают, а по дару провожают. В Москве над Щученко все смеются: ни таланта у него, ни голоса, вообще ничего, кроме тихой пронырливости плюща. Глядишь, уже взобрался кому-то на голову, чтобы стать ближе к солнцу...
– А что же здесь смешного?
– Согласна: это грустно. Ну, может, не смеются, а... как бы это сказать...
– Посмеиваются?
– Да нет, смеются. Москва – не Питер: город суровый – слезам не верит, иронию презирает.
Платежеспособность
– Ульяна, все-таки зря мы не поехали в больницу, когда у меня подскочило давление...
– Почему Вы сейчас об этом говорите, Елена? Ведь все обошлось.
– Но ведь могло обернуться плачевно: мне казалось, я умираю.
– И что бы сделали в больнице с Вашим относительно скромным давлением?
– Прошла бы все тесты.
– Но я же Вам объясняла, сколько они стоят.
– Шмулевич сказал, что нам не пришлось бы платить...
– Какой еще Шмулевич?
– Ну, помните, Шмулевич...
– Ах, этот. Он специалист по госпитальной бухгалтерии?
– Нет, но он все знает. Он сказал, что в Америке не имеют права отказать в медицинском обслуживании, даже если пациент без страховки. А на какие деньги нам ее покупать? Счет бы они, конечно, прислали, но оплачивать его нам бы не пришлось.
– Вам, пожалуй, нет. А мне?
– Но какое Вы имеете к этому отношение?
– По счету всегда кому-нибудь приходится платить...
– В философском смысле, Вы правы, Ульяна. Так или иначе, Наташе все-таки нужно было позвонить. Ей бы уж точно платить не пришлось. Ведь она Вам подруга?
– Наташа выключает телефон по ночам.
– Как такое возможно? А если она понадобится близкому человеку? Если тот на краю жизни и смерти?
Чай
– Елена, я заметила, что Вы очень любите чай...
– Это правда, Ульяна: к чаю у нас чисто московская привязанность. Я бы назвала ее классической! А что, мы расходуем слишком много воды? Ведь вы сказали, что вода у Вас бесплатная, из колодца.
– Вода – да. Но чай-то нет...
– Ну, знаете....
– Простите, это, конечно, шутка. Не удержалась. Со мною бывает.
– Смешно.
– Вот только я бы просила Вас отодвигать чайник от деревянных шкафчиков. А то он постоянно кипит, и от пара разбухает дерево. Миша переживает. И говорите мне, если заканчивается какой-то чай. Я их тоже ингода пью. А то я тут случайно обнаружила, что подарочная коробка с чаями пуста... Зачем Вы поставили пустую коробку обратно?
– Просто она очень красивая... Не решилась выбрасывать. Думаю, может, Вы захотите хранить в ней что-нибудь другое.
– Что например?
– Ну, это уж Вам решать, Ульяна: я в чужое хозяйство с советами не лезу. Например, дали бы Маше, чтобы она не раскидывала повсюду свои безделушки...
– Чайную коробку?
– Кстати о чаях, а мед у вас есть? Что такое чай без меда? Это как... ну... чечевичный суп без шафрана!
– Как что?
– Помните, Сеня сварил свой фирменный чечевичный суп, а шафрана к нему не нашлось? Так что, суп я есть не смогла. То есть, съела, но без должного удовольствия.
– Простите, что так вышло, Елена.
– Ничего страшного. Не в последний раз.
Времена и Жанры
– Мне так плохо, Ульяна...
– Что случилось, Елена? Опять высокое давление?
– Нет, морально. Хотя и высокое давление от нервов. Меня угнетает ситуация в России. За что нам такое? Вспомните мои песни:
«Клена лист – желтый парашют
Капли тихо звенят,
Только об одном и спрошу:
как ты там без меня?»
Или:
«Ни в одном твоем глазу сна,
Бедной юности моей Геба,
Вряд ли время есть в году тяжелее, чем весна,
Брось конспекты посмотри в небо!»
А песни на стихи поэтов серебряного века... Кому это вообще сейчас нужно в железный век лязгающих затворов и грохочущих танков? Сеня принимает ситуацию еще ближе к сердцу, – ведь его могут призвать, – но он пишет об этом песни, что уже своего рода катарсис и очищение. А я не могу: все мои стихи о красивом, высоком и вечном... Актуальность, особенно такая, – не для меня. Она пачкает грязью, залепляет глаза глиной и забивает уши воском... Мне страшно, Ульяна.
– Не унывайте, Елена: жизнь еще вернется к вечным ценностям. Безумие не может продолжаться бесконечно.
– Вы так думаете, Ульяна?
– Уверена.
– Я тоже в это верю. Может, уже следующий август снова будет яблочным и медовым? Так что, пока мы перезимуем в Америке, если, конечно, найдем где...
– Найдете. А пока живите у нас.
– Вы, Ульяна, все-таки очень хороший человек. Настоящий друг!
Мышь
– Ульяна, я нашла в своей комнате мышь.
– Мертвую?
– Зачем мертвую? Совершенно живую и очень жизнерадостную.
– Испугались?
– Мышь – наверное. А я ничуть: поймала за хвост и отпустила на волю. Убивать живые существа – грех!
– Она опять прибежит.
– Пусть: я ей благодарна.
– За что?
– За наводку. Она скреблась в глубине нижнего ящика, куда я прежде не догадалась заглянуть. А там сюрприз: орешки...
– Выкинули?
– Орехи?! Съела, конечно.
– Но их же грызла мышь?
– Во-первых, не успела. Во-вторых, это же мышь, а не крыса. Брезгливость – предрассудок.
– В таком случае, я рада, что Вы продолжаете делать приятные открытия.
– Жизнь пуста без них. Я обожаю орехи, а вот семечки не терплю...
– Чем Вам семечки не угодили?
– Не сами семечки, а люди, которые их лущат. Это совершенно неприемлемо с культурной точки зрения! Апофеоз провинциальности и плебейства! В поедании семечек есть что-то варварское.
– А если бы Вы нашли семечки в Машиной комнате?
– Нет, семечки я бы, пожалуй, выкинула...
Гипотония
– Ульяна, у меня опять головная боль и онемелые конечности...
– Мы же мерили давление, и оно ниже нормы. А симптомы те же, что при повышенном? Как такое возможно?
– Выходит, что так. Не вру же я Вам! Меня это, кстати, совсем не удивляет. Здесь существенно отклонение от нормы, а в какую сторону – дело десятое. В вопросах здоровья, главное – держаться золотой середины.
– Может, Вам выпить кофе?
– Кофе я не пью. А вот чай с удовольствием. С печеньем.
– Печенье вчера закончилось: Вы съели всю коробку.
– Что значит всю? Она была полупустой, или, по крайней мере, начатой. Жалко. Тогда с вишневым вареньем. А потом я прилягу.
– Елена, Вам нужно больше двигаться.
– Вы так полагаете, Ульяна? Но куда же мне ходить? Ведь совершенно некуда! Вот в Москве бы...
– А Вы ходите вокруг нашего дома. Ведь у нас просторный участок.
– Надел у вас, действительно, непомерный. Зачем такой одной семье? Потому в Америке все живут так отчужденно; не то что в Москве. Впрочем, дистанция – это хорошо. Но такая, чтобы я могла дотянуться до других, когда хочу, а они до меня – только когда позволю. Возможно, Вы и правы, Ульяна. Я попробую гулять у дома. Вот только не терплю ходить кругами. В этом есть что-то депрессивное.
Камбала
– Ульяна, купите нам рыбные головы. Сеня сварит уху. И селедку тоже. Мы хотим посолить.
– Хорошо, Елена.
– И еще камбалу.
– Почему именно камбалу?
– Камбала – диетическая рыба. От неё худеют.
– Скорее, все же не поправляются?
– Нет, худеют, Ульяна! Почему Вы так любите спорить?
– Хорошо, куплю. Худейте.
– Это не шутки. Я набрала у вас десять килограмм. А в фунтах – вообще страшно пересчитывать. И все от нервов...
– Так ведь от нервов, напротив, худеют?
– Это если ограничивать себя в еде. А я, когда нервничаю, много ем. Пища успокаивает. Как и уборка. Вот Вы спрашиваете, зачем я все время прибираю в своей комнате. Так, вот именно поэтому.
– Если Вы так переживаете за свой вес, может, Вам расширить радиус уборки? Например, наводить чистоту в других комнатах?
– О, нет: представляю, что у вас там творится, а меня совершенно замучила пыль.
Что? Где? Когда?
– Ульяна, расскажите мне про вашу вчерашнюю игру в «Что? Где? Когда?»
– Было примерно двенадцать команд. Вопросы сложные, но мы...
– А потом?
– Наша команда...
– Это я все понимаю: были вопросы, вы на них отвечали. Иногда правильно. Иногда нет.
– Чаще правильно!
– Не занимайтесь буквоедством. Что было в конце игры? Помните, мы договаривались...
– Ах, да. После игры я всех пригласила на Ваш концерт у себя дома.
– Спасибо, Ульяна! «Что? Где? Когда?» – прекрасная игра. Если бы я не сочиняла стихи и песни, обязательно бы участвовала в ней.
Место проживания
– Ульяна, ума не приложу, куда от вас съезжать. Кажется, нам скоро придется ютиться с бездомными в ночлежках...
– Может, к М. Д., где Вы жили до нас?
– Исключено. Мы рассорились. Если она даже отказалась устраивать нам концерт!
– Не отказывалась. Просто не ответила на мое предложение.
– Это и значит – отказаться. Не будьте такой наивной, Ульяна.
– Что у Вас случилось с М. Д.?
– Зря мы остались у ней жить. Сначала она всем интересовалась или делала вид: Серебряным Веком, Булгаковым, Торой и Кабалой. Поразительное сочетание открытости искусству и неспособности его понимать. Тоже ведь: нос картошкой, но хочет чувствовать себя средиземноморским фруктом... А потом... Ну, в общем, я даже не хочу об этом рассказывать. Стерва и интриганка.
– А у О. С.? Ах, там Вам не понравилась публика.
– Публика на концерте и вид на жительство – разные вещи. Но у О. С. невыносимая мать.
– Мать?
– Представьте себе. Во все сует свой длинный нос. К тому же, терпеть не может гостей, которых она считает богемой.
– А чем ей богема не угодила?
– Она думает, что из-за богемы ее дочь ведет распутный образ жизни... Тогда как, если уж на то пошло, гости и концерты хотя бы немного отвлекают ее от ****ства...
– Забавно.
– Может, Вам и забавно, Ульяна, а нам некуда податься...
– А если к Шмулевичу?
– К кому?
– Который разбирается в мед-финансировании.
– Ах, Шмулевич... Нет, к нему нельзя: Шмулевич невротик и не переносит посторонних в доме. Даже таких образцовых, как мы. А жаль: у него такие хоромы, и живет он там совершенно один, как сыч. Несчастный, в сущности, человек.
– Не беспокойтесь и оставайтесь пока у нас. Вот только когда приедет Маша...
– А что это она вдруг надумала приехать? У вас же вроде отношения натянутые.
– В Америке, на День Благодарения семьи собираются вместе. Традиция.
– Ах, совсем забыла. Хороший праздник. Благодарность – прекрасное чувство. Помните как у Бродского:
«Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
Из него раздаваться будет лишь благодарность.»
А потом Маша уедет?
– Останется до Нового Года.
– Смотрите, осточертеете друг другу... Впрочем, это совершенно не мое дело. Однако Вы еще попомните мое слово.
Последний Концерт
– Спасибо Вам, Ульяна, за эти роскошные цветы!
– Что Вы, Елена, спасибо Вам: какой прекрасный концерт! Публика была в восторге.
– Вот, кажется, банальность: розовые розы. А я люблю именно такие... Все-таки я неисправимый романтик. А что, Ульяна, Вы считаете, всем, действительно, понравилось?
– Конечно! Вас три раза вызывали на бис.
– И публика была, наконец, нормальная – не то что жлобы у О. С. И где она их берет? Может, коллеги по бизнесу?
– О. С. не занимается бизнесом.
– Тогда ума не проложу откуда этот сброд. Ведь сама она вполне, не считая жадности к мужскому вниманию.
– А к нам, конечно, ходят достойные люди. Как минимум, половина со «Что? Где? Когда?»
– Да, не зря рекламировали. Хотя я ожидала большего наплыва. Конечно, слушатели собрались приятные. Правда, в основном, технари. Реагируют они, конечно, восторженно, но в поэзии не разбираются. Авторская песня для них – застывший культ, а не живая и подверженная изменениям ткань. Их время остановилось. И от этих блаженных ностальгических мин мне ингода становится невмоготу...
– Там разные были. Вот, например...
– Я стараюсь вообще не смотреть в зал, чтобы не расстраиваться, хотя и запоминаю все до последней мелочи периферийным зрением. А те, что норовят усесться поближе, – эти самые опасные. Первое впечатление: благодарные поклонники. На самом деле, они желают лишь одного: примазаться. К примеру, этот Гена в первом ряду, – с седыми сталинскими усами и выпученными глазами вареного рака, – напомнил мне прилежного ученика: всегда за первой партой с поднятой рукой. Высшее блаженство для него – произвести впечатление на учителей и одноклассников. Но когда учитель говорит что-то противоречивое, то есть, не укладывающееся в тесные рамки его понимания, начинает волноваться и ерзать: его так и подмывает встрять и поставить учителя на место, но страшно перечить авторитету. И тогда его подруга, как ее?
– Таисия.
– Успокоительно поглаживает его по спине, чтобы не тратил нервов и не волновался: здоровье дороже, и потом в такие моменты он способен забыться и опозорить их обоих. А эта Та...
– Таисия.
Туфелька инфузория в хламиде! Уже закончился концерт; казалось бы, расслабься и потолкуй с друзьями – вначале, видите ли, всем так хочется общаться, что публику в зал не сгонишь. Но нет, куда там! Взялась читать свои стихи – мутные, жалобные, вторичные и второстепенные: навязшее на зубах несмолкающее шуршание прошлогодних листьев и запоздалое родство с веком, ощущаемое болезненно остро... И Гена схватил гитару и начал бормотать свои песни.
– Однако беспощадно Вы их...
– А как же! Все впечатление от нашего концерта испортили. А потом эта Таисия полезла общаться с нами, хотя мне так хотелось отдохнуть после выступления. Чуть не тыкала. А на ведь на Грушинском фестивале она бы даже не осмелилась к нам подойти. Вот они – квартирники с их непринужденной атмосферой... Впрочем, бог с ними: к человеческим слабостям следует проявлять снисхождение.
После концерта (день спустя)
– Я хотела извиниться перед Вами, Елена...
– За что, Ульяна? Такие красивые розы. Хотя уже начали немного увядать. Наверное, в Америке со свежими цветами проблема? Все держится на консервантах, ароматизаторах и ГМО...
– Помните, когда после концерта я произнесла тост в вашу честь и, как вы просили, узнала у собравшихся, сможет ли кто-нибудь из них принять вас к себе для временного проживания?
– Помню, спасибо.
– А потом добавила, мол, мы бы и сами не возражали, чтобы вы задержались дольше, но больше мы попросту не можем...
– И что?
– Мне потом показалось, что это крайне не удачная формулировка. Я хочу Вам объяснить...
– Да, бросьте, Ульяна. Все нормально. Я даже и не расслышала. Кстати, кто-нибудь откликнулся на ваше предложение?
– Какое предложение?
– Предоставить нам жилье. Кстати, Вы тогда забыли упомянуть, насколько мы легки в общежитии: не пьем, не курим, тихие, вежливые и в благодарность подарим диски.
– Я упомянула. Вы, наверное, не слышали.
– Да, я так устала после концерта. А тут все эти желающие пообщаться.
Зубной врач
– Ульяна, какой просчет: мы забыли пригласить на концерт Тамару!
– Какую Тамару?
– Дергачеву – зубного врача.
– Зачем ее было приглашать?
– Как зачем? Она мне так хорошо поставила коронку. И, главное, почти бесплатно.
– А что ей было делать, если у Вас нет страховки и, как Вы сказали ей сами, денег тоже...
– Но ведь она могла отказаться.
– Она моя хорошая подруга. Ей было бы неловко...
– Она Вам чем-то обязана?
– Нет, почему?
– Просто интересуюсь. Бывают же все-таки благородные люди. И как мы забыли ее пригласить? Тем более, что она Ваша подруга.
– Она не любит авторскую песню.
– Как это? Вообще никакую? Ведь у нас такой разнообразный репертуар: у меня песни лирические, у Сени – гражданские (некоторые даже сравнивают его по энергии с Шевчуком), а наши совместные – это уже почти акустические рок-оперы.
– Она вообще не интересуется музыкой.
– А стихами?
– Не знаю, не спрашивала.
– Как мне жалко таких людей! Копаются в чужих ртах и даже не знают, что в жизни есть прекрасные материи.
– Все относительно.
– Как в Платоновской пещере... С раскрытым ртом она меня, конечно, уже видела. Но ведь это только половина: она не слышала, как я пою!
– В один момент Вы вскрикнули у нее в кресле.
– Вы слышали? Да, она сделала мне больно. Надеюсь, не из мести, что мы не заплатили? Может, и хорошо, что не пригласили: сидела бы с кислой рожей и портила другим настроение. Впрочем, я хотела посвятить ей шуточную песню. Так что, все-таки жаль...
– Думаю, будут еще возможности.
– Да уж, зубные напасти преследуют меня...
Смена места (две недели спустя)
– Ульяна, мы нашли новое место проживания.
– Я рада, а то Миша уже... Где?
– У Гены и Таи.
– У Таисии? Я вижу, Вы запомнили ее имя...
– У меня прекрасная память.
– Но ведь Вы тогда очень нелестно отзывались о них.
– Разве? В сущности, они весьма неплохие люди. Очень добрые. Напоминают мне крокодила Гену и Чебурашку.
– Не слишком ли она... крупна для Чебурашки?
– Чебурашки тоже разные. Только условия, конечно, не как у вас... Придется жить в подвале. Пыли там, наверное... Плюс двое маленьких детей, две собаки и два кота.
– Но Вы же любите котов?
– Не в таких количествах, Ульяна. Один кот – феномен. А дальше уже кошатник. Ах, забыла: еще попугай и канарейка... Ноев Ковчег какой-то. Хотя, с другой стороны, ведь и нас двое. Надеюсь, они хотя бы раздельные кровати поставят. В одной я не могу, даже с Сеней.
– А он не обижается?
– Сеня? Нет, он совершенно не обидчивый и обожает меня. Ох, не знаю, что из этого выйдет.
– Все уладится.
– А вдруг она нам станет по вечерам стихи читать? Я такого не выдержу.
– Таисия?
– Впрочем, уж, я смогу поставить ее на место. Но не сразу. На первых порах приходится идти на уступки.
– Если не приживетесь у Гены, возвращайтесь к нам, когда уедет Маша.
– И Миша не станет возражать?
– Нет, он о вас очень высокого мнения.
– А почему Маша до сих пор не приехала?
– Ждет, когда съедете Вы. Ей негде спать.
– Но ведь у вас еще есть кабинет?
– Она бы обиделась, если бы ей пришлось жить не в своей комнате.
– Ишь, какая привередливая! И это двадцатилетняя девчонка. Даже я в ее возрасте...
– Но Вы ведь тоже отказались перебраться в кабинет...
– Что Вы, Ульяна, там столько пыли... Все эти книги в четыре (!) ряда. Я и не знала, что Вы такой книголюб. Все больше на улице сидите, курите и копаетесь в телефоне. Смартфоны – бич сегодняшней цивилизации.
– Я все эти книги в свое время перечитала...
– Как вообще можно ориентироваться в таком скоплении литературы? Даже неуважительно по отношению к авторам. И, как назло, шкаф без дверец. Это же можно задохнуться!
– Я понимаю Вас.
– Так что, в следующий понедельник мы перебираемся.
– Удачи Вам во всем!
– И Вам, Ульяна: Вы проявили себя, как настоящий друг.
– Конечно: я испытываю к Вам исключительно дружеские эмоции.
– Одно дело испытывать и совсем иное – проявлять чувства в действиях. Вы, Ульяна, – человек поступков. А это редкость в наше время смартфонов и соцсетей. Так что, всего Вам наилучшего. Впрочем, думаю мы еще свидимся?
– И не раз.
Нетелефонный разговор (месяц спустя)
– Ульяна, ты меня слышишь?
– Да, Елена.
– Слышишь меня?!
– Слышу.
– Я тебя плохо слышу!
– Я буду говорить громче. Так лучше?
– Лучше, но все равно плохо.
– Ой!
– Что ты ойкаешь?
– Вы обратились ко мне на «ты»?
– Разве? Это от волнения: в жизни бывают моменты, когда не до формальностей...
– Что случилось?
– Нам нужно срочно съезжать от Генадия и Таисии...
– Почему?
– К ним, видите ли, приезжают друзья из другого штата, и они хотят поселить их в нашем подвале. А что мы из другой СТРАНЫ – на это им плевать!
– И не предупредили заранее?
– Нет. Они, мол, не рассчитывали, что мы пробудем у них так долго. На какой срок Вы с ними договаривались, Ульяна?
– Я уже не помню.
– Что значит не помните? От этого зависит многое. Кошмарные люди! Кажется, они всерьез рассчитывали, что мы будем каждый вечер ужинать с ними за одним столом и петь песни под гитару...
– Что делать теперь?
– Я, как раз, хотела спросить об этом Вас.
– Я не знаю. У нас гостит Маша.
– Опять эта Маша... Почему ж все так складывается по-идиотски?
– Может, Вам снова перебраться к М. Д.? Она вроде не возражала.
– Похоже, придется. Но там вместе с нами будет жить – приготовьтесь: Щученко! Опять он всплыл. От этого человека просто некуда деться!
– Разве Вы уже не жили с ним у М. Д. под одной крышей?
– В том-то и дело: нам опять придется служить буфером и громоотводом. А у меня повышенное давление. Я подозреваю, – то есть, уверена! – что между Щученко и М. Д. что-то есть... Ее муж... Ах, впрочем, это совершенно не телефонный разговор! Вы понимаете наше положение, Ульяна?
– Понимаю.
– Ульяна, Вы меня слышите?
– Да, Елена.
– Я Вас совершенно не слышу! Что за связь... Ой, мне нужно идти: к нам в подвал спустился Гена с виноватой рожей – не жизнь, а какие-то записки из подполья Достоевского... Кажется, он что-то собирается нам сообщить. Может, гости отменились? Я перезвоню Вам позже.
Ноябрь – декабрь, 2022 г.