Апофеоз дилетантизма. Третий акт и эпилог трагедии
Однако пора вспомнить о командующем Чоргунским отрядом генерале Липранди, располагавшемся неподалеку от перевязочного пункта. Он, кстати, сам был ранен осколком гранаты в ногу. Проспавший атаку Легкой бригады и раздосадованный успехом ее невероятных самоубийственных проделок, командующий приказывает подполковнику В.И. Еропкину, командиру Сводного уланского полка, ударить во фланг и тыл зарвавшимся «Легким», дабы уничтожить остатки атакующих.
Не мешкая, три или четыре эскадрона наших улан во главе с майором Тиньковым (Еропкин получал дополнительные указания от Липранди) развернулись фронтом к реке и понеслись на противника. Поскольку Сводный полк сформировали из дивизионов Литовского, Волынского и Одесского уланских полков, постольку конский состав его оказался разномастным (в ту эпоху наши кавалерийские полки имели коней одной масти). Поэтому наша пехота приняла сводных улан за врага и обстреляла своих, убив три лошади и ранив двоих всадников.
Командиру 11-го гусарского полка Легкой бригады подполковнику Дугласу своевременно указали на всадников с пиками, скакавших с юга по долине в направлении Трактирного моста. «Это 17-й уланский, ребята!», — радостно воскликнул Дуглас, однако сослуживцы обратили его внимание на то, что флажки на пиках и головные уборы улан отличались от английских.
Тогда, в отсутствие Кардигана, общее руководство принял на себя командир 4-го полка легких драгун и всей второй линии атаковавшей Бригады подполковник Пэйджет. Он быстро выстроил своих людей в традиционные две линии и скомандовал отступление. «Наша кавалерия (находившаяся за Трактирном мостом – А.А.) их не преследовала; она всё ещё не могла опомниться и уяснить себе совершившееся событие», - так комментирует эпизод русский кавалерист.
Наступил момент, когда первый эскадрон Сводного полка сблизился с отступающими на рысях британцами и ударил им во фланг. Перед соприкосновением уланы дали залп из карабинов. Две пули в грудь тогда получил лейтенант Фитцгиббон, родственник бывшего вице-канцлера Ирландии. Тут вновь заговорили с высот наши артиллерия и пехота и вновь досталось не только врагу, но и сводным уланам.
По воспоминаниям русского уланского офицера, «мы терпели от него («дружественного огня», т.е. огня по своим – А.А.), по крайней мере, столько же, как и неприятель, так что большая часть наших лошадей была ранена и убита пулями своих».
Как бы то ни было, большинству британских всадников, возглавляемых Пэйджетом, удалось избежать уланских пик. Уланы преследовали их вверх по долине почти до Четвертого редута, а затем принявший бразды командования полком Еропкин двинул своих людей назад.
Его эскадроны выстроились в линию возле дороги, ведущей на Мекензиевы горы. Подполковник полагал, что все «Легкие» ушли и пришел в замешательство, увидев у себя в тылу группу гусар в тёмных доломанах, расшитых золотом, и на тёмных лошадях. Первоначально уланский командир принял их за гусар-ингерманландцев (из-за схожести формы), однако то была вторая линия отступавших – гусары 8-го Королевского Ирландского полка подполковника Шуэлла.
«Ирландцы» практически не участвовали в рукопашных схватках, и, натолкнувшись на три уланских эскадрона Еропкина, не спасовали: им удалось прорваться в долину, хотя и не без потерь. Таким образом, обе линии поредевшей Легкой бригады («расстроенные толпы английской кавалерии, по численности уже ничтожные», по определению русского очевидца) ушли от преследования, которое Рыжов впоследствии хвастливо назвал «охотой на зайцев». Британцам удалось избавиться от уланских пик, но не от перекрестного артиллерийского и ружейного огня наших батарей и пехоты.
Вот как описывает очередной акт трагедии журналист лондонской «Таймс»:
«… И тут их - потерявших строй, рассеявшихся по долине - смёл фланговый залп батареи на холме. Раненые и потерявшие коней кавалеристы, бегущие к нашим позициям, красноречивее любых слов свидетельствовали об их печальной судьбе - да, они потерпели неудачу, но даже полубоги не смогли бы сделать большего…».
Пожалуй, остатки Легкой бригады так и не добрались бы до своих, если бы кто-то из французских генералов (называют главным образом Ф. Канробера) не отрядил четыре эскадрона конно-африканских егерей из бригады генерала А. д’Алонвиля против русских батарей, расположенных на Федюхиных высотах. Пока французы, которых возглавил сам д’Алонвиль, сражались с пехотным прикрытием батарей, наши артиллеристы смогли увезти орудия в безопасное место. Егерей в итоге остановили, нанесли им потери и отбросили к Сапун-горе батальоны Владимирского пехотного полка и черноморских казаков-пластунов. Но прекращение обстрела с Федюхиных высот, можно с уверенностью утверждать, спасло бригаду Кардигана от полного уничтожения. Перекрестный огонь прекратился: русские продолжали стрелять, но только со стороны так называемого Верхнего прохода.
С тех пор, кстати, установилась дружба между французским 4-м полком африканских конных егерей и его «однономерным» собратом — английским 4-м легким драгунским полком…
Рассыпавшись на мелкие конные и пешие группы, Бригада отходила к своим. Некоторые отступали так сказать в индивидуальном порядке. Например, Джеймс Томас Браднелл, 7-й граф Кардиган.
Мы оставили его в момент, когда он, находясь среди легких драгун 13-го полка, ворвался на Донскую батарею, где его обдало комьями земли и едва не выбросило из седла. В сопровождении адъютанта генерал, по его собственным словам, продолжил по инерции мчаться вперёд со скоростью, «примерно 17 миль в час». Затем его верный конь Рональд якобы испугался настолько, что понес своего седока в тыл. Этому веришь с трудом, поскольку граф слыл превосходным наездником…
Откуда ни возьмись (действительно – откуда?) перед Кардиганом и его адъютантом выросли казаки. Они закололи адъютанта и ранили пикой лорда в ногу. Конь, «подобный молнии» (по определению очевидцев), вынес своего хозяина и из этой передряги. Такова вкратце написанная «последним из Браднеллов» «картина маслом», повествующая о злоключениях командира «Легких». Однако ее подтверждает литовский аристократ князь Лев Радзивилл, в то время русский генерал, командир Резервной уланской дивизии.
Узнав в Кардигане человека, с которым познакомился на одном из лондонских раутов в 1844 году, Радзивилл приказал казакам взять британца живым. Те попытались пиками направить седьмого графа в наш тыл. По словам Кардигана, он «презрительно смотрел на их заморенных низкорослых лошадей, и опустил саблю, решив, что генералу не следует драться с простыми солдатами». Затем один из казаков легко ранил Кардигана пикой в бедро, тот «обиделся», развернулся и ускакал прочь. К сожалению, источники не уточняют, где находился Радзивилл с казаками, когда к ним пожаловал командир «Легких», и чем он занимался во время той бестолковой схватки, которая имела место после захвата Донской батареи уланами полка герцога Кембриджского.
Между прочим, «прочь» граф уходил галопом, что удивило даже генерала Липранди, спросившего у подчиненных, кто это там мчится с Донской батареи. Скорость возвращения Кардигана подтвердили два лорда: Лукан и офицер его штаба У. Пол. Первый рассказывал впоследствии, как его родственник пришпорил коня и перешел с галопа на шаг, заметив, что попал в поле зрения не только чужих, но и своих, а второй утверждал, будто Кардиган несся в тыл «как сумасшедший»...
Далее, если верить объяснениям командира Бригады, он посчитал, что его люди отступили, и в гордом одиночестве отправился к исходному пункту атаки. Для первого встреченного им сослуживца, а им оказался гусар 8-го полка, он заготовил очередную историческую фразу:
- Мне так жаль Легкую бригаду, но в этом безумии я не виноват!».
Тогда кто-то из уцелевших подчиненных бестактно вопросил:
- А вы там были, милорд?
- Разве нет? – по-одесски ответил Кардиган и, узнав в одном из всадников капитана Дженнингса из 13-го Легкого драгунского полка, с дрожью в голосе произнес:
- Послушай, Дженнингс, разве ты не видел меня возле пушек?
Капитан подтвердил, что находился недалеко от командира, когда тот в числе первых ворвался на русскую батарею. После этого, согласно эпическому сказанию, вышедшему из-под пера щелкоперов лондонской «Таймс», остатки бригады выстроились перед своим командиром — почти две сотни человек в ободранных, перепачканных кровью и пылью мундирах. Многие стояли в строю без лошадей. Со стороны лорда прозвучало повторение исторической фразы:
- Это было какое-то сумасшествие, но в этом нет моей вины.
- Не имеет значения, милорд, если надо, мы снова пойдём туда, — якобы ответил ему один из кавалеристов…
Вскоре Кардиган и Лукан были вызваны с докладом к рвавшему и метавшему Реглану (точнее он сам к ним пожаловал, спустившись с горних высот Сапун-горы), который набросился на обоих с обвинениями в том, что они виноваты в поражении Легкой бригады.
Кардиган кивнул на Лукана, а тот, в свою очередь, ответил на обвинения тем, что не мог обсуждать нелепый приказ и что Бригаду не поддержали обещанные конная артиллерия и пехота. Единственное, в чем, пожалуй, сошлись три военачальника в ходе оживленного диспута, было представление о том, что главным виновником печальной участи, постигшей «Легких», является погибший капитан Нолан. После этого первого «разбора полетов» «яхтсмен» удалился на свою «Дриаду» и поправлял там расстроенные нервы до следующего утра…
Говорят, что генерал Пьер Боске, наблюдавший атаку Легкой бригады, со свойственной французам экспансивностью воскликнул: «Это великолепно, но это не война! Это безумие!». А вот мнение английского историка Дж. Денисона: «Сама атака была проведена в высшей степени блестящим образом и доказала высокую храбрость всех участников, но всё было напрасно: пушечный и ружейный огонь уничтожил почти всю бригаду, из которой вернулись всего 195 человек. Дело это не представляет ничего поучительного для кавалерийского офицера и заслуживает упоминания только по тому беззаветному мужеству, с которым всадники эти пошли на верную смерть».
В течение последующего месяца фельдмаршал и кавалерийские генералы препирались между собой в поисках виновника трагедии Легкой бригады. В итоге к концу года Лукан и Кардиган лишились своих должностей и вернулись в Англию. На их дальнейшую карьеру эта история формально не повлияла.
Правда, в марте 1855 года Лукану пришлось выступить в палате лордов с защитительной речью, в которой всю вину за судьбу, постигшую Легкую бригаду, он свалил на Реглана и Нолана. По-видимому, его аргументация возымела действие, поскольку в июле того же года, через пару недель после кончины Реглана под Севастополем, «лорду Бингхэму» пожаловали титул Рыцаря-Командора Ордена Бани, который носил Реглан с 1815 года.
После войны группа офицеров во главе с Кэткартом и Пэйджетом обвинила Кардигана в том, что в памятном бою он устранился от командования, бросил своих людей и попросту струсил. Дело дошло до суда, который так и не смог установить истину. Впрочем, в высшем британском обществе мужество лорда Кардигана сомнению подвергать не стали, ограничившись сомнениями в его полководческих способностях.
Лорда назначили на пост генерального инспектора кавалерии, а турки наградили орденом Меджидие второй степени. В 1861 году Кардигана повысили в звании: он стал генерал-лейтенантом и до самой своей смерти в 1868 году «настаивал на том, чтобы его считали героем» - так писали о нем английские историки. Раз «настаивал», значит, в героизм командира Легкой бригады многие не очень-то верили…
Кратко о некоторых наших воителях.
Генерал-лейтенант П.С. Липранди получил от царя золотую шпагу с бриллиантами и надписью «За храбрость». После Балаклавского сражения он принял участие в сражениях при Инкермане и на Черной речке. В последнем его действия подвергли критике, хотя не он относился к главным виновникам той неудачи. С 1855 года генерал командовал пехотными корпусами, а в 1862 году был назначен инспектором войск. Скончался Павел Степанович в 1864 году.
Перед своей кончиной Николай I объявил Светлейшего главным виновником крымских неудач 1854 года. В феврале 1855 года его, «по расстроенному здоровью» отстранили от командования и назначили губернатором Кронштадта, а затем отправили в отставку. Скончался князь в 1869 году. Сменивший Меншикова на посту командующего войсками в Крыму другой князь, М.Д. Горчаков, продемонстрировал еще большую полководческую бездарность, умудрившись добровольно оставить позиции на Федюхиных высотах, захваченные отрядом Липранди в результате Балаклавского сражения, а затем положить тысячи русских солдат в ходе безуспешного штурма этих же позиций.
Балаклавское сражение, в числе прочего, показало ошибочность использования больших кавалерийских масс при отсутствии реальных задач для кавалерии.
После битвы генерала И.И. Рыжова с его гусарами и приданными 12 орудиями отвели к Перекопу. Оставшиеся кавалерийские части и подразделения использовались исключительно для разведки и несения караульной службы.
В июле 1855 года Рыжову поручили оборону побережья вокруг Геническа и Чонгарского моста. Здесь он занедужил и был отправлен в запас. В списках генералов Российской Императорской армии за 1859 год он числится, а через год – уже нет. Возможно, в том, 1860-м году генерал И.И. Рыжов умер. Если так, значит, он скончался в возрасте 65 или 66 лет – даты его рождения и смерти до нас не дошли...