Отшельник с Подкаменной Тунгуски. Глава 1

Владимир Васильевич Анисимов
 Глава 1. Спасение.

          Косые потоки света отражались от ближайшего гольца и скользили между макушек сосен, посреди которых на утоптанной площадке резвилась Альфа со своим месячным выводком. Первый снег в горах выпал накануне, и после полумрака, пребывающего в зимовье, смотреть на сверкающую вершину казалось невыносимым. Псина, завидев меня, оставила самим кувыркаться в снегу мелкую троицу, и с радостным лаем неслась в объятия своего хозяина. Я присел на колено и потрепал ее по холке, на что получил горячий сноп брызг в лицо, и шершавый язык от бороды до лба. Не уговаривай меня, завтра ты опять остаешься дома, - хотелось сказать ей, но она и так все понимала, нельзя бросать щенят, малы еще.
         Двигаться собирался с рассветом, осталось дописать еще несколько строк, да собрать мешок. Путь был неблизким, и новым. По этому маршруту еще не ходил, если не случится снегов, то за пару недель управлюсь. Жаль, что без Альфы, и где она отыскала кобеля? Это было большой загадкой. Вернулся обратно и зажег фонарь. Исписанная тетрадь напоминала замысловатый узор на столе вместо скатерти. Так и оставлю ее здесь под окном, как показало время – это оказалось доброй приметой. Прилег рядом и закрыл глаза. Много воды утекло за пять лет, но случай на большой реке часто всплывал в памяти, и я каждый раз проживал его заново, осознавая, что шанс остаться тогда в живых оказался одним из тысячи.

        …первой мыслью было добраться до ножа, но он был припрятан в самом укромном месте внутри рюкзака, на случай проверки или шмона, второй – постараться изо всех сил махать ногами и руками. Но сил не было, как и не было воздуха в легких. Открыл напоследок глаза, и отчетливо углядел над собою большие и желтые круги над головой. Сколько раз потом нырял на горной реке в воду – ничего подобного больше не видел! В следующий миг тупая боль пронзила правое колено, а левая ступня уперлась во что - то круглое и скользкое. В детстве, ныряя на глубину, любил в кристально чистой воде толкаться от песчаного дна, чтобы пулей взлетать над водою. Вот и сейчас, собрав остатки воли, рванулся вверх. Но не вышло, ноги опять уперлись в круглые, обточенные водою камни, сжались и разжались вновь, и только проведению известно – после какой попытки моя голова образовалась над водою.
          Я больше не плыл, я стоял в воде, назад тянул тяжелый рюкзак, а вперед – как казалось, - совсем слабое течение. Берег, усыпанный блестящей от дождя галькой, казался в нескольких метрах. Вот и все, на сегодня плавание по этой реке закончилось, - выдало мое рациональное мышление, и я шагнул вперед.

          Промокший узел на поясе долго не хотел развязываться. Руки тряслись, но не от холода, я ухватил два камня, и сжал их в запястьях, а по телу пронесся пульсирующий разряд и ударил в голову. Этой череды событий оказалось предостаточно, чтобы осознать свое невероятное спасение, издать гортанный рык гладиатора на арене, и повалиться на такой же спасенный груз. О содержимом рюкзака мне было известно далеко не все, половину собирали и укладывали сокамерники, по старой традиции перед освобождением, другую половину собирали вместе с Палычем, в боковой карман упаковал шесть тысяч, старую трудовую книжку и справку об отбытии наказания. Старый просроченный паспорт не выдали, а новый получить не успел. Эта процедура в колонии случалась раз в год, да и по закону новый паспорт мне обязаны были выдать в любом ОВД по месту новой прописки. Половину заработанных денег за восемь лет оставил сокамерникам, другой половины хватило бы на маленький домик в поселке вверх по течению.

          Солнце недавно минуло зенит, и я пожалел, что оставил в колонии на гвоздике свои ручные часы. Хотя в этом была традиция – оставлять в камере после отсидки на видном месте личную вещь, и пока она пребывает нетронутой, судьба ведет хозяина к его дому. Значит, еще висят, иначе бы и не всплыл. Из одежды имелись костюм, три рубашки, две пары носков с ботинками, да кепка, не считая нижнего белья. Продуктов было дней на пять, а подарками зэков явились два читка водки, самодельная зажигалка с бензином, небольшой разборный топор ручной работы, финка и колода карт с непристойными картинками. А ведь ящик у моей тумбочки был завален всякими таблетками, бинтами и флаконами. После работы случалось залечивать раны сокамерникам. Почему не додумал что-либо захватить в дорогу? 
            Потрогал колено, опухоль начала спадать, но стоять оказалось больно, а ходить даже и не пробовал. Все то, что успело намокнуть, я разложил на солнцепеке. Сам же, пребывая в одних трусах, набрал у берега грязи вперемешку с тиной и обмазал колено. Самое время напиться, я мог за раз выпить двухлитровую банку, а после еды редко чем запивал. Зэки, когда не было работы, могли по пять раз в день заваривать чифирь, я же первое время этим пользовался – остатки заварки ссыпал в носки, и тем самым снимал иногда боли в ступнях, делал примочки на глаза, чем приводил в ступор своих сокамерников. Банки с консервами решил пока поберечь, и это была единственная посуда в ближайшем окружении. Пить из реки или ручья было делом привычным, на зоне зимой воду добывали из снега, а летом возили с реки, кипятили в столовой, и флягами разносили по колонии. Никто никогда от этого не заболел, по крайней мере на моей памяти.
            Речная вода оказалась вперемежку с мелким песком, но быстро отстаивалась в ладошках. Пахла береговой травой и какой - то щелочью, не иначе в верховьях размыло известняк. Недалеко от пристани гасили известь, и из колонии случалось с конвоем бывать там. Да и вся колония была побелена, как внутри, так и снаружи. Зэки смастерили над главным входом красивую фантастическую птицу и за глаза свою обитель называли «белым лебедем».

           Последующий день провел на берегу. Были по реке несколько моторов, но и те ближе к тому берегу. Видимо – там было поглубже, а у меня заводь, и кое где камни над водою. Кричать было бесполезно, вряд ли услышат, а костер на берегу – обычное дело на реке. Оставалось двигаться вдоль берега, но только куда? Почти за полдня, проведенных на воде, не заметил даже признаков жилища, а до пристани, скорее всего, не менее сотни километров. По такому берегу – неделя пути. Дождей больше не случилось, и по моим наблюдениям за местной природой, выходило, что солнечные дни пришли надолго.
           Ночь случилась у воды, на теплом песке. Укрывшись с головой лапником, я пытался свыкнуться с неестественным шумом большой реки.  Первая опасность поджидала не там, где ожидал - мелкая мошка при заходе солнца слетелась со всей округи и кружила надо мною черным столбом. Лапник едва помогал, а дым от костра не имел успеха. Помнится, на лесоразработках выдавали сетки-балахоны на головы, и прятались от нее в густых зарослях. Первого у меня не наблюдалось, а зарослей было предостаточно. Боли в ноге почти прошли, и завтра с утра засобирался в путь. Вдоль реки, вверх по течению оказался сплошной бурелом, и двигаться не было никакой возможности. С берега, метрах в ста углядел спадающий в реку ручей, он то и станет моим первым направлением движения. Еще до вечера отыскал на берегу сухую и ровную палку, обстрогал сучки, а к концу примотал финку – на случай встречи с лесными обитателями.