Однажды старый Ли сокрушался о современных нравах.
— Все измельчало! — восклицал он, одновременно тщательно прополаскивая кисти в специальном отваре. — Нет больше истинного благородства не то, что в людях, а даже в еде!
Раньше на утке был слой жира в палец толщиной, так что, когда ее жарили на новый год, выходил чуть ни шэн золотистого смальца. Гости бывали сыты, просто макая рис в этот сок, а утку заворачивали в тонкую бумагу и подносили в дар почтенному господину судье!
— Да неужели? — удивился мальчик, растиравший тушь.
— Да что утка! — продолжал старик, натягивая плотный шёлк на раму для ширмы. — А рис, какой был рис! Один дань риса в год полагался в жалованье городскому золотарю с каждой улицы, которую он чистил. Оно, вроде бы, и немного! Но если подумать, что на всю семью золотаря, включая незамужних дочерей и малых сыновей, в год уходил едва ли тот самый дань, то понятно, что всё остальное он мог свободно копить и жил, стало быть, почти что в роскоши!
— Подождите, почтенный господин Ли, как может быть, чтобы даня риса хватило на целую семью на год?
— А хватало, — вздохнул художник и для убедительности несколько раз кивнул головой, — такой был рис... Да что рис! А император, какой был император! Бывало переселяется в летний дворец, так свет от золотого паланкина... — но тут старый Ли заметил округлившиеся от ужаса глаза мальчишки и быстро закончил: — струился на благодарных подданных так же благосклонно и величаво, как и на нынешних выездах отца Неба. Да и, если подумать, как может быть иначе? Ведь это был тот же самый паланкин. А ты бросай лениться и три усердней! — и мальчик принялся работать с удвоенной энергией.