Тамара моя одноклассница; знаю ее уже несколько десятилетий. Успешная, сильная женщина. Окончила престижный институт, сейчас заведует отделом влиятельной частной компании, завязанной на правительство Российской Федерации. Соответственно, и обеспечена хорошо. Прикупила запасную квартиру, пару дачек, вложила очень солидную сумму в валютный пакет, управляемый Сбербанком. Много ездила; в основном по Европе и Америке.
Тамара из тех женщин, которым надо из любой словесной схватки выйти победительницей. Возможно, дело в ее кавказских корнях по материнской линии, или в том, что в девяностые ее с маленьким Дениской бросил муж, и она выжила на зарплату мнс и подработки. Пробилась наверх своими силами. Родственники помогали, конечно, но в меру скромных тогда возможностей.
И спорить с Тамарой очень трудно из-за ее очень широкого диапазона приемов. Почуяв малейший промах в аргументах противника, она добивает его с напором и беспощадной мужской логикой. Не забывая отпускать стервозные женские комментарии. Если спор оборачивается не в ее пользу, прибегает к тяжелой артиллерии; переходит на личности, приписывает оппоненту несуществующие высказывания или уходит в глухое отрицание: “не было, не говорила, не докажешь, не помню”. Потом вдруг резко меняет угол атаки и начинает оппонента хвалить. С теплом вспоминает какие-то его давние слова, никакого отношения к сегодняшнему спору не имеющие, Искажает их или выдергивает из контекста так, что они начинают отражать ее сегодняшнюю точку зрения на мир. И оппонент теряется; спорить с похвалой не хочется, а соглашаться опасно. Следующий раз мнимые высказывания будут фигурировать как непреложная истина.
Мне довелось как-то раз побывать на Тамариной работе. Видел как органично-повелительно и, одновременно, по-дружески ласково она обращается со своими сотрудниками, называя их мальчиками, и как “мальчики” отвечают ей снисходительным – ведь возрастная уже тетка-то с их точки зрения – но обожанием и послушанием. Умеет она быть харизматичной мамашей-бандершей для десятка специалистов.
Отпев Советский Союз в девяностые, в нулевых Тамара придерживалась умеренно-демократических взглядов. Помню, как на очередной посиделке обсуждали рокировку в тамдеме, и помню реакцию Тамары на возвращение Путина: “Совсем за идиотов нас считают”.
В десятые годы – вполне возможно в связи с карьерным ростом и резким подъемом личного благосостояния – в разговорах Тамары начали просказывать националистические нотки. Оказалось, что в громадном количестве телефонных звонков от мошенников виноваты украинцы – ну как же, по телевизору показывали; они там у себя официально понастроили колл-центров, чтобы разводить русских лохов. А в Париже находиться далеко не так приятно, как ожидалось – слишком много грязных мигрантов. “Хочу, чтобы Франция оставалась Францией, а не превращалась черт-те во что” – говорила Тамара слушателям. На чье-то замечание на предмет того что, дескать, французам виднее, взвилась: ”Они слова не могут сказать против американской политкорректности. Так запуганы“.
Аннексию Крыма она поддержала безоговорочно: “Я туда ездила недавно в командировку. По моим наблюдениям восемьдесят процентов поддерживают.“ Мы тогда с ней по мессенджеру общались, и я написал, что судя по тому, что говорят мои знакомые оттуда, восемьдесят процентов, да, выглядят правдоподобно. Но референдум в присутствии военных легитимным быть не может. А если ты говоришь, что Украина ведет теперь себя неправильно, подумай, как вела бы себя Россия, если бы, чисто гипотетически, у нее отторгли какую-нибудь область. Ответ меня поразил: “Если ты действительно думаешь, что область России можно отторгнуть, то ты...” Она повторила это сообщение дважды, не сказав, все же, кто я. После этого мы не общались года два.
Потом, конечно, общение возобновили. До конца февраля двадцать второго, когда разногласия вспыхнули с новой силой. Тамара была почти безоговорочно за вторжение. Вот только боялась, что через неделю-другую всю Украину присоединят, и очень много диверсантов окажется в новой России. Ведь границ-то не будет. А тут еще сволочь Зеленский приказал раздать населению автоматы. “Представляешь, тысячи вооруженных бандитов с полной свободой передвижения” – говорила она.
Мы ввязались в спор; бессмысленный и беспощадный. - Ты понимаешь, что это война и люди будут гибнуть? - А что, Америка не делала того же самого в Ираке? - Америка не собиралась присоединять чужие территории - После того, что они с Ираком сделали, лучше бы присоединили - Допустим, что Америка поступила плохо. Зачем же повторять, да еще в Европе? - А ты, что, расист? В Европе нельзя, а в Азии можно? А то, что в Донбасе гибли люди, тебя не трогает? - В Донбасе все началось, когда там появились всякие Гиркины с Моторолкиными и прочая криминальная гебня. До их появления никто там от обстрелов не умирал. Они еще Малазийский “Боинг” уронили. Триста погибших ни за что - Про “Боинг” ты мне не рассказывай. Никто еще ничего не доказал. - Если доказательства слушать не хотят...
Спорить с ней, впрочем, было бесполезно – Тамара горела патриотическим огнем.
Первый раз на огонь плеснули водой месяца через три. Тамара позвонила по какому-то незначительному поводу, но, как вскоре выяснилось, цель у нее была другая. Ей нужно было излить свой гнев на подходящий объект. Сколько уж нас таких у нее было, не знаю, но мне Тамара заявила, что как прозападный элемент я несу прямую ответственность за кражу, которую, по ее мнению, совершили американцы вообще и подлый старик Байден в частности. Оказывается, операции Сбербанка в валюте были заморожены вместе со значительным Тамариным вкладом. И теперь неизвестно, вернут ли деньги когда-нибудь вообще. Я послал ее подальше, переадресовав все вопросы миролюбивому Российскому руководству.
После объявления мобилизации я позвонил Тамаре сам. Дело в том, что ее сын Денис в перерыве между обучением в институте на IT-специалиста отслужил в армии. Ему должно быть где-то немного за тридцать – самый подходящий возраст. Или неподходящий; зависит от точки зрения. Тамара была озабочена и сказала, что у Дениса опасная военноучетная специальность – мотострелок. Но, с другой стороны, высшее образование; пишут, что с ним не берут.
Следующий разговор состоялся в конце октября. Мы поначалу успешно избегали политики; говорили в основном о позднем завершении дачного сезона. Но политика нашла нас сама, когда я осведомился, почему Тамаре пришлось самой сливать воду из труб на дачах. Как вышло, что Денис не смог помочь?
Помолчав, она сказала: “Дениса нет. Уехал”. Я сначала не понял: когда, куда?
- Перезвони мне на Телеграм - сказала Тамара.
Выяснилось, что сразу после объявления мобилизации Денис переехал на сьемную квартиру. Повестку попытались вручить Тамаре, но она расписаться за нее ее отказалась, заявив, что понятия не имеет где ее сын живет и работает. Сотрудники военкомата знали где работает Денис. Повестку принесли к нему на работу, но к этому моменту Денис был уже в поезде на Астану, уехав без вещей, практически в чем был. Там ему довольно быстро удалось устроиться на работу. Платят заметно меньше, чем в России, но все и дешевле. Возвращаться пока не собирается. Ни он ни Тамара не верят, что мобилизация завершилась.
В этот раз мы говорили долго и почти не спорили. Разговор каким-то образом опять коснулся телефонных мошенников. “Достали эти украинские колл-центры,” - сказала Тамара. Помолчав, добавила: “Впрочем, их тоже можно понять. Да, может, и не они это, кто знает.”
У Карела Чапека есть такой роман. В начале повествования один из персонажей, сидя за пивом в местном кабаке, отказывается попробовать сардельки по-венгерски. Дескать, эти мадьяры, кто их знает, что они в свои сардельки понасовали.
Потом случилась самая всеобщая мировая война. Погибли десятки миллионов людей, разрушены города, целые страны исчезли с лица земли.
Упомянутый персонаж выжил, пройдя через военную службу, бои, голод, холод, болезни, ранения. И оказывается в том же кабачке, который тоже каким-то чудом уцелел. Ему снова предлагают сардельки по-венгерски. Персонаж хочет отказаться, но потом в его голове что-то щелкает, и он говорит: “А что? Надо бы попробовать. Уж больно хорошо пахнут”.