– Ну, че, гости дорогие, повторим? – суетился бывший участковый инспектор Наумыч перед приехавшими недавно к нему из города на охоту друзьями. – Часиков до двух ночи поохотимся, а потом можно и в баньку спокойно парится пойти. – и тут же радостно разливал прямо возле разожженного мангала в стопки ледяную водку.
Утомившиеся и основательно проголодавшиеся за длинную дорогу дорогие гости с большим удовольствием опрокидывали в рот очередную порцию сорокаградусной, и за обе щеки уплетали, только что снятые с березовых углей ароматные шашлыки, приготовленные из специально зарезанного, по такому случаю молодого, но весьма упитанного барашка.
– Ну, так, как вам мой план? Годится? Одобрямс?
Запив нежнейшую, сочную баранину зеленым чаем, все единогласно одобрили это предложение, ведь для того они и ехали сюда, за столько верст, не только же пить.
– Конечно годится. – кто-то сказал. – А то, как ехать домой без добычи, народ же на работе засмеет. Ха-ха-ха!
– Вот и славно, вот и хорошо. – светился довольной улыбкой Наумыч, смакуя из фарфорового блюдечка горячий чай. – Не переживайте, братцы, с лосятиной будете этой зимой.
Иван Наумыч Варламов шестидесятилетний отставник с деревенским, бесхитростным лицом и спокойными добрыми глазами, охотился на этих угодьях почти с самого детства. Сначала его еще совсем мальцом брали с собой на охоту дедушка с отцом, потом, когда Иван подрос и уже мог уверенно держать в руках двустволку, он стал ходить в лес самостоятельно. Совсем недавно, Наумычу одни знакомые богатенькие дяди подарили на юбилей тепловизор и прицел ночного видения, и началась для него совсем иная, больше похожая на баловство охота, в которой шансы любого зверя избежать погибели, были равны практически нулю. Если кто-то не знает, что же это, за такая заморская диковина - тепловизор, то скажу об этом простым языком, это прибор, который видит тепло. С помощью данной штуковины, наш глаз получает возможность увидеть инфракрасное излучение, которое он не способен воспринимать при нормальных условиях.
И вот с таким изобретением человеческой мысли, им и предстояло сегодня идти на лося.
Благополучно опорожнив за вечер на четверых человек пару полулитровых бутылок «Столичной», и съев на компанию с десяток шампуров мяса, мужики с нетерпением дождались, когда стрелки часов перейдут за полночь, и они дружно загрузившись в полной амуниции в еле живой, списанный лет двадцать тому назад в районном ОВД Уазик, под радостные улюлюканья, с шутками и прибаутками поехали в лес.
– Ну, че, как настроение-то? – интересовался всю дорогу у гостей отставной майор. – Все по плану. Как я и говорил. – и не унывая, покручивал отшлифованную до блеска своими толстыми, шершавыми руками баранку.
– Все нормально. – кто-то ответил ему сзади из темноты хриплым голосом. – Кхе-кхе-кхе. – и покашлял.
– Точно нормально? Ну, дай Бог. Хи-хи-хи.
Реакции на его повторный вопрос не последовало.
– Как бы ни так. Хм. – как старый дед бубнил он за рулем. – Чего-нибудь все равно найдем. Не переживайте.
Проплутав вхолостую по окрестным лесам и всевозможным посадкам довольно много километров, и натрепавшись, кажется обо всем на свете, мужикам хотелось уже поскорее, хоть кого-нибудь подстрелить, и выпить по такому торжественному случаю, пятьдесят грамм, как говорят заядлые охотники - «на кровях».
– Ничего-ничего, ребята. Э-хе-хе. Прорвемся. И не такое бывало. Хм. Нечего носы вешать раньше времени, щас все равно добудем, кого-нибудь. – видя ухудшающееся на глазах настроение приятелей, стал их все чаще подбадривать Варламов, вселяя надежду. – А пока, хоть наслаждайтесь самой атмосферой, успеете еще, в своих цементных человейниках, выхлопными газами дышать.
С того момента, как охотники уехали из дома, прошло примерно полтора часа. Буханка, монотонно рыча и пофыркивая дребезжащим, недавно прошедшим «капиталку» движком, плавно переваливалась с боку на бок по едва заметной в тусклом свете фар заросшей травой колее, и то и дело задевала своим облезлым кузовом, растопыренные в разные стороны ветки деревьев и кустарников, а передком с шумом подминала под днище, попадающийся на пути, выше человеческого роста ядовитый борщевик.
– Так! Всем приготовится. – грузно елозя на обтянутом толстым поролоном сиденье, виртуозно ловил рулем изученную за столько лет знакомую стезю майор. – Щас уже вырубы скоро пойдут. Смотри там, Герка, в оба. – настоятельно обратился он к своему молодому соседу, без которого не проходил ни один отстрел.
Проехав еще метров сто, вдруг с крыши, откуда Герман всю дорогу наблюдал за обстановкой в лесу, до людей донесся негромкий, возбужденный крик.
– Стой! Кажись, кто-то есть. Дядя Вань, тормози!
Наумыч плавно надавил подошвой резинового сапога на педаль тормоза, и Уазик резко остановился.
– Что там у тебя, Герок? – стал машинально вертеть головой и шарить глазами, сидевший сзади немолодой и тоже, как и Варламов в прошлом сотрудник милиции Ярослав Суриков, в надежде, хоть что-нибудь рассмотреть в этой кромешной темноте.
– Лось, или косуля? Ты чего, Герман, молчишь? – одновременно заерзали на своих жестких сидушках, успевшие малость вздремнуть за это время охотники.
– Пока, что непонятно, кто там. – осторожно передав тепловизор в руки Сурикову, Герка стал медленно водить карабином с прицелом ночного видения по ближайшим кустам. – Но, по виду, что-то уж больно огромное.
– Это кто же, такой может быть? – вслух соображал Наумыч, глядя через плечо на друзей.
– Знать бы еще. Знал бы прикуп, жил бы в Сочи.
– Ты это… Гляди внимательнее, сыщик. Не корова же из деревни сюда забрела. – у Сурикова от легкого волнения, как-то странно застучало в висках.
– Да тихо вы, ей Богу. – боясь спугнуть криками зверя, попросил Варламов у людей успокоится. – Дайте вы ему там разглядеть получше. Смотри, Герман, спокойно. Только внимательней смотри.
В мучительном ожидании и зловещей тишине прошло примерно пять минут.
– Ну, чего там у тебя? – наконец не удержался сам Наумыч. – Может быть, хватит уже там загорать?
– Да погодите вы мне под руку чирикать. Елки-палки. Совсем невтерпеж, что ли вам?
– Так ты скажи нам, как оно есть? – перебивая друг друга, взбунтовались на Герку мужики.
– Че вы там, как маленькие дети? Итак, нихрена не могу разобрать, и тут вы еще со своими советами лезете. Тихо. Тссс.
– Ты, чего это, сосед, первый раз выехал на ночную охоту? – спросил у него Варламов в ответ, и у майора от нервов задергалась шея.
– Чего же это за бандура, такая, интересно? – не обращая внимания на нарастающее в машине недовольство, пристально рассматривал в прицел свою будущую цель Герман. – Здоровое, что-то, как африканский слон.
– Ага. – усмехнулся Наумыч. – Он самый. Смесь бульдога с носорогом. Хм. У нас на Урале слоны завелись. Тоже мне, нашел сафари. Еще скажи, что там динозавр.
– Это, как в том анекдоте? – решив немного разрядить напряжение, шепотом засмеялся второй охотник из города, которого все с почтением величали Егорычем.
– В каком еще анекдоте? – задал Суриков ему вопрос.
– Один мужичок в Сибири, собираясь на охоту, по ошибке взял сигареты сына, и уже ближе к обеду, на лесной полянке, застрелил трех жирафов, бегемота и слона.
У всех, несмотря на усталость, моментально поднялось настроение, и по салону пошел оживленный галдеж.
– Да тише вы там, разорались. – не сводя через оптику с предполагаемой мишени глаз, шепотом прицыкнул на них Герман. – Посередине, возможно, лосиха, на нее очень походит, а с боков к ней, кажется, пристроились два здоровущих самца. Щас же гон у них идет, как раз.
– А может это вообще избушка? – зачем-то сморозил глупость Егорыч, который был отнюдь далеко не дураком. – Чем черт не шутит? Нагрелась от печки-буржуйки, и светится, стоит. Может же быть и такое?
– Чего ты городишь, Федор Егорыч? – тут же возразил ему Наумыч, едва сдерживая смех.
– Исключено?
– Однозначно. Еще скажи, избушка на курьих ножках с бабой Ягой. Надо же ведь было, такое ляпнуть, Федор. Ну, и ну.
– Он же в шутку сказал? – попытался оправдаться за Егорыча Суриков. – А ты Иван Наумыч заурчал. Ха-ха-ха!
– Нет, ребятки. – стало неловко майору. – Нет в этих краях, никаких изб. Я здесь знаю все от и до.
– Ну, что, Герман? Стреляй уже, давай – с замиранием сердца, вполголоса сказал Суриков наверх. – А то сейчас еще почувствуют неладное, и от нас сбегут.
– Да погодите вы галдеть-то. Е-мое. – не выдержал Герка, и решил показать зубы мужикам. – Вы у себя там, в своих кабинетах, в городе командуйте. А я здесь, в отличие от вас, всю жизнь в этих лесах охочусь, я тут, как-нибудь и без помощников разберусь.
– Ты разберешься. Как же. Хм. – с обидой отозвался Егорыч. – Давно бы уже шмальнул.
– Я пока на тысячу процентов уверен не буду, что это за чудо-юдо, такое, ни за что не стану по нему стрелять. А то можно, таких делов впотьмах наворотить. Вы меня потом от тюрьмы отмазывать будете?
Увидев серьезность в намерениях Германа, все, как по команде, тут же замолчали.
– Он правильно говорит. – согласился с соседом Варламов. – Ну, его в баню. Это же не шутки уже.
– Никуда они от нас не денутся. – решил немного охладить свой пыл Герман, поняв, что он слегка нагрубил старшим по возрасту уважаемым людям.
Пока стрелок в полном смятении определялся, как ему поступить в этой скользкой ситуации, Наумыч шепотом рассказывал мужикам о своем неприятном случае, который произошел с ним недавно на охоте примерно в этих же самых местах.
– Мы тут с одними с мужиками, ориентировочно недели две тому назад, вот точно также ночью ехали мимо кладбища возле Расковалихи.
– Забавное название, Расковалиха. – подумал Суриков вслух. – Отчего-то же оно произошло?
Варламов краем уха услышал это, и решил блеснуть перед гостями эрудицией, показать им, насколько он хорошо знает историю родных мест.
– А ничего в этой жизни не происходит просто так. Просто даже мухи не дерутся. Это, мои хорошие, на самом деле, очень старинная деревня. А сказать тебе, Ярослав Тихонович, почему ее так прозвали? А? – бодро обратился он к Сурикову. – Будто бы, когда императрица-то Екатеринушка, народ на каторгу ссылала, тут у нас на Сибирском тракте, аккурат в районе этой самой Расковалихи, арестантам разрешалось кандалы сымать.
– Кандалы?
– Ага. У нас в районе, в краеведческом музее на этот счет, даже какие-то старинные бумаги есть. Я правда сам их не листал. Люди, которые были, говорят. Дескать, отсюда им назад уже все равно не удрапать. Вот и расковывали их возле этой самой деревни, ссыльных бедолаг.
– Вот ведь. История.
– А вы, как думали? Хм. Век живи, век учись. – голосом наставника промолвил Наумыч.
– А я тоже, однажды ездил в санаторий в город Горький, и там неподалеку на Оке, мне, такая деревушка Саваслейка на глаза попалась. – тихо сказал Егорыч. – Я у местных жителей-то спрашиваю, дескать, что это за название смешное? Оказывается, есть даже целое старинное предание на этот счет. Якобы жил в этой деревне старик по имени Сава, и гнал он там у себя в бане самогон. А когда приходили к нему за этим самогоном люди, то они клянчили у мужика: – Сава, слей-ка. Ха-ха-ха!
– Ну, и истории ты знаешь, Федор Егорыч. Ха-ха-ха!
– Да. Вот так и получилась Саваслейка. Там, еще, такая легенда ходит, что будто бы сам Пушкин останавливался, когда в свое имение в Болдино мимо проезжал.
И все в один голос засмеялись.
– Ну, так вот, господа. – дождавшись, пока в салоне установится тишина, Наумыч вновь вернулся к старой теме разговора. – Едем мы, значит, мимо старого кладбища той самой Расковалихи, и тут я в прицел-то смотрю, а около крестов светиться, какая-то непонятная штуковина, то ли козушка, то ли здоровущий волк. Даже неприятно стало на душе. Не привык я на могилках-то стрелять. Ну, думаю, раз нам зверь попался в этом месте, значит, это судьба. И только я хорошенько примерился к этой заразе, а это чудушко встает на задние лапы и выпрямляется в полный рост. Ха-ха-ха!
– Привидение, что ли было там? – кто-то из мужиков задал бредовый вопрос.
– Ага, оборотень. Ха-ха-ха! Сам ты привидение. Человек. Мы потом подъехали к нему почти вплотную, а это оказывается, не просто человек, а местная старушенция, за каким-то дьяволом приперлась ночью на погост. Вот ее-то мы и спутали со зверем. Чуть не убил эту вонючую холеру, тетю-мотю. Тьфу-тьфу-тьфу! Видимо сам Господь Бог меня от тюрьмы-то отвел.
– А че она там делала-то в этот час? – спросил Федор.
– А кто ж его знает. Ступай, ее спроси. Тут недалече.
– Прямо мистика, какая-то здесь у вас.
– Еще бы не мистика. Не то слово. Мы тогда, когда ее увидели-то, сами от испугу, чуть не наложили в штаны.
– Интересно, за каким бесом она туда наведывалась? Может быть грехи свои, какие-нибудь замаливала? А?
Прошло еще невыносимо долгих пять минут.
– Все, мужики! Вижу цель отлично. – заскребли пуговицы Геркиной телогрейки на крыше об металл. – Точно ведь лоси. Целых три гробины. Твою в душу мать!
– Ты уверен? – заходили под Варламовым пружины в сиденье ходуном. – Чего ты там опять молчишь?
– Процентов на девяноста.
– Давай, тогда, кого-нибудь из них троих кончай.
– Тссс.
Не успели мужики опомнится, как в то же мгновение сверху раздался хлесткий, больше похожий на резкий щелчок от плетеного пастушьего кнута выстрел.
– Попал? Нет? – первым крикнул стрелку Егорыч, и следом за этим по салону пошел галдеж.
– Герка! Екарный бабай. Чего же ты, сукин сын, молчишь? – Варламова обдало жаром, и у него от волнения забурлило в животе. – Ну, и?
– Да хрен его знает. Вроде бы попал. – не обращая внимания на все эти окрики, продолжал с невозмутимым спокойствием наблюдать через оптику за происходящим в лесу стрелок. – Видно из-за деревьев плохо.
– Что плохо? – не расслышал майор.
– Ну-ка, давай-ка, дядя Ваня, сдай чуть-чуть назад.
Наумыч без лишних вопросов тут же с хрустом воткнул на коробке нужную передачу, и Уазик с пробуксовкой и надрывным ревом дернулся с места на несколько метров назад.
– Все, вижу его. Стой! Вижу, мужики.
– Увидел? – больше всех переживал Наумыч.
– Да! Кажись, готов.
– Точно?
– Готов! Да, точно, точно. Шандец ему пришел. На земле лежит, дергается копытами, курва. Ха-ха-ха!
Несказанно обрадовавшись, такой, посланной откуда-то свыше удачи, мужики вновь радостно загалдели. Герман обессиленный спустился с крыши на свое законное место, и с важным видом посмотрел на часы на руке.
– Ждем, тогда минут двадцать, и идем. – не менее значимым тоном обратился он к приятелям, и примкнул своим разгоряченным и счастливым лицом к холодному, запотевшему окну.
Проговорив еще примерно с минуту, о только что подстреленном лосе, в машине снова воцарилась тишина.
– Слушай, а чего это с нами твой сосед татарин сегодня не поехал на охоту, как в прошлые разы? – спросил у Наумыча Суриков. – Опять, небось, в загул ушел?
– Гамлет-то?
– Ну.
– Нет. Он щас у нас не пьет. Зря не буду наговаривать на него. У Гамлета щас сбор грибов в самом разгаре.
– Вон оно, что. А я уж плохо подумал про него.
– Зачем плохо про человека думать? Пока погодка-то позволяет, успевает заработать мужик.
– Белые пошли?
– Белые. Ага. Тем более у него уже совсем скоро юбилей, целых сорок годиков исполняется через неделю.
– Всего лишь сорок? Ха-ха-ха! А выглядит он намного старше своих лет.
– А ты попей-ка с него, я тогда на тебя погляжу.
– У меня здоровья столько нет.
– Он, кстати, для своих дружков уже самогону литров пятьдесят нагнал, и где-то медицинским спиртом разжился. Скоро, что называется, вся Ивановская губерния будет за его здоровье тосты поднимать.
– Сорок же не отмечают?
– Кто это тебе, такое сказал? У нас тут по любому поводу, накрывают стол.
– Спивается деревня?
– С чего ты это взял-то? – ответил майор. – Почему сразу спивается? Почему вы так у себя в городе считаете? Так. Просто с огоньком, с интересом живем. Живем, да и живем. Мы же никому не мешаем.
– Как же вся эта чертова неустроенность тянет человека вниз. – подумал Суриков вслух. – Я все понимаю, Наумыч. Жизнь, это тебе не ляля-тополя. Сложная она, все-таки штука. Сроду мечемся, как тигры в клетке, друг на друга рычим. А ежели хорошенько пораскинуть мозгами, разве много человеку надо? Нет, родной ты мой, немного, совсем ерунда. Здоровье бы главное было, ну, и денежек немножко на житье-бытье. Не сейф с огромными деньжищами, не золото-алмазы, а чтобы просто жить.
– Ишь, какой ты мудрый. Погляди-ка на него. Просто, нам же неинтересно будет жить. – с какой-то откровенной обидой сказал Варламов и сам задумался. – Нам без трудностей будет скучно.
– Щас, когда все кругом рушится, трезвым надо быть.
– Это ты, к чему щас сказал?
– А к тому.
– Тут не все, так просто, друг мой. – решил заступиться за Гамлета майор. – Алкоголизм, Ярослав Тихонович, это ведь самая настоящая болезнь. Даже медицина не отрицает сей, доказанный факт. От этой хвори, так просто не избавится.
– Правильно он говорит. – Егорыч легонько толкнул Сурикова в бок. – У меня на щебзаводе, один бухарик трудится бульдозеристом. Так вот он всегда после работы подшофе. Днем, главное штука, вкалывает в поте лица, не придерешься, но после шести вечера, пьет, как пылесос.
– Запойный?
– Неделю назад его, сокола, за такое отвратительное поведение даже из дома выгнали, как пса. А я его пожалел, и он щас у нас при заводе в общаге подживает.
– Выгнал-то, кто? – спросил Варламов. – Жена?
– Ладно бы еще жена, она, как говорится человек не посторонний. А то сожительница, эта Пани Моника его, зараза. С женой они давно в разводе, у нее от него даже парнишка, Павлик, растет. Представляете, мужику всего тридцать четыре годика, а он уже алкаш. Всем попустился с этой пьянкой, с родителями не общается, бабы его, как я уже сказал, гонят в шею, сам ходит весь в солидоле, как подшипник, но зато всегда улыбка до ушей.
– Божий человек. Не иначе. – сказал Ярослав. – А я водку почти перестал употреблять. Если и выпиваю, то только на охоте с вами. Да, представь себе, Наумыч, баста. Коньячку еще по праздникам французского могу выпить дома грамм сто пятьдесят. И на этом все.
– Чего так радикально-то? – захотел понять майор причину трезвого образа жизни Сурикова. – Закодировался, что ли?
– Нет, конечно. Не пью, и все. Не тянет.
– Золотой ты мужик, Ярослав Тихонович. – подколол его Наумыч. – Вот бы всем бабам, такого мужа, как ты. Может быть, они и перестали гавкать на нас, как овчарки.
– Я бы щас лучше парного молочка попил. – не обращая ни на кого внимания, мечтал Суриков себе под нос.
– А еще, чего? – услышал его майор. – Хм. Молочка парного. Меня, например, с парного, почему-то сразу в уборную манит. Из холодильника его еще можно, ну, там с пельменями, или пирогами почавкать, а так, не мое. Вот водовки попить... Послушай, Славка, а ты у нас случайно не молокан?
– В смысле? – не сообразил Ярослав, о чем идет речь.
– Не слышал, кто такие молокане?
– Нет. А должен был слышать?
– Ты же городской. Хм. Должен, поди, знать. В старину секта, такая на Руси была - молоканами их называли. Святых не признавали, и не носили на груди креста, но зато любили творог, жирную сметану и молоко. Ха-ха-ха!
Суриков вдруг резко потух.
– А если по правде сказать, то сердчишко пошаливать стало. – сильно переживал он. – У меня ведь это дело наследственное. И у дедушки мотор был неважнецкий, и у папки слабоват. Не дай Бог, еще и меня шибанет.
– Тогда, конечно, надо поберечь себя.
– Также Гамлет, вдвоем с матерью и живут? – опять спросил Суриков про местного татарина, который с ними не поехал в этот раз.
– Как это вдвоем? Уже теперь втроем. – вдруг приободрился Варламов. – К ним месяц назад старший брательник Гусман с концами перебрался. С бабой своей, Розкой, разбежались, черти рогатые. Прожили-то, главное штука, с ней всего, ничего.
– А чего так быстро нажились-то?
– Да кто ж его знает? Чужая семья - потемки. Я над ними свечку не держал. Разошлись, и все. Я так полагаю, он, когда на ней женился, думал, что будет ее, только по ночам петрушить, да перед телевизором на диване с пивом сидеть. А ведь там, как проклятому вкалывать с утра до вечера надо, иначе, как по-другому семью содержать?
– Так оно. – вздохнул Суриков и призадумался.
– Тут недавно его нанял один городской шаромыга, из бывших военных, движок попросил помочь перебрать. Так Гусман клешни свои корявые, в каком-то химическом растворе обварил. В районную больницу даже пришлось его вояке-то везти на такси. Вот нахалтурил мужик, так нахалтурил. Закалымил, главное штука, всего тыщу руб-ликов, зато на мази, да лекарства, мать для него, чуть ли не всю свою пенсию в аптеку отнесла.
– Весело вы тут живете. Прямо, как в цирке шапито.
– Ну, уж точно не до скуки здесь у нас. Не люблю я, таких несерьезных людей, как Гусман. Цыгане честнее живут, ей Богу. С виду, вроде, мужик, как мужик, иной раз даже и рассуждает по делу, а внутри жидкий он, как манная каша, как болотный ил. Загребаешь, иной раз, эту жижу горстями, а она у тебя меж пальцев и потекла. Вот и он, также всю свою непутевую жизнь прожигает. Не уважаю я, таких склизких людей.
– Да уж. Характеристику ему ты дал.
– Хотя Гусман, кстати, если ты Славка не знал, раньше, тоже заядлым охотником был. – Наумыч, дабы не сидеть без дела, достал откуда-то из-под сиденья грязное фланелевое полотенце, и стал им протирать запотевшее лобовое стекло. – Он вообще у нас был мастер на все руки. Случалось, когда моложе был, свистнет, у кого-нибудь, чего из дома, и на него ко мне с заявлением идут. Так этот дьявол, покупал в аптеке муравьишку, хватал свою старую двустволку, соль, котелок, спички, папиросы, и пока в селе все окончательно не утрясалось, сматывался в лес.
– В смысле муравьишку? – не понял Суриков, о чем Варламов ему, только что сказал.
– Вот чудак. Сразу видно, что не пил. Ну, то есть муравьиный спирт. Хм. Другой бы человек с него давно окочурился, а этот, по-моему, его до сих пор спокойно пьет.
– Ну, и фокусник он. Бессмертный, что ли?
– Видимо. Но, самое-то главное не это. Гусману было абсолютно не важно, какое время года на дворе. Ружье под мышку и айда в тайгу. Если лютая зима была, то он сначала первым делом на лыжах добывал себе для пропитания лося, сдирал с того шкуру, разводил, где-нибудь подальше в самой-самой чаще большой костер, и как отшельник, на этой шкуре зимовал.
– Сильно.
– Да не то слово, как сильно. И ведь не околел, собака, нихрена. Щас у нас, таких, не то, что охотников, людей-то таких даже нет.
– Время, видно, нынче такое. – подключился к разговору Егорыч, который слышал все. – Обленились все.
– Не время, Федя, а люди. – возразил ему майор.
– Ты думаешь люди?
– А что тут думать-то? Ты сам-то не видишь?
– Хотя, может быть ты и прав.
– Времена всегда одинаковы. Я вон много кому на селе до сих пор предлагаю работу. А у них только одна отговорка на все случаи жизни, дескать, от работы кони дохнут. И вот, как можно, этих дармоедов мне переубедить?
– Это получается примерно, как в той пословице?
– Это, в какой еще пословице?
– В колхозе больше всех пахал конь. Но… председателем колхоза он так и не стал. Ха-ха-ха!
И все, кто находился в машине, заулыбались.
– Вот тебе опять смешно? – по-детски обиделся на Егорыча Варламов.
– Не обижайся на меня.
– А вот нам не до смеха. Мы всей родней голову сломали, как вытащить из трясины мужика?
Кое-как высидев, словно на иголках в ожидании не более пятнадцати минут, все с шумом-гамом, бойко высыпали из машины, и включив карманные фонарики, прямиком устремились в лес.
– Вы только уж пожалуйста, ружья свои, охотники, не потеряйте. – с трудом поспевая за товарищами, напутствовал их Наумыч, когда те с карабинами наперевес живо углублялись в чащу. – А то, в такой кромешной темноте, можно запросто стволы проерыжить.
Пока мужики, разойдясь друг от друга на несколько метров, впопыхах прочесывали ту местность, где примерно Герман завалил лося, Суриков никого не предупреждая, молча ушел специально подальше от всего этого шухера в противоположную сторону в тишину, сел на землю и притулился спиной к сосне.
– Темень, какая. Вот ведь, оказывается, что чувствует человек ночью в лесу. – и он вскользь посмотрев по сторонам, почему-то сразу же мысленно представил то жуткое состояние, в котором пребывают заблудившиеся люди. – С лесом шутки плохи. Жизнь здесь, ничего не стоит вообще. Вот так вот на несколько метров собьешься с маршрута, и тебя даже потом с вертолета не найдут.
Не успел Ярослав толком сосредоточится и перевести дух, как в нескольких метрах от него между деревьев промелькнул тусклый луч света, и послышался хруст.
– И снова, здрасьте. – откуда-то сбоку, шелестя опавшей листвой и хвоей, вышел Егорыч, и осветил приятеля фонарем. – Ты, чего это тут кукуешь в одиночестве?
– Вот тебе и здрасьте. Хе-хе. Забор покрасьте.
– Отдохнуть ото всех нас решил? – зябко поеживаясь, спросил Федор и посветил по сторонам. – Не получится.
– Да, чего-то я устал немного с непривычки. Как встал сегодня в семь утра, так до сих пор на ногах.
– Не страшно одному-то?
– А кого мне здесь боятся?
– Мало ли. Все-таки лес.
– Я уже, Федя, давно ничего не боюсь.
– Ну, уж. Ничего не боятся, только дураки. Не говори, так больше никогда.
– Значит, я и есть дурак.
– Хотя и вправду, кого нам боятся, когда нас тут целая вооруженная толпа.
– Я не о том сейчас говорю. А теперь ты представляешь, что чувствуют ночью обыкновенные люди, взять, хотя бы тех же грибников, когда заблудятся в лесу?
– Наверно мало приятного.
– Да ты присаживайся рядом, пока эти ищут там.
– Ты это самое. – Федор покачал головой.
– Что такое?
– Аккуратнее, смотри. Щас в это время, на земле сидеть опасно. Холодно же уже. А то почки, вот так незаметно застудишь, и будешь потом с ними мучатся всегда.
– Я, слушай, щас тоже сижу, такой, и сам этой погоде удивляюсь. Вроде бы еще, только-только начало октября, а на улице уже, такая холодина. Тут дня три тому назад, у нас в городе снежок даже пролетал.
– Я сам тоже не припомню, чтобы у нас в октябре, уже стоял такой дубак. У меня же день рождения недавно был, двадцать шестого сентября. Раньше мы в это время, как раз, только еще начинали картошку на даче копать. А щас уже шибко прохладно. Какая, может быть, в такую погоду картошка? Хотя, пусть лучше будет так, чем жара, как в это лето. Согласись?
И Федор Егорыч, уставший за эти нескончаемые сутки не меньше Сурикова, все же решил присесть рядом с ним, но только на корточки.
– А время-то, хоть, сколько щас? – спросил Федор.
– Время-то? Так уже три.
– Триии? Поздно. Банька-то, поди, уже у нас остыла?
– Так, наверно остыла, как нет? Наумыч-то ее, еще, когда топил?
– А летом в это время, уже во всю начинает светать.
– На то оно и лето.
– Но, ничего. Оно, может быть, даже и к лучшему, что мы еще тут. Не налопаемся, как в позапрошлый раз. Ха-ха-ха! Ну, и пусть, что баня остыла. Зато мы, как в деревню-то назад вернемся, так первым же делом, новых дровишек подкинем, и еще, для полного счастья, так сказать, для профилактики любой простуды, грамм по триста коньяка сообразим.
И Суриков радостно похлопал Егорыча по плечу.
– Не переживай ты, Вячеслав Тихонович, не захвораем всем чертям назло. – стало тепло-тепло у Егорыча на душе. – Щас хоть, как еще, не такие холода на Урале.
– А кто переживает-то? Я, Федя, если, по правде сказать, жару тоже не шибко уважаю. В сильную жару, на пляже хорошо лежать, а не в кабинете мокнуть.
– Не знаю, как тебе, а по мне, самое замечательное время года, так это осень. Люблю, когда после всего этого летнего пекла, этого разноцветья, всего этого жужжания, земля остывает и начинает готовится к зимнему сну. Мне так спокойней. Еще люблю, когда осенней прелью пахнет в лесу. Что-то мистическое, загробное чувствуется в этом.
– А я наоборот, весну люблю. – тихо сказал Суриков.
– Весну? Это, когда кругом одна грязь?
– Зачем сразу грязь-то? Когда все расцветает.
– Обычно же все нормальные люди любят лето.
– Значит я ненормальный. Весной жить всегда, почему-то хочется сильнее. Возникает прямо желание, горы свернуть.
– Чего это, только весной-то? Жить вообще-то, хочется всегда, независимо от времени года. Мы же, люди, каждую секундочку стоим на краю, и можем с легкостью оказаться по ту сторону разума. Наша жизнь, примерно, как вон у меня на щебзаводе производство. Ага. Дробилка рождает из горной породы щебень, который потом ползет дроблеными камушками по ленточному конвейеру, и в конце концов падает вниз. Мы также, родились, потряслись на этих лентах, и незаметно ушли. Хотя, человек полностью не умирает. После смерти тела, продолжает жить его душа.
– Хорошо ты сказал. Надо это запомнить.
Егорыч в ответ, ничего не сказал.
– Нет. Честное слово. – Федор решил досказать свою мысль до конца. – Я тут тоже, где-то недавно, в какой-то книжонке, на этот счет, одну интересную вещицу прочитал. Дословно щас тебе ее не воспроизведу, но смысл сводиться к тому, что смерть, как бы достается в наследство, каждому из нас. Мир заигрывает с нами, как кошка с мышкой, всячески запутывает нас.
– Интересно.
– А потом смерть, дескать, открывает нам глаза на правду. И вот в этот самый момент, так называемой истины, каждая душа осознает, что была обманута дьяволом, миром и плотью. Сколько же ловушек расставлено повсюду, сколько существует всяких хитрых приманок, чтобы завлечь нас на грех.
– Тебя щас эта ночь в лесу, навела на такие мысли?
– Просто вспомнил. И все.
Помолчав с полминуты, Суриков вдруг встал с земли и сзади отряхнул штаны.
– Ну, как там у них успехи, у этих стрелков? – поинтересовался он. – Говоришь, ничего не нашли?
– Ищут, ходят. Стараются шибко, но уж больно темно. И я, так до конца и не понял, попал он в него, или нет?
– Ну, пусть еще поищут. Мы теперь все равно никуда не торопимся. Почти уже утро. Может, чего и найдут.
– Конечно, пусть ищут. Не оставлять же, столько мяса просто так. Вдруг он его, и правда ухлопал?
Федор тоже почти сразу поднялся на ноги.
– Неет, родной. До села на своих двоих, по такой темноте не дойти. – старался, хоть что-нибудь увидеть Суриков в лесу. – Можно даже не пробовать.
– А как ты тут дойдешь-то? Во-первых, забрались мы от дома уже на приличное расстояние, а во-вторых, и вправду сильно темно.
– А если крякнет щас аккумулятор, или горючка закончится, не дай Бог? И куда, в такую черноту идти? Разве, что, если только заблудится.
– С Иван Наумычем это исключено. – стал подбадривать товарища Егорыч. – Он же сам, только что недавно сказал, что знает здесь каждый куст.
– Ну, и хорошо, коли так.
– Не бойся, Слава. Все под контролем. Мы, помню, с другом еще до армии, поехали, как-то на отцовской Волыни, и тоже, кстати, почему-то именно ночью, чтобы нашу подохшую собаку в лесу похоронить.
– А почему именно ночью это надо было делать, и обязательно в лесу? – не понимал Ярослав.
– Да кто ж его знает. Пьяные были в умат.
– Ааа. Ну, тогда ясно. Тогда это нормальный, привычный для вас вариант.
– Осень, помню, холодина, ледяной ливень хлещет, и мы с Захаркой Куроедовым вдвоем. Я даже щас, знаешь, что вспомнил? Что я в новых ботинках был. Умотали мы, значит, на этой ржавой колымаге километров за пятнадцать, и давай саперной лопаткой, могилку моей Шельме рыть. Так я эти свои новенькие бутсы, в глине, так угваздал, вот, думаю, какой же я, все-таки, кретин.
На часах уже было четыре часа утра.
– Ты точно в него попал? – облазив прилегающую местность вдоль и поперек на несколько раз, и ничего там, в итоге, так и не найдя, возмущался в машине Наумыч.
– Конечно, попал. Что, дядя Вань, за вопрос? – оправдывался перед мужиками Герман. – А как?
– Рожей об косяк. Вот как.
– Да точно попал, дядя Вань. Что ты мне не веришь?
– Ну, смотри, если врешь. Уши надеру. Понял?
– Я что, по-твоему, трепло? – без злобы обиделся на Варламова Герка. – Я же отчетливо видел в прицел, как этот гоблин сохатый, дрыгал ногами лежа на спине.
– Видел он. Хм. Глазастый, какой. Вы только поглядите на этого ухаря. – без остановки ворчал себе под нос майор. – И где он, по-твоему, тогда сейчас находится? Испарился, что ли, или вознесся на небеса?
– А я-то, откуда знаю.
– Умник. А кто за тебя должен знать?
– Да здесь он, дядя Ваня, где-то должен быть.
– Должен, да не обязан. А коли ты промазал, то ты скажи, как мужик. Нет, будет до последнего за нос нас водить. Тоже мне. Хм. Ворошиловский стрелок. Я в очередной раз, парень, убеждаюсь, что в таких спорных ситуациях, надо мне самому стрелять.
– Так и стрелял бы тогда.
– Позубать-позубать.
– Чего же ты за рулем команды мне давал? Сам бы залезал на эту крышу, да стрелял.
– Вы только поглядите на него, как он заговорил. Команды. Хм. А ты сам-то не мог мне об этом сказать?
Егорыч настоятельно порекомендовал мужикам не ссориться из-за пустяка, а дождаться, когда совсем рассветает, и уже всем вместе, снова поискать тушу лося.
– Ладно, Федор. Как говориться, утро вечера мудренее. Уговорил. – сразу же согласился с предложением Варламов. – Надо все равно закончить начатое дело до конца. А пока еще темно, я предлагаю с часик подремать.
И вот почти наступил долгожданный рассвет. А вы знаете, что такое осенний лес рано утром? Боже мой. Об этом можно написать не одну книгу. Если же сказать совсем коротко, то это целая волшебная страна. А какой там воздух, не воздух, а прямо родниковая вода. Пей эту святую водичку маленькими глоточками, наслаждайся неспеша ее божественным вкусом, так глядишь, и до ста лет спокойно доживешь. Самый черствый, равнодушный человек, закрыв глаза и вдохнув этот воздух полной грудью, на всю жизнь запомнит, что на самом деле, такое первозданная, юная свежесть и девственная чистота. И происходит это почему-то именно осенью, в другое время года, да даже той же весной, когда, казалось бы все цветет и пахнет, всю эту прелесть уже не ощутить. Несмотря на то, что на улице полностью рассвело, кормилица земля, вместе со всем своим неживым завораживающим пейзажем, еще только-только открывала глаза и нежилась, накрывшись мягким, как пух, сотканным из сухой травы и листьев покрывалом в этой сказочной колыбели. Осенний лес, не слышно ни малейшего звука, кажется он создавался Творцом, таким загадочным и безмятежным специально, чтобы, наконец, приоткрыть его гостям, хоть чуточку завесу тайны, и они почувствовали бы себя в раю.
Когда на доходе восьми часов, в лесу стало, наконец, совсем светло, не сомкнувший за все это время глаз Иван Наумыч не стал будить мужиков, храп которых был слышен даже за пределами машины, тихонько взял свой карабин, и решил в одиночку пройтись все тем же курсом, где они ночью искали лося.
– Я с тобой. – вдруг у него за спиной послышался голос Ярослава Сурикова. – Этих щас пушкой не разбудить.
Отойдя от Уазика буквально метров на пятьдесят, мужики на свою удачу быстро обнаружили на желтых листочках на земле свежие капельки крови.
– Не соврал ведь, стервец. – Варламов присел на корточки возле темно-бурых пятнышек, и стал внимательно рассматривать их. – И правду он в него попал.
И охотники, воодушевленные, только что найденными доказательствами поражения цели, подобно милицейским собакам ищейкам, пошли по следу подранка в самую глубь.
– Ты посмотри, как далеко нас этот сохатый уволок-то. – тяжело дыша от изнурительной ходьбы по едва проходимому бурелому, все твердил Ярослав. – Заблудиться можно легко.
– Не бойся. – твердым и уверенным голосом успокаи-ал его Наумыч.
– Компас-то у нас хоть есть?
– Зачем он тебе? Со мной не заблудишься.
– Дай-то Бог.
– Во всяком случае, в нашем кусту точно. Я эти места, Ярослав Тихонович, знаю, как свою ладонь. Здесь слева километров через шесть будет нежилая Первомайка, а если пойти вон в ту сторону, вооон за тот косогор, то там недалеко, может тоже километров через пять, будет зверосовхоз «Маяк». В нашем лесу, Тихонович, дорогой ты мой, если ты даже специально захочешь заблудиться, так и то у тебя это не выйдет. Можешь даже не пыжится. У нас же тут все размечено по кварталам.
– Это хорошо, что не заблудимся. – посмотрев на веселое лицо Варламова и его немецкий карабин, Суриков сразу же успокоился и замолчал.
– Зря я вам, только баню налаживал, дрова в холостую переводил. Я же, как рассчитывал-то, что мы немножко поохотимся, лосишку хлопнем, и в баньку пойдем. А видишь, назагадывал, седая голова.
– Ладно. Не кори себя. Все нормально. Попаримся в следующий раз. Зато повод будет к тебе приехать снова.
И тут Наумыч засвистел, какой-то незнакомый напев.
– Не свисти, денег не будет. – шагая чуть позади, в шутку крикнул ему Ярослав.
– Толку-то от этого. Теперь, хоть засвистись. Их, как особо не было, так и нет. У вас-то в городе, как с ними обстоят дела?
Суриков, для того чтобы не потерять следы, внимательно посмотрел себе под ноги, и медленно пройдя глазами по листочкам, вновь увидел на них кровь.
– Все правильно идешь ты. – крикнул он Варламову в спину, который и без сопливых это отлично знал.
– Что вы говорите? – даже не оглянулся тот.
– А че, как дела? – вспомнил Ярослав, что ему задали вопрос. – Живем помаленьку. Я стараюсь часиков в шесть утра уже вставать. Пока туда-сюда, пока за машиной в гараж схожу, пока внука отвезу в школу, уже восемь доходит, а там и работа на носу.
Не заметили, как уже, судя по шагомеру на наручных часах Ярослава, мужики протопали четыре с половиной километра.
– Ну, и завел он нас с тобой, шайтан. – все труднее и труднее было отыскать Наумычу следы подранка на желтом ковре.
Ярослав, отлично понимая, как они далеко утопали от своих, и что им надо, как-то еще возвращаться назад, решил немного пошутить.
– Да. Прилично мы с тобой зашли. Не выберешься. Знаешь, кто мы щас с тобой, Наумыч?
– Конь в пальто, вот кто. – отреагировал на это Варламов, не сбавляя шаг.
– Мы щас, как в Гефсиманском саду в Иерусалиме.
Наумыч стал и обернулся назад.
– Это, что еще за сад? – стало ему любопытно.
– А это, где Иисус молился перед своим арестом, пока его Иуда Искариот римским воинам не сдал.
– И что? А мы-то тут с тобой причем? Нас, что, кто-то хочет арестовать?
– Как это причем? Гефсиманский сад у нас есть. Вот он, этот лес. Найти бы еще, какого бы ни будь апостола, который бы отсюда, из этих дебрей поскорее вывел нас.
– Выйдем, не бухти. – и Варламов, поправив на плече ремень карабина, пошел дальше. – А как ты, Тихоныч, хотел-то? Инстинкт самосохранения, еще никто не отменял. Хоть лось, хоть волк, хоть медведь, хоть человек, хоть сука, хоть кобель. Да хоть любое живое существо. Господи! Все же хотят жить.
– Да уж. Никто не хочет умирать.
– И вправду, Славочка, вообще никто. – стал громко возмущаться Варламов и демонстративно пинать листья сапогом. – Я не понимаю, что тебя удивляет? Коли ты сам жить захочешь, ты и не в такие дебри удерешь.
– Это само собой.
– Видишь ли, чтобы ты знал, у лося, когда гон идет, у него силищи, как у племенного буйвола. Недавно у нас охотники из Серебрянки, точно также за подбитым лосем километров десять шлепали по лесу. Так, когда его уже лежачего настигли, оказалось, что у того печень пробита была. Пока от погони уходил, он уйму крови потерял.
Вдруг Суриков, как ненормальный стал с чувством, громко декламировать стихотворение поэта Жуковского.
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой,
Ездок запоздалый, с ним сын молодой...
– Тише ты, базланить-то! – резко одернул его Варламов. – Не на трибуне. Щас с твоими побасенками, Тихонович, мы этого черта придурошного точно не возьмем.
– А теперь, хоть базлань, хоть не базлань. Толку-то. Вон он, куда от нас утарабанил. Хрен догонишь его.
– Скорее да, чем нет.
– Я так понимаю, Иван Наумыч, что не получилось нам его с тобой к ногтю?! – Суриков окончательно смирился с поражением.
– Да, Слава. Похоже, что именно так. Недооценили мы его способности, подбитым зайцем бежать марафон.
Промотавшись без отдыха по лесу километров пять, и это только в одну сторону, и окончательно потеряв даже любые намеки, на какие-либо следы, мужики, наконец, решили прекратить это пустое, бессмысленное занятие и возвращаться назад.
– Уф! Все, Иван Наумыч. Шабаш. – усевшись прямо на землю, стал вытирать рукавом пот с раскрасневшегося лица Ярослав. – Дальше идти я смысла не вижу. Ты сам-то, как?
– Устал, что ли, Слава? Да не может быть. А как же насчет того, что дорогу осилит идущий? – с открытой издевкой посмеялся над ним Варламов.
– Я не устал. С чего бы это? Просто не вижу смысла дальше идти. Я думаю, надо закругляться, хватит нам за этим гонщиком бежать. И вообще, пить охота, мочи нет. Может тут есть, где родники?
– А кваса ты не хочешь из бочки, как в ранешние времена? Нет тут, в этом месте, никаких ключей. Терпи теперь до машины, Ярослав. Вернемся к этим сонным тетеревам, и чаю из термоса попьем.
– Потерплю. Куда я денусь.
– Я, если честно, попить бы тоже не отказался сейчас. Надо было бы нам с тобой, Ярослав Тихонович, хоть баклашку пива захватить. Эх. Жаль. – задыхался от ходьбы Наумыч. – Ну, да Бог с ним. Дома наверстаем.
Суриков все это время, без конца думал о родившемся в рубашке подранке. Как же он их смог, так провести?
– Ну, и крепкий же нам попался лось? – как бы сам у себя спросил он.
– Подранок-то? Да уж явно, парень, не слабак. Что ни говори, а со здоровьем у него полный порядок, раз он за столько километров, так и ни разу не прилег.
– А может Герка специально промахнулся?
– Этот, демон, может все. – зная, на какие фокусы способен Герман, засмеялся Варламов на весь лес. – Кому охота ночью обдирать его, в такую холодину? Хотя, как это специально, если он в него в итоге все равно попал.
– Я вот щас прикинул, Наумыч, то расстояние, которое мы с тобой прошагали, а ведь хорошо, что мы его не догнали с тобой. – Суриков моментально повеселел.
– С какого это бодуна?
– А то, как бы щас отсюда нам его до машины переть?
Когда мужики окончательно убедились, что лося им сегодня не видать, как собственных ушей, они молча развернулись, и без передышки, пошагали обратно.
– Медведи-то водятся здесь у вас? – с плохо замаскированным любопытством спросил у Варламова Ярослав.
– Кто? Мишки-то? Хе-хе-хе. – беззаботно посмеялся Наумыч сам с собой. – Как нету-то. Есть. Куда они, родимые, делись? Так-то не было у нас их раньше, никогда. А тут, в это лето, откуда-то нарисовались двое.
– Даже двое?
– Ага. Залетные. Да ладно бы они просто пришагали, без злого умысла, то хрен бы с ними, живите себе на здоровье. Так эти бобики лохматые, у нас одного, ни в чем не повинного старика сожрали тут в нескольких километрах от села.
– Людоеды, что ли?
– А что ты от зверей хотел? А ты представляешь, какой у нас тут поднялся шухер и общественный резонанс?
– Надо полагать. – уже не скрывая охотничьего азарта, присвистнул Суриков и снова посмотрела на Варламовский карабин. – Вот так прямо взяли и сожрали?
– А ты, как же думал? Я разве тебя обманывать стану, друг? Опасно с этими клыками встретится в тайге. Знаешь, как опасно? Тут, можно сказать, вопрос жизни и смерти, если столкнуться с ними глаза в глаза. Тот бедняга, дедушка-то, разве такой кончины ожидал?
– Это, как его угораздило-то так?
– Обыкновенно. Как. Зачем у нас люди ходят в лес? Он решил по холодку за опятами мотнуть. Да не тут-то было. Ушел, как обычно, часов в восемь, и пропал. Старуха его ночь не спала, просидела у окошка, даже подумала грешным делом, что он запировал. Потом в итоге у нее терпение окончательно лопнуло, и она утром в сельсовет к Прохор Степанычу за помощью пошла. Тот у себя в красном уголке, сразу нас охотников с лесничими собрал, даже новый участковый из района приехал. И уже, получается, где-то на вторые сутки, в буреломе, недалеко от Демидовского ключика, мы, что от этого грибника осталось, с горем пополам нашли. Ох, и крепко его эти косолапые разбойники помяли. Только обглоданные мослы остались от мужика.
– Так, а самих-то медведей в итоге убили?
– Не всех, Слава. Одного только нашли. И то, его кое-как наш охотовед Денисов выследил и пришил, а второй, людоед клыкастый, здесь где-то бродит до сих пор.
– Дааа. Дела тут у вас.
– Конечно, дела. Людей сжирают, как собак. Ну, а как же вы думали-то, горожане? На то он и лес, а не кабак.
– Этот ушлый мишка, которого вы найти не сумели, может нам, такого дать дрозда. Только косточки останутся от нас. – не на шутку запереживал Ярослав.
– Да брось ты, Славка, бздеть-то. С этим гавриком мы справимся, как с добрым утром, будет намного хуже, если наткнутся на медведицу с пистунами. Вот там нам мирно разойтись с ней, шансов гораздо будет меньше, друг.
– Тьфу-тьфу-тьфу!
– Мишка в лесу по праву хозяин. – совершенно спокойно рассуждал Варламов, шагая впереди. – Это же мы к нему в тайгу, то бишь в его законные владения незваными гостями премся, а не он к нам в дом идет.
– Да все ты правильно говоришь.
– Я че еще, Тихонович, вспомнил-то. У нас прошлым летом физрук из школы поехал на лисапеде малину собирать. Сладенького захотелось дураку. Щипает ее, значит, не торопясь в пластмассовый бидончик, а там с другой стороны малинника, Мишанечка тихонечко обедал. Так этот учитель, как его за кустами-то увидел, и бегом оттуда дрипаля. Даже про свой двухколесник забыл. Ха-ха-ха! Прибежал в поселок, от испуга белый, как снежный человек. Ну, мы карабины в руки и на мотоцикле бегом туда.
– Его тоже, как и этого людоеда, не нашли?
– Как ты его найдешь? Он нас, что, ждать будет?
– У меня на родине, может лет двадцать тому назад, тоже один мужик зимой в берлогу провалился. – вспомнил Ярослав, как ему отец рассказывал один случай, произошедший в их краях. – Тот его спросонок пару раз когтями зацепил, и дальше не стал его трогать. Только чудом остался живой. Он, как из ямы-то выкарабкался, и бегом в приемный покой. Моя тетка его зашивала тогда.
– Я медведя брал с лабаза. – решил похвастаться перед Ярославом Варламов. – А если по правде сказать, то я не шибко люблю их убивать. Просто тогда один большой начальник из города попросил свежей медвежатины для проверяющих из Москвы. Так-то бы я, ни за что не стал в него стрелять. Зачем? Не люблю это дело.
– Согласен с тобой.
– А ты знаешь, Ярослав Тихонович о том, что когда с убитого медведя шкуру сдираешь, то он по внешнему виду напоминает нас людей. Даже неприятно на это зрелище смотреть, а уж тем более кушать.
– Да, я однажды медведя тоже брал.
– А ты спрашиваешь, какой у нас здесь водится зверь. Все в наличии, почти как в зоопарке. Сам же видишь, какие здесь охотничьи места.
– Я уже понял, дядя Ваня, что все тут в нашей глухомани есть. Получается, как в Ноевом ковчеге, всякой твари по паре.
– Ха-ха-ха! Примерно так. Недавно здесь у нас, даже видели настоящих казахских лосей.
– Это, как это вы так определили, что они именно казахские? – сначала не поверил Ярослав.
– А ты думаешь, мы тут валенки сибирские, темный народ? Нет, братец. Мы, хоть и деревенские, а тоже, кое, что микитим иногда.
– А кто это тебе сказал, что вы темный народ?
– Да я так, в шутку. Ты чего? Просто их лоси ростом не высокие, как лошади монголки, и у них окрас шкуры слегка с рыжа. Понял теперь? Да че эти лоси? Господи. У нас здесь, в наших краях, как я тебе уже сказал, всего дополна. И кабанчики, и козы, и лоси, и боровая дичь. Мы недавно с одним местным спекулянтом, ты его не знаешь, поехали днем проверить на моей буханке солонцы, так чуть на дороге не сшибли, кого бы ты думал?
Суриков пожал плечами.
– Глухаря! Ага. Тот, главное штука, увидел нас в упор, и даже рылом не повел. Потоптался важной цацей возле передка, поворковал, и тихонько слинял.
На часах был полдень. Судя все по тому же наручному шагомеру, до машины оставалось, уже всего ничего, примерно метров сто пятьдесят.
– А волки есть у вас тут? – все не умолкал Ярослав.
– Кто? Я не расслышал.
– Волки, говорю, водятся здесь?
– Ааа. Волки-то? – оттого, что мужики почти дошли до места, Наумыч заметно повеселел.
– Ну. Волки позорные, есть? Ха-ха-ха!
– Да, конечно, есть, куда без них. Видел я этим летушком тут недалеко несколько волчар. Как вспомню этих санитаров леса, сразу под мышками потеет. Брр. Один из ихней кучи, судя по виду был вожак, белый-белый, и здоровенный, как телок. А у меня в тот раз, даже пуль, как назло не было с собой, я же, так-то за рябчиками пошел, на манок, чисто покуражится. А волков, аж стая, голов двенадцать, а то и больше. Я, значит, по одну сторону покоса, они по другую, я встану, и они стоят, я пойду, и они идут.
– Вот же умные твари. Вроде звери-звери, а с головой.
– Не знаю, насколько умные, ну, уж точно не дураки. Честно говоря, как-то неуютно мне с ними стало находиться на одном гектаре, не по себе. Потом тот, матерый, встал ко мне спиной, и все остальные сразу в лес ушли. Этот белый постоял еще с минуту, воздух ноздрями похлебал, и тоже в лес ушел. Я долго еще прислушивался, да приглядывался, беспокойно, как-то было на душе.
Вдруг за деревьями показался Уазик.
– Дошли мы с тобой, слава Богу. – мгновенно забыв про усталость, бодро крикнул Варламов. – Думал, не дойдем. – и чуть ли не вприпрыжку побежал к машине.