О жизни семьи
Игнатюгиных — Быковых
г. Новосибирск
2008 год
Содержание
Быков Федор Власович
Родители Анны Толмачевой
Сестры отца
Семья Быковых
Моя сестра Пелагея Федоровна Пестова
Моя сестра Ефросинья Федоровна Ященко
Моя сестра Анастасия Федоровна Рыжкова
Моя сестра Степанида Федоровна Карпова
Моя учеба в техникуме и моя первая работа
Наша свадьба и жизнь в геологоразведке
Новосибирск и – в Горную Шорию
Казахстан. Рудник “Майский”
Жизнь в Павлодаре
Жизнь в Новосибирске
Жизнь в деревне Малый Чик
Наш сын Юра и его семья
О семье Ермолович
Глава итоговая, последняя
В написании этой книги активное участие и
поддержку оказал мой муж
Игнатюгин Владислав Михайлович,
за что я ему очень благодарна.
Зоя Федоровна Игнатюгина
(Быкова)
Говорят, что человеческая душа жива и
бессмертна до тех пор, пока есть в оставшемся
мире тот, кто ее помнит и любит.
Не станет меня, и мамина душа успокоится,
отмучается, наконец, потому что мучается
она не где-то там, в небесах, мучается во мне,
ибо есть я — ее продолжение, ее плоть и дух,
ее незаконченная мысль, песня, смех, слезы,
радость.
В.Астафьев
1975 год
Кто не знает своих корней, предков, кто не ищет и не знает о жизни своих предков, свою историю — тот не живет, а только отживает, существует.
Прошло менее года, как я начал писать о жизни наших, моих предков Игнатюгиных и нашей настоящей жизни. Недавно в разговоре с Зоей я понял, что описал свою жизнь правильно, и что окружающим, кто прочел (особенно живущим в Германии), мое повествование понравилось, и что все написанное является ценным для нашего поколения и поколения более молодого.
И мы решили с Зоей, что надо написать воспоминания и о семье Быковых-Игнатюгиных.
Итак, мы начинаем.
По рассказам Ефросиньи Федоровны, Зои Федоровны и воспоминаниям Пелагеи Федоровны, а также Нелли Анатольевны мы постараемся описать жизнь предков.
О жизни нашей, наших предков мы опишем со своей памяти.
Быков Федор Власович
Родился в 1884 году 29 февраля в деревне Дресвянка Алтайского края. Отец его, Влас Терентьевич Быков, крестьянин, родился в 1821 году, умер в возрасте 70 лет, оставив сиротами четверых малых детей: Наталью – 17 лет, Василису – 12 лет, Марию – 10 лет и Федора – 7 лет от роду. Мать их, Александра Степановна Маркова, вышла замуж за Власа Терентьевича молоденькой, а он был вдовец. Сколько лет было Александре, никто не помнит, но он был значительно старше ее. У Власа от первой жены был сын Евразей, которого воспитывали родственники. Еще его звали Герасим.
Раньше ведь за вдовцов девок выдавали только бедных или уже недевушек. Кто она была – не знаем, но глядя на ее в дальнейшем поведение, скорее всего второе. Она была очень красивой, и, говорят, любила мужчин. После смерти мужа она долго не горевала и вскоре нашла себе мужика. Какое-то время он жил вместе с детьми в их избе. Он посылал Федора побираться по деревне, то есть просить милостыню. Федор ходил, просил, ему подавали. К вечеру он приносил эти подаяния домой. Этот мужик выбирал что повкуснее и получше, а остатки отдавал Феде и девчонкам.
Люди знали, что детей объедает лодырь и пьяница. Стали говорить ребятам: “Гоните этого лодыря, пьяницу из дома!” Cтали говорить об этом матери, и она ушла с этим мужиком зимой из дома, куда не известно, бросив четверых детей на произвол судьбы, без средств существования.
Правда, у этих детей оставалась изба, но топить было нечем, корову кормить было нечем. Такие лодыри не заготовили ни сена, ни дров.
Брат матери Александры Иван Степанович Марков взял к себе в дом младших Федора и Марию - вместе с коровой. Старшие сестры Наталья и Василина пошли в люди – в няньки. У дяди дети прожили три года, после чего вернулись в свой дом.
Жизнь у дяди Ивана была тяжелой. Его жена была недоброй женщиной.
Федя в свои семь лет уже работал, ухаживал за скотом: поил, кормил, убирал. Полюбил он скотину, особенно коней: с ними он и разговаривал, и гладил, и ласкал их. Эта любовь к коням осталась у него на всю жизнь. Он и спал на конюшне.
В доме Федя бывал редко. Хозяйка забывала подчас покормить малолетку-работника, а когда вспомнит, то позовет его на кухню поесть. И вот однажды она позвала его и налила в миску молока с творогом, а сама ушла. В это время в кухню вошла дочка хозяина, увидела мальчика, взяла миску с творогом и надела ему ее на голову. Так он в слезах, в твороге, голодный ушел к себе на конюшню, там ему поспокойней, чем на хозяйской кухне. Жизнь у Федьки была такая же, если не хуже, как и у Ваньки Жукова, который написал письмо “На деревню дедушке”. Только вот у Ваньки-то, хоть и без адреса, но было, кому пожаловаться, у Федьки же и такой возможности не было, к тому же он еще и неграмотный был.
Вот этот-то эпизод жизненный потряс нас, и заставил взяться за бумагу и написать для наших детей, для внуков, а может быть и для правнуков о том, как жили дети (да и вообще люди) в те годы.
Горе мыкал Федор больше других. Как жили его сестры, мы не знаем, но, видно, “в людях” жить тоже несладко. Через три года Федя с Марией ушли от дяди и стали жить в своем доме. Никто им не помогал, зарабатывали сами. Мария нанималась к людям работать в доме или в поле, и Федя тоже прирабатывал: пас скот, работал на скотном дворе. Зарабатывали на пропитание чем могли, работая у людей.
Однажды кто-то из деревенских предложил детям: “Я, – говорит, – дам вам клочок земли, вспашете ее, посеете пшеницу, поможем вам убрать ее, и будете зимой со своим хлебом”. Естественно, им помогали в обработке земли, и к зиме ребята были с хлебом.
Пришлось Федору поработать и в пимокатне. Работа очень тяжелая, требует много сил. В пимокатне всегда жарко, большая влажность. Шерсть распаривают в горячей воде, затем палками, валиками, рубелями бьют по куче шерсти, она скатывается, делается плотной. Получается войлок. Затем эту заготовку кидают в кипящую воду. После ее достают, кладут на колодку, поливают кислотой и начинают снова валять. Вот поэтому и называется это изделие валенками.
Вот Федя с Марией с малолетства и прошли через этот ад.
Трудность этой работы заключается в том, что человек работает физически, в помещении, напоминающем баню, без вентиляции, да еще и в кислотных парах. Разгоряченный выскакивает на улицу охладиться – отсюда и простуда. Кроме того, в такой атмосфере-жаре-духоте хочется пить холодной воды или кваса – вот и опять простуда. А квас особенно вреден для сильно прогретого организма.
Сколько он проработал в пимокатне, мы не знаем, только знаем, что Федор заболел туберкулезом. Он же был худенький, слабый, полуголодный, к нему и пристала болячка-чахотка, так когда-то называли эту болячку, свалила она его окончательно. Лекарств, врачей в то время не было в деревне. И вот он уже не вставал, лежал на печи и ждал смерти. Не ел, не пил, не разговаривал, так как стоило ему произнести одно слово, тут же начинался кашель с кровью.
А было ему всего шестнадцать лет. Мария как могла, поддерживала брата. В то время ей было восемьнадцать лет, она целыми днями была на работе у людей.
И вот однажды к ним зашел нищий – бродяга (дом никогда не запирался), поздоровался, но ему никто не ответил. Этот бродяга стал дожидаться хозяев. Когда пришла Мария и рассказала все про брата, то этот человек стал успокаивать Марию и сказал, что не все еще потеряно, и что можно его спасти. Послал ее за водкой. Мария где-то раздобыла стакан водки. Водку – полстакана – разогрели, смешали с кипячёным коровьим маслом, тоже полстакана. Федор выпил целый стакан этой смеси – горячей. Его укрыли шубой на печи, и он лежал там до утра. Потел. А утром ему дали выпить такой же смеси, стакан. На другой день Федор решил попытаться произнести хоть слово, и попросил: “Ись!” Этот нищий говорил, как только он попросит, есть, то дать ему бульона куриного. Мария сразу побежала к богатым людям и, упав на колени, выпросила курицу за отработку.
И так он всего три раза выпил этого народного лекарства и пошел на поправку. Молодой организм ему в этом помог. И с тех пор Федор никогда не болел даже простудой.
Вскоре после болезни Федора появилась их мать, которая была очень больна. Что у нее была за болезнь, не знаем, по деревне говорили, что у нее была порча. Временами из ее нутра говорил какой-то внутренний “голос” и требовал конкретно какую-то еду. Например, любил рыбу, и пока она не “даст” ему рыбы, он будет ее мучить, терзать.
Дети за ней ухаживали, особенно Мария. И когда мать умирала, то кто-то видел, как у нее изо рта вышла змея. Насколько это достоверно, мы не знаем, но так говорили очевидцы – деревенские соседи.
После болезни туберкулёзом Федор работал кучером у хозяина кондитерской.
Кухарка хозяев была очень доброй женщиной, любила его как сына, хорошо кормила, и он со временем окреп здоровьем. Хозяин его ценил, уважал за усердие в работе и любовь к лошадям. Настало время, и Федор решил уйти с этой работы и идти работать в бригаду плотников, где он может приобрести специальность и самостоятельность. Хозяин не хотел его отпускать, но Федор все-таки ушел.
Сначала его взяли учеником, а впоследствии он стал настоящим мастером и работал даже бригадиром.
Учеников тогда не учили (как сейчас), на обучение времени не тратили, так как самим надо было зарабатывать. А ученик должен был сам, своим умом, своими силами все познавать и всему учиться. Запоминать и делать так, как делают старшие, лишних вопросов не задавать. А иногда потешались над учениками. Пошлют его, к примеру, к дяде Степану за “правилом”. Приходит он к этому Степану и говорит: “Дядя Степан, дайте мне «правило», дядя Иван просил”. Тут дядя Степан возьмет палку, да и огреет его по спине. Это означало, что что-то он сделал не так, чтобы запомнил, что такого инструмента не существует. Его поднимали на смех, но обижаться ты не имеешь права.
Так он познавал плотницкое дело. Федор был смышленым, быстро всему научился. Позднее он сам сколотил бригаду, где и был бригадиром. Рабочие его уважали за честность, он справедливо распределял заработанные деньги. Тогда не было разрядов (как сейчас), а были рабочие первой руки, второй и третьей руки.
Федор был безграмотный, нигде не учился. Но, став бригадиром, он уже научился начислять проценты, знал таблицу умножения на пальцах. Он и детям, и внучкам показывал, как надо, но мы уже учились в школе, и таблица умножения у нас была на обороте тетрадей. Так что из наших голов все быстро выветривалось. А отец самоучкой выучился читать, писать и очень быстро считал в уме, умел чертить схемы и карты местности. Вот бы ему была возможность учиться, из него получился бы хороший специалист!
И вот он с бригадой подряжался рубить дома. Объехал, как он говорил, от Владивостока до Мурома. Приходилось ему строить и железную дорогу на Востоке – БАМ, Байкало-Амурская железная дорога. Там он таскал шпалы и рельсы на своем горбу. Перед отечественной войной эту магистраль строить прекратили. А во время войны рельсы и шпалы сняли и перевезли на Западный фронт. В 1948 году Владислав Михайлович видел часть этой дороги: насыпь была, а шпал и рельс не было. Пристанционные постройки уже полуразвалившиеся стояли, никто в них не жил.
Заработал Федор денег, приехал в свою деревню Дресвянку, срубил себе дом, сделал необходимую мебель: стол, лавки, кровать, шкаф и прочее.
Пришла пора ему жениться. В то время было ему двадцать четыре года. Взял сватов, нарядился и поехал по деревням искать невесту. На нем был костюм “тройка”, хромовые сапоги, шляпа и часы не цепочке в кармашке (есть фото). В общем, выглядел он франтом. Он был высокий (176 см), красивый, волосы черные, волнистые. Раньше его в деревне знали босоногим мальчишкой, оборванцем. До шестнадцати лет он знал рубаху домотканую ниже колен, подвязанную ремешком, и без штанов. А теперь ему двадцать четыре года – жених.
Объехали две-три деревни, но не нашлось ни одной невесты, чтобы ему понравилась. А ездили по рекомендациям сватов. И вот поехали в г. Камень. Город Камень стоит на другой стороне реки Оби. Ему сказали, что у купца Толмачева есть невеста, хорошая, красивая, работящая. Приехали. Их пригласили в дом, показали невесту Анну, но отдавать за сироту бедного не захотели. Анне прочили в мужья богатого, но Анна не хотела за него идти - пьяница и рыжий. В то время невест никто не спрашивал: как родители скажут, так и будет. Анна в щелку (через занавеску) посмотрела на жениха: он ей понравился. Он показался ей очень красивым, и она подумала, что он ее не возьмет. А он когда ее увидел, тоже подумал, что такая красавица за него не пойдет. Анне было семнадцать лет, кудрявая, розовощекая, пышногрудая красавица. И когда они поговорили друг с другом, то решили, что все равно поженятся, хоть родители ее и против были. И однажды ночью, в окно, с одним узелком, она сбежала из дома, и Федор ее увез к себе в Дресвянку. После чего он целую неделю ходил к ее родителям и просил у них прощения и благословения, стоя подолгу у ворот, потому что в дом его не пускали. И лишь через неделю, когда они узнали, что он им предлагает 25 златых рублей, они согласились их благословить.
Венчались они в церкви. На невесте было красивое пышное платье, шелковое, бледно-розовое и такой же платок на плечах. Цветы на этом шёлке при движении переливались то белым, то красноватым цветом. Я помню только платок. Когда в молодости прокалывала уши, то выдергивала нитку из него, т. к. это был натуральный шелк. А старшим сестрам мама из платья своего сшила платья и кофточки. И папа говорил, что стояла она под венцом сама как розовый цветок. Платье и щеки были одного цвета.
Родители Анны Толмачевой
Отец Толмачев Акил Петрович был женат на Наталье Алексеевне. У них родилась дочь Анна (моя мама). Спустя 2,5 года Наталья умерла, Анна осталась сиротой. Второй раз Акил Петрович женился на шестнадцатилетней Анне Ивановне Скакалкиной. У них с Акимом Петровичем народилось много детей: Тимофей 1895 г.р., Анисья 1901 г.р., Вера 1903 г.р., Любовь 1906 г.р. В последующие годы, после замужества моей мамы у них родились еще дети: Дмитрий 1912 г.р., Надежда 1916 г.р., Евгений 1918 г.р., Галина 1920 г.р.
Мачеха к моей маме относилась очень плохо, обижала ее, даже за волосы таскала. Грамоте Анну не учили - надо было нянчиться с малыми детьми. Дети ее очень любили, она была с ними ласковая. Они звали ее не иначе как “нянечка”.
Отец Анну очень любил, но он мало находился дома, он был купец и часто ездил за товаром. Из поездок отец привозил всем подарки, но Анюте ничего не доставалось: мачеха делила все среди своих детей – родных – или забирала себе. И когда Анна выходила замуж, то все ее приданое вошло в узелок.
Прошло много лет, и наши предки вспоминают, как женился во второй раз Акил Петрович. Братья Скакалкины решили отдать свою сестру Анну за вдовца и человека уже в возрасте – за Акила Петровича, за богатого купца. Эта невеста на второй день сбежала домой, т. к. она жениха не любила. Братья ее на следующий день притащили за волосы к мужу. Такое обращение в деревне было, видимо, потому, что она была уже недевушка, а таких и отдавали за вдовцов и за более старших женихов.
О судьбе всех детей мы не знаем, но вот Люба с 1930 года жила с детьми в Новосибирске. Она вышла замуж за Кулагина Николая, у них было трое детей: Сергей, Клавдия и Анна.
Судьба Любы была несчастной, потому что Николай был деспотом. Жила она со свекровью, у которой был тяжелый характер. Все хозяйство было на Любе. Они держали корову, и Люба продавала молоко на базаре. Деньги – все до копейки – муж у нее забирал, она не имела права потратить ни копеечки не себя. Свекровь, лежа на печи грызла ее целыми днями без причины. К примеру: Люба стирает белье в корыте, а свекровь с печи дает ей указание как стирать бельё – если слабо прижимаешь, начинаешь прижимать сильнее с печки крик: «Кто так жмет, порвешь, ты ведь ненаживала тебе и не жалко». Никак ей не угодить. Свою рубаху не давала стирать месяцами, боялась, что сноха порвет. Николай заставлял ее чистить в стайке за скотом, никогда сам не помогал и детям не разрешал: “пускай сама чистит, ей делать нечего!”
О ее жизни в семье мы узнавали с ее слов, когда она заходила к нам с базара. Рассказывая, поплачет. Никогда подолгу не засиживалась, муж ругал за каждую задержку. Мама ей посочувствует, но помочь ничем не могла. В этой семье Любу довели до того, что она отравилась уксусом, оставив троих детей сиротами: младшей Анне было 3 года, Клаве – 10 лет и Сергею – 14 лет.
Николай вскоре женился на женщине с волевым, крутым характером. Мать его вскоре умерла, и он теперь уже не издевался над женой, а сам от нее плакал. Об этом мы узнавали от него самого, когда он приходил к нам домой, жаловался. На его жалобы мама говорила: “Не жалуйся, сам виноват, замучил жену, ее надо было жалеть, а ты издевался над ней, получил что заработал!”
О дальнейшей жизни их детей мы многое не знаем, знаем, что все живут нормально, завели семьи ... О других сестрах – Вере и Анисье нам ничего не известно. Они уехали из деревни, и связи с ними никакой не было. Мама знала об их жизни, но я была маленькая и ничего не помню.
Дядя Тимофей жил все годы в районе г. Камня. С ним родители часто встречались, переписывались, иногда приезжали, друг к другу в гости. В последующие годы мы встречались с дочерью дяди Тимофея Марией, которая жила в Ташкенте, а приехала она из города Нальчика, откуда сбежала от мужа-деспота. У Марии было три дочери: Таня, Нина, Зоя и сын Анатолий. Все кроме Нины жили в Ташкенте, а Нина в Новосибирске, мы с ней общаемся до сего времени. У Марии мы были в гостях в Ташкенте в 1986 году, и гостили десять дней. Умерла Мария в 1900 году в Новосибирске.
Помимо этих детей у Акила Петровича и Анны Ивановны было еще четверо: Дмитрий, Надежда, Евгений, Галина. О судьбе последних мы не знаем, мама-то, конечно, знала, да мы были малы, чтобы помнить. Связь в те времена была ограниченной, а если и была, то только через земляков. Письма тогда не писали, родители были неграмотные, да и остальные не умели писать.
Сестры отца
Старшая сестра отца Наталья вышла замуж за Арсентия. Их дети Варвара и Анастасия жили в Дресвянке.
У Варвары была дочь Анастасия, которая вышла замуж за Алексея Бахтина. У них было трое детей: Евгения, Василий и Валентина. Характер у Анастасии был неуравновешенный, взрывной, у мужа наоборот – спокойный, потому и уживались. Алексей был мастер на все руки. Он был и сапожник, и портной, и скорняк. Эти замечательные качества трудолюбия и умения передались их сыну Василию.
Василий был внучатым племянником нашего отца. После смерти матери вскоре скончался и отец, и дети остались круглыми сиротами. Василий с 13 лет жил в семье Федора – до призыва в армию. Жил он с нами и после армии – до женитьбы.
У Василия были золотые руки. Еще в детстве Вася-подросток смастерил из крынок и каких-то порошков свою автономную электростанцию. Подключил лампочки, и они горели, светили, чем удивляли всех жителей деревни. Электричества в то время в деревне не было. По окончании ремесленного училища он с 14 лет работал на заводе – до самой смерти, и считался лучшим расточником. Во время войны был на фронте. Василий был порядочным человеком, имел семью, дочь и двyх внучек. Жил в доме, который построил сам.
Сестры Василия Женя и Валя прожили свою жизнь, не оставив ничего хорошего, не было у них и детей. Женю после смерти отца взяла к себе на воспитание моя сестра Поля. Женя прожила у них недолго и ушла в неизвестном направлении. Так она жила: то появлялась в деревне, то исчезала, никто не знал куда. Только к старости она угомонилась, вышла замуж, жила в колхозе. Других сведений мы не имеем.
Валя после смерти родителей попала в детдом. Прожила там недолго – сбежала. В деревне поживет у родственников немного и исчезает неизвестно куда. Изъездила всю Россию. Была и у нас в гостях: поживет день-другой и не говоря ничего уезжает. Конец ее никто не знает, т. к. ее, видимо, давно нет в живых. Так говорил Василий, когда был еще живой, он с ней переписывался.
Василий скончался в 1986 году, после него осталась дочь Лариса и две внучки. Живут на Юго-Западном жилмассиве вместе с женой Василия Екатериной. Брату Екатерины Ивану Ивановичу Осинных за войну присвоено звание Героя Советского Союза. После окончания войны он работал на заводе “Сибсельмаш” слесарем. Умер в 1979 году, прожив всего 60 лет.
Сестра отца Василиса вышла замуж за Перевалова Трофима Ивановича. Жили они в деревне Дресвянка – очень бедно, но весело, детей у них не было. Василиса хорошо пела, без нее не проходила ни одна гулянка. Они оба были веселого нрава: пели, плясали, ни о чем не тужили. Трофим хорошо играл на гармошке, был знаменитый деревенский гармонист и плясун. Никто не мог его переплясать, даже на спор. Плясал даже на животе, на локтях и на заднице. Трудолюбием не отличался, оттого жили бедно. Он был рыбаком, ловил рыбу, а его жена отвозила ее на рынок в город Камень. Им нечем было платить подать, и за это его пороли. Однажды он пошел в управу рассчитываться своим задом, но на всякий случай взял пятак за щеку, на случай если не выдержит порки, то отдаст этот пятак. И в конце порки он не выдержал, закричал, открыл рот, и пятак выпал. Получилось, что его и выпороли, и пятак забрали. После этой порки он больше месяца пролежал на животе. Василиса его лечила, примачивала его побитую спину разными травами - примочками.
У Василисы был дар лечить людей. Заболит зуб – идут к ней, еще какая болезнь, опять идут к Василисе. Все деревенские всегда приглашали ее к себе на свадьбы. Считали, если Василиса Власьевна будет присутствовать на свадьбе, то свадьба пройдет хорошо, и жизнь у молодых будет хорошей и счастливой. Да и свадьба будет веселой, ведь там Трофим Петрович будет – с гармошкой и плясками.
Несмотря на это, Трофим Иванович оставался веселым плясуном и гармонистом, шутником. Свою бедность не выставлял напоказ. И иногда так шутил: видит, сидят на завалинке земляки, он берет с земли кость рыбью с земли и втыкает ее себе в усы. Подходит к людям, те смотрят на его усы и кость и говорят: “Что это у тебя за кость?” Тот отвечает: ”Да вот ели с Василисой рыбу, кость и осталась на усах”. Это был на деревне свой «дед Щукарь». Таким он оставался до конца жизни.
Сестра отца Мария была красивая, многим парням она нравилась. Один парень уговаривал ее выйти замуж, но она вышла за другого. Родила двоих детей – сына и дочь. Муж ее умер в преклонном возрасте, она осталась одна. А тот парень, который ее любил, тоже овдовел. И вот через много лет двое пожилых людей встретились и сошлись. Прожили до старости счастливо. Он скончался раньше. Жили они в г. Камне.
Семья Быковых
После свадьбы Федор и Анна жили в доме, построенном Федором. Занимались крестьянством: сеяли на пашне хлеб, лен, коноплю, выращивали овощи, держали скот – коров, лошадей и прочее хозяйство.
Каждый год-полтора у них появлялся новый ребенок. Первые дети – три мальчика и одна девочка – долго не жили, умирали, не дожив до года. Медперсонала в деревне не было, прививок никто никогда не делал, а нянчить дите малое было некогда. Вот как, например, было. Едут на пашню на целый день и ребеночка с собой берут. Там, в тени под телегой лежит дите целый день, дадут ему соску из тряпочки с хлебом, мухи кругом облепят его ротик, вот и зараза, дизентерия. А лекарства никакого нет, медработника нет. Начинается понос, и нет его, дитя-то. Так почти все дети и умирали. Роды обычно проходили в бане.
В 1913 году родилась Пелагея. Бабушка, когда приняла ее, то сказала: “Анна, эта девка будет жить, ее палкой не убьешь!” Вот Поля и прожила 88 лет. Отец ее очень любил, приучал к домашним делам, приучал любить и ухаживать за скотом. Т. к. мальчика в семье не было, то отец и приучал Полю к хозяйствованию по дому и в поле, в работе на коне.
Настало время идти Поле в школу – пошла. Проходила месяц-два. Мать взяла у нее книжки и бросила их в печь, сказала: “Хватит ходить в школу, вон сестренки подрастают, надо их нянчить, а мне надо в поле ехать работать”. Так и получилось, что Поля осталась безграмотной, зато сестры остались жить и выросли все. Спасибо ей!
Родилась Ефросинья в 1915 году, Анастасия в 1918, далее Степанида в 1922 и в 1929 последняя дочь Зоя.
Отец все эти годы помимо землепашества ездил время от времени на заработки. С его слов, он побывал и в Хабаровске, строил первую очередь БАМа, работал на Марманской земле и много еще где. В первую Мировую войну воевал на фронте. Рассказывал, как они братались с немцами, затем расходились по своим окопам и снова стреляли друг в друга. После революции был в партизанском отряде. Однажды ночью литовцы ворвались в их отряд и начали всех подряд стрелять, а Федор и еще один залезли под нары, и из всех 42 человек только они вдвоем спаслись. Хоронили сразу 40 гробов, и только 2 счастливых людей остались живыми. Он никогда не рассказывал об этом. Одно мы знаем, что он пришел домой в шинели – значит, воевал.
Мать все эти годы оставалась с четырьмя детьми, растила их, выращивала все овощи в огороде, сеяла пшеницу, чтобы самой хлеб печь, держала скотину. Отец время от времени приезжал домой, помогал по хозяйству, делал очередное дитя и снова на заработки.
К 1930 году семья Быковых была уже зажиточной. Отцу предложили вступать в колхоз. Скотину забрали почти всю, оставили только коня. Ждали раскулачивания. Отцу один родственник, из сельсовета, сказал: “Уезжай скорее, пока тебя не забрали и твое хозяйство тоже”. И дал справку о том, что сельсовет его отпускает из деревни. Перед отъездом у нашей семьи забрали все зерно, фураж, вещи, инвентарь. Забрали даже казенную мебель. Коня отец отдать не мог, т. к. он очень любил его, а раз коня не отдавал, то его могли даже арестовать и отослать на север. На телегу погрузили детей да то, что осталось из домашних вещей. Все вошло на одну телегу.
И вот 1931 год. Семья Быковых переехала в г. Новосибирск, в Кривощеково, теперь это Ленинский район. Они выбрали место и остановились у Сада Кирова, у школы №73. Тогда ее еще не было, а была школа № 10, потому то эта улица и называлась “10-я школьная”. Рядом было Демьяновское болото (теперь там хлебозавод) и заросли березового леса. Выбрали место, где будем ставить дом, там, рядом уже строили вовсю – такие же приезжие, а пока жили в шалашах да в вагончиках.
Отец пошел работать плотником на строительстве клуба им. Клары Цеткин. И вот работая на кровле клуба, отец нес кровельное железо. Листы начали выскальзывать из рук, и он, потеряв равновесие, полетел с крыши – вместе с кровельными листами. Очнулся уже на земле, на строительном мусоре. Весь разбился. Попал в больницу. У него оказалась сломана нога в двух местах, переломаны пальцы рук, множество ушибов. В больнице заковали его в гипс, и он пролежал шесть месяцев. Выписался полным инвалидом: одна нога короче другой на целых семь сантиметров. Дали ему пенсию в тридцать рублей плюс три рубля на иждивенца – жену. Таков был бюджет семьи из шести человек. Хорошо, что был огород и коза. Завели кроликов, отец для них выкопал яму, где они могли разводиться. Отец после больницы работал сторожем то в ателье, то на картофельном поле, а зимой в какую-нибудь артель. Прирабатывал – столярничал: делал рамы, двери, точил топоры, ножницы для ателье и ножи для столовых. Зимой подшивал валенки, ремонтировал обувь.
В то время, когда отец упал с крыши, семья еще жила в шалаше. Мать решила строить какое-нибудь жилье. Она сходила на стройку, где работал отец, выпросила материала на строительство жилья. Ей выделили горбыля, одну большую раму и дверь. Рама оказалась очень большая, и ее пришлось закапывать в землю. Мама с Полей (той было 18 лет) выкопали яму и начали строить землянку. Яму внутри и выше ямы обшили горбылем, а между горбылями стенку заполнили землей. Насколько я помню, оконце было под потолком, очень маленькое, остальная часть рамы была скрыта землей. Ступеньки в доме были земляные, входная дверь была низкая, взрослые при входе наклонялись. Кровля была засыпана землей, и она зарастала травой. Пол был тоже земляной.
Так в этой землянке наша семья прожила примерно пять лет. Мама все эти годы работала у богатых. Рядом со школой стояли два зажиточных дома, в которых мама работала прачкой. Отец подкопил денег, купил старую, под снос, конюшню, разобрал ее, перевез материал и начал строить рядом с землянкой дом – засыпной. За одно лето и построили, и поштукатурили, и покрасили и к осени перешли в этот “дворец”. В доме было четыре окна, нормальная дверь, крашеный пол, были сенки, отдельная кладовка. Мне казалось – дворец. А дворец-то был просто-напросто засыпным барачком, да к тому же еще и маленьким.
Когда наша семья приехала в Кривощеково и стала обосновываться, то было выбрано то место, где уже стояли дома таких же, как мы переселенцев из деревень. Крестьяне бежали в города от сплошной несправедливой коллективизации. В городах требовалось много рабочей силы, ведь пошли пятилетки, великие стройки. В те годы в Кривощеково был заложен завод “Сибкомбайн”, нынче “Сибсельмаш”. В Новосибирске начинал строиться Горно-обогатительный завод, ставший перед войной “Авиационным заводом им. Чкалова”, Театр оперы и балета, Вокзал “Новосибирск-Главный”, Дом им. Ленина и множество других строек. В Новосибирске и в Кривощеково шло строительство многоэтажных жилых домов и объектов соцкульбыта. В частности застраивалась площадь им. Станиславского, улица им. Пархоменко называлась Улицей 1-ой пятилетки.
За эти 5-7 лет улица 10-я школьная была застроена частными домами. Наша семья последней построила домик – из-за травмы отца и многочисленной семьи, в которой дети были малы, потому работать особо-то было некому. Рядом с нашим домом построили и 73-ю школу, четырехэтажную, типовую. И когда стали ее огораживать забором, то у нас отрезали часть огорода.
Магазинов поблизости не было, за продуктами ходили в Соцгород – у монумента Славы. Еще ходили на базар, он был от нас недалеко. Там был хлебный магазин - ларек – очень маленький. Туда всегда была очередь, а запускали только по пять человек, остальные мерзли на улице.
Однажды, в войну я пошла за хлебом, отоварить карточки в этот ларек, заняла в ларьке очередь и отошла на базар купить “серку”, которая стоила один рубль. К какой торговке ни подойду, ни у кого нет сдачи, а у меня была только тридцатка – одна красная бумажка. С собой у меня была сумочка, красивая, на цепочке. Кто-то из шпаны подглядел, что у меня в ней деньги, и украл ее – вместе с хлебными карточками. На весь месяц семья из восьми человек осталась без хлеба. Я зарыдала, обняла столб и плакала прямо на базаре. Соседи, проходя мимо, спрашивали, в чем, мол, дело. Я ничего не могла ответить. Они пошли к нам домой, сказали родителям, что я рыдаю на базаре. Отец пришел на рынок и забрал меня, успокоил, мол, как-нибудь проживем.
Трудно передать, как мы жили тот месяц: ели и редечный суп, и лебеду, и другую траву. Ася на работе попросила помощь, и ей выдали одну рабочую карточку на 800 грамм хлеба в день – вот и есть уже по 100 грамм хлеба в день на каждого человека. Мама вообще хлеб не ела, а отдавала все нам – детям и внукам.
Когда мы выбирали себе место в Кривощеково под дом, то на этом месте был березняк, лес, а рядом в сторону железной дороги было болото. В конце нашей улицы было сплошное болото. Сейчас там понастроили жилья, 9-этажные дома. В одном – спортивный магазин, в другом - “Хозтовары”, здесь же Ленинский ЗАГС, проложены трамвайные пути. Эта улица теперь называется Троллейная. Болото было в конце нашей улицы, и мне казалось, что это край света. В общем, с двух сторон наша улица была окружена болотом, и только в сторону Сада Кирова и в направлении рынка (где место само по себе несколько более возвышенное) стоял лес, где и строились дома, магазины, клуб Клары Цеткин и прочее.
О нетронутости и щедрости леса и округи говорит то, что мы с девчонками, мне было года три-четыре, набрали целые корзиночки клубники, принесли к шалашу, разожгли костер и прямо в корзиночке начали тут же сразу варить варенье.
У нас была коза, мы ее доили, был козленок, я с ним играла, он бодался. Если кто наклонится, он разбегался и бил в зад головой. Бывало, залазил и на крышу дома. Зимой мы с ребятишками ходили кататься на санках с горки. Горка была длиннющая, начиналась от монумента Славы, и мы мимо Сада Кирова неслись до самой железной дороги. Санки тогда мне делал папа, обливал полозья водой, замораживал, получались ледянки. Они мчались с невероятной скоростью, и были очень удобны.
Строился город, строились заводы, жилые квартиры. Возле нашего дома была построена 73 школа, ее открыли в 1937 году, и я пошла в первый класс. Помню, на первом этаже в вестибюле пол не был сделан до конца, лежала одна щебенка: доделать не успели, хотя по планам уже отчитались. В школу я ходила с фибровым чемоданчиком. Это было очень удобно – и с горки катиться, и по голове наподдавать тем, кто полезет. Этот чемоданчик мне подарила Асина подруга, остальные дети ходили с тряпичными сумками.
В школу я ходила через дырку прямо в заборе нашего огорода. В первый день я в школу опоздала. Пришла к входной двери, а она такая большая, с огромной толстой ручкой, а я такая маленькая, слабенькая. Дергала-дергала, тянула-тянула, а открыть так и не смогла – сил мало и сама еще мала. Я заплакала и пошла домой - в этот день я в школу не попала.
В школу детей тогда никто не провожал, и все дети ходили самостоятельно. Провожали тех, кто жил очень далеко или был совсем уж маленьким. В школе я была хулиганистая, меня даже мальчишки боялись, т. к. я была смелая, да еще и с фибровым чемоданчиком, а он был твердый и прочный. В основном я заступалась за девочек, которых обижали мальчишки.
Во время войны у нас в школе было много эвакуированных, в моем классе тоже. За партами сидело по три и даже по четыре человека. Этих приезжих спрашивали почти каждый день, потому что они опоздали к началу учебного года, хотя их жалели, они ведь войну повидали, попадали под бомбежки и обстрелы. Мы же, глядя на то, что их спрашивают, а нас нет, перестали учить уроки – все равно не спросят. Они были ябедами, жаловались учителям по всяким мелочам, а нам это не нравилось. И вот мы решили их наказывать – бить. К тому же я всегда боролась за справедливость. Все вышесказанное привело к тому, что я совсем перестала ходить в школу: раз я не нужна учителям, раз меня не спрашивают, значит, нечего мне там делать. По утрам я по-прежнему брала свой чемоданчик, шла как - будто в школу, а сама прятала его в стоге сена в огороде и бежала во двор школы, там бегала, играла, каталась с горки. Родители ничего не подозревали, и узнали только тогда, когда меня исключили из школы за систематическое непосещение – из шестого класса, после первого полугодия. Мне дали направление на учебу в ремесленном училище.
Училище находилось на задах бывшего Ленинского госбанка, на улице Титова. Первые три-четыре месяца в училище никто нас ничему не учил. Утром нас строили, делали перекличку, кормили и мы разбегались кто куда. К обеду и вечеру мы снова собирались, на построение, кормление – и все. И вот настал август месяц, и нас послали работать учениками на завод “Сибсельмаш”. Мне пришлось работать токарем, точить мины, снаряды, сверлить в них отверстия (мы их называли дырками). Работа тяжелая, да еще и во вторую смену – с 16.00 до 24.00. Проработала я так 2-3 дня, потом был выходной. Следующая неделя была в ночь – с 00.00 до 08.00, третья смена. Кое-как я отработала эту неделю и больше на завод не пошла. Родители были встревожены: могли ведь и посадить как дезертира с трудового фронта, отдать под трибунал. К тому же произошел такой случай: иду я как-то утром с работы по Станиславского, а мне навстречу отряд пионеров-школьников строем идет. Все в белых рубашках, красных галстуках, с горном и барабаном. Мне вдруг стало обидно и грустно оттого, что я такая же, как они, но уже не школьница. Да и работать тяжело. И решила я, что учиться гораздо лучше, чем работать.
И вот в сентябре я пошла в свою 73-ю школу. Пришла в свой шестой класс. Сижу несколько дней, учительница спросила мою фамилию, я ответила: в журнале моей фамилии нет. В общем, меня выдворяют из школы давай документы. А их у меня нет, они же остались в ремеслухе.
Пошла я в другую школу, посидела немного в классе, оттуда меня тоже попросили. Так я обошла четыре школы, и нигде меня не приняли. Я поделилась с Асей, и она решила мне помочь. У Аси была подруга – директор 68-ой школы, Ася переговорила с ней, и мы вместе пришли в ту школу. Я осталась на улице, а Ася поднялась на квартиру к директору (тогда директора жили при школе) поговорить по поводу меня. Долго ее не было. Когда вышла, сказала: “тебя примут, если ты будешь учиться на четверки и пятерки”. Я дала обещание. Намыкалась!
Так я начала учиться – на законных основаниях. По окончании шестого класса от школы мне дали путевку в спортивный лагерь, где я пробыла месяц, Там давали хорошую спортивную подготовку. Занимались всеми видами спорта, и по всем дисциплинам у меня было отлично, только по плаванию двойка, потому что я боялась воды.
Начался новый учебный год. Директор школы поручила мне проводить утреннюю гимнастику для всей смены. Все классы выстраивались в коридоре школы, для меня ставили стол, и с него я показывала упражнения. Когда первая смена, отучившись, расходилась по домам, я оставалась, чтобы провести зарядку для второй смены, и только потом шла домой.
Директор школы следила за тем, как я учусь, иногда звала к себе в кабинет и давала почитать интересные книжки. В школе нас кормили: давали стакан молока и булочки.
После уроков я еще занималась спортивной гимнастикой: мы “строили” пирамиды. С этими номерами мы выступали перед школой. В школе же я вступила в комсомол.
На танцы ученикам ходить было запрещено, но я ходила и даже танцевала со своим учителем - воспруком, мы ведь с ним вместе вели спортивную подготовку в школе. Другим ученикам не разрешалось бывать на танцах.
Танцы проводились в кинотеатре “Металлист” перед кинопоказом и после – для тех, кто на кино не пойдет, а останется в фойе, чтобы потанцевать.
Хочется сделать небольшое отступление от школьных дел. Еще до начала войны в городе начались перебои с хлебом. Чтобы купить одну булку (или кирпичик хлеба), нужно было с вечера занять очередь (на руке химическим карандашом писали порядковый номер), всю ночь не спать и следить за очередью, время, от времени делая переклички. И если в момент переклички не оказалось на месте, то из очереди тебя выгоняют. За пропуском в магазин следила милиция, и так в каждом магазине. Вот отстоишь в очереди ночь, а утром идёшь в школу. На уроках ученики спали напропалую, и учителя тут были бессильны, ничего они поделать со спящими детьми не могли.
В 1945 году я окончила семилетку, получила на руки аттестат и пошла, сдавать экзамены в швейный техникум. Был большой конкурс, но я прошла и была зачислена.
Моя старшая сестра
Пелагея Федоровна Пестова (Быкова)
Моя старшая сестра Пелагея Федоровна Пестова (Быкова) родилась 07 ноября 1913 года, была опорой для всей семьи, помощницей папе и маме, нянькой всем нам младшеньким, благодаря ей все мы выросли здоровенькими, крепкими и имели возможность учиться. Когда наша семья переехала в Кривощеково, а отец покалечился на стройке и долго лежал в больнице, они вдвоем с мамой копали яму под дом, делали землянку, в которой мы прожили около пяти лет.
(Когда тётя моя Поля ещё не была тётей, а была девочкой пятнадцатилетней, командировали её родители из Новосибирска в Дресвянку. Коровка там оставалась у них. И вот махоньке такой, она всю жизнь была метр с кепкой, пришлось добираться триста километров , где пешком, а где и на попутной телеге. Автобусов тогда ещё не придумали. А обратно как? А очень просто! Верёвку на рога, а другой конец в руку, и вперёд — дранх нах норд! То-есть туда, куда течёт река Обь — на север. И прошла она эти триста вёрст ночуя в стогах, и прося хлеба в деревнях, в обмен на молоко. Около полумесяца брели они — корову бежать не заставишь.)
ЮВИ
В городе Поля окончила курсы штукатуров-маляров. Работа тяжелая, в сырости, на холоде, специальной обуви, одежды не выдавалось. Вот она на такой работе и простудилась, и застудила ноги. Она очень тяжело болела, лечиться она ездила в санаторий – на грязи. Поля штукатурила тот самый дом по ул Первой пятилетки (нынче 2 пер. Пархоменко), в котором впоследствии и жил наш сын Юра со своей семьей. После такой тяжелой работы Поля вернулась в Дресвянку. Работала она и нянечкой, и поварихой, и на разных работах в поле.
В деревне встретила и полюбила своего единственного мужа Анатолия Васильевича Пестова. Поженившись, они жили в деревне Столбово. Он работал счетоводом, мужик был хороший, хозяйственный. У них родились две дочери: Неля 1935, Тамара 1936.
Жила семья хорошо, держали хозяйство. В 1938 Анатолия призвали в ряды Красной армии. Он служил на Востоке – интендантом.
Тамара была очень подвижная, развитая, быстрая, училась на “отлично”, умела играть в шахматы, вышивала хорошо. Спортивная была девочка, общительная. Играла она в основном с мальчишками, с ними же и дралась. И вот к четырнадцати годам Тамара тяжело заболела – эпилепсией. Этот тяжелый недуг никак не могли вылечить ни врачи, ни знахарки. Ее несколько раз клали в больницу, ездили к знахаркам по деревням – ничто не помогало, и Тамара уже сама стала отказываться от лечения, видя, что все впустую. Причину заболевания выяснить никто не смог. Врачи предполагали, что её болезнь связана с бурным развитием организма. С трудом ее устроили в психбольницу, потому что мать работала, а дома ее оставлять было нельзя: могла натворить что попало, убиться сама или что-то другое. Несколько раз она уходила из дома, ее разыскивали по всему району, а она уже не соображала и сама найти дом не могла.
Куда бы мать не обращалась, в психбольницу ее не брали. Лишь с помощью Аси, через министерство здравоохранения ее поместили в больнице на Владимирской, где она скончалась в 1968 году в возрасте 32 лет.
После призыва Анатолия в армию Поля с детьми переехала к родителям в Кривощеково, потому что одной растить двоих детей тяжело, еще и Тамара была слабая, да я болела около года. Жили мы все вместе в том самом маленьком домике в восьмером (с нами жил еще Василий Бахтин). После выздоровления Тамары, у которой был рахит и другие болезни, Поля поехала в деревню Столбово, где у нее оставалась корова. Корову она гнала в Новосибирск из Столбово около 300 км. Стояла глубокая осень. Она ее гнала целую неделю, а может и того дольше. Днем гонит, а на ночь просится к кому-нибудь в деревне на постой. Благодарила надоенным молоком, и люди ее охотно пускали, давали ей кров, а корове крышу над головой и сено. Так в нашей семье появилась корова и двое малых детей.
Ася тогда работала на заводе низковольтной аппаратуры. Она окончила курсы печатников-полиграфистов. И вот Ася устроила Полю уборщицей в типографию, со временем та научилась работать переплетчицей. На этом месте она проработала на заводе “Сибсельмаш” до самой пенсии.
В 1940 году, перед самой войной, Анатолий приезжал в отпуск, потому что срок службы ему был увеличен еще на год. Он звал Полю с детьми ехать к нему в воинскую часть. И Поля сказала: «Жила два года, а год как-нибудь проживу, около родителей». Анатолий уехал, и когда война началась, прислал письмо, в котором сообщил, что у него там другая семья и дочка Неля есть уже. К новой семье он привык, а от старой уже отвык. Для Поли это был, конечно, удар, душевная травма, но что поделаешь, если так случилось, былого не воротишь.
Вскоре началась Великая отечественная война. Родители поддержали Полю морально и материально, долго вместе жили. Анатолий регулярно высылал на дочерей деньги, потом, когда Неле исполнилось 18, только на Тамару – до самой ее смерти, до 1968 года.
Поля работала, и однажды от производства обследовали ее жилищно-бытовые условия: маленький домик, где жило восемь человек, спали в основном на полу. Когда это увидели, то Поле дали комнату в коммуналке. В этой комнате еще жила одна женщина, пришлось сделать перегородку – из бумаги. Кухни не было, готовили на плитке в комнате. Сейчас у Поли появилась возможность поставить две кровати-топчана, где девочки могли бы спать, отдыхать. Та женщина, с которой Поля делила комнату, обижала девочек, издевалась над ними и Полей, всячески стараясь выжить их. Однажды вмешалась я, поговорила с соседкой этой, пригрозила, что в случае чего я ей устрою... Еще урезонить эту хамку и скандалистку мне помогла Нелина учительница. Случилось так, что эта хамка начала оскорблять Полю. Неля заступилась за мать, так эта тварь схватила Нелю за волосы, поднялся крик. В это время учительница была в квартире рядом. Сбежались соседи, и когда увидели, что Нелю тянут за волосы... Эта учительница предупредила, что если та будет продолжать обижать ее ученицу, ей придется отвечать перед судом и из квартиры ее выселят. После чего эта женщина притихла. Вскоре Поле дали отдельную комнату в двухкомнатной квартире с отдельной кухней. В другой комнате жила семья: муж, жена и двое детей. В этой квартире было гораздо лучше. Здесь Поля прожила долго.
Неля через профком завода добилась, чтобы ее поставили на учет на расширение жилплощади. На мансарде она начала подстраивать себе квартиру – однокомнатную с кухней, куда заселились 30 декабря 1959 года и проживали до 1991 год на Титова, 31, кв. 17. В этой квартире с 1965 по 1975 жил и наш папа, его топчан стоял на кухне. Квартира была благоустроенной, но не было ни душа, ни ванной комнаты, и отца Поле приходилось купать в корыте. Сами они ходили в баню, что у базара, на Петропавловской улице. Еще было плохо то, что лестница со второго этажа на третий была очень крутой, и отцу было тяжело по ней подниматься. Он иногда выходил на улицу и сидел у подъезда на лавочке, а последний год жизни он из-за этой лестницы на улицу и не выходил. Неля, окончив семилетку, поступила в машиностроительный техникум, по окончании которого была направлена на завод “Сибсельмаш”, где трудилась поначалу бригадиром, затем мастером и потом технологом.
Последние годы она работала в заводоуправлении в отделе труда и зарплаты. Ее перевели на это место после травмы (повреждение пальцев рук), которую она получила, работая на прессе. На заводе Неля работала всю свою жизнь, и после выхода на пенсию тоже. До 1991 года они жили в этом бараке на мансарде. И Поля и Неля стояли на получение настоящей благоустроенной квартиры. Их все время обходили и никак не давали другое жилье. Все, кто с ними работал, давно получили благоустроенные квартиры, а кое-кто даже по две, а они все оставались в бараке.
И вот коллеги по работе и друзья пошли в профком и стали ходатайствовать, чтобы Неле дали квартиру. Профком и администрация завода нашли возможность и дали им однокомнатную квартиру на улице Тульской на 9 этаже. Квартира очень хорошая, светлая, кухня большая, коридор тоже. Ванная и туалет раздельные. В доме есть лифт. Получили эту квартиру в 1991 году, когда рухнул Советский Союз, после чего квартиры давать перестали. Мы были рады, что они, наконец-то, получили настоящую квартиру и что к преклонным годам Поле с Нелей будет, где помыться, постирать. Поля прожила в этой квартире ровно 10 лет. Она умерла в 2001 году. Поля прожила долгую жизнь, 88 лет, и за все годы только последние 10 лет прожила в хороших бытовых условиях А Поля была такой доброй, хорошей, скромной, трудолюбивой. Около завода она разработала участок земли и выращивала на нем овощи для своей семьи.
На работе, еще штукатуром, она сильно простудила ноги, и долгие годы страдала. Профком давал ей много раз путевки в санаторий, она там лечилась, и у нее со здоровьем стало лучше. Ноги её не стали беспокоить, а вот «горбушка» все равно болела до самой смерти (позвонки шейно-грудные).
После того как мы построили наш домик под номером 13 на улице 10-ой школьной, наша семья зажила значительно лучше. В землянке была постоянная сырость и недостаточно дневного света – окно маленькое и под потолком.
После ухода в армию Анатолия (1938 г.) Поля из деревни переехала к нам, в наш домик. Нас уже стало – 8 человек, так как у нас жил еще и Василий Бахтин. Мама наша так говорила: «Вечером закручиваюсь, а утром раскручиваюсь.» Такова была жизнь. Поля, жалея маму, ушла в свой угол, хотя дома ей лучше было, нежели с соседкой-нахалкой в одной комнате.
Домик был маленький:
Расположение примерно, такое как указано на плане. На ночь начинали стелиться так: Мама и папа на кровати № 1, Стеша на кровати № 2, Василий головой в угол, а туловище под кровать № 3. Стелили потник под него еще кто-нибудь и все засыпали. Иногда у нас жил и Юра Ященко, когда сильно болел. На лето Василий уходил в кладовку, а мы со Стешей иногда спали на сеновале.
Ежевечерне все стелились и укладывались на свои привычные места, а утром все уходили кто на работу, кто в школу, а мама до обеда все принадлежности укладывала по местам, чтобы вечером все брали свое и стелили. Так жили до 1946 года, пока Поле не дали угол на подселении, о чем уже описано выше.
Моя сестра
Ефросинья Федоровна Ященко (Быкова)
Моя сестра Ефросинья Федоровна Ященко (Быкова) родилась 20 июля 1915 года в Дресвянке, скончалась 07 июля 2007 года.
В школе училась сначала в д. Дресьвянка, затем с сестрой Асей в г. Камне. Жили на квартире у чужих людей, домой приезжали только на каникулы. По окончании семилетки она прошла трехмесячные курсы воспитателей детских садиков, которые были организованы при школе. После курсов ее направили работать в детсад-ясли в Волчихинский район в селе Московка. Проработав там три месяца, она в сентябре 1931 вместе с родителями уехала в Кривощеково. Там пошла работать секретарем в ФЗО и ей было поручено выдавать деньги коллективу. На работе у нее случилась беда – украли пять тысяч рублей. Кое-как она отмоталась от этой беды и перешла работать в заводоуправление завода “Сибкомбайн” (“Сибсельмаш”) на должность секретаря. Через некоторое время ее послали учиться на пятимесячные курсы бухгалтеров. По их окончании она работала помощником бухгалтера.
На заводе Фрося встретила Ященко Павла Михайловича, познакомились и в 1934 они поженились. Павел работал чертежником, в доме №22 на улице 1-ой пятилетки (ныне 2-ой пер. Пархоменко) у него была комната. Он учился на вечернем отделении машиностроительного техникума, по окончании которого был направлен на авиационный завод им. Чкалова, где и проработал до самой пенсии.
В 1935 у них родился сын Александр, который прожил чуть больше года и умер. В 1937 у них родился Геннадий. Павел сказал Фросе, что работать ей больше не надо, что она должна вырастить ему сына. С тех пор Фрося больше не работала на производстве, занималась только семьей. После назначения Павла Михайловича на завод им. Чкалова их семье дали большую комнату в трехкомнатной квартире на втором этаже в доме недалеко от завода.
В 1941 у них родился еще один сын Юрий. Павел Михайлович скопил денег, и в 1949 они купили домик на улице МОПРы. (МОПР — Международное Общество Помощи Рабочим).Домик был небольшим, зато усадьба была приличная. На участке Фрося выращивала все овощи, и даже фрукты, ягоды. На этом участке они построили большой литой дом, который оказался холодным, его трудно было протопить хорошо.
Во время войны вся страна жила тяжело и бедно, так и семья Ященко влачила жалкое существование. Фрося кое-что шила и по деревням меняла на продукты (муку, крупу, картошку и прочее) – где ездила, где пешком по деревням. Еще она на станочке, который изготовил Павел, делала гребенки, расчески. Материалы приносил с завода Павел Михайлович: оргстекло и алюминий, так называемые отходы производства. На селе эти изделия пользовались спросом, и за них тоже давали продукты. По рассказам Фроси, она была в разных деревнях в округе Новосибирска. Так она пешком доходила от ст. Чик до Малого Чика, до с. Катково, Крохалевки и до Оёша. Когда Фрося бывала в отъезде, дети дома оставались одни под присмотром отца, который весь день был на работе. Иногда она оставляла детей у бабушки с дедушкой.
Особенно много хлопот было с Юрой, он сильно заболел. А заболел Юра от того, что однажды они с Геной играли на улице, катались на самокате(самодельном) и ребятишки у них этот самокат отобрали. Юра так плакал, перепугался, что заболел на нервной почве. А затем у него получился целый букет болезней: он ослеп, оглох. К этим болезням прибавился еще ряд болезней и его положили в больницу. И вот в один из дней (я приходила ежедневно) я пришла его покормить, Фрося была в это время в очередном отъезде. Я увидела, что с ребенком совсем худо, я выкрала его из больницы и увезла домой. Дома за его лечение взялась мама. Лечили народными средствами. В первую очередь улучшили ему питание: козье молоко, тыквенная каша, которую он очень любил. Возили его и к знахаркам, к бабушкам разным. Через год он начал идти на поправку, но всегда хотел есть (у него был рахит). Картошку ему ограничили, и вообще давали только норму, но он постоянно просил кушать.
Юра был очень красивым мальчиком: кудрявые черные волосы, смуглая кожа – вылитый цыганенок. После выздоровления он был очень подвижным, любил лазить по крышам и деревьям. Однажды он упал с тополя, что рос около нашего дома, и сломал руку. Ему наложили гипс, а он все равно продолжал лазить по деревьям. Наша мама надела ему на руку чулок и зашила его. Так Юра прогрыз этот чулок в том месте, где находились пальцы, и - лазил по деревьям.
Вся наша семья любила Юру, он был такой ласковый, всегда вежливый, в его честь я своего сына назвала Юрием. Юра очень любил молоко, особенно козье. Бывало, мама пойдет доить козу, а он спрячется за косяк, выглядывает оттуда, а сам уже с кружкой. Козу-то боится, но говорит: “Я не боюсь коса!”
Фрося с Павликом сажали в поле картофель, но не картофелинами, а очистками – так называемыми срезками, но и их не хватало, и оставшееся поле засеивали просом (пшено). Картошка вырастала мелкой, да и мало к тому же. И вот однажды я поехала попроведать Фросю. Приезжаю, а ее дома нет: “в командировке”. Ребятишки Гена и Юра дома одни. Они обрадовались и говорят, что будут сейчас угощать меня кашей, которую сварили сами, правда, она почему-то невкусная получилась. Я же когда попробовала, поняла, что они ее пересолили, да и очень сильно. Крупу для каши делали так: колоски проса терли на стиральной доске, затем растирали просо пестиком в ступе и облущивали его. Получалось пшено – но не такое чистое как сейчас, а наполовину в кожуре. Представляете какая получается каша из такого пшена, да еще и пересоленная.
В 1951 в семье родился еще один сын Виктор. Когда он подрастал, то увлекался куклами. В 6-7 лет он сам шил кукол, придумывал декорации и ставил спектакли. С “гастролями” он приезжал к бабушке с дедушкой в Кривощеково. Это увлечение стало делом всей его жизни. Для родителей, как он им сказал, Виктор окончил авиационный техникум, и уже после службы в армии поступил в Новосибирское театральное училище, о чем мечтал с детства. По окончании училища был направлен в Киргизию, потом работал в Новосибирском ТЮЗе, затем в Сызранском драмтеатре.
В Сызрани Виктор познакомился со своей женой Ириной. В последующем они переехали в Ростов-на Дону, где жили родители Ирины. В Ростове он работал сначала в филармонии, где у него были постоянные командировки по всей стране. Одновременно он учился на режиссерском факультете в Москве. В то время он исполнял роли в спектаклях по мотивам Шолоховских произведений “Поднятая целина”, “Тихий Дон”. Он входил в состав гастрольной бригады – своеобразного мини-театра. Однажды мы его видели по телевизору: он выступал в Колонном зале Дома Союзов в Москве. Сейчас Виктор работает в Ростовском молодежном театре.
Последние пять лет он каждое лето приезжает в отпуск к матери и к братьям. Вырастил двоих детей - Григория и Ксению. Оба закончили ВУЗы, приобрели профессию и тоже живут в Ростове-на-Дону. Когда им было по 10-12 лет, их привозили в Новосибирск. С тех пор мы их не видели. Ксении сейчас 28 лет, Грише – 25.
Старший сын Фроси Геннадий, 1937 года рождения, окончил институт инженеров водного транспорта, по распределению работал на Востоке страны. Жена его Александра Васильевна, 1936 г.р., родила ему двоих детей – Юлию и Дениса. Но совместной жизни у них не получилось, и они разошлись. Геннадий долгое время жил один. Потом женился на Валентине Георгиевне, 1938 г.р., у них с Валентиной родился сын Олег, да ещё и приёмный её сын Игорь. Игоря он усыновил – под своей фамилией. Валя прожила недолго, умерла, когда Олегу исполнилось 7 лет. И бабе Фросе пришлось растить и воспитывать “четвертого сына” - Олега. Гена окончил аспирантуру, и теперь он кандидат экономических наук. Много лет проработал в проектном институте, сейчас на пенсии.
Юра окончил Новосибирский институт геодезии и картографии. Работал много лет геодезистом в районе севера и севера-востока, затем в Новосибирске в проектном институте в отделе изысканий главным инженером проекта. Сейчас пенсионер, увлечен огородничеством, постройкой домика. Жена Лариса, детей нет.
Семья Ященко жила на ул. МОПРа до1970, пока их дом не попал под снос. Им дали трехкомнатную квартиру на ул. Б. Богаткова (ост. “Золотая Нива”). После сноса дома семья, что можно было из материалов, перевезла в Дресвянку, и там, на участке двоюродной Фросиной сестры Варвары они построили себе летний домик. Туда многие годы ранней весной уезжали родители (Павел и Фрося), вели огород, овощи выращивали, отдыхали, собирали грибы, ягоды, а на зиму возвращались в городскую квартиру. К ним в Дресвянку наезжала вся родня. Поля бывала там каждое лето, помогала по огороду, вместе ходили по грибы-ягоды, отдыхали. Мы с Владиславом тоже там бывали летом несколько раз с дочкой Таней, с ней мы собирали бруснику и облепиху, а он еще и зимой ездил – на рыбалку. Места там очень красивые: Обь рядом, бор, грибов, ягод полно. Павлик с Владиславом увлекались рыбалкой, хотя не очень то продуктивно.
Летом в Дресвянку приезжали все сыновья Ященко, внуки и другие родственники. Бывали там и Рыжковы – Леня с Асей. Тетя Варя была забавная старушка, много шутила, была она находчивая, веселая. Последний год она сильно болела – что-то с печенью, и вскоре умерла. Когда тетя Варя умерла, домик пришлось продать, и туда уже никто больше не ездил, потому что Ященко тоже свой домик продали.
Летом 2005 братья Ященко Виктор и Гена со своим сыном Олегом ездили на малую родину родителей и дедов. Там все изменилось, заросло, кое-что перестроено. Баня уже новая. Ребята там даже и не ночевали. Посмотрели, поговорили с теми, кто там живет, посидели на берегу Оби, поели, искупались и ночью вернулись в город.
Павел Михайлович в молодости перенес операцию: ему была удалена одна почка, по состоянию здоровья его не взяли на фронт. К тому же он работал на оборонном заводе – авиационном им. Чкалова, где у специалистов была бронь. Болезнь эта всю жизнь давала себя знать, он берег себя, соблюдал постоянную диету. В компании Павел любил выпить, но после сильно болел. Осенью 1982 в возрасте 70 лет он умер.
5 января 1983 неожиданно умирает жена Гены Ященко Валентина. Фрося осталась одна в двухкомнатной квартире, Гена остался с сыновьями (Олегом и Игорем) тоже в двухкомнатной квартире. Они решили объединить их в одну. Подыскали себе на Котовского полногабаритную трехкомнатную на пятом этаже. В этой квартире они прожили много лет, и когда Олегу пришло время жить самостоятельно, они отселили его в отдельную квартиру, продав эту и купив две другие. Себе Гена и Фрося приобрели двухкомнатную квартиру на четвертом этаже на Телевизионной улице, где и живёт Гена до сего дня.
Последние два года жизни Фрося чувствовала себя особенно плохо, и на улицу ходила редко, так как четвертый этаж для неё это тяжело. Она много читала, почти до последних дней. Много вязала носков, рукавичек и прочего. Ей надо было что-то делать. Но вот настал день, когда у неё случился инсульт, с частичным параличом. После инсульта сыновья три месяца ухаживали за ней, а Олег даже купал ее, заново учил ее ходить. И вот в начале месяца ей сделалось хуже, и она уже была без сознания и совсем плохая. Врач сказала: «Её дни сочтены – проживет, может дня 2-3, а может и больше». Фрося скончалась 7 июня 2007. В этот день мы все самые близкие пришли поздравить Гену с семидесятилетием. А после ухода гостей она скончалась. Похоронили ее рядом с мужем, на Гусинобродском кладбище. Сыновья поставили родителям общий памятник и оградку. Фрося была верующим человеком, и она была начитана. После смерти оставила свои стихи, которые мы прилагаем. Описаны все этапы и обо всем и оба всех.
Моя сестра
Анастасия Федоровна Рыжкова (Быкова)
Моя сестра Анастасия Федоровна Рыжкова (Быкова) родилась 5 января 1918 в Дресвянке Каменского района, что в Алтайском крае; скончалась она 31 октября 1985.
Сестра росла шустрой девочкой, в играх со сверстниками брала всю инициативу в свои руки, любила играть с мальчишками, командовать ими. В начальную школу ходила в Дресвянке, а с четвертого класса училась с Фросей в г. Камне. Жили они на квартире, домой приезжали только на каникулы, да иногда и на выходные дни.
Когда она жила в Дресвянке, у нее были четыре подруги, неразлучные, всегда вместе, с которыми она гуляла и играла. И когда они все вместе приходили к нам домой и мама спрашивала, кто там, а в ответ: “Шурка, Гутька, Верка, я!” – и это была поговорка.
С раннего детства Ася была очень брезглива и говорила : «Я не люблю твой рот!». Если кто-то откусит кусочек и подаст ей остаток, она его есть не станет. А вот когда ей было 2-3 года, долго не ложилась спать, иногда и днем. Она ходит, ходит по избе, а затем возьмет половую тряпку и где–нибудь ляжет в уголок головой на эту тряпку. Она была очень чистоплотная, даже до излишнего. А в столовой, или в гостях, умудрялась платочком вытереть ложку с вилкой. В детстве Ася очень любила свиное ухо. И вот если палят соломой поросенка, она стоит и ждет когда опалят голову его, отрежут и дадут ей свиное ухо. Она его полусырое и съедала. Или как-то на даче был случай, который мы не могли вспоминать без смеха. На нее налетел рой пчел. Головой в бочку не помогло, и тогда ее внук Андрюша дал ей противогаз. Пчелы улетели, тогда Ася сняла противогаз и спросила, откуда он взялся. Услышав в ответ, что внук приволок его с помойки, она еще долго плевалась, возмущению не было предела.
В Кривощековском училище Ася выучилась на полиграфиста-печатника, работала на заводе низковольтной аппаратуры – и после выхода на пенсию еще 10 лет. На заводе она прошла большую школу жизни. Проработала она на разных должностях: начальник планово-распределительных работ, а в основном она работала до конца трудовой деятельности начальником заводской типографии. Была трудолюбива, добросовестна в работе.
Если бывала ревизия, то у нее вся отчетность всегда была в порядке, за что ее и ценили. Людей она любила и уважала, люди ей платили тем же. Ася помогала другим в трудные минуты. Для своих двух сотрудников пенсионеров помогла получить квартиру. Вела активную общественную работу, была избрана членом заводского комитета профсоюзов. Имела много поощрений и наград от руководства завода, была занесена в Книгу почета завода, ее фотография висела на заводской Доске почета.
Ася за собой следила, поддерживала свое здоровье. Занималась йогой, могла стоять на голове, в позе Лотоса и некоторые другие. На заводе она слыла самой модной женщиной. Ася была симпатичной, красивой даже, и одевалась лучше других.. Говорили так: «Если Рыжкова приобрела себе кожаный жилет, значит это очень модно». И вскоре приобретали себе все такой же жилет.
В 1937 году она встретила свою вторую половинку: Алексея Алексеевича Рыжкова. Полюбили друг друга и поженились.
Первое время жили в коммунальной квартире, имели комнату в 10 кв.м., на ул. 1-ой Пятилетки.
Молодые жили самостоятельно, весело, дружно, имели очень много друзей. Ходили в гости, собирались компаниями и посещали рестораны, кафе, иногда ездили на природу, на пикники. Бывали часто на танцах в клубах, в парке им. Кирова и т.д.
Рыжков работал на заводе «Сибсельмаш» мастером модельного цеха.
В 1938 году его призвали в ряды красной Армии (тогда РККА). А в 1939 году в феврале месяце у Аси родилась дочь Эмилия. После двухмесячного декретного отпуска Ася вышла на работу. Первые месяцы я помогала ей нянчиться с Эмилией, потом она подыскала няню для ребёнка. Она подбирала такую, чтобы она была ласковая с ребёнком, трудолюбивая и честная. Сменила трёх нянек, а вот четвертая няня Тоня, прожила у них долго. Пока Эмму не определили в детский сад.
Выбор нянь был большой, т.к. в те годы из деревень, из колхозов народ выбирался в города. В деревнях на трудодень почти ничего не платили, а если и платили, то 200-300 грамм зерна-пшеницы. А что дома человек держал скот или птицу облагалось налогом. Облагалось налогом население, которое и ничего не держало: в месяц отдай 50 яиц, сдай масла 1-2 кг., шерсти 1-2 кг., мяса 20-40 кг. А где он возьмет этот крестьянин. А если сдаст все, то сам останется голодным: живет на одной картошке, да капусте. Вот от такой жизни и бежали люди в город, и устраивали свою жизнь как могли. Власти преследовали этих людей, но всех не могли задержать. Ходил в народе такой анекдот: После смерти вождя народов тов. Сталина преподаватель биологии показывает студентам скелет человека и спрашивает: «Чей это скелет?». Студент отвечает: «Это скелет колхозника.», «Как вы определили?» - спрашивает преподаватель, «Мясо, кожу, шерсть и яйца сдал государству, остались одни кости.»
В действительности советская власть у колхозников и кости забирала. А если крестьянину сдавать нечего он шел в магазин покупал, например масло, сдавал на заготовительный приемный пункт. И другие были варианты – откупались от этого налога деньгами. Вот от такой жизни и бежали люди в город, и устраивали свою жизнь как могли.
Девушкам было проще: устроится няней, домработницей и живет в семье, помогает нянчиться с детьми, вести хозяйство. Хозяева предоставляли кров и питание, одевали. К 16 годам хозяин помогал получить ей паспорт, прописаться и устроиться на работу. Так было и с няней Тоней. Ася помогла ей по всем вопросам. Девушка получила паспорт, устроилась на работу. В дальнейшем устроила свою жизнь, обзавелась семьей. Долгие годы она общалась с семьей Рыжковых.
Семья Рыжковых долго жила в этой комнате. И вот в 1949 году им дали большую комнату по ул. Пархоменко 4/5 а двух комнатной квартире. Комната была большая, примерно 20 кв.м. Эмма вспоминает: « дом был новый, не все работы были еще сделаны, а уже заселили. Не было горячей воды, а был только один кран холодной воды. Для купания воду брали прямо из батарей отопления. В квартире было две кладовки, и отец договорился с соседями, что он занимает обе кладовки, а они занимают ванную комнату. С соседями Рыжковы жили дружно. Алексей был хорошим художником, розами расписал потолок вокруг абажура. Стены под потолком расписал букетами цветов. Нарисовал масляными красками картину (скопировал) Шишкина «Медведи в лесу», которая до сих пор висит у Эммы на стене.
В 1959 Рыжковы получили отдельную квартиру – полногабаритную двухкомнатную 36 м2 с раздельными ванной и туалетом, и большой кухней. В ней они прожили до 1976. о событиях того времени я напишу позднее.
Годы шли. Эмма окончила школу, педагогический институт, стала работать в школе учителем физики и математики, преподавала в институте геодезии и картографии. Тогда было модно играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, и Эмма училась играть на фортепиано, Ася от моды не отставала. У них был хороший инструмент. Эмма любила классику, но сейчас не играет - нет у нее их инструмента.
Эмма вышла замуж – за Лаенко Евгения Дмитриевича. В 1964 родила ему сына Андрея. Андрей окончил техникум, отслужил в армии, и сейчас живет в Новосибирске. От первого брака у него дочь Елена 1988 г.р., живет она с матерью в Томске и учится в ВУЗе. Со второй женой Ириной они родили в 2005 сына, назвали Денисом.
Леня и Ася первые годы супружества считались идеальной парой. Оба красивые, веселые, одевались по последней моде, Алексей всегда побрит, при галстуке, и не иначе. Ася всегда была очень проворная, находчивая и предприимчивая. И вот народ начал приобретать землю (через профкомы), и строить домики на участке. Она тоже решила не отставать. И вот они с Полей и Лёней приобрели участок, и взялись за его обустройство. Участок находился в трех километрах от станции “Совхозная”, на правом берегу р. Ини, которую надо было переходить или переплывать на лодке. А если в обход, по мосту, то уже все пять километров.
Вообщем, начали строить. Ася через свой завод за недорого доставала материалы, Леня организовывал (нанимал) рабочих, и сам строил вместе сними. Поля обеспечивала рабочих едой, водой и прочим, вообще обеспечивала тыл. Потом Поля занималась в основном огородничеством: садила, выращивала овощи, перерабатывала их и т.д. Ася занималась в основном насаждением кустов, деревьев, цветов . Участок оградили штакетником. Воду для полива на огород провели по трубам из Ини. На участке построили хороший домик, летнюю кухню, баню, беседку, туалет. Все шло хорошо, все были довольны. Каждый выходной приезжали Эмма с семьей, Неля. Андрей жил там подолгу: речка рядом – купайся в своё удовольствие, лови рыбку. Все отдыхали, загорали, вкалывало в основном старшее поколение. Тяжело было осенью, когда все выращенное надо было везти домой в город: ведь 3-4 км с тяжелыми рюкзаками идти тяжело. Машины ни у кого не было. Со временем Поля не могла так далеко ходить и совсем туда не ходила, а летом бывала на нашей даче, и работала, и отдыхала у нас.
В конце шестидесятых в семье Рыжковых начался разлад. Леня начал пить – каждый день, после работы. Ася пробовала его остановить, делала попытки перевоспитать, но Леня пьянку не прекращал. Много нам Ася рассказывала, с юмором, о его похождениях, о том как он себя ведет. Мы много смеялись, но приехав в Новосибирск поняли, что смешного в том мало.
Леня приходил домой весь в грязи, будто валялся где-то. Он много раз попадал в канализационный колодец, падал с лестницы (жили то на пятом этаже). И однажды он попал в больницу с травмой позвоночника. Ему сделали операцию, около года он потом еще ходил в корсете. Причём так: быстро прошагает 5-6 шагов, встанет как столб, отдохнет и снова 5-6 шагов… В дальнейшем у него все пришло в норму. Выздоровел благодаря тому, что он в молодые годы занимался спортом, лыжами, коньками, волейболом и прочим. До глубокой старости он ходил на лыжах. Работал в конце жизни на лыжной базе института НЭТИ – выдавал лыжи.
И вот такая беда - пьянка довела до того, что он уже начал драться с Асей. И Ася решила, вынуждена была с ним разойтись. В 1979 они разменяли квартиру: Асе досталась однокомнатная на Пермитина, а Лене досталась комната - неподалеку. Вот так, из-за пьянки, дебошей развалилась семья. И прекрасную квартиру отдали за однокомнатную квартиру и комнату.
Год спустя Асе от завода дали квартиру в доме рядом с Эммой, на третьем этаже. Комната просторная, с балконом, большая кухня, а окна смотрели на окна Эмминой квартиры.
Ася с первых дней жизни Эммы старалась оградить ее от трудностей. Она помогла приобрести кооперативную квартиру. Постоянно опекала её и её сына Андрея. Обеспечивала продуктами питания, которые в те годы достать было трудно. Ремонтировала квартиру, помогла в воспитании своего внука. Старалась делать всё сама не привлекая Эмму. А зять Женька тот еще лодырь был. По дому ничего не делал. “ А зачем? - говорил., - Ведь есть жена и теща.” Деньги в семью он старался не давать, Эмму презрительно называл не иначе как «Эмка» . К сыну относился холодно и воспитанием не занимался. До того как Андрею пойти в армию, Ася говорила, что тоже с ним пойдет.
Но случилась не так как она думала: Ася заболела – головой. При обследовании врачи сказали, что эта болезнь бывает от умственного перенапряжения у больших начальников, и называется она Альцгеймера. Клетки мозга отмирают и не восстанавливаются. Ася начала говорить, делать что попало, часто ходила в сбербанк и требовала свою пенсию. Платила почти каждый день за квартиру: боялась, что ее выселят из квартиры, потому что она не работает уже на заводе. Оказалось, что у нее заплачено на два года вперед. Это она через других людей платила за квартиру, оттого и переплата такая. Почти каждый день ходила к Поле: та рядом жила. Посидит у нее, пообедает, отдохнет и отправляется засветло домой. Она очень боялась переходить дорогу. Владислав её провожал с моего дня рождения, так он её еле перевел через улицу Титова, а затем довел до института геодезии, и она сказала: «Иди домой, я сама дойду, дорогу знаю». Это были её последние слова, которые Вадик слышал от Аси.
Одеваться стала неряшливо, и прямо сказать плохо. Я ей говорила: «Ася, ты такая красивая, ты всегда любила красиво одеваться, а теперь ты не следишь за собой. Почему?». Она отвечала: «Раньше я любила людей, и они любили меня, я и старалась одеваться получше, для людей и следила за собой. А теперь я не люблю людей. С каждым месяцем ей становилось все хуже и хуже. Она могла, что попало говорить, творить, дома безобразничала. Я ходила к ней часто. Купала её в ванной. Это было очень сложно и тяжело. Кроме меня никто с ней справиться не мог. Могла съесть что попало., а вот мед она не ела, а говорила, то он плохо пахнет и плевалась. Эмма, в это время, работала в НИГАИКе, и у неё начался процесс развода с Лаенко – размен квартиры делёжь и т.д.
Мать в таком состоянии, что её оставить одну опасно. И вот консилиум врачей обследовали в очередной раз Асю, и дали направление на госпитализацию в психиатрическую больницу. Эмма оформила над ней опекунство. В октябре 1985 Асю положили в Мочищинский пансионат. Эмма полагала, что мать пролежит в пансионате недолго, пока они с Женькой не закончат бракоразводные дела и раздел квартиры. После чего хотела забрать мать к себе. Раньше это сделать было не возможно, т.к. Лаенко не пускает Асю к себе домой. Врачей предупредили, что больную мы заберём через 2-3 недели. В конце месяца я написала письмо туда, главному врачу чтобы он ответил: «Как состояние здоровья у Рыжковой?»
4 ноября пришла телеграмма, что Рыжкова скончалась. Похороны доставили много забот, Асю пришлось перезахоранивать с кладбища больницы на городское. Заводской коллектив много сделал для того, чтобы достойно проводить в последний путь свою сотрудницу.. Асю проводить пришло очень много народу. Для нас её родственников, это была очень большая потеря. Ася была очень доброй, отзывчивой ко всем родным и даже неродным людям. Была ласковая и очень щедрая. Жаль, очень жаль, что она прожила так мало. Она была веселой, от её присутствия в любом коллективе делалось уютней и радостней. После развода Лёни и Аси, они оставались друзьями. Леня часто навещал её, звонил.
После развода Алексей Алексеевич, нашел себе подругу, с которой они сошлись, объединили квартиры, и жили рядом с НЭТИ. Алексей работал в институте на лыжной базе. Умер в марте месяце 1996 года.
Эмма после развода жила на Станиславском жилмассиве, но недолго. Так как, тетя Вера – сестра Леонида – была одинока, пожилая, больная, проживала в коммунальной квартире. Соседи ее обижали, и она пожаловалась Эмме. Эмма пожалела её, и предложила объединиться. Нашли 2-х комнатную квартиру на Немировича-Данченко. Вместе они прожили недолгое время, так как тетя Вера умерла. Эмма хотела эту квартиру продать, или обменять на другую. ЖЭКо ей не разрешала сделать это, т.к. комната т. Веры была оформлена на т. Веру.
Вообщем Эмма кое-как продала эту квартиру, и вместе с Андреем нашли дом на окраине п. Кольцово, называется Двуречье. В общем переехала Эмма в деревню. Дом находился рядом с кирпичным заводом, а это пыль, грязь, шум от механизмов.... Дом сделаниз кирпича, 3 комнаты, кухня, печь. А в пристройке ещё кухня, сенцы. Земли было 12 соток.
Эмма после смерти матери много лет содержала дачу. За эти годы натаскалась грузов, урожая. Очень устала от этой дачи. Помощи ни от кого не было.
И когда увидела дом, много земли, да два погреба очень обрадовалась!
Она всегда мечтала иметь в деревне свой дом, свой большой огород, и быть хозяйкой на земле и в доме.
Но жить в своем доме хорошо если в нем есть мужчина, на которого можно положиться по всем вопросам. Да и самой хозяйке надо иметь хорошее здоровье. В общем, «хозяйства вести, не штанами трясти» - так говорят в народе.
Андрей много сделал внутри дома: канализацию, поставил ванну, унитаз. Построил баню. В доме все облицевал плиткой. Покрыл пол оргалитом. Сделал отопление от электроэнергии и многое другое. Вот сделал, что касалось дома и его благоустройства. Но ничего не делал и не хотел делать на огороде.
Эмма одна капалась в огороде, выращивала большой урожай, но никому эта продукция была не нужна. Андрей почти ничего не хотел брать. Эмма маленько торговала овощами. Можно было бы продавать больше, но очень далеко таскать груз на себе до автобуса, да еще и в гору. Выращенные овощи Эмма раздавала бедным, отдавала в церковь. Два года тому назад Эмма сломала ногу, была в гипсе. Жила в это время у Нэли. Через две недели, костыли раскатились, и Эмма упала и сломала еще и руку. Вот эта беда поставила перед ней вопрос: «Пора освобождаться от этого дома, от этой земли, и пора приобретать жильё ближе к сыну в городе».
Долго шли предпродажные дела. И вот через год или полтора нашлась семья, которой это жильё подошло. Эмма оформила все через агентство, и ей нашли квартиру, недалеко от квартиры Андрея и Иры. Квартира маленькая-малосемейка, но для одной женщины должно хватить.
Все эти годы Эмма помогала своей внучке Аленке, которая живет с мамой в г.Томске, и сейчас учится в институте. Помогать ей приходилось потому, что отец её никогда не помогал, не платил алименты, не заботился о своей дочери.
Вот Эмма и помогала, как могла- копила целый год деньги, и когда приезжала к ней Алёнка в гости, отдавала их ей. Сейчас ей трудно будет - чем помочь? Пенсия мала, а своей продукции нет, и лишних денег также нет. А ведь девочка еще учится и по-хорошему ей помогать надо.
Моя сестра
Степанида Федоровна Карпова (Быкова)
Моя сестра Степанида Федоровна Карпова (Быкова) родилась в д. Дресвянка 22.10.1922, умерла 13.01.2008.
По приезду в Кривощеково она училась в 10-ой школе. По окончании семи классов она поступила на курсы бухгалтеров. После окончания этих курсов была послана на работу, на завод «Сибсельмаш». На этом заводе она проработала долго.
По характеру Стеша была очень ленивой, самолюбивой, к родителям относилась не уважительно. Пример лени: Мама говорит: «Девочки, сходите за водой», «Я сижу учу уроки, а Стеша красится - наводит марафет. Мама больше ничего не говорит, а берет коромысла, ведра и идёт по воду. А было и так: Стеша берет ведро и коромысло, и идёт за водой, а ей на встречу, её друг топает. Она разворачивается, и бегом домой, бросает ведра и коромысло. Она очень стеснялась, что кто-то увидит, что она воду носит. У неё было прозвище – «Стеша - сладкоеша» и это не без основания.
В войну, по карточкам детям давали конфеты – полушечки, по 400 гр. На месяц. Мама делила всем помаленьку, а остальное убирала (прятала). Стеша находила их (а от неё спрятать было невозможно) съедала все одна, а ведь в доме трое маленьких, младших детей (я, Нэля и Тамара). А ей хоть бы что, она себя любила больше всех, и всё тут! Не знаю, как она работала на заводе, но знаю одно, что она приходила домой и плакала, что её все время обходили в очереди на квартиру. , И говорила, что кому-то опять дали квартиру, а он пришел работать после неё. И это повторялось несколько раз. Судя поэтому, думаю, что на работе она не отличалась усердием, трудолюбием и знаниями. Василий Бахтин дал ей прозвище «Сара», т.е. хитрая еврейка. Иногда называл её «Сарушка». А она и впрямь дружила с евреем.
Стеша всегда хорошо одевалась, следила за собой, у неё было много поклонников. Ходила почти ежедневно в сад им. Кирова, в клубы на танцы, хорошо пела, танцевала.
Осенью 1952 года она родила дочь Дину. Родители очень переживали, как это без мужа и родить ребёнка - считалось тогда позором. В декрете она пробыла недолго, вышла на работу, а заботу о девочке взяли на себя мама и папа. Денег в семью Стеша старалась не давать, а если давала то очень мало. Все заработанные деньги тратила на себя - любимую.
В 1980 году она вышла замуж за Карпова Алексея Михайловича. Они была знакома давно – учились в одной школе. Потом он на многие годы исчез и вот появился, и стал мужем Стеши.
Алексей был до этого женат, имел 2-х дочек, но семью оставил, и старался не платить алименты по содержанию детей. В войну он отбывал срок в лагере, за изнасилование своей малолетней племянницы, поэтому и не был на фронте. Его сестра преследовала его, хотела ему отомстить за своего ребёнка, он все время скрывался, прятался. Жил без прописки. Стеша с Алексеем жили в нашем доме. Папа посмотрел на него, на его поведение, на его шутки, фокусы и т.д., и сказал: «это копия Остап Бендер!» Папа как раз читал эту книгу, «12 стульев».
По характеру он был слишком веселым человеком, играл на гитаре, балалайке, много лет шутил. Умел пустить пыль в глаза – «балабол».
Они жили в нашем доме, пока им не дали комнату, на пл. Станиславского. Леня занимался фотографией, ездил по деревням, брал заказы на изготовление портретов. Работал не всегда честно. Пример: в одной деревне жили казахи, он собрал заказы, и когда начал делать портреты, и ему показалось, что все казахи похожи, как одно лицо. Вот он их и наштамповал с одного кадра. По приезду в деревню он раздал портреты, получил деньги, и отправился на станцию уезжать домой. А эти казахи разглядели, сравнили, что все они одинаковые и говорят: «Что это твоя баба на моя баба похожа? Почему?» Поняли подвох, помчались на станцию, нашли бракодела Лёху, и набуцкали его как хотели, и деньги у него забрали. Кроме фотографии он никуда не оформлялся, т.к. платить на дочек не хотел, временно пристраивался то в пожарное депо, то еще куда. Бывая в деревнях, Алексей видел, что люди наши добрые, гостеприимные, и что среди них можно жить припеваючи. Это когда он ездил на один день. В 1961 году в семье Карповых родился сын Петр. Жили они в своей комнате, материально очень плохо. Оба ленивые, любили поспать до обеда, а дети еще маленькие были. И вот однажды Поля пришло к ним в гости. Родители спят, а уже дело к обеду, дети голодные, разводят муку водой и едят, а больше в доме ничего нет. Больно было смотреть на это.
Алексей изучив, что в деревне будет жить хорошо, решил переехать в село. Когда они переехали, а комнату бросили, (т.к. за неё не платили), в деревне жители видят, что приехала семья – 4 человека, у них ничего нет. Начали им помогать: кто картошки, кто овощей, кто яичек даст. А потом ведь надо иметь своё, самим выращивать и т.д. И люди не стали помогать.
Семья Карповых объехала несколько деревень, нигде не прижились, т.к. надо же работать, и на огороде, и еще где-то.
И вот после смерти мамы они опять прибыли в Новосибирск, и поселились к папе, в нашем доме. Оба не работали, спали до обеда в кладовке. Дети голодные, доходов у Карповых никаких. И вот сидит старик и ухаживает за детьми. Как мог сам готовил на свою мизерную пенсию в 30 руб. Продукты кончаются, а до получения пенсии еще далеко. Ну, что может старый человек приготовить. Наварит каши, а она то густая, то пригорелая. Сестры предлагали ему переехать жить к ним, но папа не соглашался, т.к. хотел дожить в своем доме до годовщины смерти своей жены, а там видно будет. Мама умерла в марте 1964 года.
И вот однажды отец не выдержал, и пошел к Поле, и сказал, что жить с семьёй Карповых он не может, что они не работают, проедают его крошечную пенсию, его оскорбляют, и что он просится к Поле жить. Папа даже заплакал. Поля с Нелей дали согласие, устроили ему топчан, постелили на кухне. Там он прожил десять лет до самой смерти.
В марте месяце 1965 года подходила годовщина смерти мамы, и вот папа пошёл в свой домик, и хотел взять одну курочку, для того чтобы помянуть маму (он оставлял 7 курочек). Зашел в курятник, Леха увидел, вышел и спрашивает: «Ты что здесь шаришься?» Отец говорит: «Хочу взять одну курочку!» Лёха его выгнал со двора, наматерил и ничего не разрешил взять. Папа говорит: «Вы же живете в моем доме!». В ответ: «Какой это дом, это же развалюха». Так папа и ушел, ни с чем, из своего дома, и от своего хозяйства, а Стеша – дочь, была рядом, и не заступилась за своего престарелого отца, которому был 81 год.
Папа, когда пришёл домой к Поле, ничего не мог сказать, губы трясутся. Как это его выгнали из дома, который он строил дважды. Первый раз в тридцатые годы, второй раз в пятидесятые годы после пожара.(?) Обидно ему, и больно. Никто за него не заступится. Поля его успокоила, сказала, что помянут маму и без курочки, и т.д.
После смерти мамы, папа оформил на мое имя дарственное завещание, хотел, чтобы мы семьей переехали к нему жить. А жили мы в тайге в геологоразведке.
Я приехала в Новосибирск, и пошла по райисполкомам, горкомам. Была и в милиции. Никто нам не дал разрешения на прописку, т.к. семья из 4-ех человек, а площадь домика мала. Начальник милиции сказал, что если бы я была в разводе с мужем, тогда можно было бы и прописать.
Папа Стеше не давал согласие на прописку, но она выкрала домовую книгу, и через знакомых смогла прописаться всей семьёй, и тоже в составе 4-х человек. Вот так она стала «законной» хозяйкой в нашем доме. Через несколько лет им дали трёхкомнатную квартиру, полногабаритную, на ул. Костычева. А вот отцу полноправному хозяину комнаты не выделили даже комнаты. Если бы ему выделили, то они с Полей могли бы объединиться и получить большую площадь. Вот так поступили с отцом дочь и её хамоватый муж.
Дину Борисовну Карпов удочерил. Дина была очень способной девочкой. После окончания средней школы поступила в Новосибирский государственный университет, в Академгородке, и жила в общежитии. По окончании была зачислена в аспирантуру, а затем была послана преподавателем в г. Омск. Когда Дина уезжала в Омск, то сказала матери: «Бросай своего дурака, и поехали со мной!» Стеша отказалась бросать Лёху. Дина после этого порвала с ними родственную связь
Дина вышла замуж за Пелипенко Е.И., у неё двое детей Артём и Агния. Дина и Евгений оба преподаватели НГУ. Сейчас живут в Академгородке. С роднёй со стороны матери Дина никогда не общается, и не общалась, и до сих пор с матерью не общается.
И вот однажды приехал её брат Петр в Новосибирск, и нашел по адресу её квартиру. На его звонок через дверь ответили: «Нет у неё никакого брата». Так он и ушел без всего.
Сын Стеши, Петр Алексеевич, окончил техникум, занимается предпринимательством. Женат на Наталье, у них трое сыновей. Живет в Краснодаре. Как семья Карповых (кроме Дины) попала в Краснодарский край? В Новосибирске они имели уже 4-х комнатную квартиру. Жили вроде хорошо, дети выросли, выучились, стали жить самостоятельно.
И вот Карповы размечтались: иметь свой дом на юге страны, с садом, с фруктами и т.д. Жить как в сказке: натянуть гамак, лежать в нём, и чтобы яблоки сами падали им в рот.
И вот по объявлению в газете нашли предложение на обмен: двухэтажный дом, в Красндарском крае с фруктовыми садами ... Не посмотрев, что там за дом заключили договор - сделку на обмен, на свою четырехкомнатную квартиру. Когда же приехали туда, этот дом оказался в ауле Краснодарского края. Дом вовсе не 2-х этажный, а чердак сделан под жилое помещение. Сад весь загублен, то ли вымерз, то ли еще что с ним случилось. В общем стоит там одна яблоня, и еще несколько кустиков фруктовых. Мы, конечно, не знаем всего, но знаем одно, что они доменялись до ручки. Петр от них отделился и стал жить своей семьёй в Краснодаре, где живет до сего дня.
Несколько лет тому назад Лёня карпов умер, Стеша осталась одна. Петр перевёз её на свою дачу, с тем условием, что когда он достроит свой дом, он заберет её к себе.
Прошло несколько лет, и мы узнаем, через Виктора Ященко, что Стеша все еще живет на этой даче. Умерла Стеша 13 января 2008 года от инсульта.
Моя учеба в техникуме и моя первая работа
Наш швейный техникум располагался в 2-х местах города. Учебные классы были на ул. Коммунистической, в 2-х этажном, деревянном здании. На 1-ом этаже располагалась учительская, директор, секретарь и прочие. На втором этаже были классные комнаты. Я попала в техникум на первый набор, его только открывали. Набрали две группы на базе 7 классов, срок обучения 3 года 6 месяцев.
В нашей группе третья часть учащихся пришли после работы на производстве, и они очень старались приобрести знания, а остальные учились как в школе – кое-как. Я считалась лучшей среди наших студентов, таких как я, было 3-4 человека. Одна девушка была старше всех по возрасту, жила одна, стипендия у нас была 80 руб. Тем кто жил с родителями было легче прожить, а этой девушке было очень тяжело существовать на такую мизерную стипендию. Она даже сдавала кровь – получала донорские деньги. Это была прибавка к её бюджету. В каникулы она нанималась работать по ремонту комнат техникума: белила, красила и т.д. И когда она приходила после каникул на занятия, у неё все руки были опухшие, изъеденные известью, забинтованные. Вот так трудно было учиться в те годы. Она иногда на занятиях теряла сознание.
Практические занятия были у нас в мастерской, которая расположена на ул. Ленина. Это тоже старые деревянные здания. Практика проходила по целым дням, иногда и по неделям. Мы там осваивали весь процесс изготовления верхней одежды. Я приобрела там хорошие знания, и навыки, в дальнейшем могла шить все. Для себя я шила пальто, костюмы, платья. Позже приходилось шить и людям. А детям своим я шила абсолютно всё, Тогда готовой одежды для детей не продавали, и не выпускали. После 2-го курса нас распределили, и послали на практику, на швейные фабрики разных городов. Меня и еще 4-х девушек послали в Иркутск. В Иркутск мы поехали на поезде. После нас в вагон поезда садилась семья цыган. И вот они забили своими вещами весь тамбур: перинами, узлами, подушками, и конечно ребятишками. Другим пассажирам войти в вагон было невозможно, и парни лезли в вагон через открытые окна. C нами в вагон попало 10 человек из геолого-разведочного техникума, вот они и лезли через окна. Ехали до Иркутска мы пять суток, т.к. поезд останавливался и стоял долго, не только на станциях, но и среди поля, как говорят «у каждого столба». Мы своей группой заняли верхние багажные полки, там лежать можно, а вот сидеть плохо, т.к. приходилось сидеть согнувшись.
Народ собрался молодой, весёлый. Песни пели своей группой, к нам присоединялись и студенты геологи. Среди них особенно любитель песен Владислав. Он все время был в нашем купе. Среди наших девочек особенно хорошо пела Мария Лесникова. После окончания техникума она на фабрику не пошла, а была приглашена на работу в Новосибирскую филармонию, и долгие годы было певицей. Вместе с Антониной Люмкиной у них был дуэт, а баянистом у них был Н.М. Кудрин, хороший композитор и аккомпаниатор. Кудрин известен как композитор, который прославился такими незабываемыми, любимыми песнями как: «Хлеб всему голова», «Перепелка», «Деревня моя» .
Так мы и доехали с песнями, с веселым настроением. Прибыли в Иркутск ночью, ночью прохладно, а нас в здание вокзала не пускают, т.к. надо было пройти санобработку в бане. Это делалось, для того чтобы ликвидировать вшей. Ну где мы возьмём эту баню ночью, где мы возьмём эти справки? А ведь на улице холодно!
И вот мы, вместе с геологами проявили находчивость и нахальство, и все-таки прошли в здание вокзала. Один милиционер-дежурный ничего не мог сделать с нами. В вокзале мы всю ночь хохотали, веселились, а утром пошли - поехали на фабрику, а геологи отправились в своё геологическое управление.
Владислав встретил нас около швейной фабрики, и узнал наш адрес, где нам дали общежитие, с тем, чтобы не потерять нас. И вечером пришел к нам, чтобы пообщаться. Так он приходил 2 или 3 вечера. Потом мы ему говорим - приведи к нам кого-нибудь из парней, а то ходишь один. На следующий день он привел с собой Ивана Лобанова. Парень был скромный, застенчивый, рыжий, неразговорчивый. Просидел весь вечер у нас в комнате, и почти ничего не говорил. По уходу от нас их обоих мы сочинили частушку: «Пришел, молчит, и ушел, молчит, это чей такой хороший, только шуба шебарчит». В общем больше Иван к нам не приходил. Мы говорим Владиславу: «Веди ещё кого-нибудь» А он больше никого не привел, а на следующий день пришёл к нам и пригласил меня в кино Билеты у него уже были. Так началась наша дружба, которая переросла в последствие в любовь.
У геологов были сложности с выездом в геолого-разведочные партии, т.к. на восток дальше Иркутска не пускали без особых пропусков, допусков. Дальний Восток тогда считался стратегическим секретным районом, поэтому въезд туда был только по пропускам, и они ждали ответ из Москвы. Эти студенты жили целый месяц в гостинице. Им, конечно, предоставили места для проживания. И вот мы с Владиславом подружились, и целый месяц гуляли по городу. Это нам повезло!
Город Иркутск небольшой, старинный, купеческий, компактный. На главной улице, проспекте Карла Маркса, проезжая часть сделана из торцов лиственницы, и если едет конный экипаж на резиновом ходу, то почти ничего не слышно. На этой улице было много ресторанов. Летом окна открыты, и оттуда раздаются звуки музыки, и песен. Песни пели в основном такие как: «По диким степям Забайкалья, где золото моют в горах». Какая-то неувязка слов с местностью. Но на это никто никогда не обращал внимания. Вот недавно наша дочь Таня заметила это и задалась этим вопросом. Как это? Были и другие песни, русские народные.
В ресторанах народ гулял богатый. А на завтра-послезавтра, он прокутит все деньги, и его вышвыривают их этого ресторана. Это мы сами видели! Как в песне Высоцкого поется: «Я на Вачу ехал плача, возвращаюсь хохоча!».
Мы вдвоем гуляли по всему городу, заходить куда-либо мы не могли, потому что денежек не было. А вот в парк, на старинное кладбище, по улицам бродили до позднего вечера. В то время в городах, да и в Иркутске, тоже хулиганья было полно, но мы как как-то боялись гулять допоздна. Хочется рассказать, как мы мечтали в то время. Денег у нас было маловато, в магазинах тоже ничего из продуктов особенно не было, а если и было, то цены были высокие. И вот мы однажды купили консервы – соевые бобы в томатном соусе. Нам понравилось, и мы только эти бобы и ели. Однажды Владислава мы угостили этими бобами. Ему понравились . Он в гостинице, рассказывал своим друзьям, и вот они накупили, и наелись вдоволь. Финал: всех прохватил понос. Мораль – кушать надо в меру, а не от пуза.
Хлеб нам отпускали по талонам, на фабрике их выдавали, в кадрах, но хлеба было мало. Мы всегда были голодные, но зато веселые. В общем жили мы в Иркутске, голодно, но зато весело. Много пели, шутили. В общем: «Когда мы были молодыми … и чушь прекрасную несли»
Через месяц Владислав уехал, а я осталась в своём коллективе, заканчивать практику на фабрике.
Еще в Новосибирске, наш преподаватель, попросил меня навестить его сына, посмотреть, как он живет … Мы всей группой сходили к нему, познакомились. Хороший молодой человек, приятной наружности. Он нам сказал, приходите завтра в парк, я вас познакомлю с молодыми людьми. Мы пришли, он нас встретил, и вместо того, чтобы купить нам билет, он перелез через забор парка и был таков. Мы за свои деньги пошли в парк и на танцевальную площадку. У них существовал такой порядок: если парень покупает билет девушке, то она должна только с ним танцевать, и он её будет провожать домой …
Сам парк расположен на берегу Ангары, а танцплощадка выдвинута в русло реки, и когда танцуешь, то через щели (пол дощатый) видно воду реки. Красивая, очень чистая, река прозрачная. Через реку построен мост, по которому ходят автомобили и трамвай. Когда стоишь на мосту, и бросаешь монету, она падает до самого дна и её видно. С этим парнем мы, конечно, больше не общались - поняли, что он связан с хулиганьём, и что он не совсем порядочный человек.
По окончании практики мы поехали домой - сентября месяца у нас начались занятия в техникуме. А Владислав приехал в Новосибирск в октябре месяце. Нашел наш дом, и мы с ним продолжили нашу дружбу. Моим родителям Вадик, как его все звали, понравился. Мы с ним много гуляли по городу, в кино, театр почти не ходили, т.к. ни у него, ни у меня денег не было. Да и времени у нас было мало. Всю неделю на занятиях, оставался только выходной день. На танцы не ходили - Вадик танцевать не умел. А мне так хотелось! Я очень любила танцевать.
Так дружили мы до зимы. Зимой меня отправили на преддипломную практику, собирать материал в Горький (нынче Нижний Новгород). Фабрика поселила жить нас на частную квартиру. Нам очень повезло, что мы попали к хорошей женщине. Её звали Вера Васильевна. Была она из дворянской семьи, очень культурная, вежливая. Дом у неё был 2-х этажный, деревянный, с печным отоплением. Этот дом когда-то принадлежал её деду - он был богатым человеком. После прихода к власти большевиков, дом у них забрали, а Вере Васильевне оставили две комнаты на втором этаже.
В Горьком, на фабрике мы собирали материал для написания дипломного проекта. Денег нам платили мало, родители тоже не могли нам давать, но мы старались экономить на всем, и на питании. Питались в основном овсяной кашей – это не геркулес, а зерно. Масло покупали только растительное. На сэкономленные деньги мы старались купить себе материал на фабрике, из остатков. Тогда нигде не было возможности купить хороший материал. Я себе купила крепдешина, шерсти на платье, и ещё кое-какой материал.
Вера Васильевна была очень хорошая хозяйка и умела прекрасно стряпать сдобные булки и прочее. И однажды она мне говорит: «Я вижу ты, Зоя интересуешься приготовлением теста и другими кулинарными делами. Если хочешь, я тебя научу». И стала показывать и рассказывать, как это надо делать. У меня под ее руководством начало получаться, и неплохо. Это учёба В.В. мне пригодилась в дальнейшей жизни. За что я ей благодарна. И я до сего времени стряпаю плюшки и пироги по её рецептам и рекомендациям. Всем моим детям и внукам моя стряпня нравится.
Мы должны были уезжать из Горького. Перед отъездом я завела тесто, раскатала и еще тесто не растронулось, мне пришлось срочно ехать за билетами на вокзал. Я свою работу поручила Нине Шмаковой, чтобы она закончила выпечку.
Нина поторопилась, и не дав растронуться булкам посадила их в сильно большой жар. Когда я пришла булки были готовы, мы их положили в чемодан. Ехать мы всей группой решили сначала в Москву, до которой ехать сутки. В пути мы решили перекусить. Я открыла чемодан, засунула туда руку, чтобы взять булок, но рука моя завязла в тесте. Большой жар, сразу запёк корочку, а внутри осталась сырое тесто. При людях мы эти булки не вынимали, а потом корочки обломали, а остальное выбросили. Посмеялись над этим казусом, да так голодные и доехали до Москвы.
В Москве мы побродили до вечера, и поехали на вокзал. В столице мы ничего не видели, т.к. не знали, что и где. Сели в поезд, который до Новосибирска шел более 3-х суток. На дорогу купили один батон хлеба, колесико колбасы, и это рацион на 4-х человек на 3-ое суток!
За два раза мы это съели, и дальше ехали голодные. Кроме одной девочки, которой родители присылали денег, и она втихаря от нас ела колбасу. Когда мы об этом узнали, то очень были возмущены, и к ней мы уже относились с прохладцей и презрением. Любая из нас троих так бы не поступила, а обязательно поделилась бы с подругами. В общем, мы её стали презирать. Но ей об этом никогда не говорили.
Прибыли мы на ст. Кривощеково, кое-как свои чемоданы вытащили на перрон, а перроне уже мой друг – Вадик. Из Москвы я на последние копейки дала телеграмму: «Поезд 79 двадцатого». Оператор не хотела принимать такой текст, но я ей сказала, что у меня нет денег, и что там поймут.
Вадик, получив телеграмму, бросил все дела и побежал на передачу (так называлась теперешняя электричка), и поехал на ст. Кривощеково. А дела у него были такие: они с матерью белили комнату, он заканчивал последний угол. Хорошо, что он нас встретил, потому-что мне чемодан до дома было бы не донести. Нина Шмакова тоже пошла к нам, она сказала, что ей до дома не дойти от голода, ослабла тоже. Нине надо было добираться до Бугринской рощи.
Вадик сгреб наши чемоданы, и мы втроём пошли к нам домой по ул. Демьяновской, по мостику через болото. Сейчас этой улицы нет совсем, а стоят 9-ти этажные дома. Пришли домой, мама говорит, что же я не дала телеграмму ей. Я бы говорит, приготовила обед, постряпала бы. Вот ему так дала телеграмму. Я ей ответила, что у меня не было больше денег. Мама говорит: «Да у меня и покормить вас не чем, вот круглая картошка, запеченная в духовке, капуста, да огурцы». И, что у неё есть еще каша овсяная. Мы в голос заорали, что не будем, есть кашу овсяную, т.к. мы два месяца ели эту кашу, и будем рады поесть картошку и капусту. От души мы поели эту еду - долго не ели картошку и соленных огурцов.
Немного расскажу о Горьком. Горький стоит на берегу Волги, дома почти все частные, индивидуальные, старинной постройки. Сам город стоит на холмах, улиц прямых нет, по вертикали дороги - то спуск, то подъём. Трамваи тоже то в гору, то с горы.
В Горьком мы особо никуда не ходили, за исключением музея им. А.М Горького. Денег у нас не было. Погода стояла морозная, а мы когда ехали в Горький, полагали, что едем в Европу, и что там теплее чем у нас, а оказалось, были сильные морозы. Здесь морозы переносятся труднее, чем в Сибири, а мы были одеты в демисезонные пальтишки, и в резиновые ботики.
По приезде в Новосибирск, после коротких лекций, мы получили задания на дипломное проектирование. Мне было дано задание: «Пошив мужского костюма». Выдали крой, вот и делай изделие, как положено, как учили. Это изделие надо было разместить на пошив в условиях фабрики по операциям, с закройным цехом.
Много приходилось чертить, а чертить то в доме, где один стол в кухне. Он и для черчения, и для всех прочих нужд семьи. Вот и приходилось делать чертежи вечерами, ночами. Около меня всё время была моя подруга Тамара Крысенко. Она училась слабовато, и многое не успевала делать. Вот я ей и помогала. В свою очередь мне помогал чертить и Вадик, он уже свой диплом заканчивал.
К 20 июня 1949 года диплом был готов, костюм пошит, диплом защищен на пятёрку.
При распределении на работу, у меня была возможность выбора, потому-что я была одной из лучших учащихся в нашем выпуске. Можно было поехать в Москву, в Ленинград, остаться в Новосибирске, но я выбрала г. Сталинск (Новокузнецк) Кемеровской области.
Мы с моим другом Вадиком договорились, куда его назначат, туда и я попрошусь. А его назначили именно в Сталинск. Он окончил техникум 27 апреля, после месячного отпуска он выехал на место работы. Мы переписывались с ним, и он знал, когда я приеду. Он ходил несколько дней на вокзал меня встречать. Перед встречей он побывал на фабрике № 5, узнал заранее, что на фабрике ждут прибытие молодых специалистов. Встретил нас, а нас опять было четверо, и проводил до самой фабрики.
На фабрике встретили хорошо, дали нам в управлении комнату, дали кровати, постельные принадлежности, и электроплитку. Всех распределили по рабочим местам, а через месяц, приглядевшись кто, что умеет делать, сделали выбор. Носову и Генатулину отправили в Обллегпром. Почему я не знаю, но видно потому, что они очень маленькие ростом, и очень застенчивые. Меня к себе взяла в помощницы главный инженер - она уходила в декретный отпуск, и я должна буду войти в курс дела, и заменять её. Директор не имела технического образования, и подменить её не могла. Нину Шмакову оставили из-за того, что она была рослая здоровая, боевая, и что из неё будет настоящий бригадир, внушительный.
Нас оставили, и предложили искать квартиры, т.е. освободить кабинет на фабрике. Я нашла себе комнату в одном частном доме на ул. Болотная, поселилась и жила до нового 1950 года.
На фабрике была очень сложная атмосфера. Директор фабрики боролась за выполнение плана, любой ценой. Её не касалось какое качество, как люди будут покупать эти изделия. Главный инженер и технолог (это я) отвечали за пошив, и за качество выпускаемой продукции. Швеи-мотористки были не очень хорошие, они привыкли шить телогрейки, рабочие костюмы (спецовки) где не надо было шить качественно.
Настало мирное время, люди хотели одеваться красиво, а наша фабрика шила полупольто мужские (как тогда называли – москвички) из бобрика. И вот на потоке наделают брака, а бракёры под нажимом директора, пропускают это брак.
Я настаивала, чтобы делали качественно, заставляла переделывать, перешивать- пороть. Накопилось много готовой продукции, которую нельзя было отправлять на склад и в торговлю. И вот за это директор начала вести против меня борьбу. Штрафовала за недостачу кроя, за потерю ножниц ... В результате я продолжительное время не получала зарплату. А зарплата у меня была 550 руб., а мой папа сторож получал 500 рублей. И вот эту-то зарплату, эти копейки, и урезали каждый месяц. В бухгалтерии мне подсказали, что директор не имеет права меня штрафовать. И что мне следует обратиться к прокурору. Я Вынуждена была пойти к прокурору, и он вмешался, и прекратил эту несправедливые, незаконные вычеты из моей зарплаты. И вот вечером под новый 1950 год, 31 декабря, я пришла домой с работы на квартиру. Хозяйка выставила мой чемодан в сенки и сказала: «Иди куда хочешь!». У меня не было денег расплатиться за прошлый месяц, т.к. меня штрафовал директор фабрики. И я пошла по городу вся в слезах, расстроенная. Люди все готовятся встречать новый год, а меня как собаку прогнали из дома. Моих хозяев зло брало из-за того, что у меня иногда появлялись вкусные продукты: конфеты, яблочки.
А так как они были очень неразговорчивые, и никогда меня не спрашивали, откуда у меня эти продукты. А дело все в том, что мама моя каждый месяц собирала посылку и отправляла в почтовом вагоне. Мама посылала мне картошку и овощи, а Ася всегда прикладывала, что-нибудь вкусненькое – яблоки, конфеты, печенье. Вот хозяева и думали, что я трачу деньги на сладкое, а за квартиру платить не желаю. Вот они и выставили меня из своего дома.
Иду я по городу, кругом веселятся люди, провожают Старый Год. Выходят компаниями на улицу, шутят, толкаются, барахтаются в снегу. Вот и попала в такую свалку. Меня столкнули в снег с хохотом, весельем, а мне было не до шуток. Я вырвалась, увернулась и пошла дальше, а сама плачу, слезы льются. Шла, шла и начала замерзать, решила зайти в один из домов погреться. Только я зашла меня схватили, начали снимать пальто, заставили сесть за стол, они думали, что я опоздавшая гостья. Но я сказала, что я здесь совсем чужая, и что я хотела только погреться. Со мной рядом сидели муж с женой, и спросили меня, как я оказалась здесь, в их странном районе. Я ответила, что я ищу квартиру, может кто-либо сдает. Они даже обрадовались, потому-что сами искали квартирантку. Дело в том, что хозяин работал на заводе, и ему приходилось работать в ночную смену, а его жена боялась спать без него. Тут же договорились, что я буду у них жить, и что завтра я к ним приеду.
Утром следующего дня я взяла санки, погрузила свой чемодан и постель, и приехала к ним. В доме у них была комната и кухня. Из мебели: кровать, стол и две-три табуретки.
Семья Червяковых Анна и Петр пережили катастрофу – у них сгорела изба, они были очень бедные, но добрые. Был у них ребенок – 3 года. Когда они меня взяли на квартиру им стало веселее жить. Все делали мы вместе, с юмором, с шутками. Питались мы совместно: один день готовила я, два дня готовила Аня. Картофель и овощи были у них, а мне иногда присылали родители. Питались вместе только вечером, а утром и в обед кто где, и как может. Я видела их нужду, и брала на фабрике из отходов вату на матрасы, упаковку на простыни, марлю на занавески. Для них это была большая поддержка, а для меня это ничего не стоило. Кровати у них не было, и их соседка говорит: «Вон у меня за сараем стоит железная кровать, бери и спи на ней». Петр её подладил, постелил доски, и я заимела свою кровать.Сфабрики брала отходы, которые сметали в кучу, а потом вывозили в мусор. В этих отходах была и вата, и обрезки ткани, и даже катушки от ниток. И вот Аня сделала матрацы, и еще долго со смехом вытаскивали катушки, которые мешали спать. Хотя я тоже старалась их выбирать еще на фабрике.
И жила я у этих добрых людей до самого лета 1950 года. В апреле месяце мне удалось уволиться переводом в Новосибирск. Разрешение на перевод давало министерство, куда я написала заявление, и мне разрешили перевод.
Немного хотелось бы описать Сталинск. Он расположен не левом берегу реки Томи, строился он на заболоченной площадке. В то время когда я там жила, от вокзала до кинотеатра Металлург ходили трамваи. Трамваи ходили по отсыпанной насыпи, а влево и вправо была вода, и все было заболочено. Далее до конца проспекта Металлургов, и до завода «Кузьметкомбината», все было заасфальтировано. Был и городской парк, дворец «Металлургов», и театр юного зрителя, рядом с заводоуправлением КМК. Город рассекала речушка Грязнуха, которая никогда не замерзала - с комбината шла горячая, грязная вода. И это всё, и все отходы вливались в Томь. Сам город строился стремительно, но выше пятого этажа домов не было. Город весь в дыму, зиму и лето. Особенно трудно дышать было жителям «верхней колонии», так называли микрорайон, рядом с комбинатом. Город был озеленён, но этой зелени не хватало, чтобы поглотить вредные газы заводов.
Долгие годы заболоченная часть города замывалась глинистым раствором. Вокруг города располагались сопки, и вот эти сопки размывали гидромониторами и перекачивали на заболоченную часть города.
Много лет прошло, и вот Вадик в 1980 году посетил этот город снова. Город изменился, вырос. На заболоченном участке, от вокзала до Томи, вместо улиц Заболотной, Моковой стоят дома 9-12 этажные, расположен здесь и институт усовершенствования врачей и много, очень магазинов. Построен новый вокзал «Новокузнецк», а на привокзальной площади стоят высотные дома и на них плакат из стихотворения Маяковского «Я знаю город будет, я знаю саду цвесть, когда такие люди в стране Советский есть!»
Прожила я в Сталинске всего 9 месяцев. Все время отдавала работе на фабрике: после работы помогала работницам ликвидировать брак. Записалась в драматический кружок при дворце «Металлургов». Где мне дали дублировать роль, ведь я пришла с опозданием в их коллектив, а на будущее обещали дать хорошую роль в новом спектакле
Коллектив был хороший, режиссер тоже умел работать. Я с удовольствием начала туда ходить, готовила свою роль, но вот приехал мой друг Вадик и отвлёк меня от этого коллектива - не отпустил меня. Сломал мою карьеру, а ведь в коллективе так: не пришел раз или два, и тебя отчисляют.
С этим Вадиком был у меня еще и казус: когда я пришла на квартиру к Червяковым, и повесила костюм мужской – Вадика, Анна подумала, что на квартиру пустила воровку: «Как же так девушка, мужа нет, а костюм есть? Значит украла». Вскоре Владислав приехал, и Анна поняла, что этот костюм не ворованный, а костюм «нашего» жениха. Анна призналась мне, что она подозревала меня в чем-то. Потом долго смеялись над её подозрениями. А я ей говорила: «Анна, что же я могла у тебя украсть? Ведь у тебя кроме стола, табуреток, и кровати ничего нет в доме. Постели, матрацы - я помогла вам приобрести отходы, и сделать из них. Как же я своё могла у вас украсть?». Мы жили очень дружно. И когда я от них уезжала Анна жалела, что я от них уезжаю, и даже откровенно плакала.
Наша свадьба
и жизнь в геологоразведке
Вадик ко мне приезжал иногда в Сталинск, мы с ним продолжали дружить. И додружились до того, что решили пожениться. Мы договорились с ним, что я в апреле увольняюсь и поеду в Новосибирск, он тоже возьмет отпуск в апреле (ему положен был отпуск), и мы с ним поженимся. Но его в апреле месяце не отпустили, а отпустили только в конце мая.
По приезде в Новосибирск я хотела поступать на работу, ведь у меня было направление в «Обллегпром», но мама и Стеша сказали: «отдохни маленько, погуляй, а на работу всегда успеешь». Я их ослушаться не могла, да и сама не очень спешила на работу, потому-что ждала своего жениха. А тут и он явился. Приехал и сразу: давай будем регистрироваться, и делать свадьбу, но его мать не разрешила жениться в мае месяце: «Будешь всю жизнь маяться!». И вот мы 15 июня 1950 года (это было как раз 1 июня по старому) зарегистрировались в Кировском ЗАГСе – это около базара. В то время сроков ожидания, подумать никто не давал. Безо всяких: пришли, написали заявление, никаких свидетелей, родственников не было, колец тоже не было, фаты тоже не было, да и фотографий тоже не было. Я маленько поторопилась, видно от радости, что выхожу замуж. Свадьбе предшествовало сватовство. Мы с Вадиком договорились, что его мать приедет свататься и договориться о свадьбе.
В один из дней, я прибралась в доме, жду гостей. Приходит жених с матерью, и их родственница тетя Суса, Сусанна Михайловна.
Пришли и начали разговор от самого порога. Как полагается: «Что у них есть купец – молодец, а у вас красная девица, и мы просим, чтобы родители дали согласие на соединение двух молодых людей». Моя мама в слёзы, её даже начали отваживать. Мама была категорически против того чтобы я выходила замуж: « Говорила, что я самая младшая, что она самая лучшая помощница в доме, и надежда, что пускай жених забирает вот эту, и показывает рукой в другую комнату, где была Стеша (Стеша старше меня на семь лет). А младшую не отдать». Маму отпаивали валерьяновыми каплями и пытались как-то успокоить...
А потом мама напустилась на Вадика: «Ишь какой, я тебя принимала, кормила как родного сына, а ты вот, что надумал, хочешь увести мою последнюю, любимую дочь?!» Папа её уговорил: «Всё равно, не сегодня, так завтра придётся дочку отдавать». Потом сваты говорят: «Мы тут принесли кое-что». И выставляют бутылку водки и бутылку портвейна, и какую-то закуску. И говорят маме: «Сватья, ты хоть капусты нам поставь на стол!». Мама, конечно, принесла капусту и кое-что еще, и поставила на стол. В общем начала накрывать на стол.
Но сватов так не успокоишь, если у них есть цель – высватать невесту. Дальше- больше - уселись за стол, начали вести разговоры, а мы и рады, взяли и втихаря ушли из дома. Гулять. Поздно вечером мы вернулись к нам домой, сватья, да и все кто был в доме, поют песни вовсю. В общем всей компанией их провожали до вокзала Кривощеково, с песнями по Демьяновской. Уехали они на последней передаче в Новосибирск. В вагоне продолжали петь песни, а петь они умели. Народ заслушался, и в вагоне за короткое время у людей почистили карманы (воришки), а у проводницы украли даже шторки из её купе. Песня была людям не известная, шуточная; людям очень понравилась:
«По улице довольно грязной, да грязной
Шел, спотыкался Демьян, довольно пьян, довольно пьян, довольно пьян.
Навстречу шла ему Евсеевна, Евсеевна, Евсеевна.
Его законная жена, тоже пьяна, тоже пьяна, тоже пьяна.
Ах, здравствуй милая Евсеевна, Евсевна, Евсевна,
Сказал он прислоняясь к стене:
«Пойдем ко мне, пойдем ко мне, пойдем ко мне».
Мы будем чай пить с сухарями, сухарями, сухарями.
И в черви козыри играть, тебе сдавать, тебе сдавать, тебе сдавать.
На кой мне черт твоё печенье, печенье, печенье.
И расписные сухари, ты сам их жри, ты сам их жри, ты сам их жри.
И так далее.
У нас в доме, после сватовства пошли приготовления. Готовили приданное. Мама с Полей выстежили для меня одеяло, пошили простыни, пододеяльники и кое-что ещё... В общем, что надо, то и готовили, чтобы отправить свою дочь в жизнь, в дальнейшую дорогу. Свадьбе предшествовало благословение моих родителей. Папа взял икону и дал напутствие, и они с мамой благословили нас на дальнейший жизненный путь. Папа сказал, что наша последняя, младшая дочь вышла замуж по всем правилам: со сватовством, с благословением, с регистрацией, и со свадьбой. Ни у одной из четырех старших дочерей свадьбы не было.
Сама свадьба состоялась 15 июня 1950 года, свадьба была на ул. Кубанской, д. 5, в Новосибирске. Мы с женихом, после регистрации, приехали на передаче в город, и гуляли по городу пешком. Были в центре города, а также на берегу Оби, на Чернышевском спуске (там была пристань). На берегу мы зашли в кафе (тогда был просто кабак – пивная). Там играл баянист, и пел песни.
К назначенному часу мы пришли домой к жениху. Там нас уже ждали, все были в сборе. На свадьбе собралась вся моя родня, были и соседи по дому. Человек двадцать пять. Стол был накрыт. Что было приготовлено я не помню, но знаю, что были приготовлены рыбные консервы из горбуши, целый таз, огромный. Всем эти консервы понравились очень. Водки было очень много, красного было поменьше. И кого-то даже посылали менять водку на красное вино в магазин на Чернышевский спуск.
И еще помню, когда началась драка, и кого-то толкнули, он упал в угол на кучу пустых бутылок, которые складывали в угол. Хорошо, что он не порезался - упал очень удачно. Это было смешно.
На свадьбе было весело, был и баянист, которого Лёня Рыжков привел. Но вот баянист на свадьбу не хотел идти, а сказал, что он пойдет только с другом, Алексей привел двоих.
И вот этот чужак начал ухаживать на кухне за тётей Сусой. А её сынки Юра и Коля увидели это безобразие и позвали этого мужика выйти во двор – поговорить. Мы с женихом не видели, что там произошло – но за столом почти никого не оказалось – все пошли смотреть, что там во дворе делается. А из рассказов позднее мы узнали, что этого мужика ударили, он начал отмахиваться. Тогда кто-то из братьев побежал к воротам, вытащил жердь из ворот, но мужик, видя, что будет плохо, перелез через забор и убежал. Вроде все успокоились. Этот, напуганный человек побежал по Чернышевскому спуску к Оби, а потом по понтонному мосту. Но была ночь и мост для пропуска пароходов, ночью разводился. Вот он пьяный, в темноте и упал в воду. Кое-как выплыл, в реке сбросил сапоги. И пошел пешком, босиком, в Кривощеково, семь километров. На берегу проткнул себе ногу. После этого попал в больницу, где пролежал продолжительное время.
Об этом мы позднее узнали от папы. Папа пошел в магазин, к нему подходит мужчина и говорит, пойдем, выпьем. Папа отвечает: «Я на улице не пью, а с незнакомым вообще пить не буду». А этот человек ему и говорит: «Я вас знаю, я был на свадьбе вашей дочери, в Новосибирске», и рассказал все, что с ним произошло после свадьбы. На свадьбе много пели, плясали, было очень весело. Моя свекровь, как всегда, забралась на стол и плясала на нем, у неё это получалось. Подарки нам дарили в основном наши родственники: Ася - отрез на платье, шелковый. Стеша шесть слоников, Фрося – скатерть, остальные видимо дарили деньги. Герасимовы – два фужера на длинной ножке. Заполнился один из подарков. Ира с тётей Капой подарили поварёшку. Вручили её нам. Вадик взял и этой поварёшкой из тазика набрал рыбных консервов. Так эта поварёшка и осталась в тазике. А затем её унесли на кухню мыть, так она ведь там исчезла! Видно кто подарил её, тот и забрал, так как в то время такую поварёшку не купишь. Мы долгое время суп черпали кружкой, пока хозяин не сделал поварёшку из консервной банки.
Отгуляли свадьбу весело, мы отправились спать в сарай – дровяник, там нам была заготовлена постель. Гости, кто не смог уйти домой, ночевали кто где: на полу, на кроватях, их было две, у соседей.
На другой день, родные собрались в доме моих родителей. Стол был накрыт на улице - в доме места очень мало. Да и лето на дворе. Опять было весело, много пели, плясали, шутили. А моя свекровка снова плясала на столе,. Соседи через забор глядели на наше веселье.
Через день после проведения свадьбы, мы поехали в Новокузнецк (Сталинск) и на место работы моего мужа.
Мама готовила приданное, но Вадик от многих вещей отказался. Говорил, что у меня все есть. А вообще отказался потому, что дорога к нему в партию длинная и трудная. Да у него еще и квартиры не было. Я, конечно, взяла минимум вещей, все необходимое, и то набралось два чемодана: фибровый, деревянный и постель.
Недавно Эмма вспоминала, как меня провожали из дома до станции Кривощеково: по 10 Школьной шли всей родней, по Демьяновской. На поезде мы ехали до Новокузнецка. Со станции мы на трамвае добрались до Старокузнецка, он расположен на правом берегу Томи. Разместились на квартире, которую арендовала наша геологическая партия. Вадик узнал в управлении, когда пойдет транспорт в его партию. И вот через день на грузовой машине поехали, вниз по реке В. Тонь, примерно 100 км. Ехали до устья речки Терсь. Там поселок Осиновый Плес, где у нас была перевалочная база, и дом для сотрудников.
На базе мы переночевали. Начальник партии Чащин А.И., пообещал мне дать свою лошадь, чтобы я ехала на ней в партию, в тайгу. Но я боялась садиться на коня, так как никогда этого не делала и сказала об этом мужу. И мы решили, что рано утром, пока все спят, уйдем пешком. Так и сделали. Утром рано поднялись и пошли пешком. Идти было не тяжело, так как наши вещи мы отправили на карбазе – это большая лодка, которую вверх по течению тянет лошадь с наездником. А лодочник отталкиваясь шестом от берега или скалы управляет лодкой.
Идем по берегу Терси, по конной тропе, кругом тайга, река бурная шумит. Я впервые увидела такой таежный лес, заросший высокой травой, в рост человека. Лес состоит из кедра, пихт, елей, осин и мелкой поросли – кустарников. Прошли мы немного, и нас догоняет на коне начальник партии и отдает мне свою лошадь. С помощью Вадика я забралась на неё и еду. Меня предупредили, чтобы я берегла лицо и глаза - кустами, ветками запросто глаз выхлестнуть! Проехала я порядочное расстояние и выехала на полянку лесную. И вдруг увидела зайца. Мне мужчины помогли слезть, и я бегом погналась за зайцем, да где там его догнать, его и след простыл. А мужики смеются и удивляются, как так проехала верхом большое расстояние, слезла с коня, и сразу побежала. У многих ноги деревенеют, после езды верхом, а у меня ничего, как – будто и не сидела в седле.
К вечеру мы добрались до поселка леспромхоза Загадное. Через речку нас перевезли на лодке. За этот день мы прошли 30 км. По тайге, по тропе. Заночевали опять в заезжем доме нашей партии. Утром двинулись опять пешком вверх по речке, вдвоем. Начальник партии вернулся опять в Осиновый Плес. Его вызвали вышестоящие начальники, в управление. За этот день мы переехали дважды эту горную речку, вброд. Переход через речку делается так: берешь шест (палка длинная) и идешь по мелкому, но быстрому руслу реки. Вода холодная, дно каменистое, гальки скользкие. Воды по колено и выше. Переправились удачно без ушибов и вывихов ног.
В одном месте остановились отдыхать, а там когда-то стоял лагерь геологов. Кострище, колышки от палаток, трава вытоптанная. И вдруг мой мужик, находит около костра свою алюминиевую кружку, это его коллега Спартак, оставил - не забрал, а на ней нацарапаны ножом инициалы. И.В.М. «А вот и моя посуда!» - сказал он.
К вечеру мы прибыли в посёлок Северный. Домиков было еще очень мало: контора, склад, пекарня, рация, и еще жилых домиков 3-5 штук. Поселок начали строить 2 месяца назад.
Зашли к радисту Валентину Цезаревичу Алексееву, и его жене Вере Александрове, наша нормировщица. Владислав с ними работал и дружил целый год до этого дня. У них отдельный дом – кухня и комната, где располагается рация. Рация всегда располагается в отдельном помещении. Познакомились с ними, они люди молодые, приветливые, а нам ночевать негде, и мы у них остались пожить немного. Для нас строили (рубили) домик, в котором должны были нам дать комнату. Через несколько дней нам дали эту комнату, ; дома, вот и у нас есть теперь свой угол!
Дом рубленный, из круглого леса. Есть дверь, окно, пол, потолок, крыша. Комната отгорожена горбылем. Вся стройка велась из сырого леса, многое надо доделывать самим. Дверь щелеватая, стены надо конопатить мхом, сколько могли мы поделали: насыпали опилок, и земли на потолок, кое-что подколотили. Сделали топчан из горбылей, стол сколотили, чурки вместо табуреток.
Вадик притащил чугунок с просверленными отверстиями для дужки. Вот и посуда. Притащил спальный мешок – вот и постель. В общем начали обзаводиться хозяйством. Матрас набили сеном, а сверху стелили спальный мешок. Около дома стояла чугунная печь, на ней готовили все жители нашего дома по очереди.
Однажды муж приехал из командировки и говорит: «Я был в деревне и купил поросёнка, его должны привезти на карбасе». Я, конечно, завозражала: «Не нужен мне твой поросенок, может ты еще и корову купишь?». Он уехал в поле. Я осталась одна. Приходит карбас, лодочник пришел ко мне и говорит: «Забирай своего поросенка! Иди выбирай!». Я сказала: «Не надо мне его!». Но он притащил его ко мне в комнату: - «Забирай!». Я его отгородила в углу чемоданами, поставила ему еду, а он свинтус, еду даже не понюхал. Своим пятакогм растолкал чемоданы, оттолкнул дверь, и убежал на улицу. Я за ним побежала. Долго бегала за ним, но ведь его не догонишь, а если и догонишь, то все равно не возьмешь. Я за ним долго гонялась, что делать не знала. Валентин Цезаревич встретился меня на улице и говорит: «Не горюй никуда не денется, прибежит!». И правда вечером слышу, кто-то тормошит дверь и хрюкает, открыла, а это мой поросенок пришел, и жрать хочет. Я его покормила овсяной кашей. С тех пор он так и прибегал 3-4 раза в день.
В поселке к дереву был подвешен рельс, вот по нему били утром, в обед и вечером, подавали сигнал. Вот он привык бегать по сигналу принимать пищу.
Однажды сильным ветром это дерево с рельсом свалило. Поселок остался без звуковых сигналов. Люди как-то решали вопрос начала работы и конец работы, а он свинтус, перепутал время, и готов был беспрерывно толкать дверь и хрюкать – просить еду. Вскоре этот «колокол» восстановили, по моей просьбе, и мой питомец перешел на старый режим. Где он спал, я не знала. Однажды Валентин Цезаревич мне говорит: «Пойдем, покажу тебе, где твой поросенок Барака спит». И вот приходим на край деревни, стоит огромный кедр. Под его основание две большие свинки подкопали нору и лежат цифрой 69 (как свиньи спят), а сверх их, поперек лежат три маленьких поросенка, в том числе и мой Барака. Всем тепло и сухо, дождь не попадает, ветра нет. Кормила я его овсяной кашей (не геркулесом), варила её, мешала нарезанную траву: пучки русянки и т.д. Корыто сделал хозяин. Докормила я его до осени, а в тайге, в горах зима наступает рано, первый снег выпадает 5-10 сентября, и к концу месяца уже ложится на всю зиму. Закололи мы его, он был небольшой, сала на нем не было совсем - сало бывает от кормления картофелем, а у наскартошки не было совсем, мы ее сами не видели, да он и бегал по лесу, не сидел в клетке, где бы нарастил сало.
Лето заканчивалось, ночами стало холодно, печки в доме у нас нет. Хозяин мой все время в поле, в тайге. Что делать? Тогда я взялась делать себе печку. Натаскала камней с берега реки, намесила глины и начала, первый раз в жизни делать себе печь – плитку. Попросила у начальника партии плиту чугунную, дверцы, колосники и трубу обсадную с буровой скважины. Мне все это привезли со склада. Я сложила печь, рабочие мне поставили трубу. И вот уже печь и готова, теперь у нас будет тепло. Я ведь хранительница очага! Топливо у нас рядом: уголь добывали из разведочной штольни, дров полно - топи не ленись.
Питались мы в основном со склада, где все было консервированное. Овощи были только в сушёном виде: картофель, лук, морковь. Разнообразие консервов было очень большое: крабы, язык, язь, лещ, тушенка говяжья и свиная – натуральная, без заменителей и наполнителей, как в последние годы. Крупы и макаронные изделия были в ассортименте. Была у нас и своя пекарня, хлеб пекли очень хороший. В наш рацион включались и дары тайги. Муж всегда приносил домой столько, сколько надо и даже больше. У меня пальцы уставали теребить этих рябчиков. Мне помогали соседи по дому. Потеребят и себе возьмут. Рыбы у нас тоже было вдоволь. Её ловил в основном Валентин Цезаревич, он находился всегда на месте, в поселке, и имел возможность ставить сети. Рыбы было много, и он всегда делился с нами.
Однажды я решила сходить в поселок Воскресенка, это в 6-7 километрах от нас. Вверх по Верхней Терси. Пошли мы вдвоем с Прасковьей Кириченко, это жена мастера Николая Семеновича. Она, как и я, была беременная. Вот пошли мы по берегу речки, затем перебрели её. Далее наш путь пошел по долине речушки Воскресенки. Идем по конной тропе, заросшей травой и кустарником. Одной рукой защищаем лицо от веток, а во второй сумочка. Добрались мы до поселка Воскресенка., где работали и жили старатели – золота-копатели. Поселок небольшой 6-7 домиков. Там нашли дом лесника Николая Федоровича Храпова, он в нашей партии иногда тоже работал – проводником. Его жена Анна, встретила нас, пригласила в дом и спрашивает меня: «Ты Зоя? Жена Игнатюгина Владислава?». Я ей ответила: «Да, жена! А откуда вы меня знаете?». Она ответила: « Да, Михайлович показывал твоё фото нам, когда жил у нас на квартире». Она нас усадила за стол, угостила ягодой-земляникой с медом. Поставила большую чашку, дала ложки, ешьте, сколько можете. Мы с Пашей наелись вдоволь, домой я принесла баночку меда, но уже на него глядеть не могла – переела, и душа уже не принимала.
Вот еще случай был: пошли мы с Пашей по ягоды, отошли немного от поселка. Вдруг в лесу какой-то треск, шум. Паша испугалась и говорит: «Давай будем убегать – это медведь в тайге ломает сучья! Не дай бог еще нападет, а мы ведь обе беременные!» И Паша побежала домой. Я к её словам отнеслась по-другому: «Думаю, ну что медведь, ведь он такой мягкий, ласковый» В зоопарке в клетке или в цирке на арене, вообще, животное приятное.
Посчитала, что ничего не будет и начала собирать смородину. Набрала и вернулась в поселок, а Паша убежала без всякой ягоды. Вот ведь какая бесшабашная, бесстрашная была я. А Паша была постарше, да и в тайге не первый год живет. Я знала, что медведь летом, когда есть ему еда (ягода, трава) никого не трогает.
Муж мой, по-прежнему в поле, в тайге выполняет свою работу. В пятницу вечером приходит, или приезжает верхом на коне. Приносит дичь, иногда и рыбу.
Питался он в отряде вместе с горным мастером, сыном Н.Ф. Храпова, Иваном Николаевичем. Иван был местный житель, таежник. В тайге все знает, умеет. Умеет добывать пропитание охотой, рыбалкой. Знает, какую траву можно есть ... В тайгу они с мужем брали: соль, сахар, хлеб, сухари и крупу. Остальное добывали в тайге ружьем и удочкой. В общем, они жили неплохо – сытно и все свежее.
Зимой в партию грузы завозили на лошадях по зимнему пути, когда замерзнет речка. Летом, когда спадет вода в речке, забрасывают продукты и необходимый груз на карбасах. В большую воду весной и летом после дождя горные реки вздуваются, выходят из берегов и на карбасах грузов не возят. Вниз по течению карбас загружают (ставят) лошадь и лодка несется с огромной скоростью, лодочники шестами управляют лодкой, чтобы она не разбилась о скалы. Вадик рассказывал: «Один дед сделал себе плот, и ранней весной поплыл вниз по реке, он не смог управиться с плотом, и его выбросило на остров вместе с собакой. Через неделю мы случайно нашли его на этом острове и спасли, сняли. Голодный, простуженный, кое-как его вылечили потом. А ведь он ехал жениться! А попал в больницу. Вот такая коварная горная река. Знай, поворачивай, когда идешь вниз по течению, а то может быть беда, если зазеваешься. Самолетов в те годы было еще мало, ну какие и были, у нас сесть не могли, даже ПО-2, т.к. на нашей горной местности невозможно было найти посадочную площадку под аэродром. Местность разрезанная логами. Да и тайга очень плотно заросшая. Вертолетов тем более не было в те годы.
Первое время мне было скучно, и страшно – нечего делать. Я попросила мужа, чтобы он устроил меня работать. Он устроил в свою же геологическую партию коллектором. Меня немного подучили, и в мою обязанность входило ежедневно ходить с утра на буровые скважины. Бурили вручную и керн(порода, глина, сажа) складывали в ящики. Я приходила и описывала, какая порода, а если появилась сажа, значит это кровля пласта угля. Я эту работу делала ежедневно и возвращаясь домой, собирала ягоду. Бывало, попадет поляна черники или кусты малины. И пока я не наемся вдоволь, не уходила. Иногда хвачусь, а уже темнеет, вечер. Откуда узнаешь время, часов то ни у кого не было. А в тайге темнеет очень быстро, я бегом домой. А Вадик уже давно дома, он работал неподалеку от посёлка, он волнуется за меня. Что со мной? Где я задержалась? И ругал меня, чтобы я не задерживалась. Так я проработала месяц. А потом пришла в контору и мне говорят, что я уже не работаю, меня уволили – муж написал заявление от моего имени. Уволил и всё! Сиди дома. Один раз Вадик брал меня в маршрут. Пошли мы втроем: он, Шура коллектор и я. Да еще и собака пошла с нами. Идем вверх по горной речке, он осматривает склоны, в общем, ищет коренной выход угля. Если глина черная, значит надо копать и можно найти пласт угля. Шли они в основном по берегу реки, а я шла по руслу, оно было очень мелкое, через плечо у меня удилище, и удочка тащится прямо по воде. Рыба даже на голый крючок хватала, я боялась насаживать червей. Наловила на уху- хариуса, кускуча и кое что ещё.
В городе я купила на базаре сапоги и вот они у меня в первом маршруте развалились, оттого что стелька была не кожаная, а картонная. Сначала мы подошву привязали веревочками, это не помогло. Надели на носки сапог мешочки, белые из-под образцов. Вот я иду, смех меня разбирает: «Как гусь лапчатый!». А мои попутчики не смеются, только улыбаются. Боялись, если поднимут меня на смех, то я обижусь и не пойду дальше, а им срывать маршрут – задание нельзя. Потом то уж они посмеялись от души над моими сапогами и мешочками.
Собака тоже мне запомнилась. Вадик забрался на скалу и там работает: колотит породу, отбирает образцы. Остатки сыпятся вниз, а собака хватает каждый камень в зубы. Бросает и бежит хватать следующий. Это так она отрабатывала свою кормежку.
В маршрут мы пошли двухдневный, продуктов взяли в обрез, лишнего хлеба не было, а ведь еще и собака с нами подрядилась идти. И вот муж забрался высоко на коренное обнажение и говорил, что это за порода. Собака не понимая, зачем кидают начала хватать эти образцы и подавать мне, а я писала этикетки и вкладывала в мешочки. Собака так старалась, что разбила себе морду до крови. Отогнать или задержать не было возможности. Она вырывалась и продолжала действовать по своему.
В задачу нашей партии входило: найти пласты каменного угля, проследить простирание их из нашего района в район устья реки Уса с рекой Томью, там обнаруженные раньше и разведаны огромные запасы каменного угля, коксующегося. Там уже давно построен город Междуреченск, и сейчас его население около 300 тыс. человек. И вот чтобы еще больше были запасы угля, наша задача была увязать эти пласты с пластами Междуреченска. Задачу наша партия выполнила, запасы подтверждены, пласты были похожи на Междуреченские. Также коксующиеся угли. Пробы мы брали из двух штолен – технологические пробы с глубины 40-50 метров.
Владислав рассказывает: лето 1950 года заканчивалось, отряд выполнил задание по прослеживанию пластов каменного угля, горными работами. Прибыли в поселок, сдали все имущество на склад. И вдруг приходит приказ: продолжить работы, на участке не хватило данных по прослеживанию пласта угля.
Снова взяли все оборудование, палатки, инструменты, печки. Навьючили все это на коней и на себя, и всем отрядом 10-12 человек опять в путь, а снега уже выпало 0,5 метра, а местами и больше. В помощь нашему отряду дали проводника Н.Ф. Храпова. Он знал хорошо дорогу (тропу), где лучше и безопасней пройти с конными вьюками. Вот и шли передом то я, то Николай Фёдорович. Мы протаптывали тропу, за нами уже шли кони и затем уже и рабочие.
И вот идем и вдруг Николай Фёдорович останавливается, делает нам знак остановиться. Снимает с плеча ружье, мелкокалиберное, и с расстояния 40 метров, убивает белку. Посмотрели, когда ее подняли, он ей попал в глаз. Удивительно, ведь ему было примерно 60 лет.
К вечеру добрались до места работы, развьючили лошадей, разгребли снег, поставили десятиместную палатку, чугунную печку поставили, заготовили дров, застелили пол пихтовыми ветками (лапником) – приготовились на ночлег. А вот мы с Н. Ф., разгребли снег под огромной пихтой, разожгли большой костёр. Долго жгли дрова, пока земля не прогрелась. Затем сделали балаган из веток пихты, лаз со стороны отвала пихты. И вот залезли в этот балаган. Костер уже прогорел. Выход дыма из шалаша – оставили в крыше. Поужинали, разгребли угли от костра, постелили лапник прямо на кострище, и так улеглись спать в спальные места, тепло, сухо и ветра нет. Ночь переспали удачно и с комфортом. Правда пришлось предварительно поработать, а в тайге, если не будешь работать руками, и думать головой – пропадешь. Утром выходим из своего балагана, а наши рабочие плохо спали, так как в палатке холодно, хоть и есть печка. Печка ведь греет только посередине палатки, а в углах и по бокам холодно. Вот рабочие от холода лезли к печке и некоторые прожгли свои телогрейки и ватные брюки. На следующую ночь палатку утеплили: обложили (обвалили) снегом все стены. Только крыша была открытая.
Проработали мы на этом участке 2 недели, выполнили задачу, вернулись в поселок. Все вывезли и вынесли, кроме десятиместной палатки. Палатку свернули, сделали палати и подняли её на высоту. Из-за этой палатки, она была у меня на подотчете, мне долго не выдавали зарплату. Пока не вмешался главный инженер управления, и не дал указание, чтобы мне выдали зарплату. Я после нового года был переведен в Тазскую партию.
Есть еще способ выживания в тайге в зимних условиях, в палатке: вечером берешь большой камень (плитняк лучше) нагреваешь его на костре, затаскиваешь в палатку. В ногах у тебя этот камень, а ты в спальном мешке. Спишь всю ночь. К утру, конечно, он остынет – значит, пора вставать. И часов не надо.
Осенью я возвращался из командировки в свою партию, вместе с Верой Александровной Алесеевой, шли пешком 2 дня. Первые 30 км. прошли – заночевали. И вот на второй день, к вечеру, мы прошли уже 27-28 км., идем по конной тропе, я иду впереди, а она немного сзади (чтобы ветками не попадало по лицу). Вдруг, я остановился, увидел на тропе медведя, лежащего на дороге. Я снимаю ружьё, вытаскиваю патрон с дробью, пытаюсь перезарядить жаканом (на крупного зверя). В.А. уже подошла ко мне вплотную, и спрашивает: «В чем дело, почему остановился?». Я отвечаю: «На дороге медведь лежит!». Она: «Да какой медведь? Это же Галка!». У нашего начальника партии была лошадь-монголка, и масть как у медведя, и звали её Галка. В это время медведь поднялся, встал на задние лапы, и как зарычит … В.А кричит:»Не стреляйте!!», и хватает меня за руку. Я думаю: «Что делать? Ведь она не даст мне прицельно выстрелить». Думаю, если медведь пойдет на нас я её оттолкну с тропы, и буду стрелять с 1,5-2 метров. Но получилось так, что медведь зарычал на нас (нарушили его сон), и побежал от нас по этой конной тропе. След его был такой большой, как мужские сапоги 42 размера. Этот медведь бежал по нашей дороге примерно 500 метров, а потом свернул на заболоченную часть тайги. Вот так мы повстречали медведя, и очень крупного. Был бы он голодный, была бы беда… Летом - то он сытный, и еды в тайге хватает, и он никогда людей не трогает, если его не затронешь.
Однажды я пошла в лес за грибами, набрала, принесла домой. Я еще не умела отличать хорошие грибы от поганок, и попросила В.Ц. – посмотреть, что я принесла. Он рассматривал их – хорошие оставил, а остальные велел выкинуть. Я посолила их, а через два дня приезжает мой муж, садиться за стол, и начинает кушать грибы. (он всегда у нас «кушает», а не ест. ЮВИ) Я в это время пекла оладьи на улице, на печке. Тесто заведенное было в чугунке, готовые оладьи я клала на стекло (тарелок не было) на лавочку рядом. По окончанию процесса выпечки оладьев я взяла чугунок, и понесла в дом. Вернулась за оладьями, а их уже нет – собака съела, и стекло уже вылизывает. Меня разобрал смех, иду домой хохочу, а муж мой сердиться, так как ожидал оладьи, а их и нет. (Процесс то весь вышел! ЮВИ) Ну, что-то нашла, накормила его. Ночью с ним приключилась беда: рвота, понос - отравился этими грибами. Мы же не знали, что грибы после засолки можно есть через 40 дней. Что делать? Я побежала к Алексеевым за молоком – у них одних только и была корова. Взяла молоко, и кое-как отпоила своего мужика. С тех пор мы знали, когда можно есть грибы, после засолки! Горький опыт познали!
По сыновьи (ЮВИ)
Врежусь! Мамуля на днях рассказала мне, как она вместе с отцом ездила в отпуск, в Новосибирск, а по возвращении заразилась чесоткой. Дело в том, что в партии много людей чесалось, а когда родители отсутствовали, то в её спальнике спал Спартак. Так всё было просто. Вот и начала она почёсыватся, а потом и уснуть не могла – хотелось ножом снять кожу с себя. Вот и , бывало, оденет на голое тело брезентуху – это такой плащ с капюшоном, и сидит по полночи на крылечке, и чешется. Кайф! Она тогда не знала этого слова, но кайфовала. В одну из ночей, когда и мужа то дома не было – уехал в Новокузнецк по делам, сидела она в полудрёме, на опушке тайги, и увидела как мимо прошла корова. Сопит как-то странно. Подумалось ей ещё – почему не на привязи?
Утром рассказала Валентину Цезаревичу о ночном видении, а он и возразил – не корова то была, а медведь!
А вскоре привёз мой папуля, он тогда ещё был не мой, мамуля то чего чесалась – я уже наружу просился, дегтярной мази. От её аромата и чесотка прошла и медведи в окрестностях исчезли. 2009. 11 ноября
Наступила зима, снег выпал рано. Муж мой продолжал работать в поле. Я была уже беременной, Вера Александровна тоже была беременной. И вот мы с ней выходили гулять на улицу. А Вал. Цезаревич нам протаптывал в снегу дорожку, а мы как две утки переваливались сбоку на бок и шли за ним. Это было смешно!
С Верой мы договорились, рожденных детей назовем Валериями. Если мальчик – Валерий, если девочка – Валерия! Вера родила дочку, и назвала её Валерией, сейчас этой Валерии уже 56 лет. А наш сын, тоже Валерий, прожив два месяца, скончался в Новосибирске, так как его заразили еще в роддоме.
К 7 ноября мой муж прибыл на зимние квартиры – домой. Наш свинтус уже подрос, надо его колоть. А ведь он не умеет это делать. Походил по мужикам, просил заколоть поросенка – никто не соглашается. Тогда он наложил каши в корыто, поросенок прибежал жрать, выстрелам в голову его застрелил. Затем сеном его опалили, а что делать дальше, не знаем. Люди нам подсказали, брюхо разрезать кишки выкинуть, а остальное все съедобное. Так мы и сделали.
Было так, сварю чугунок полный мяса – наедимся с вечера и спать. Ночью просыпаемся, протянем руку до чугунка (печь-то рядом с топчаном) берем по куску, поедим, и снова спать. До нового года мы его всего съели.
Уезжая из посёлка Тутуяс я не знала, что больше сюда не вернусь. В этой партии я впервые узнала, как люди живут в тайге, как работают. Многое испытала на своей шкуре, как бы то ни было – а я всегда вспоминаю с теплотой первый год жизни в разведке!
1951 — рождение нашего первого сына Валерия
Геологам отпуск дают только зимой, вот и нам дали отпуск только в январе месяце. Да и как же не дать? Мне же рожать надо, а в тайге нет ни больницы, ни роддома. Надо ехать к родителям в Новосибирск.
Мы гостили в Новосибирске, и однажды ехали в автобусе, мест сидячих не было, и один мужчина уступил мне место. Я села, да и зря, наверное, так как дороги были плохие ухабистые. На одной яме меня сильно тряхнуло. Я сразу то не поняла, а вот пришла домой, у меня заболел живот, и начались схватки. Беременность у меня была 8 месяцев. Вадик проводил меня до родильного дома, тогда скорую помощь не дождешься, там меня приняли, и оказали помощь, и я родила своего первого ребёночка – сына. Мы его назвали Валерием. Родился он 23 февраля 1951 года – это здорово, мужик родился. И когда? В день советской Армии! Радость наша была омрачена бедой. Хотелось, и думалось не так как случилось.
Нас долго не выписывали, говорили, что у ребёночка болит пяточка – натер, а все таки когда я потребовала меня выписать, то они сказали, что на пяточке у мальчика нарыв, и что купать его надо изолировав пяточку. Через несколько дней у него начался нарыв и на шеи. Он плачет беспрерывно, а у меня тоже беда – заболела грудь, стала нарывать. Поднялась температура у меня и у ребёнка. Ребёнок кричит, я валюсь с ног. Свекровь как могла, помогала.
Причиной моей болезни, и болезни ребёнка – очень плохое отношение медперсонала к роженицам. А было дело так: когда я поступила в родильный дом ,на улице был сильный мороз, в родильном отделении холодина. Я лежу на столе, укрытая одной простынкой, дрожу, даже ноги подпрыгивают. Прошу акушерку принести одеяло. Отвечает – не положено. Попросила грелку, мне принесли, а она чуть теплая. Сама же акушерка одета в теплую шаль и свитер, а сверху еще медицинский халат, и села спиной к батарее, на пол и греется.
У меня начались преждевременные роды, она соскочила, и, не помыв руки начала принимать роды. Естественно занесла ребенку инфекцию, вот у него и начались нарывы.
Через два дня после выписки нас из роддома муж уехал, ему надо было работать, а мы остались с сыном, и началась страшная мука. Я, конечно, не побереглась, пошла провожать мужа на вокзал, и надела его полушубок, а он мне велик, был ветер, холодно. Меня просквозило, и через день-два у меня случилась беда с грудью.
Нас положили в больницу, потом меня отправили домой, лечится в поликлинике. А Валера остался в детской больнице. Кормить я его не могла, так как грудь нарывала, через месяц нарыв прорвался. А затем и вторая стала нарывать.
И вот эта кроха проболела почти два месяца, и 20 апреля 1951 года он умер в больнице. Бабе Лизе сказали об этом, когда она пришла проведать ребёнка.
Папа сделал гробик, одели мы его как положено, и схоронили его на Заельцовском кладбище. Я после выздоровления поехала к мужу в тайгу. Родные ходили на могилку, но там кто-то на его месте схоронил своего родственника. Так и не нашли кто это сделал. Да и где найдешь. Долго мы вспоминали о нашем первом сыне Валерии. Да и каждый год, 23 февраля, нам напоминает о рождении нашего ребёнка.
После выписки нас из роддома Вадик поехал на работу. В управлении попросил перевести его в другую партию. Его перевели в Горную Шорию на разведочные работы по поискам железной руды. Партия называлась Тазская геологоразведочная, но она еще не работала. Из геологов первым опять был мой муж. Он задал первые две буровые скважины на участке Жем-Жес.
Первые два месяца он жил на квартире в поселке Большой Таз, а ранней весной уже начал работать на Жем – Жесе.
Пока я была в Новосибирске, на его участке, на Жем-Жесе начали строить жилые дома. Когда я приехала, мы поселились в старом доме и спали на печке. А в этом доме вообще было общежитие- заезжий дом.
Вскоре нам выделили полдома, в стороне от основного поселка. Здесь уже строили здание под электростанцию, лабораторию, баню, конный двор. А для жилья было два домика, а остальное производственное помещение. В нашем доме, во второй половине жила семья Савельева, рабочего электростанции. Перегородка была сделана из досок, все слышно - как матерится сосед, как кричат дети, а их было четверо, или пятеро. Ну, в общем, жить можно. Крыша над головой есть, тапка есть, печка чугунная есть, пока делать не надо. И это была уже наша вторая квартира.
Сначала мы жили в пром. зоне, а остальное жилье, контора, магазины строились в 500 метрах от нашего дома. Зиму мы прожили в этом домике, а на следующий год нам поменяли эту комнату на комнату в основном поселке, рядом с конторой. До нас в этой комнате жил ветеринар, и ему удобнее было жить рядом с конным двором. Коней в экспедиции было много, и ветеринар нужен был постоянно.
Комната хорошая, но снова надо было все делать, утеплять. Но хорошо утеплить мы не успели, так как наступила уже зима. И опять нет печки. Начали делать так: делается опалубка (ящик), засыпаем туда сухую глину, и деревянными молотками (колотушками) бьют, уплотняют эту глину. На под и стены подсыпают соль, а на под еще и дробленого стекла, наращивая ящик доводят стены до нужной высоты, сверху кладут обыкновенную чугунную плиту, на краю плиты делают (бьют) чувал для дымохода с задвижкой, а на чувал уже ставят большую тубу d=108 мм. Все готово, снимают доски с тела печки снаружи, и затапливай, вари, грейся и радуйся. Печку строили невысокую, чтоб тепло шло от пола. Протопил и закрывай трубу.
В первой квартире этой партии провели полный ремонт – отделку: пол был из пластин – это часть ствола осины, колют по вдоль, немного протесывают топором и все, стелют на пол. Это такой безобразный пол, что его подметать нельзя, а мыть тем более. Нам на складе дали фанеры, и муж застелил ею пол. Его уже можно даже и мыть.
В первой квартире мы держали несколько курочек и петуха. Был у нас и котенок.
Весной 1952 года мы поехали в отпуск, да мне уже и подошло время рожать.
16 апреля 1952 года у нас родился сын, в Новосибирске. Назвали его Юрием!
В городе я пробыла месяц, за нами приехал муж, и забрал нас к себе. Была середина мая месяца. Поездом мы доехали до станции Чугунаш (этот в Горной Шории). Остановились на перевалочной базе. Утром в экспедицию шел трактор, он тянул сани (волокушу), на санях стояла цистерна с соляркой. Сзади этой цистерны оставалось место для пассажиров.
Поехали, дорога неровная, нырки, да ухабы, и вот выбило крышку бака, и соляркой нас всех облило. Мой месячный ребеночек был прилично завернут, покрыт белой прошвой. И все это белое, светлое было в солярке. В первой же деревне мы остановились, зашли к людям в дом. Нам разрешили привести ребенка в порядок. Дальше мы не поехали на тракторе, а пошли пешком.
Хотя была уже вторая половина мая, снега было еще полно, но грело солнышко. Идти нам до посёлка Илюшка, а это 15 км. Идем, а как ребенок заворочается, значит надо его развертывать и перепеленывать. Прямо на снегу, стелила пальто, разворачивала своего сына, и тут же пеленала в подогретые на теле мамы и папы пеленки. Завертываем нашего Юру. И снова в путь.
В Илюшке у нас был заезжий дом, там мы остались переночевать, и муж послал записку начальнику партии с просьбой прислать нам верхового коня. Дождались этого верхового коня, и верхом по очереди ехали – это еще 15 км. – это уже был посёлок Большой Таз. Переночевали в этом поселке геологов, а на завтра нам дали опять коня, и мы проехали до Жем-Жеса 20 км.
В Жем-Жесе зашли к нашим друзьям Алексеевым (опять они нас выручают). Отдохнули. Валентин Цезаревич говорит: «Пойдем, Вадька, я тебе что-то покажу». С чердака дома снимает детскую кроватку: легкую, деревянную, красивую, прочную. Он сделал для нас специально сам, пока мы в городе были. Молодец! Мы ему благодарны были всегда за такую помощь. Затем они пошли к нам на квартиру, для того чтобы её протопить. И пока печь прогревала настывшую комнату, Валентин с мужем их куска фанеры и 2-х досточек сделали корыто, в котором мы долго купали своего сына.
Квартира наша была такая холодная, что за ночь вода в ведре замерзала, а как же наш ребенок? Вот поэтому и пришлось делать печь из глины, о которой описано выше.
Юра начал подрастать, ему надо уже ползать, а ведь на полу холодно. Так я сделала ему прочный поясок, привязывала к нему прочную веревочку и в стене за гвоздь. Вот он у меня и ползает по нашему широкому топчану.
Весной ему уже исполнился годик, он начал ходить. Ходит по комнате, откроет дверцу стола, оттуда все мешочки с крупой, лапшой вытащит, перетаскает в другой угол. Потом мама эти мешочки складывает опять на место. Очень любил играть в чашки и кастрюли, но их у нас в то время еще было очень мало.
В 1953 году мы приобрели уже и приёмник батарейный «Родина 47». Вес его, вместе с батареями был 60 кг. В доме у нас появилась первая музыка. Приемников ни у кого больше не было, только у нас и у радиста Алексеева В.Ц.
В новый год, в 1953 году, мы поставили маленькую елочку, наряжать её нечем – игрушек взять негде. Мы из бумаги наделали колец, цепей, флажков. На ниточки привязали радиолампы и украсили ватой. Сделали из ватмана маленький домик, с дверью и окнами, а внутри дома укрепили маленькую лампочку от карманного фонарика. И вот когда электросвет (или керосиновую лампу) попустишь, то этот огонёк, в домике, радовал нас и нашего сына. На следующий год к нам в экспедицию привезли елочные игрушки из голубой пластмассы: зайцы, медведи, курицы, лоси, лисы ... Мы накупили, и уже у нас было чем украсить следующую елку.
У нас в доме появился и котенок, он был хорошо воспитан. В летний период как увидит, что я беру чугуно он бежит за мной – знает, что я пошла на речку - мыть чугунок, и он знал, что на речке есть мелкая рыбка (мальки). Я ставила этот чугунок в воду, рыба к каше налезет в него, я за дужку его достаю, а там и рыбки. Выливаю на берегу воду, рыбка прыгает, вот котенок и ест, хватает, пока рыбки шевелятся. А если уже не шевелятся, он их не трогает. Так мы втроем - Юра, я и котенок ходили каждый день на речку и весело, ребенок радуется, и котенок доволен и сыт.
Весной мы пристроили к нашей квартире сенки, каркас оббили фанерой, сделали дверь. Рядом с домом мы раскопали маленький участок земли, и я начала заниматься огородничеством. Юра не давал мне совершенно ничего делать, а требовал, как и каждый ребенок внимания, и только когда он спал, я успевала что-то сделать по огороду. Огород был маленький (меньше сотки), и я посеяла морковку, свеклу, огурцы, лук. Огород мы загородили, и уже скот не мог повредить нам . Земля была очень хорошая и у нас вырос хороший урожай. Вадик все удивлялся: «Как это из такого маленького семечка (морковки или огурца) выросла такая крупная морковь, и так много огурцов». Нас в поселке окружал в основном народ холостой, и почти никто не занимался огородами. Мы при сборе урожая огурцов угощали своих коллег, друзей огурцами и прочим. Я собирала огурцы, кидала их, а Вадик сидел и собирал их, затем складывал в ведро. Потом мы расширили огород, и у нас была даже своя картошка. Подполье мы выкопали в своем домике, где и хранили овощи.
Как только наша экспедиция начала вести буровые работы, нам было выделено семь вездеходов –ЗИС – 151 и 5 тракторов С-80.
Тракторами делали дороги, а следом шла колонна автомашин, загруженная буровым оборудованием и прочим. Местность до того была пересеченной, масса ручьев, речек, подъемов, спусков, заболоченных участков, что за один-два сезона, автомашины все вышли из строя, трактора наполовину тоже уже не работали. Вообщем, экспедиция осталась без мощного транспорта.
И вот настала зима, выпало очень много снега (больше двух метров). А техника не могла справиться с такими мощными снежными покровами. Мы от базы снабжения находились в 60 км. Самолеты к нам прилетать не могли, т.к. посадочная площадка тоже засыпана двухметровым снегом. Продукты на складе закончились. Пришлось работы на буровых скважинах прекратить - солярка тоже закончилась, и электростанция остановилась. Положение стало критическим. Рабочие и ИТР послали за продуктами пешком, или на лыжах на базу снабжения, на станцию Чугунаш. А до Чугунаша расстояние 60 км. Каждый за четыре дня приносил в рюкзаке сколько может продуктов: муки, консервов, масла и прочего.
Те кто оставался в поселке обязаны были выходить на работу и топтать, очищать аэродром. За эту работу выдавали по буханке хлеба.
Муж мой сходил один раз, и принес сколько мог. У нас был небольшой запас муки и крупы. Очень тяжело пережили мы эту зиму. Правда, управление посылало нам самолеты с продуктами, и сбрасывали муку и другие продукты. Этот груз либо разбивался, либо его найти не могли. Эти опыты прекратили. Вертолетов в те годы у нас еще не было. На лошадях по снегу и бездорожью не проехать.
Этот кризис длился больше месяца. Все-таки тракторами пробили дорогу, и снабжение наладилось. Запустили электростанцию, буровые работы продолжили. Поселок рос, народу работало много, а вот бани не было. Тогда нам в экспедицию привезли армейскую баню, в палатке. Пока на улице было тепло, мылись в ней, а к зиме построили, оборудовали и запустили баню свою.
Наш Жем-Жесский буровой участок работал несколько лет. Мощных рудных тел магнетита мы не нашли. С участка постепенно начали переводить на другие рудные тела, в другие поселки. Люди также были переведены на другие участки.
Мы из Жем-Жесса, из геологов уехали почти последними. Нас перевели в основной поселок экспедиции Большой Таз.
Дали нам опять дом - сруб. Мы переехали, вещи перевезли на лошадях. Кроватку я не дала везти на телеге, и сама пешком несла ее 15 километров - боялась, что её поломают.
Я рассказывала о детской кроватке, а мы то много лет спали на топчане. И вот однажды нам завмаг Федя Коновалов привез самолетом три кровати, полуторки, с панцирной сеткой. И он решил так: одна кровать начальнику партии, вторая ему, а вот третью он решил отдать нам. Мы были рады, что наконец-то будем спать, как положено людям. С этим завмагом и его женой Полей были мы в большой дружбе. У них была корова, и они нас снабжали молоком, а я для Полины шила платья. Материал тоже тогда нигде не купишь, и вот они привозили для себя и для меня. Денег мы друг другу тогда не платили, а рассчитывались, как сейчас повелось по бартеру.
И вот дали нам пол дома, это очень хорошо, опять стены, крыша, потолок, пол, двери, окна есть. Остальное снова нам пришлось делать самим: утеплять, засыпать, конопатить, заваливать завалинки. А времени у мужа нет. И опять надо строить печку. Это уже была третья печь. Вспомним: первая была из камней, вторая глинобитная, а вот третья будет уже из кирпича! Это уже здорово. Но кирпича-то нет! Где взять?
Он, правда, есть в экспедиции на складе, на улице для печей пекарни, а нам вот и нет. Тогда мы вечером идем в клуб, посмотрим фильм. Обратно идем домой мимо склада накладываем в мешки, сколько можем унести, и тащим домой. И так пока не натаскали, сколько надо, не прекратили. Я даже на плечах кожу себе сорвала.
Печку сделали настоящую, с обогревателем и большую. Она у нас отделила комнату от кухни.
В Большом Тазу мы также садили маленький огород около дома. А в поле садили картофель. Один год у нас был очень хороший урожай картошки. После сбора урожая часть картофеля заложили в подполье, а остальную насыпали в кучу-бурт и закрыли соломой и пихтовым лапником, а сверху небольшой слой земли. Так все делали, и у всех к весне картофель абсолютно целый, и хороший. Когда весной мы открыли склад, то увидели, что картошка вся сгнила и превратилась в кашу. Причины порчи картофеля мы не знаем, но как нам потом люди сказали, что это сделали кержаки-староверы, местные жители Б. Таза. Делается это так: немного раскапывается сверху, и кладется наверх бурта пачку ли две соли, она разлагается, и портит картошку. Староверы это делали, для того чтобы все геологоразведчики у них покупали картофель, это был у них заработок. Вообще кержаки не очень то хотели, чтобы у них жили и работали иноверцы или безбожники. Они с неохотой шли к нам в партию на работу.
Когда мы жили в Жем-Жессе, мы завели собаку-медвежатника, кличка у него была Боб. Черный умный, лохматый.
Однажды в поселок кто-то привел медвежонка, его привязали к дереву и по очереди мужики стали приводить своих собак на проверку. Та которая, приближаясь к медведю, поджимает хвост, и уходит на утек – это уже на медведя не пойдет. Наш Боб оказался храбрым, и его едва сдержал хозяин на цепи - он пошел смело на медведя. Это настоящий медвежатник.
Наш Юра гулял с собакой по поселку, и пёс не давал в обиду нашего сына. Юре было уже четыре года. Если нас нет дома, то Боб лежит на крыльце, и никого не пускает. Только лежа рычит. Это нам рассказала соседка - я попросила зайти к нам и помочь Юре одеться. Собака её не пустила. Я уходила на работу, поэтому просила соседку посмотреть за Юрой.
Владислав рассказывал: «Однажды мы возвращались из маршрута с Бобиком. Вдруг загремел гром, молния, поднялся ураганный ветер, и пошел дождь – ливень, как из ведра. Ветром начало ломать, валить деревья, ломать сучья. Я бегу, Боб впереди, отбежит 100-150 метров, и на чистом месте (без деревьев) ляжет, и ждет хозяина. В зоне деревьев не ожидает,там опасно. Так мы добежали до своего поселка. Мокрые, уставшие, но зато довольные, что остались живыми. Подхожу к своему дому, а сенки, оббитые фанерой, разрушены. Листы фанеры унесло в лог. Вхожу в дом, а моя жена и сынок забрались на кровать, и сидят в углу, обнявшись. Они очень сильно боялись такой сильной грозы, и молчали. Хорошо, что все закончилось благополучно, и никто не пострадал.
Боб с нами переехал и в Большой Таз, и жил с нами пока мы оттуда не уехали. Мы его передали в хорошую семью Изубкиных. Василий был у нас проходчик, а его жена Мария Петровна была учительницей, у них была корова, и её Бобик охранял от медведей, так как из поселка народ уехал, и оставалось совсем мало семей. Поселок Большой Таз был главным поселком нашей экспедиции.
Построено много жилых домиков, контора, магазин, детский сад, конный двор , пекарня. Построили и клуб, строили его всем коллективом, по выходным дням. Клуб нужен – вот и построили своими руками. В клубе демонстрировали кинофильмы 1-2 раза в неделю. Были и танцы.
А вот в поселке Жем-Жесс клуба не было, и кино привозили редко. Кинофильмы крутили в школе, обычный дом, ставили скамейки, а если кому не хватало места, то приносили свои табуретки, или чурки. Мы там посмотрели четыре серии «Тарзана». Посмотрели одну часть, и бегом домой, посмотреть, как спит наш сынок. Так по очереди и бегали все 1,5 часа. Хорошо, что кино крутили в соседнем доме.
В Большом Тазу наш сын подрос, носился по всему поселку. У него было много друзей, сверстников. Я пошла уже на работу в школу счетоводом, а потом мне передали библиотеку. Чуть позднее дали мне учить второй класс. Здесь же меня избрали депутатом сельсовета, и еще поручили работу секретарем сельсовета.
Со всеми работами я справлялась. В поселке у нас было много друзей. Родных ни у кого не было. По-прежнему мы дружили с семьей Алексеевых, с семьей Рутковичей Владимиром Григорьевичем и Ириной Семеновной. У них было трое детей. Были и еще друзья. Там ведь ни у кого не было родственников, не было и богатых, а все были одинаковые. Заработок инженера, техника, рабочего почти не отличался. Никто никому не завидовал. Вот поэтому и жили дружно.
Немного я поторопилась и не описала о своей болезни в 1953 году. Вадика вызвали в ЗСГУ для обучения на курсах (поиски урана-радия). Мы все трое поехали в Новокузнецк. Дальше я отвезла Юру в Новосибирск, устроила его пожить к тете Фросе Ященко. Сама же поехала опять в Новокузнецк, меня приняли обучаться на чертежника - пройти практику в управлении.
Была сильно морозная зима. В управлении мне дали стол в коридоре, там было холодно, а я была обута в ботиках резиновых с застежкой-кнопкой, в которые вставлялись туфли на каблуках. И вот я несколько дней померзла, и простудилась. Кашляла сильно. Квартировали мы на квартире у нашего горного мастера. Спали на полу. Мерзли здорово. И вот настало критическое положение, вызвали скорую, и меня положили в больницу. Диагноз поставили: воспаление легких, плюс экссудативный плеврит. Доктор попался очень хороший, опытный. Начал меня лечить. Пенициллина в то время достать было очень сложно. Дали телеграмму Асе, она достала и на другой день переслала с проводником почтового вагона. Они принесли прямо в больницу. Сколько добрых людей помогли мне встать на ноги! Спасибо всем им, а то мне бы и не выжить. Доктор однажды выкачивал из легкого гнойную жидкость. Первый раз 1, 150 кг., второй раз через неделю немного - жидкость загустела, и в иглу не пошла. У меня не было аппетита, и доктор разрешил принести вино кагор. Пролежала я полтора месяца. Первые тридцать дней я не вставала, а потом начала вставать и учиться ходить.
Через полтора месяца у мужа кончилась командировка, и ему надо возвращаться на работу. У меня дело шло на поправку. Мы стали просить доктора отпустить меня в Новосибирск к родным, к родителям. Он согласился при условии, что муж даст расписку, и если у нас будут уже билеты на поезд.
И вот мы прямо из больницы сели прямо в поезд, и помчались в Новосибирск. Я очень соскучилась по своему ребёнку. Оставляла на две недели, а проболела почти два месяца.
По приезде в Новосибирск, как мне наказывал врач, я обратилась в больницу, и меня сразу положили в Горбольницу. Там продолжали лечить, хорошо кормили, через 10-12 дней я была уже дома.
Мои родители стали лечить меня своими лекарствами:
1. козье молоко, говяжий жир в горячем виде.
2. Суп или борщ, очень жирный, с мясом, да еще с добавкой топленого бараньего жира.
3. Спирт 30 гр. 76% + рыбный жир, а закусывать его ржаным хлебом.
4. мама на ночь натапливала плиту, стелила на нее матрасик, я ложилась, и сверху меня укрывали овчинным полушубком, выпивала ; стакана водки с маслом коровьим.
Все это проделывала три раза.
Через 2 недели я пошла в тубдиспансер, где я состояла на учете, врач посмотрел, и сказал, что у меня хорошо идет лечение. Значит таблетки Паск помогли. Я ему ответила, что не только эти таблетки мне помогли, а помогли мои родители своими методами лечения. Врач одобрил мои лечения, и сказал, чтобы я береглась еще продолжительное время. Чтобы боялась сквозняков и простуды. И разрешил мне ехать в тайгу – там лучше воздух, там мне будет лучше.
Я написала мужу, что лечение идет хорошо, и что мне разрешили ехать в тайгу. Писала, что для аппетита пью спирт по 30 гр. Перед едой.
Вскоре я приехала в свой поселок Жем-Жесс, а у мужа в ящике стоит несколько бутылочек спирта – уже припас. Я еще маленько попила, а потом сказала: «Хватит, а то сделаюсь алкашкой!».
Лето 1957 года мне очень запомнилось. Муж на участке. Работает, копает свои шурфы и канавы. Руководит отрядом. По-прежнему приезжает, или приходит в пятницу домой, а в понедельник уходит в поле, в тайгу. И вот в июне месяце у меня уже была беременность семь месяцев, и у меня началось кровотечение. Врач посмотрела и велела срочно меня отправить в город Новокузнецк. Вызвали санитарный самолет, привезли меня в аэропорт, посадили на скорую помощь, и увезли в больницу. Юра наш остался в поселке, в семье геологов Руткевичей.
В больнице мне оказали помощь, подлечили. Через несколько дней у меня было все в норме. Через несколько дней мой муж и сын приехали в Новокузнецк, нашли меня, и меня отпустили уехать в Новосибирск, к родным. А как Вадик с Юрой ехали ко мне в город он рассказывает: «Пришел я в поселок Таз под вечер, открываю дом, а в доме никого нет. Соседка сказала, что Зоя заболела, и ее увезли самолетом в Новокузнецк, Юра наш живет у геологов Руткевичей. Я пошел в контору, мне сразу выписали полетное задание (это билет на самолет). Дали денег, самолет будет утром, и я смогу улететь первым бортом. С Юрой все в порядке, он был у надежных людей. Утром просыпаюсь, погода пасмурная, идет мелкий дождь. Горы все затянуты тучами – значит, дождь будет идти целый день – погода нелетная, и самолета не будет.
Пошел я на конный двор, взял коня и мы с Юрой помчались на станцию Чугунаш, шестьдесят километров по тайге. С нами вместе ехал наш механик. Вот едем верхом, Юра у меня спереди, я сзади. Вижу, он замерзает, я прошу попутчика проехать побыстрее, и впереди разжечь костер. Так и делали несколько раз, иначе бы мой сынок замерз окончательно. У костра мы обогревали ребенка, сами погреемся, и дальше поскакали. Дождь шел целый день, к вечеру мы доехали до станции. Я отдал своего коня попутчику, чтобы он его сдал на перевалочной базе. А мы кое-как успели на поезд. Поезд ходил один раз в сутки. Утром прибывал в Таштагол. Вечером отправлялся в Новокузнецк. В поезде, в буфете всегда была водка, а в этот раз её не оказалось, наверное, всю выпили. А парень мой мокрый, замерзший – может простыть. Я вижу, мужики пьют водку, я к ним обратился с просьбой дать мне хоть полстакана водки, чтобы согреть ребёнка. Они, конечно, дали. Я раздел Юру догола, протер этой водкой, одел на него все сухое. Сухое сохранилось в рюкзаке. И мой парень уснул, согрелся и даже не простыл. Он у нас был закалённый: мы его пеленали еще месячного на улице, прямо на снегу. А еще Зоя ему оденет шарф, отправит на улицу, а он шарф снимет, и оставит его в сенцах, а сам бежит на улицу, и носится по всему поселку. С четырёх лет катался на лыжах. А ведь у нас горы, и крутые! Смотрим, несется с крутой горы, аж страшно смотреть, а он ничего летит себе и радуется, да и мы за него были рады, что парень растет крепкий и жизнерадостный!
По приезду в Новокузнецк муж нашел больницу, где я лежала, поговорили с врачом, и она меня отпустила с наказом обратиться в Новосибирске к врачам. Приехали мы в Новосибирск. А через день Вадик уехал – ему же надо работать.
Через несколько дней у меня опять случилась беда со здоровьем. Вызвали скорую помощь, меня забрали, и начали возить по родильным домам, куда не привезут – места нет, или ремонт идет. И вот уже привезли в роддом, у завода им. Чкалова, это был уже последний роддом. Меня высадили, завели в приёмный покой, и сказали: «Мы уезжаем, тебя оставляем, никуда не денутся, примут!».
Медсестра выскочила с криком: «Мест нет!», и побежала задержать машину, но когда увидела в каком я состоянии, сразу повела меня в палату, и уложила на кровать, и все... Помощи никакой не оказывали. Был уже последний вечер, врачей нет, а дежурная сказала, что она ничем мне помочь не может. Жди утром придет врач и решит, что со мной делать.
Так я пролежала 12 часов, до 9 часов утра. Пришла опытная врач (она сама была в декрете, и ее вызвали), и начала применять меры. Ставился вопрос: «Спасать ребенка, или мать!». Позвонили моим родным, они категорически ответили, что надо спасать мать.
Плод зацепили щипцами, и через блок подвесили груз (бутылку из под шампанского с водой), и так я пролежала еще 12 часов. А мне в то время давали медикаменты (хину и прочее), чтобы у меня начались схватки. Мне говорили, что ребёнок не живой, а я думала, и знала, что жива моя девочка, ведь наш Юра просил сестренку, и я была уверена, что будет у нас дочь.
И вот в 6 часов 15 минут, 26 июня 1957 года я родила девочку. Её забрали, начали обрабатывать, она молчит. И вдруг я слышу такой слабый, слабый писк. Слава богу – жива моя дочь!
Ребёнок был весом 2100 гр., очень слабый, замученный, недоношенный. Сосать у неё не было сил, а у меня грудь тугая, и я кормила донорским молоком. Когда ко мне приносили, и я ей давала грудь, она захлёбывалась, задыхалась, плакала и даже синела. Через неделю мне говорят: «Мы завтра вас выписываем, уже у обоих все в порядке!». Я, конечно, завозражала, что ребенок еще не может сосать, и начинает синеть при кормлении. Нас, до тех пор пока ребенок не будет здоров, оставили. На выписку нас встречать пришли моя мама, свекровь, Ася и Юра. Вынесли ребенка и подали Юре. Он прижал к себе, свою долгожданную сестренку, и бережно её держал, от завода Чкалова ехали на трамвае. Мы разместились у бабы Лизы на Кубанской улице. На другой день из поликлиники пришло медсестра, оказала кой-какую помощь.
Вскоре приехал наш папа Вадик, и забрал нас всех к себе. Опять в путь, по железной дороги до Новокузнецка. В управлении он добился, и ему дали «полетное задание» - лететь самолетом до экспедиции.
На аэродром, а там, на маленький самолет, видимо ЯК-12, четырехместный. Отец с Юрой впереди с летчиком. Мы с Татьяной сзади, и еще один попутчик рядом.
Взлетели, началась болтанка, воздушные ямы, меня начало тошнить, рвота открылась. Мужчина, что сидел со мной рядом, забрал ребенка, а я всю дорогу от кулька не могла оторваться. Лететь было примерно около часа.
Прилетели в Таз, наш домик рядом с посадочной площадкой. Ух, наконец-то, добрались до своего угла (гнезда), и все в сборе. Слава богу, спасибо ему, что все обошлось хорошо, что помог нам собраться вместе. Одно плохо, что дочь наша больна, и требуется время, и большая работа, чтобы довести её до нормы, сделать здоровым ребенком.
Дальше пошла борьба за здоровье нашей Тани, так как она родилась 7, 5 месячная, организм её еще не был готов принимать пищу, и она не могла оправиться. Пыталась её кормить коровьим молоком, разведенным водой. Но вскоре отказалась кормить её молоком, и начала давать ей соки: яблочные ( к нам завезли яблоки китайские), морковные и свекольные. Она не могла оправляться, и все время плакала, и днем и ночью. Применяли и клизму, а мыло не помогало. И так полтора месяца мучений, и мне, и ребёнку. Да, еще у нее на головке была рана от щипцов, которые накладывали ей в роддоме, и тянули больше 12 часов. Вот из-за этой ранки купала её только в кипяченой воде.
В течении 1, 5 месяцев она не прибавляла в весе нисколько. Каждый поход в магазин, её там взвешивали. И вот радость через сорок дней от рождения у неё вес стал 2500 гр. Дальше пошло легче. К шести месяцам она у нас была полная, хорошая девочка.
Опытные матери, у которых двое-трое детей, говорили: «Зоя, тебя за самоотверженный труд надо наградить. Куда правительство смотрит?!». Но, я мать, я делала свое дело. Себе растила! А наша учительница, Мария Петровна, когда увидела первый раз мою дочку то заплакала:»Как ты её поднимешь?». У неё было двое мальчиков, близнецы-богатыри! Через 3-4 месяца она пришла к нам снова, и посмотрела на мою дочку, обрадовалась, и удивилась: «Молодец, Зоя, крепко потрудилась, и результат есть прекрасный!».
За годы жизни и работы в тазской геологической экспедиции к нам приезжали родственники. Моя свекровь баба Лиза, Клара тоже гостили в Тазу.
Приезжали и мои племянники Неля и Гена, совсем еще юные, кое-как добрались до Таза. Мы каждый год в отпуске бывали в Новосибирске, иногда ездили в санаторий.
Заканчивая первую часть, мне бы хотелось, чтобы напечатали статью из газеты «Советская Сибирь» от 30 марта 2007 г., написанную моим мужем Игнатюгиным Владиславом. Статья лирическая, поэтическая и полна воспоминаний прошлых лет. И называется статья: «неисправимые романтики». Приложение № 1.
Чуть-чуть в Новосибирске
и — в Горную Шорию
В Большом Тазу мы жили большим коллективом. Муж в то время был секретарем партийной организации, кроме основной работы, много занимался общественной работой. Был в народном контроле почти всегда.
Шли годы... Экспедиция крупного промышленного месторождения железных руд не нашла и не подтвердила (как показывали геофизики). Объемы работ начали сокращаться. Экспедиция своё дело сделала – дала заключение, что в этом районе промышленных запасов железной руды нет.
1958 год начался с того, что наша экспедиция начала свертывать работы. Постепенно из поселка начали вывозить технику, специалистов переводили в другие экспедиции.
В феврале месяце мужу предложили подобрать для себя экспедицию. Он подобрал. В городе Новосибирске дислоцировалась нерудная экспедиция в п. Матвеевка. Западно-Сибирское геологоуправление дало ему перевод в эту экспедицию.
Семью и домашние вещи мы вывозили на самолете. Нам было разрешено вывезти 200 кг. груза на семью. У нас же вещей было уже побольше. Часть вещей мы отправили посылками через почту. Все дошло хорошо, целым и невредимым, кроме швейной машины. При перевозке её поцарапали и деревяшки поломали.
Нам было жаль машинку, так как Зоя на ней все шила, а купить в те годы швейную машину в свободной продаже было невозможно, не было их, и всё тут!. Была возможность только через знакомых или через «Посылторг». А это выходило значительно дороже.
Прибыли мы в Новосибирск, семья наша разместилась в домике моих родителей. А муж мой ездил каждый день на работу из Кривощекова до Новосибирска и дальше на попутках до Матвеевки. Уходил из дома в 6 часов утра, возвращался в 7-8 часов вечера. Мотался так до лета. Уставал здорово. Ранней весной его отправили на полевые работы в Алтайский край. По его словам, он с буровыми машинами объехал весь степной Алтай. Потом их отряд переехал на Чуйский тракт в посёлок Манжерок. Там они проводили горные работы.
Жил он на квартире. Летом я с детьми приехала к нему. Место очень красивое, курортное: горы, сам Чуйский тракт, река Катунь, озера, красивая растительность. Я с детьми погостила недолго и уехала, так как с продуктами было очень плохо, а в Чайной питаться - дорого. Да и жить на квартире не совсем приятно.
К осени его отозвали из этого отряда, и он работал в конторе при экспедиции. В самом поселке геологов было построено 5-6 двухквартирных домиков. В одном из них нам и дали квартиру: комната и кухня, с печкой, но без водопровода.
В 1958 году мужу дали отпуск (впервые) летом, и мы поехали в Москву втроем, а Таню оставили с бабой Лизой.
В Москве мы рассчитывали пробыть две недели, а прожили целый месяц. Наш Юра заболел свинкой и нам не разрешили выезжать пока ребенок не выздоровеет – был у него карантин.
В Москве мы побывали во многих театрах: Моссовета, в Большом, в театре «Ромэн», были и в цирке на Цветном бульваре. Впервые побывали в широкоформатном кинотеатре «Мир». Туда без предварительной записи пускали только приезжих, москвичей записывали на очередь за 3-4 месяца. Вадик побывал и на стадионах. Были и на Ленинских горах. Юра когда увидел травку, упал на неё и давай кататься. Так он соскучился по природе на которой он вырос. Асфальт ему не нравился.
Побывали мы в Московском зоопарке, в Третьяковской Галерее, в Музее Ленина и в других музеях. Посетили и ВДНХ, любовались фонтанами, павильонами ...
С Юрой катались на Московском метро, на каждой станции выходили, осматривали, любовались красотой архитектуры.
Часто ходили в кино, гуляли по московским бульварам, в общем, отдыхали по большой программе. Посетили Кремль, Мавзолей Ленина –Сталина, в то время они лежали рядом. Когда посетишь этот Мавзолей, выходишь оттуда и идешь дальше мимо Кремлевской стены, где замурованы урны с прахом всех знаменитых людей.
На душе остается очень неприятный осадок. Ленин лежит высохший, маленький, а Сталин ещё здоровый (большой) и в два раза массивней Ленина. Зря они (руководители) уложили их рядом. Позднее они исправят эту ошибку и Сталина уберут и захоронят (втихаря) за Мавзолеем Ленина.
Жили мы у тети Ани, на улице Малая Бронная, это самый центр города. О питании мы не заботились, мы покупали продукты, а готовила все тетя Аня. Мы ей были благодарны до последних дней её жизни.
Весной Вадика перевели работать в Казскую экспедицию. Назначили его начальником отряда по поискам марганца – в Кузедеевский район кемеровской области. Он уехал, а мы опять остались без него, но уже хоть с квартирой.
Он поселился в п. Сухаринка, к весне отремонтировал один домик и перевез нас к себе. Поселок весь расположен на пригорках, избушки одна от другой отстоят на большом расстоянии. Прожили мы в этом домике – комната и кухня с печкой – недолго, но уже и бычка вырастили, кур завели. Участок опять закрывался, и нас перевели на рудник Одра – Баш.
На Одра-Баше квартир не было, мы жили в поселке Тельбес, в частном доме. Это в 5-и километрах от конторы партии. Вот мой муж и мотался каждый день туда и обратно. А это ведь не по равнине, а по горам, да еще речку Тельбес надо было переходить по канатному подвесному мосту.
Квартиру нам дали на следующий год уже на руднике Одра-Баш: комната с большими окнами и большая кухня с водопроводом и сливом. Печь была тоже капитальная. Вот и зажили мы лучше, чем все прожитые годы.
Сразу же у нас появилось желание и возможность приобретать вещи для дома. Купили комод, ковер, сыну велосипед – дамский. Приобрели пылесос «Буран», к нему прилагался бочок с трубками и решетчатым дном — для стирки воздушными пузырями! Была ещё и стиральная машина – вибратор. Хорошо стирала и не рвала белье.
Через какое-то время отряд мужа расформировали и его опять перевели на должность техника-геолога. Он не пожелал работать рядовым техником и перевелся горным мастером в шахту Одра-Баш, на подземные работы. Работа велась в четыре смены, по шесть часов. Под землей работать опасно и, чтобы я не волновалась, он провел телефон (первый пока!). И как из шахты выходит, снимает трубку и докладывает: «Все в порядке, я на поверхности, скоро буду дома!».
На руднике дома были капитальные, двухэтажные, рубленые, брусчатые. Была вся инфраструктура: рудоуправление, почта, школа, детский сад, клуб, библиотека, столовая, гостиница, больница, парк культуры с эстрадой даже с фигурой И.В.Сталина. В общем, весь набор жизненно необходимых служб и строений. Кстати, эти фигуры Сталина в 1962 году снесли и в лесу взорвали.
Я в этом поселке начала работать в лаборатории, делала шлифы, а когда не было работы, то корректировала отчеты геологов. На руднике был клуб – я пошла в самодеятельность, в драмкружок. Здесь я сама играла роли и даже ставила спектакли. Был у нас и хор. Мой муж тоже участвовал в хоре. Время проводили очень весело. Было у нас много друзей не только среди геологов, но и среди шахтеров.
Наш Юра пошел в школу ещё Сухаринке. Его первой учительницей была Мария Петровна Изубкина. Затем он продолжал учиться в поселке Одра-Баш. Отец научил его кататься на велосипеде. Юра вначале немного попадал, а потом освоил езду и катался по горам. Нам даже страшно было за него, как он носился с горы.
На нашем руднике иногда делали массовый взрыв – это в шахте и в её выработках закладывали взрывчатку 50-60 тонн. Из шахты удаляли всех, а в поселке жителей заставляли уйти на другой конец поселка, подальше от карьера.
И вот производят взрыв, 50-60 тонн за раз, все трясется: и земля, и дома. Из карьера происходит огромный выброс газа, обломков и пыли. А дальше – тишина! После проветривания шахты и её выработок к работе приступают только через сутки, и продолжают добывать руду.
Однажды меня муж водил на экскурсию в шахту. Руду после добычи вывозят из штольни, грузят в подвесные вагончики и по канатной дороге (по тросу) отправляют на Мундыбашскую обогатительную фабрику, до которой 8-10 км. На фабрике руду дробят, измельчают, промывают и отправляют в печи обжига. В печах руда в смеси с коксом спекается, получается агломерат. Далее по стальным транспортным лентам её отправляют на погрузку в думпкары (прямо горячую). Вагоны на путях охлаждают и отправляют по ж.д.в Новокузнецк на КМК. Такой поток вагонов идет круглые сутки. Руда наша, Одра-Башская, магнетит с содержанием Fe2O3- 28-32%, а остальное - пустая порода или вредные примеси. Вот для чего была построена агломерационная фабрика в Мундыбаше.
Работал муж на руднике больше года. И вот Горное Управление КМК его вызвало в Новокузнецк. Предложили ему работу по специальности - геологом на руднике Майском. Он давно заявлял, что хотел бы работать где-либо на руднике геологом.
Жизнь в Казахстане на «Майском».
От предложения поехать работать на Майский рудник муж не отказался, попросил только, чтобы дали ему возможность съездить на новое место работы и жизни, и посмотреть его, познакомиться с людьми и т.д. Так и получилось. Он слетал туда, посмотрел – ему понравилось, и он дал согласие на переезд в Казахстан.
Но у него уже была «именная» путевка в турпоездку в Польшу и Чехословакию. Управление ему эту поездку разрешило. После отпуска нам для переезда на новые места дали товарный вагон. Мы перевезли все вещи на станцию Мундыбаш, погрузились в товарный вагон и в июне 1961 года выехали из Сибири. В вагоне поставили кровати и поехали на новое место работы и жизни – в Казахстан.
До Павлодара ехали трое суток, там перегрузили все вещи в грузовик с прицепом и поехали в посёлок Майск. Майск от Павлодара, вверх по Иртышу – 250 км. Едем целый день, степь голая, ни одного деревца или кустика. Трава не зеленая, а желто-зеленая. По степи ветер гонит - катит главную растительность – перекати-поле.
В общем степь, полупустыня. И это мы из такой тайги едем в такую степную зону!!
Руководство рудника, как и обещало, к нашему приезду отремонтировали квартиру. Когда мы приехали в доме ещё был запах краски. Дом двухквартирный, был напротив конторы рудника. Наша квартира трехкомнатная, имела две печки, сенки, кладовку, во дворе – сарай для животных. Дом был построен из бутового камня, толщина стен около метра. Все здорово! Замечательно! Но когда я на следующий день услышала взрыв, такой, что земля затряслась, а затем увидела вдали грибообразное облако, сразу поняла - мы приехали на плохое место жительства.
Позже выяснилось, что в 90 километрах от нашего рудника расположен Семипалатинский ядерный полигон, где испытывают атомные бомбы. Такие взрывы производились ежедневно. И каждый день мы видели это проклятое грибообразное облако.
Мне стало страшно, я плакала и просила мужа: «Давай отсюда будем уезжать, мы же детей погубим, да и сами можем погибнуть». Вадик меня успокаивал и говорил: «Давай поживем здесь хоть один год – я же получил подъемные и мне их надо отработать, а через год видно будет».
Шел уже 1962 год, в конце которого взрывы на земле и в воздухе производить не стали. Испытания проводились под землей. После них земля сильно тряслась, люстры раскачивались. Посуду в шкафах не ставили, складывали набок – иначе упадет. Такие взрывы были ежедневно и похожи они были на маленькие землетрясения. Нам уже было не так страшно, дом сделан из бута, толщина стен один метр, да и мы стали привыкать, к тому же испытания шли под землей. Вадик приступил к работе уже в качестве геолога-маркшейдера. Рудник добывал огнеупорную глину. В карьере работало два экскаватора, загружали самосвалы, везли на берег Иртыша, там высыпали глину на баржу. Баржи грузоподъемностью 400-600 тонн. Вниз по реке эти баржи гнали примерно 350 км., до Павлодара. Там выгружали глину на склад, а затем уже шла погрузка на платформы и по железной дороге везли в Новокузнецк – 800 км, на Кузметкомбинат.
Село Майск – это райцентр одноименного названия. На центральной улице располагались: контора рудника, больница, кинотеатр «Маяк», Дом культуры, райком партии, райисполком, магазины и много жилых домов. Постройки в основном одноэтажные, так как соседние взрывы могли разрушить строения. Двухэтажной была школа. До нашего приезда, когда на полигоне произвели мощный взрыв, в школе были выбиты все стекла, снесло часть крыши, завалило несколько ветхих домов. Перед взрывом людей предварительно заставили уйти под крутой берег Иртыша. После взрыва военные приехали и быстро отремонтировали дома и школу.
Основные жители посёлка Майск – это казахи. Приезжие – русские и немцы, в основном работали на руднике.
В нашем кинотеатре почти каждый день показывали кинофильмы, были (редко) и концерты самодеятельности и приезжих гастролеров.
Мы не пропускали ни одной кинокартины, почти всегда были там с друзьями. Друзей у нас появилось много: семья Дуркиных – Борис Александрович и его жена Ася. Он работал начальником пристани. После киносеанса мы часто ходили к ним в гости пить чай – казахский, с молоком из пиал и из самовара. Куницкие – Николай Ильич – горный мастер рудника и его жена Алевтина Георгиевна – завуч школы. С ними тоже у нас был полный контакт, понимание, да и дети наши и их дв парня были близки по возрасту. С Николаем Вадик часто ездил на рыбалку. Рыбы иногда добывали много.
Мицук Иван Гаврилович – наш зав. гаражом. Человек со сложной судьбой. Ещё ребенком его родители увезли в Китай, на Китайскую военную железную дорогу. Отец его был машинистом паровоза. Когда ему исполнилось 20 лет, его вывезли в Советский Союз, чтобы он служил в Красной Армии - он же подданный СССР. По состоянию здоровья он в армию не попал. Стал работать на Урале, женился, но прожил на воле не долго, его перед войной арестовали как японского шпиона. Отсидел 8 лет, война ещё не кончилась и его с Севера из лагеря не отпустили – страшно ведь, японский шпион. Только по окончании войны и с Японией тоже, ему разрешили выехать оттуда. Он с Севера привез себе жену – немку, которая тоже была в заключении. Вера была намного моложе него и родила ему ещё трех дочерей. В 1965 году Ивана Гавриловича реабилитировали, о чем ему сообщили власти Павлодара.
Вадик с ним дружил хорошо. Вместе они садили огород на поливных землях совхоза. Он нам много помогал в хозяйственных вопросах.
В общем, на руднике народ был дружный, приветливый. Приехали мы летом, у нас огорода нет. Так нам, кто ведро огурцов, кто ведро помидоров и т.д.
На руднике все годы хозяйственные работы выполняли на конях, но прислали на рудник колесные трактора. От коней надо освобождаться. И вот постепенно коней списывали и забивали, мясо раздавали почти даром всему коллективу, а тем, кто приехал (как мы) в первую очередь и бесплатно. В магазине мясо было почти всегда и много. Хлеб на руднике выпекался в своей пекарне и был хорошего качества. На руднике была своя электростанция на твердом топливе, а при ней была и мельница – подпольная. Если тебе надо смолоть зерно – ночью берешь ключи и работаешь(днем нельзя).
Коренное население – казахи вообще народ хороший, дружелюбный. Если увидят, что ты берешь – воруешь, они отвернутся и никогда не донесут – сами тоже были вороватые.
По приезде на рудник, я пошла на работу в школу преподавателем домоводства. Работа у меня получалась, и не плохо – девочки учились шить, готовить. Дали мне ещё и второй класс обучать. Учителей не хватало и меня без педагогического образования приняли по рекомендации завуча Куницкой А.Г.. Юра учился в нашей школе, Таня пошла в детский садик.
Развели хозяйство: мы из Сибири привезли кроликов, купили поросенка, кур и трех гусей. Наседки нам высидели цыплят, и на следующий год у нас кур стало значительно больше. А вот гуси у нас не пошли. Не стали сидеть, так я сама выпарила одного гуся. С кормами было хорошо. Управляющий всем, кто приезжал на работу в первый год помогал приобрести зерноотходов целую машину, почти даром. Завезли и машину соломы. Из соседнего совхоза один знакомый нам забросил 5 мешков мелкого картофеля (крупнее не уродился). Арбузы тоже нам привозили в большом количестве - 100-200 кг.
Руководство рудника – управляющий Щибря Андрей Артемович и главный инженер Старыгин Виталий Сергеевич, к нашей семье отнеслись хорошо, с теплом и участием.
В то время что-либо купить было очень сложно. И вот на базу райпотребнадзора завезли мотоциклы с коляской. Один вырешили нашему руднику. Так руководство рудника решило продать этот мотоцикл нам, как новоселам. Предложили мужу, но он сказал, что у нас нет денег – потратили на обзаведение хозяйством. Коллектив поддержал нас – дали зарплату за два месяца, а остальные деньги дали нам взаймы наши друзья Куницкие. Мотоцикл ИЖ-ЮК стоил тогда 850 рублей, а у Вадика зарплата была 160 рублей. Мотоцикл купили осенью, поставили его на зиму в зал – гаража-то нет. Ранней весной начали его обкатывать по степи. Юре было в то время 10 лет, он тоже управлял мотоциклом (под присмотром папы).
Прожили мы тут хорошие годы. Квартира хорошая, без нужды (оба мы работали), климат нормальный – сухой. Только когда подуют ветры (и зимой и летом), тогда несет песок со степи. Одно плохо – ежедневно продолжались испытания на полигоне. В 12 часов дня на полигоне производили взрыв – все ходуном ходит – не надо часы проверять.
По делам службы муж часто выезжал в Павлодар. Рядом с нашей перевалочной базой был комбинат «Павлодарсоль». Он там побывал, познакомился и узнал, что им нужен маркшейдер.
Нам надо было уезжать в город, так как детей надо было обучать, да и самим пора жить в городе. На руднике долго не хотели его отпускать, но все-таки он убедил руководство, и его отпустили по переводу в комбинат «Павлодарсоль».
На руднике в Майске мы прожили два года и шесть месяцев. На руднике мы получили трехкомнатную квартиру, муж приобрел ещё одну специальность – маркшейдера. Я наконец-то осуществила свою мечту детства и поработала учительницей. Ребята учились в нормальной школе, Таня ходила в детский сад. В общем прожили мы эти годы хорошо, обстановка на работе и в быту у нас у обоих была замечательная! И так с каждым годом, за эти 15 лет совместной жизни мы жили лучше и лучше. Спасибо Майску и вот здравствуй, Павлодар!
Жизнь в Павлодаре
И вот Владислав уехал в Павлодар на новое место жительства. Мы остались в Майске и ждали вестей, как и где мы будем жить в Павлодаре. Пока он привыкал к работе, узнавал у руководства комбината насчет квартиры. Комбинат обещал дать квартиру, но не скоро. Муж упорно подыскивал жилье для семьи. Иногда он приезжал в Майск на выходные дни и праздники. Посоветовались с родными, как нам быть. И они сказали: «Дадим денег взаймы, покупайте себе домик.»
Домик подобрали себе на ул.Таганрогской № 75. деньги - 1000 рублей прислала нам Поля. Дом стоил 1650 рублей. Дом был небольшой – 4 комнаты и кухня. Две маленькие комнаты – это спальни, зал и столовая побольше. Усадьба была хорошая, имелся сарай, баня, колодец, все посадки: слива, яблони, груша, виктория. Двор был залит бетоном, а ворота сделаны из металла. Обжились мы в этом доме и я пошла на работу. Сначала работала в сберкассе – контролером, затем меня пригласили в школу преподавать домоводство. Я подменяла учительницу, ушедшую в декрет. После её выхода на работу меня уволили. Далее, пошла работать в клуб речников, где работала заведующей детским сектором. Вела кружок домоводства, руководила драмкружком, проводила массовые мероприятия. После клуба, где я проработала полтора года, я была приглашена работать по специальности товароведа-бракера на товарную базу «Казтекстильторг». На этой базе проработала долго, почти пять лет, до последних дней пребывания в Павлодаре.
Коллектив был хороший, дружный. Я организовала самодеятельность с помощью своей подруги Евгении Михайловны Бучинской. Она прекрасный музыкант, организатор самодеятельности. Дружили мы с её семьей и с её мужем Николаем Илларионовичем долгие годы. И даже когда мы уехали из Павлодара в Новосибирск, продолжали дружить семьями. Ездили к друг другу в гости, были на свадьбах наших и их детей.
В Павлодаре мы жили на окраине, район тихий, спокойный, воздух чистый. На огороде у нас все хорошо росло. Были у нас и яблоки, и сливы, виктория. Дом у нас был хороший, красивый. На окна мы поставили наличники и ставни. Дом хороший, но зимой он холодный. Построен он был из камыша, а сверху залит бетоном, и вот этот бетон и давал холод. Вот если дом строят из камыша и сверху покрывают обычной глиной – тогда дом теплее. В кухне у нас была печка с котлом, а по всему периметру дома шли трубы отопления. Так вот, пока топится печка – в доме тепло, как топить прекращаем – сразу делается прохладно. Топлива надо было очень много, но хозяин доставал на стройке и дрова, и уголь, все по низкой цене.
Держали мы курочек и кроликов. Во дворе у нас жила собака, а в доме всегда жила кошка.
В Павлодаре в 1966 году мы приобрели первый телевизор, назывался он «Волхов». В те годы телевизор работал на одном канале, и только по вечерам. В среду был казахский день, телевизор мы не включали. Так что он нас и детей наших от чтения книг и занятия на улице не отвлекал.
В общем жили мы нормально. Дети учились, мы оба работали. К нам в гости приезжали из Новосибирска мой папа Федор Власович, Поля, Ася, Леня Рыжков и мать Владислава. Приезжала из Семипалатинска семья Богомоловых, это двоюродная сестра Владика. Бывали у нас и сотрудники (бывшие) из Майска: Куницкие, Мицук И.Г.
Жили мы в этом доме долго. И вот нам захотелось иметь в городе благоустроенную квартиру. Вадик в то время уже перешел на стройку в СУ ТЭЦ-3 геодезистом, уже много и проработал там. Он обратился к начальнику стройки с вопросом дать нам квартиру в капитальном доме. Начальник ответил, что дать нам квартиру не может и поставить на очередь тоже не может, потому что существует такой закон – кто живет в частном доме, того не ставят даже на очередь на получение жилья. Начальник предложил вариант – продайте дом, я вам дам коттедж в вагонном городке (при самой стройке ТЭЦ-3) и вас поставят на очередь. Мы так и сделали. Продали свой домик и переехали жить в вагонный городок. Нам дали коттедж: два спаренных вагончика, в которых 2 комнаты, кухня, коридор, душевая, сени, веранда. Отопление центральное от местного котла. Так мы и прожили в этом городке 1,5-2 года.
И вот однажды Министерство прислало в управление письмо, в котором приглашало на работу на строительство автозавода Камаз. Муж мой соблазнился на такое предложение и поехал на новую стройку. Все-таки ведь уже и Европа, Татария. Но там ему не повезло со здоровьем (в дороге травмировал ногу) и он вернулся опять в Павлодар. Пошел работать на ту же стройку геодезистом, но уже в монтажное управление.
Его отправили работать в Караганду на строительство ТЭЦ при металлургическом заводе. В Караганде обещали дать квартиру, но тянули долго – несколько месяцев. Он вынужден был искать работу, где бы могли дать жильё.
И вот мы поехали в отпуск в Новосибирск. Наша родня стала нам говорить, что вы мотаетесь по всему Советскому Союзу, пора бы уже поближе к родным приехать. Особенно на переезде настаивала моя сестра Ася.
В Новосибирске муж много ходил по организациям, везде были нужны специалисты его профиля, а вот квартиру никто не обещал. И вот по совету Аси Вадик пошел на завод «Сибтекстильмаш». Этот завод заново строился и строил много жилья. В кадрах ему сказали, что возьмут его на работу и после приема у директора завода пообещали, что если он поступит на завод в качестве начальника цеха, то квартиру ему дадут через год. Обещали ждать нас в течение месяца.
В Павлодаре мы жили хорошо и весело, было у нас много друзей, на работе все нас устраивало.
Наши друзья:
Бучинские Николай Илларионович и Евгения Михайловна. Семья хорошая, у них было две дочери и сын. Мы вместе с ними все время гуляли и дружили. Летом на моторной лодке выезжали на Иртыш, с баяном, с шашлыками, с ухой. Набиралась большая компания на 2-3 лодках. Николай был заядлый рыбак и охотник, умел ловить рыбу и добывать дичь. Евгения Михайловна учила музыке в детском саду, в школе и у нас на работе – везде организовывала самодеятельность. Она была душой и организатором любой компании. Умела играть на всех инструментах: фортепиано, баян, балалайка и т.д. Роговы Борис Васильевич и его жена Таня. Вадик с Борисом работали в комбинате «Павлодарсоль», а потом когда Борис перешел работать на базу «Казтекстильторг», где работал замзавбазой, пригласил меня на работу к себе на базу. Я с ним работала продолжительное время.
У Роговых было три дочери. Мы тоже дружили семьями. Также все праздники были вместе. И даже когда мы уехали в Новосибирск, мы продолжали дружить и ездить друг к другу в гости. Наши дети тоже дружили продолжительное время. Последнее время связь прервалась.
В Павлодар к нам иногда приезжали и с рудника Майского наши друзья Куницкие, Мицук и другие.
Жить в Павлодаре нам нравилось, город хоть и не большой, но все-таки город. В школе Юра учился неплохо, но из-за классной руководительницы, после 8 классов, дальше учиться в школе не стал. Поступил в сельскохозяйственный техникум. Учился и жил в поселке Щербакты (60 км. От Павлодара). Три с половиной года он жил в этом поселке. На каникулы и выходные приезжал домой. Учился нормально и закончив техникум получил диплом и специальность техника электрика . Эта специальность была для него основной всю трудовую деятельность.
По окончании техникума его призвали в армию. Служил он в Средней Азии в поселке Сары-Озек в танковой части. По табелю был заряжающим. В основном служба его была на учебном полигоне, где он занимался по электрической части. Служба у Юры прошла благополучно. Несколько раз был на маневрах, на учениях. После увольнения из армии он уже приехал к нам в Новосибирск.
Немного хотелось бы рассказать о нашем сыне Юрии. Как я уже сказала выше, учился он нормально, успевал по всем предметам, очень много читал, даже ночами, с фонариком под одеялом. Это чтение видимо сказалось на его зрении. И он с 13-14 лет начал носить очки. В школе с классным руководителем были у него конфликты – она придиралась по всякой мелочи. То не такая рубашка, почему не в белой рубашке пришел на занятия. А ведь белая рубашка холодная, я ему давала теплую, фланелевую рубашку. Зимой в школу ходили далеко и через пустырь, а там, в Казахстане ветры постоянные. И вот, чтобы парень не простудился, я ему давала только теплую рубашку. А это не по форме! И вот такие мелкие придирки привели к тому, что Юра в 9-й класс идти не захотел, а пошел в техникум.
Мы жили на окраине города, недалеко от нашего дома была речка Усолка, на ней стоял водозабор города. Там хорошие чистые места. Туда наш Юра ездил на велосипеде со своими друзьями – на рыбалку и так просто, искупаться. Юрины друзья – Миша, Коля и другие парнишки жили на Алюминьстрое, в 3-4 километрах от нашего дома. Вот они и дружили несколько человек. Сначала у них были простые велосипеды, а потом они обзавелись великами с моторчиками. Моторы эти постоянно ломались, они их ремонтировали, все время в нашем дворе. Вымажутся в мазуте, к вечеру кое-как обмоют руки. Мы уговорили Юру продать этот двигатель, а мы ему за это купили радиоприемник. Хотели купить «Спидолу», но в магазинах её не было, купили «Сонату». Это тоже было не плохо, но «Спидола» считалась выше классом, хотя цена была та же. Однажды мы обнаружили, что наш Юрка пахнет табаком. Значит, покуривает с друзьями! Отец ему сказал: «Давай будем бросать курить вместе!» отец бросил курить и сын тоже бросил эту гадость.
В 14 лет Юра сломал ногу, долго ходил в гипсе. Нога срослась нормально. Мы в военкомате спрашивали: «Как же можно служить, ведь у него нога была сломана?» военком ответил: «Все нормально, будет служить, как положено!»
Когда мы жили уже в вагонгородке, Юра с другом Мишей вечером стояли на автобусной остановке в центре города. К ним подошли парни, напали на них. Мишку укололи шилом в живот, а Юру в бок. Обоих скорая помощь увезла в больницу. У Юры быстро зажило, а у Мишки долго ещё была проблема, никак не заживало, задеты кишки. И Вадик его устроил на легкую работу на стройке – учетчиком, надо было считать, сколько машин вывезли грунта из котлована. После службы в армии Юра ездил в Павлодар хоронить своего друга юности. Его один бандит зарубил топором.
Жизнь в Новосибирске
Итак, если есть договоренность, что возьмут на работу и дадут через год квартиру, надо немедленно ехать. Нас обещали ждать месяц-полтора. Мы погрузили вещи в контейнер, отправили его, а сам сели на поезд и прощай, Казахстан, прощай Павлодар.
Десять лет мы прожили в Казахстане и прожили неплохо. Спасибо Казахстану и Павлодару. Теперь будем жить в России с родными рядом.
Приехали в Новосибирск, поселились в квартире Рыжковых, на ул.Станиславского, 18, квартира 22. мы занимали одну комнату (18 кв. метров). Юра был ещё в армии, Таня с нами, она ещё училась в школе, в 9-м классе. Вадику надо было поступать на работу, а без прописки кадры на работу не берут. С великим трудом нас прописали, благодаря связям моей сестры Аси. И муж приступил к работе на заводе «Сибтекстильмаш» в качестве начальника ремонтно-строительного цеха № 15. Я тоже пошла работать на этот завод, в Метрологическую лабораторию. Работу я освоила быстро и работала там 7 лет до 1979 года. Через год, в 1973 году, как и обещали, дали нам квартиру. Вадик в возрасте 46 лет получил первую благоустроенную квартиру в таком огромном городе! Для нашей семьи это было счастьем! Квартира – двухкомнатная, на втором этаже в панельном доме. Но для нас это был уже «дворец». Я же рассказывала, в каких квартирах мы жили с 1950 года по 1973 год., то есть двадцать три года. Жилмассив Западный был рядом с нашим заводом, на работу ходили пешком. Это тоже плюс. Квартиру мы обставили, так как гарнитур привезли из Павлодара, и все остальное у нас было. Вадик продолжал работать начальником цеха, я тоже работала на заводе, так что материально мы жили хорошо.
Юра пришел из армии уже в новую квартиру и поступил работать на наш завод электриком. На заводе он проработал тоже долго. Таня окончила среднюю школу и поступила учиться в Машиностроительный техникум на вечернее отделение. Сама же пошла работать на наш завод в ту же лабораторию, где трудилась я.
В Новосибирске у нас жила вся родня, мы со всеми общались, примирились с родными мужа. До этого долгие годы наши отношения были не нормальные, очень натянутые. Появилась и новая родня: Гена Несемьянов женился на балерине Флоре Кайдани. У них в 1972 году родилась дочка Юля. В театре оперы и балета Флора была солисткой, имела звание заслуженной артистки России, а затем и народной артистки. Гена тоже работал в театре солистом балета. Благодаря им, мы сумели посмотреть почти все балеты и некоторые оперы.
В те годы снабжение продуктами в городе, как и во всей стране было очень плохое. В магазинах полки были пустые, а если что и «выбрасывали», то были огромные очереди. В дальнейшем ввели талонную систему, но и по талонам купить продукты было очень сложно. Не всегда было время стоять в больших очередях. По талонам продавали практически все: колбасу, масло, яйца, сахар, даже водку и т.д. Первое время нас выручала Клара Михайловна. Она работала в воинской части заведующей вещевым складом. Имела возможность доставать через столовую или ещё где-то для нас мясо, колбасу и прочие продукты. Для нас это была очень большая поддержка. Кроме того, Вадик освоился на заводе, познакомился и иногда мог достать кое-какие продукты, тоже через столовую.
Летом 1973 года Вадик на заводе травмировал ногу. Больничный лист брать не стал, так как начальник травмировался на работе. Но вынужден был взять очередной отпуск. Ему дали путевку на базу отдыха в Кудряшевский бор. Это была заводская база отдыха. Там нам дали хорошую комнату с кухней и все спальные и кухонные принадлежности. С продуктами на базе тоже было не плохо – по заявке нам привозили, что закажем, а готовили сами. Всем давали путевки на месяц, а начальникам на все лето. Мы жили там семьей все лето. На работу и с работы возили служебные автобусы. На базе в прокате были весельные лодки. За нами была закреплена лодка и когда нам надо, мы её брали, катались по заливу, ездили на остров, купались, рыбачили, отдыхали на воде. В 1974 году наша семья приобрела моторную лодку «Прогресс» на лодочной базе «Якорь», тоже от нашего завода. На этой лодке мы уже много плавали по реке Обь всей семьей и родней. Отдыхали, загорали, рыбачили. Особенно лодочными походами увлекался наш Юра. О своих походах он в последующие годы (в 2006 г) напишет целые рассказы.
В 1974 году наш Юра женился на Людмиле Александровне Болдыревой. Свадьбу справляли в нашей квартире, гуляли два дня. О её семье, жизни нашего Юры я напишу отдельной главой.
В 1977 году мы приобрели себе сад-огород на остановке «Аэрофлот». От станции пешком 30 минут ходьбы. Сад приобрести нам снова помогла Ася, так как садовое общество было от её завода НВА. Нашей семье сад был необходим, так как у наших детей появились свои семьи, дети. Так чтобы прокормить две семьи надо было много овощей. На купленном участке был домик и туалет. Домик снизу весь сгнил и нам пришлось проводить ремонт - раскапывать, домкратами поднимать и подводить под домик блоки и брус. Пол тоже полностью пришлось менять. Этот ремонт мы выполнили в первое лето. Посадки на участке тоже были, но в прошедшую зиму были сильные морозы, а яблони видимо не укрывали и они все вымерзли окончательно. Пришлось все обмороженные побеги обрезать, подпиливать, замазывать и ждать когда яблони дадут новые побеги и начнут плодоносить.
Домик был маленький, комната, кухня и маленькая веранда – сенки. Печки тоже не было. Её мы сложили позднее, нанимали печника, печка получилась хорошая.
Через два года наши яблоньки начали давать урожай. Позднее урожай был очень хороший. Как пример: Антоновка на второй год дала десять яблок, а на следующий – два ведра, а в дальнейшем урожай был тридцать ведер (!!) от одного стелющегося дерева. Эти яблоки мы ели всю зиму. Другие яблони (Боровинка, Московская грушовка) тоже давали урожай, но значительно меньший. Нами были посажены новые сорта яблонь: Мельба, Уральское наливное, но от этих яблонь мы не видели много плодов, так как сад мы продали.
На участке нами построена баня из обрезков бруса. Баня была красивая и очень хорошо топилась. Построили новый сарай-крольчатник, туалет, небольшую теплицу. Все прекрасно росло, особенно ягодники и яблони. Яблони разрослись так, что огород (овощи) садить было негде. Семьи росли, а у нас опять проблема – где садить овощи. И вот решили мы приобрести где-нибудь в деревне домик и земельный участок.
Вадик объездил много деревень, и вот по совету Юры мы купили себе домик в деревне Малый Чик. Домик стоял на горе, а напротив был ещё дом, где жили колхозники. Семья - муж с женой, тоже пожилые.
В саду кроме выращивания овощей, фруктов, ягод и работы на производстве мне пришлось нянчиться – воспитывать внуков. Дети-внуки впервые увидели кроликов, кур, цыплят, кошку. Узнали, как растут овощи, яблоки и ягоды. Часто все вместе собирались в нашем саду, ночевать у нас было где. В комнате была кровать, диван и детская кроватка. На чердаке тоже было два спальных места, да ещё в сарае стоял топчан для хозяина дачи. Я ещё работала на заводе, но все равно успевала все сделать и вырастить сельхоз.культуры.
Ещё будучи в обществе «Юбилейный» мы приобрели автомашину Москвич- 2140, права были у Юры и машиной занимался он. Моторную лодку через год пришлось продать, так как эксплуатировать машину и лодку не имело смысла. Правда, Юра на лодке много путешествовал, о чем я расскажу отдельной главой.
В 1987 году Вадик пошел учиться в Сельхозинститут, на курсы пчеловодов. Зиму отучился, а весной приобрел две пчелосемьи. И вот с этого времени и до 2000 года у нас всегда были пчелы. Правда много не разводили- не получалось! А вот мед для себя всегда был. С ранней весны отец с Юрой или с Володей ехали в лес и ставили ловушки на пчел. Это картонная бочка или ящик из оргалита, в неё вставлялись медовые соты в рамке. Делают леток. Это сооружение вешают на березу , и вот, когда пчелы начинают роится (особенно в жаркую погоду), и как только пчеловод-хозяин прозевает и не соберет вылетевший рой, рой поднимается и улетает в лес. В лесу то и висят для этого наши ловушки. Иногда нам попадались ройки – небольшие. А один раз ребята поехали ночью, подъехали к ловушке, а их там полно внутри, и снаружи висят. Они набросили на эту кучу одеяло, завернули этот улей и засунули в мешок. Их много раз ужалили пчелы, так как они же их давили, вот они и давали сдачи. Привезли, отец их пересадил в улей, семья была очень большая. Правда, раздавленных тоже было много. Рой пчел, когда попадает в ловушку, начинает активно строить ячейки для откладывания маткой яиц. Для этого они стоят соты из воска, в эти соты матка откладывает яйца, а рабочие пчелы таскают мед. Иногда снимешь рой или роек, там обязательно полно свежего меда. Забираешь его и приносишь целую чашку. Вот тут все и лакомятся свежим медком- нектаром.
После приобретения пчел мы должны были уезжать из сада куда-нибудь в деревню, так как в саду кормовой базы для пчел почти не было, а нам хотелось, чтобы меда было побольше. Эта была ещё одна из причин переезда в деревню.
Будучи ещё в саду мы с мужем летом уезжали в отпуск на озеро Яровое. Это Алтайский край, Славгород. Так мы ездили два лета подряд подлечиться и отдохнуть. На это время нас подменяла моя сестра Поля, за что мы ей были всегда очень благодарны.
Озеро Яровое – это огромный водоем, рапа с большим содержанием различных солей и с лечебной грязью на берегу. Плотность рапы такая, что заходишь в воду, ложишься на спину и плаваешь, даже не шевеля руками или ногами. Так лежишь 30-40 минут, потом выйдешь на берег, на песок, полежишь и опять на 20-30 минут в озеро. Так мы ходили два раза в день. Жили там на квартире – снимали комнату, там и еду готовили. Погода всегда была хорошей и мы в течение двух недель там жили. Вадик иногда ловил рыбу, на другом, пресном озере. В Яровом был химкомбинат, на берегу санаторий-профилакторий. И это все на базе этой соленой воды (рапы) на этом озере. Поселок очень красивый, озеленен, много частных домов, но ещё больше современных пятиэтажных домов. В поселке много магазинов, и даже был ресторан. Мы один или два раза там побывали, а остальное время готовили еду на квартире.
За эти годы, что мы жили в Новосибирске, мы не только работали на заводе, выращивали овощи и фрукты в саду, помогали воспитывать наших внуков, мы ещё и в отпуск ездили в санатории, профилактории, в турпоходы. Вадик ездил, конечно, чаще, чем я, так как у него были проблемы со здоровьем. В 1974 году мы побывали по путевкам на Черном море, в Молдавии, в Одессе, в Кишиневе и других городах юга Советского Союза. Правда мы ездили врозь - нельзя было оставить сад-огород. Путешествия были очень интересными.
Вначале мы жили в поселке Затока, на берегу Черного моря, на пароходе «Юрий Крымов», затем мы отправились на теплоходе вверх по реке Днестр. На пристани каждого города делали остановки и там ходили на экскурсии. Мы посетили Тирасполь, Бендерос и ряд других городов. Закончили обзор по Молдавии – столицей, городом Кишиневом. Республика Молдавия – это цветущий край, у них все растет, и растет здорово. У них даже так говорят: «Воткни палку-прутик в землю, вскоре дерево вырастет». У нас в Сибири, конечно, чтобы вырастить фруктовое дерево надо многие годы ухаживать, лелеять это дерево. И ещё неизвестно, даст оно плоды или нет??
Наш тур начинался и заканчивался полетом на самолете – быстро и не дорого, всего-то 91 рубль на человека.
Бывали мы и в санатории «Заельцовский бор». Вадик брал путевку в профкоме, а мне покупали уже в самом санатории. Так мы ездили с ним несколько раз. В 1982 году наш завод построил и открыл на нашем Западном поселке свой санаторий-профилакторий «Заря». Мы ежегодно брали туда путевки и лечились рядом с домом, и иногда даже в процессе работы, так как на работу возили утром, а вечером и в обед привозили опять в профилакторий. Путевки стоили не дорого – 15 рублей 50 коп. на 21 день. Ежегодно, в течение 10 лет мы отдыхали и лечились рядом с домом в нашем профилактории! Это здорово!
После 1991 года нам уже не удавалось посещать этот профилакторий, так как все рухнуло. Его продали городским властям, и теперь он обслуживает население по линии соцзащиты.
Выше я уже описывала наше посещение театра Оперы и Балета, но кроме него мы бывали во многих других театрах: в Музыкальной комедии, в ТЮЗе, в театре «Красный факел», посещали и кинотеатры. Много бывали и на концертах. Один концерт особенно запомнился, когда к нам приезжали такие великие артисты, как Андрей Миронов, Мария Миронова, Анатолий Папанов, Лариса Голубкина и другие. Бывали мы и на сольном концерте Геннадия Хазанова. Были в цирке с участием Юрия Никулина.
В 1975 году мне дали путевку на Кавказ в санаторий, зимой, но все равно хорошо отдохнула и подлечилась. А Вадик ездил в мае месяце в санаторий в Ейск – это на берегу Азовского моря, в Краснодарском крае.
Вадик работал начальником цеха 2,5 года. Работа тяжелая. Он начал уставать, часто жаловался на сердце, печень и прочее. Написал заявление и его освободили от занимаемой должности. Перевели мастером, но все равно на него нагрузили пол программы работы цеха: пилорама, изготовление тары под ткацкие станки, ремонт этой тары. В денежном выражении это 50-60% программы цеха. Он бегал, бегал по заводу, устал и решил вообще уйти с завода. Перешел работать на завод бытовой химии заведующим складского хозяйства. Проработал там 1,5-2 года и перешел работать старшим инженером геологом в проектный институт.
Работа, связанная с постоянными командировками (зиму и лето) с буровыми работами на буровых машинах. Проработал там 2 года. Затем закончил курсы проводников почтового вагона и работал в ПЖДП (прижелезнодорожный почтамт) – проводником. Дали ему новый вагон, и он ездил в нем в основном по маршруту: Новосибирск, Новокузнецк, Кемерово, Барнаул, Алма-Ата, Ташкент и обратно. Рейс занимал 10 дней. Затем он отдыхал дома следующие десять дней, и снова в путь. Из рейса он привозил много фруктов, арбузов, дынь. Со своим вагоном он объездил всю страну: Владивосток, Москва, практически вся Средняя Азия. Работа его устраивала, но подходил год, когда ему надо было уходить на пенсию. Он стал считать и у него не получалась нормальная пенсия, т.е. 120 рублей. Чтобы получать пенсию 120 рублей, надо было зарабатывать в среднем 240 рублей. А у него не получалось. И вот он опять пошел на завод, но уже не на руководящую должность, а рабочим – маляром, где заработать можно было бы побольше. Он красил ящики – тару под гильзы (300 мм). Работа тяжелая, грязная, но Вадик с ней вполне справлялся. Поработал там 10 месяцев и ушел на пенсию, которую ему начислили, как и положено – 120 рублей. В общем, пенсионер в 55 лет с 1982 года.
Механик цеха Степанов Анатолий Семенович пригласил к себе в группу механика Вадика, где он проработал слесарем в течение 8 лет, а затем продолжал работать в этом же цехе сторожем и в 1992 году уволился, так как зарплату деньгами платить не хотели, а выдавали материалом, краской, продуктами, мебелью. Да и вообще, хватит ему уже работать. Ведь у него стаж работы 56 лет.
В 1979 году наша дочь Татьяна вышла замуж за Ермолович Владимира Михайловича. В 1981 году у них родилась дочь Анна, а в 1984 году родился сын Илья. А в 1997 году последняя их радость – дочь Софья. О семье Ермолович я думаю написать отдельную главу.
У юры тоже было уже двое детей – Антон, 1976 года рождения и Мария, 1985 года.
Вот эта масса народа детей воспитывалась и росла у нас на даче, летом все годы. Хотя и было тесно, но зато жили дружно и весело. Одно плохо, мало земли для посадки овощей, для разгула детям. Вот это ещё одна причина, по которой мы хотели приобрести участок земли побольше и домик.
Вадик предварительно объездил много деревень, искал, где бы купить не далеко от Новосибирска и недорого домик с землей. И вот однажды наш Юра сплавлялся весной на лодке по реке Чик. На привале в деревне Малый Чик он поговорил с местными жителями. Они ему сказали, что есть в продаже домик и усадьба. И по его совету в 1988 году мы приобрели себе домик и усадьбу в деревне Малый Чик.
Жизнь в деревне Малый Чик
Усадьбу и домик мы приобрели очень дешево, за 350 рублей. Дом стоял на возвышенности и по-деревенски этот участок назывался «взгорье». Кроме нашего дома, было ещё 2 домика, в одном жили колхозники, муж с женой, Субботины Егор и Валентина. В другом доме жила старушка, которая продавала свою избу. Основная деревня была от нас в двухстах метрах. Наш дом по местному назывался «литухой», так как сделан он был из глины, замешанной с рубленой соломой. Делалось это так: каркас из добротного пиломатериала устанавливался на фундамент из камня. До окон выполнялась кирпичная кладка, а дольше ставилась опалубка, и стены заливались глиной с соломой (вот и литуха). Пол, потолок, двери – все сделано из толстого, добротного материала. Окна маленькие, но рамы двойные. В доме комната и кухня. В кухне сделана печь с духовкой и обогревателем. Сенки и кладовка сделаны из тонких жердей и обмазаны глиной. Усадьба по документам была 16 соток, но не было ограждения , не было воды. Правда, в 250 метрах от дома под горой был колодец. В колодце воды было мало, возьмешь 10-15 ведер, вода кончилась, жди, когда она опять наберется. Первое время, два лета, мы возили воду во фляге в детской коляске. Очень тяжело, но поливать надо. В первое лето взялись за дело: загородили участок, пытались пробить скважину и добыть воду – не удалось. На следующее лето скважину все-таки пробурили, и у нас пошла вода, поливай сколько надо. Глубина скважины была всего 9 метров.
В первое лето мы начали строить летнюю кухню – баню, под одной крышей. Я занималась продажей сада в Аэрофлоте, а Вадик вместе с Полей были в деревне. Он строил, а она по хозяйству работала. В огороде и в кухне. На следующее лето достроили летнюю кухню и ещё соорудили крольчатник. Развели много кроликов, но через два года они начали дохнуть. С тех пор мы кроликов держать не стали. А с кроликами у нас всегда было много мяса.
Все годы мы держали кур. Ранней весной покупали молодок, вскоре они начинали нестись. Яиц было полно. Покупали и маленьких цыпляток – на мясо. Один год Вадик сделал инкубатор на 60 яиц. Купили на птицефабрике яиц бройлерных и своим инкубатором вывели 60 цыплят. Вывести, вывели, вырастили, но пользоваться мясом не пришлось. Когда они уже подросли до 2,5 – 3 кг. в одну из ночей их всех украли. Отрубили головы, прямо около сарая и увезли на машине.
Все лето мы снабжали яйцами все три семьи – давали всем поровну. А ближе к осени мы скапливали для себя и упаковывали в ящик из под масла, каждый слой пересыпали древесной золой. И так почти всю зиму кушали припасенные за осень яйца. Это ведь деревенские яйца.
На участке посадили несколько яблонь, ряд малины, смородину, вишню, клубнику и даже розы. В огороде все росло здорово и всего хватало на все три семьи. Картофельное поле было рядом с домом, пахать нанимали трактор. Участок под картофель был 12 соток. Картофеля накапывали достаточно, иногда и больше, чем надо. Рекордный урожай был 500 ведер.
Юра на «Москвиче», а Володя на «Жигулях» вывозили всю эту продукцию в город.
У нас в 1989 году уже было и овощехранилище, у Юры был погреб в гараже, а у Володи, в гараже отца тоже был погреб.
Место в деревне у нас было очень хорошее, тихое, рядом хоть и небольшой, но лес, река Чик в 500 метрах от домика. Дети и внуки купались вдоволь. Купили мы вскоре и мотоцикл с люлькой. Вот ребятня насядут, кто в люльку, кто на люльку, и все едут на реку. Водителем был Антон. А кто не успеет забраться в мотоцикл, тот следом за мотоциклом бежит. Был такой случай с Машей.
Ходили мы на рыбалку. Много ловили мелкой рыбы: чебак, пескарь, окунек. На жареху дед всегда приносил рыбки. Редко попадался и карась. Однажды Илье попался карась, огромный, они с дедом его кое-как достали. Деду пришлось лезть в воду – иначе бы карась ушел. Зато, какой карась! Крупнее и больше нам и не попадались.
Рядом был большой лес. Вадик всегда набирал грибов на жареху, а осенью и на засолку. Правда, грибы подтопольники, но все-таки грибы. В лесу была и лесная клубника, она была, но не каждый год, но мы умудрялись набирать порядочно. Варили варенье и даже сушили. В лесу была и боярка. Её мы набирали ведрами, сушили впрок, она же лекарственная.
В 1988 году наши внучата были ещё маленькие: старшему Антону было 12 лет, Маше было 3 года, Анюте – 7 лет и Илье – 4 года. Вот эта «масса» внучат приезжала с родителями на машинах. Родители в воскресенье вечером уезжали в город, а детей оставляли у нас в деревне. Илья, самый плаксивый_ гонялся за родителями. Однажды погнался за машиной, его кое-как выловила Анюта и привела домой. Все остальные детки вели себя нормально при расставании с родителями.
Первое лето я занималась продажей домика в саду и часто уезжала из деревни. И вот однажды, иду я от остановки автобуса. Ребятишки меня увидели через забор (он загорожен был в две жерди). Маша обрадовалась, что баба идет, подбежала к забору с криком: «Бабочка идет!» а затем я слышу громкий плачь Маши. Оказалось, что она залезла в крапиву и сильно крапивой ужалилась. Вечером укладываемся спать. Я на кровати и один или двое со мной ложатся, а я им начинаю рассказывать сказки. Они не всегда дослушивали до конца и засыпали. Вечером, когда стелемся и я ухожу на улицу, ребятам раздолье. Начинается самое интересное – можно кидаться подушками. Кидаются, орут до тех пор, пока я не зайду в кухню, далее тишина. Сказки они очень любили. Я сама придумывала сказки, то про жука, то про божью коровку ... Утром просыпаемся. Я ухожу готовить завтрак, а дети поднимаются, и кто чем начинает заниматься: Антон к мотоциклу – ремонтировать, чистить или просто так постоять. Илья мне помогает по хозяйству. Самый первый поднимается, берет ключи, открывает крольчатник, курятник, баню, летнюю кухню и затем поит и кормит кроликов, кур, цыплят. Аня помогает мне по кухне, а Маша остается ненадолго в домике. Я захожу в домик, все постели убраны, все сделано аккуратно. Кругом порядок. Я говорю: «Кто это навел в комнате порядок? Кто убрал так красиво постели?». Маша стоит, улыбается. Довольная! Вообще, Маша была девочка шустрая, быстрая и не ленивая. Все говорили, что она по шустрости была похожа на бабу Лизу.
Все наши внуки лазили на деревья, которые у нас были около домика, а с этих деревьев пытались лазить и на крышу. Но дед не разрешал, так как шифер можно было попортить и крыша начала бы протекать. Ребятишки носились по участку и рядом, орали сколько хотели. Приволье, никто им не запрещал, так как посторонних рядом не было. Держали мы в то время собаку – овчарку по кличке Гекта, у неё были щенки. Какая радость была для детей, возиться с ними. Была и кошка Липка – хорошая кошка. Окотилась. Илья даже у неё молоко попробовал пососать. И вот эта кошка покормила котенка немного, а потом не стала кормить. А вскоре и сама исчезла, или кто-то убил её или ещё какая причина.
Однажды Юра поймал большого старого ежика. На ночь его поместили в баню. Он всю ночь бегал по бане (они же ночные звери), мешал Юре спать. Он его посадил в ведро, так поспокойнее. Утром все собрались, приехали ещё гости из города (друзья Володи). Ежа выпустили во двор, долго наблюдали за ним, фотографировали, а затем все занялись кто чем. А этот ежик поглядел, что за ним никто не смотрит и втихаря к забору, к траве и исчез. Это видел Володя, он наблюдал за ним.
Ещё про ежа. Я понесла золу высыпать на дорогу, был уже поздний вечер, почти темно. Гекта пошла, как всегда, со мной. Вдруг вижу (слышу), собака кого-то мнет и рычит. Я не обратила особого внимания. А наутро пошла туда же поглядеть, что там за шум был, а там лежит задавленный ежик. Такая охотница была наша собака. Не всякая собака могла задавить ежа, а наша могла.
Как только хозяин собирается на рыбалку, она тут как тут, готова бежать с ним. Он её всегда брал. Но она ведь породистая и называется овчарка. Очень любила гоняться за овцами. Ей за это попадало, но азарт брал свое. Однажды они возвращались с рыбалки, от речки уже отошли порядочно. Собака вдруг зарычала, опять к реке, и за кем-то погналась. Он за ней. Она добежала до берега и прыгнула в воду – от неё уплывал маленький ягненок. Она догнала его, задавила, вытащила на берег. Хозяин подобрал этого несчастного ягненка и унес домой, потом скормил своей собаке.
Ещё наша собака странно не любила кошек (чужих). Она за ними гонялась и иногда давила. Зато от своей кошки она сама убегала в конуру. Были случаи, что она останавливала хорька, но взять не могла, потому что он агрессивный и страшно вонючий. Здесь приходил на помощь хозяин, палкой оглоушивал хорька.
Было у нас в деревне еще одно развлечение: вдоль кухни-бани на земле была проложена широкая резиновая транспортерная лента. И вот после дождя ребята по ней на задницах катались. Разбегутся, шмякнутся на зад, а дальше летят по воде до самого конца ленты – а это 6-7 метров. А если дождя не было, то на эту ленту выливали 2-3 ведра воды и катались.
Каждый вечер я отправлялась за молоком. Иногда одна, а чаще с ребятишками. Это надо было идти 200-300 метров. Собаку обычно брать не хотела, но она прыгала через забор, через колючую проволоку и гналась за мной. Молока мы брали каждый день по три литра. Когда народу было мало, то мы отстаивали, снимали сливки, и когда они скапливались, делали (били) свое масло. А из простокваши делали творог.
У ребят была любимая еда – ломтики – жареный хлеб, залитый омлетом. Я много стряпала, делала и вареники. Иногда рыбаки привозили и продавали рыбу – карася. Мы покупали сразу много и запускали их в бочку, они ещё были живые. Когда надо было, то мы сачками вылавливали и жарили.
Наши пчелы кроме радости и сладкого меда доставляли хозяину и неприятности. Если отец их раззадорит, то убегают все, кто куда. Однажды Люда с Машей как рванули убегать от пчел в сторону деревни Буньково, даже тапки по дороге потерялись. Юра на машине их едва догнал, тапки конечно подобрали.
Хозяину пчел доставалось больше всех – он к ним лазил, брал рамки с медом, ставил пустые…А если ещё погода пасмурная и нет медосбора, или какая неосторожность со стороны хозяина, то они, защищаясь ранят жестоко. Однажды одна пчела залезла Владиславу в ухо. Хорошо, что в то время там была наша дочь Таня. Она её удалила пинцетом. Пчела в ухе ужалить не смогла, хотя и хотела это сделать, так как её надо обязательно согнуться и из зада выпустить жало. Да и вообще у отца уши большие. Так однажды он ехал с Антоном на мотоцикле и на ходу ему в ухо попал мотылек. Всю ночь он не мог заснуть. Поехал в Коченево в больницу, где ему этого мотылька достали и подарили, чтобы он показал его своей жене. Он так и сделал.
На нашей усадьбе стоял огромный тополь. По всей деревне больше и дерева-то не было. Огород он почти не заслонял, так что он не мешал нам. Тополь служил маяком – вот идешь, издалека его увидишь, и значит скоро твой дом, твоя усадьба…
После полудня тополь всегда давал тень на наш двор, и в жару у нас всегда во дворе был тенек. Сам двор был огромный, и росла только трава спорыш (конотоп). Лежать или ходить босиком было одно удовольствие. В жару мы на этой поляне ставили стол и обедали, когда была большая компания. Новые хозяева усадьбы срубили этот тополь и на его месте построили двухэтажный дом.
В долине реки Чик было колхозное поле, на котором первые годы сеяли кузику, это корм для скота. Люди её тоже ели, но немного. Кузика – это гибрид брюквы и турнепса, только размеры его достигали 5-10 кг. в последующие годы это поле стали засаживать капустой, морковью, даже помидорами и огурцами. Картофель тоже садили. Это тоже было привлекательным для всех жителей 2-х деревень – Буньково и Малый Чик. Особенно рьяно с этого поля воровали пьяницы. Например, наворуют моркови, помоют и везут мешками на базар. Муж тоже посещал это поле, только после уборки урожая. Все равно остается что-то. Бывало так, что и в зиму под снегом оставалась не выкопанная картошка. Можно было брать сколько из под снега накопаешь. Через несколько лет по долине реки М.Чик. прокладывали шоссейную дорогу (Северный объезд) и часть совхозного поля урезали. А ведь это поле было поливное, удобренное, и на нем совхоз садил овощи для своих хозяйственных целей: для столовой, для детского сада, для школ. Так совхоз лишился своего поливного поля, зато дорога федерального значения будет рядом.
Наши соседи Субботины продали свой домик городским, а сами перебрались в основную деревню. В их доме поселились два хозяина – Александр и Иван Васильевич. Они распахали рядом с усадьбой огромное поле и начали вести хозяйство. Александр был человек замкнутый, ещё он и работал, к тому же пил водку здорово. Приезжал на выходные, напьется и спит целые дни, огород запущенный.
Иван Васильевич и его жена Мария Ивановна жили постоянно, все лето. Они садили и выращивали все в огороде. Держали свиней, кур и уток. Они были трудолюбивые, оба деревенские, дело знали хорошо. У Ивана была автомашина «Москвич», он часто ездил в город и продавал овощи. В том числе и с совхозного поля. С Владиславом они часто ездили по грибы. Даже два раза ездили в д.Ермиловку, где жила дочь Ивана.
Ваня пил тоже здорово, но хозяйство вел нормально. Один раз загорелся рядом с нами лес. Я побежала звать Ивана тушить пожар, а он пьяный лежит, и встать не может. Вот так. Пришлось нам с мужем пожар тушить, чтобы не добрался он до наших домиков.
Хочется рассказать о трагедии, которая произошла в семье Ивана. У них была трехкомнатная квартира. Подрос сын Саша, потребовал выделить ему жилплощадь. Родители не хотели уходить в однокомнатную квартиру, а он требовал дать ему жилплощадь. И вот однажды Саша пришел домой пьяный и избил своего отца, да так жестоко: ударил его головой об козырек кровати. Иван встал весь в крови и пошел в свой гараж, достал самодельный наган. Пришел домой и выстрелил своему сыну в живот. Дальше милиция, скорая помощь ...
. Саше сделали операцию, вытащили пулю из позвоночника, и он остался жив. Ивана долго таскали на допросы, и до суда дело не дошло. Родственный скандал, да и Саша не стал настаивать, чтобы судили отца. Квартиру все-таки разделили на две однокомнатные. Это надо было сделать раньше, тогда бы не произошла такая трагедия.
И ещё был случай с Иваном. Лежал он в больнице, пошел покурить в подвал, а там стояли баллоны с газом, они видимо выпускали газ – пропан (травили). И вот он зажег спичку, образовался пожар, и Иван получил ожег более 50% своего тела. Многие годы уже прошли, а он до сих пор мучается. У него стянута кожа и все болит.
Мы ещё жили в д.Малый Чик, а Иван и Саша продали свои паи и участки другому человеку – Володе, который переехал туда из Толмачева и развел огромное хозяйство.
Те годы, которые мы прожили в деревне, люди начали стремиться к земле. Около нашего дома нарезали усадьбы, некоторые даже оградили, начали строить домики, но вскоре все побросали. Давали надел по 12 соток. Видимо отдаленность от города и трудности с автобусом повлияли на то, что люди не стали осваивать землю дальше.
С Иваном и с Субботиными муж иногда связывался по телефону. А к Ивану даже один раз заезжал домой.
В деревне у нас были друзья: Субботины Егор Григорьевич и Валентина Ивановна. Одно время мы у них покупали молоко. Затем мы подружились с Валей Шмаковой и её мужем Алексеем. Мы брали у них молоко все годы, пока они держали корову. Они оба пили, и пили крепко, но люди были хорошие.
Алексея деревенские парни сбили мотоциклом и поломали ему обе ноги. Долгое время он болел, лежал. Потом через 2 года начал немного ходить и вот в 2005 году он умер. Валя осталась одна. Как она сейчас живет, мы не знаем.
Два года в деревне мы жили спокойно, мы никому не мешали, и нам никто не мешал, не досаждал.
Через два года наш домик начали посещать воры, зимой. Обворовывали каждую зиму. Лазили и в погреб, и в подполье, где стояли наши ульи. Ломали двери и рамы. И даже в последний раз сняли с печки черепичную плиту, и вытащили дверцу из печки.
Муж зимой приезжал иногда на участок, обнаруживал кражу, сообщал в отделение милиции. Участковый почти все находил, и нам возвращал вещи. А воров привлекал к ответственности. Кого взяли на учет, кого взяли, потаскали и оштрафовали. Двоих последних судили: женщине дали два года лагерем, а мужику два года условно. Суд постановил, чтобы они нам погасили убытки, но так как они не работали – то взять с них нечего. Так и остались они нам должны.
К 2000 году я сильно заболела, и уже работать, как раньше не могла. Завершили последнее лето все по огороду, и начали продавать свою усадьбу, домик, пчел, и все принадлежности к пчелам.
В феврале 2001 года нашлись покупатели, и купили наше добро. Новый хозяин разрешил нам садить картошку и немного мелочи в огороде. Мы так и сделали, это было последнее лето в нашей деревне Малый Чик. Двадцать лет мы там хозяйничали, жили, все выращивали, и вот на этой деревне уже и точку поставили.
В 2001 году мы остались без земли. И вот Володя, наш зять, предложил: если хотите, и можете, то живете и работайте в саду, который достался ему в наследство от родителей. Мы, конечно, согласились. Этот сад находился в одном километре от Молкомбината, в сторону учхоза.
Общество старое, ему в 2007 году исполнилось 50 лет. В обществе порядок, периметр огражден хорошо, все калитки, ворота закрываются, у каждого хозяина имеются ключи. Охраняют два сторожа. На нашем участке имеется домик, баня, сарай, теплица. Все посадки есть, но они все старые, и ягод почти не дают. Мы как можем, сколько есть сил и энергии работаем. Дети, по возможности, нам помогают. В общем, выращиваем все, и на всех хватает. Дети и внуки приезжают иногда, отдыхают и работают. Всегда топим баню. Иногда собираются все, чтобы отметить день рождения своего отца, деда и прадеда. Да и так иногда коптят рыбу, делают шашлыки. Сейчас уже и четвертое поколение стали привозить к нам: Никиту, Веронику и Алину. Им очень нравится катать коляску, возиться в песочнице, да и вообще нравится все. Которая постарше уже завет деда: «Пойдем поводу!». Очень нравиться – в коляску положить одну, или две бутылки, и везти домой воду от колонки.
Домик у нас маленький, все в домике есть, но одного нет – печки. И поставить печь негде - домик мал. Есть у нас для обогрева масляная батарея, есть у нас на участке и погреб.
Рядом радиостанция, и около, некогда, посадили целый лес тополей, и вот под этими тополями растут грибы – подтопольники. Муж ходит, собирает. Солим, нормальные грибы, нам нравятся.
Все на огород, и с огорода Володя вывозит, и нас, в том числе тоже. Я почти пешком не хожу. Да уже и не могу, а Вадик иногда ходит. Из дома до сада – сначала на автобусе, потом на трамвае, и 20 минут пешком. На все затрачивается более полутора часов.
Каждый год я собираюсь сократить посадки, так как вижу уже плохо, да и сил уже не хватает. В 2008 году сокращу обязательно. Ребята говорят, что садите меньше, больше отдыхайте. Да вот пока что мы их не слушаемся. А придется!*
Наш сын Юрий и его семья
Как я уже говорил, наш сын Юра родился в 1952 году 16 апреля.
После армии он погулял не долго, и в 1974 году женился на Людмиле Александровне Болдыревой.
С Людой они познакомились в автобусе, дружили не долго. Можно сказать совсем не дружили. До этого Юра с девушками совсем не дружил, и вот она ему понравилась, показалась хорошей, красивой. Она маленькая ростом, темно-русая. В общем, для него самая лучшая.
Когда нам Юра стал рассказывать, что встретил девушку, и что она ему очень понравилась, и что он хочет на ней жениться. Я ему говорила, погуляй, присмотрись, узнай кто ее родители и родственники, и какая она в быту (в домашних условиях). Он не согласился с моими предложениями. Когда мы познакомились со сватьей (мамой Людмилы), и посмотрели, что она из себя представляет. Сказали ему свое мнение. Что она не очень умная, и что дети (а их у нее трое) от матери, как и яблочко от яблони не далеко катятся. Юра на это ответил: «Люда, не такая, как ее мама, она совсем другая!».
Свадьбу справили по всем правилам, со всеми атрибутами. Гуляли два дня в нашей квартире. Все прошло хорошо, пристойно.
После свадьбы молодые поселились в Матвеевке, баба Лиза им разрешила, а сама жила зиму в городе у Клары. На работу они ездили из Матвеевки в Ленинский район. Люда на завод Бытовой химии. Юра на завод «Сибтекстильмаш». У Юры был мотороллер, вот он и ездил с Людой туда и обратно. Это было тяжело, и иногда холодно, и опасно.
Отец с Юрой с ранней весны 1975 года начали делать пристройку к дому моей свекрови, и сделали дополнительно еще комнату 12 кв.м.
На самом деле Люда оказалась плохой хозяйкой. Делать ничего не умела, готовить не умела, ленилась все делать по дому. Юра пол года обучал вести её домашнее хозяйство: как приготовить то или иное блюдо, постряпать. Обучению она не поддавалась, и не хотела осваивать профессию домохозяйки, жены .
Бывало Юра приедет с работы часов в шесть, её нет. Приходит хозяйка часов в 8-9- часов вечера. Юра спрашивает: «Где ты была?». Ответ: «Ходила по магазинам!». А зачем? Не понятно. Денег то лишних у них не было. Или еще, например: баба Лиза приехала из города в свою Матвеевку. Видит, висит белье во дворе на веревке, и почти не выстирано, а так помочено, маленько отжато, и на веревку. Баба Лиза сняла это белье с веревки, принесла домой, и сказала Люде: «Не позорь меня, суши, где хочешь, а такое не простиранное белье вешать не вздумай. Это позор!». Вот из этого видно, что Люда и стирать не могла, как следует – или её не научили, или лень это делать качественно, да еще у нее аллергия на стирку белья. Юра часто ей выговаривал, применял меры, чтобы она была активнее и привыкала к семейной жизни как следует. Но она из-за своей лени, упрямства и не желания оставалась все такой же неумехой.
На замечания Юры, поднимала скандал, он не хотел с ней ссориться и иногда уходил от скандала из дома, то в библиотеку, то на лодочную, то на лыжах… Несколько раз он уходил от нее, и приходил к нам. Мы его уговаривали не оставлять её, так как она не сможет воспитать сына, настоящим человеком (у них уже был сын Антон). И Юра вынужден был опять возвращаться опять в свою семью.
Юра очень любил ходить в театры, на концерты, на лекции. Люда не хотела ходить на эти мероприятия. С трудом он ее вытаскивал на концерт (например). По окончанию он начинает спрашивать, как ей: понравилось или нет. Ответ у неё был всегда один: «Так себе», или еще «Не понравилось». Позднее Юра делился с нами, и говорил: «сходишь куда-либо, а обсудить то не с кем, Люда ко всему относится либо отрицательно, либо безразлично».
У Юры мы всегда встречали день его рожденья, 16 апреля. Юра накануне, да и в этот день, засучив рукава, готовит, режет, закупает, организовывает. А Люда потихоньку, не спеша, сотрет пыль, состряпает какой-нибудь тортик, и все… Мы как приходили всегда Юре помогали в приготовлении праздничного стола. Жена Юры, Люда в семье была старшей дочерью. Кроме неё в семье были еще две девочки, семья была неблагополучная, т.к. отец пил , и покончил свою жизнь в петле. Мать Люды, Нина Павловна, овдовев, отправила свою старшую дочь к родственникам в Орехово-Зуево. Там Люда прожила несколько лет. После восьмилетки поступила в Химико-технологический техникум. По окончании техникума, из-за слабой учебы ей диплом не давали. Мать Люды пошла к директору техникума, и со слезами упросила, поставить ей положительные оценки, и выдать диплом. Она плакала и говорила, что она многодетная мать, растит троих детей без мужа ... Ей посочувствовали, и выдали Людмиле диплом об окончании техникума. А если бы не мать, то дали бы только справку: « Прослушала курс в техникуме …». После окончания техникума Люда была направлена работать на новый завод Бытовой химии (НЗБХ), контролером 3 разряда. Там она проработала более 10 лет, и ей даже разряд не повышали. Она в работе не проявляла инициативы, да и знаний было немного.
Через два года ей кое-как дали комнату в коммуналке. А тем, кто с ней начинали вместе работать всем дали квартиры отдельные, а некоторым и по второму разу даже. А нашей Люде дали комнату только тогда, когда я пошла в профком завода, и поговорила там. Это дало какой-то толчок, и хоть комнату, но все-таки дали.
Как я уже говорила, Люда в детстве жила и воспитывалась у тети, та её не приучала к домашним делам, а когда приехала домой, здесь тоже мать не научила делать работу по дому. Как пример: у них была швейная машина, но мать не разрешала детям шить на ней: «не трогайте, сломаете», так, что человек вырос – но к жизни был не приучен.
Я первое время пыталась подсказать, посоветовать Люде, но она заявила: «Не надо меня учить, я сама все знаю, все умею!». Я больше никогда ее не пыталась обучать. Делала она по дому, конечно, всё, но очень тихо и медленно. Терла пыль до полуночи, когда это можно сделать за более короткое время.
В этой комнате, на 1-ом переулке Пархоменко, они прожили долго. Все квартира была на трёх хозяев. Освободилась маленькая комната, и Юра занял её, с условием, что он пойдет работать в ЖКО «Сибсельмаша». В третьей жил холостой человек, и Юра с ним договорился и они нашли обмен: для семьи Юры 2-х комнатную на первом этаже, Станиславского, 5. а мужчине соседу подобрали комнату с доплатой.
С нашей помощью Юра произвел хороший ремонт. Но долго здесь жить не пришлось. Дом оказался аварийным, и его решили капитально реконструировать. Жильцов всех расселили кого куда. А семье Юры дали трехкомнатную квартиру в новом доме на Северо-Чемском жилмассиве.
За все последние годы, Юра работал в разных организациях: мастером сантехником на заводе «Сибсельмаш», мастером по кранам на заводе «Большевик», в мехколонне 32 – аккумуляторщиком, на ТЭЦ-3 электриком. Последнее место работы у него было на фильтровальной станции – электриком. В общем, работал там, где лучше платили, или была возможность улучшить свое жилье.
В 1985 году в их семье родилась еще и дочь Мария. Хорошая девочка, росла и развивалась без проблем.
Антон в 1993 году окончил Машиностроительный техникум по специальности технолог по станкам ЧПУ.
В 1994 году у нашего сына произошло событие – он оставил семью, квартиру, и ушел к другой женщине.
Прожил Юра с Людой двадцать лет, сыну уже исполнилось 18 лет, дочери 9 лет.
Юра встретил женщину, она ему понравилась, и он даже удивлялся, как это все можно быстро прибрать в квартире, быстро и вкусно приготовить обед, да и еще отработать смену на производстве. Все это ему очень понравилось, так как до этого он думал, что все так живут, как он с Людой, а оказывается можно жить и по-другому, гораздо лучше.
Звали эту женщину Татьяна Васильевна, жила она в этом же доме, что и семья Юры Игнатюгина. Когда они сошлись, она жила одна. Был у нее сын Борис, но он в то время был в лагере, т.е. в заключении. А Таня говорила, что её сын живет у отца, через какое-то время сын пришел домой. Нигде не работал - был наркоманом.
Юра с Таней, сколько его не уговаривали, он эту гадость не бросал. И Юра, чтобы не мучаться с чужим сыном ушел от них.
После смерти Петра Михайловича, который жил в Матвеевке, квартира перешла его дочери, Татьяне. И вот эта Таня продала нашу же когда-то квартиру, нашему Юре.
Денег не было у Юры на покупку этой квартиры, но он продал свой капитальный гараж, и денег как раз хватило. Юра навел порядок в квартире, отремонтировал её, и начал нормально жить.
В 2000 году он познакомился с женщиной Ниной Давыдовной Беккер (девичья). Они сошлись, и в феврале 2001 года зарегистрировались. Была свадьба в школе, где Нина работала учительницей, свадьба была хорошая, по всем правилам, со всеми атрибутами, и даже с дракой. Ну, а какая же свадьба без драки.
У Нины родители, её брат и сестры жили в Германии. У неё же был вызов для поездки в Германию на ПМЖ (постоянное место жительства). Она предложила Юре поехать в Германию, и еще позвала, чтобы Юра взял свою дочь Машу. Маше было 15 лет. Юра спросил нас, можно ли ему ехать на чужбину, и если ему хорошо, то пускай живет в этой Германии. Юра спросил разрешение у Люды, отпустит ли она свою дочь Машу? Люда дала согласие. И вот настал день отъезда, 5 мая 2001 года, на вокзал пришла вся родня, проводить Юру, и его новую семью на жительство в Германию. С Ниной уехал и ее сын Дима с семьёй.
И вот прошло почти семь лет, они все живут там, в Германии, в г. Херфорд.
Летом 2002 года, мы с отцом полетели в Германию в гости. Жили там месяц. Юра везде нас возил, по всем ближайшим городам, по музеям, в Кирхи, да и так природу смотрели. Живут они хорошо: квартира 3-х комнатная, машина есть, велосипеды у всех есть, и т.д.
Первый год они все изучали немецкий язык. Живут за счет социальной помощи, им оплачивают квартиру, коммунальные услуги, дают деньги на пропитание, и даже на одежду (немного).
За эти годы им давали немного поработать, а потом отказывали, через шесть месяцев. Они, правда, прирабатывают, ухаживают за престарелыми, работают по огороду (газоны косить, сорняки драть), занимаются ремонтом квартир старых людей. В общем, стараются без дела не сидеть.
У Нины в Новосибирске оставалась еще и дочь Алена с сыном Артемом. Через два года они тоже уехали в Германию. И теперь живут там, конечно, отдельно от матери, самостоятельно.
У Димы была одна дочь, а вот в Германии родились еще две дочери. Сейчас у него трое детей. Но говорят, живет хорошо, и даже работает.
За эти годы Юра приезжал в Новосибирск два раза. Один раз приезжала и Нина вместе с Юрой.
О том как мы гостили в Германии Вадик прилагает свой дневник.
За эти годы (с 2001 по 2007 гг). в нашей семье, вернее в семье Юры произошло ряд знаковых событий: Антон женился на Юлии Воеводе, в сентябре 2001 года, была регистрация, свадьба, и вот у них уже родился сын 01 ноября 2003 года Никита Антонович. Сейчас ему уже 4 года, парень здоровый, хороший. Ходит в садик, в котором и работает его мама.
Антон тоже нашел свое место в жизни, приобрел рабочую специальность – токаря. Работа ему нравиться, он любит свою работу. Она его кормит. Антон с Юлей имеют автомашину «Жигули», при отъезде Юра оставил Антону машину «копейку». В 2007 году Юлины родители помогли приобрести семье Антона «Жигули» - девятку. Имеют моторную лодку. Антон пошел по стопам своего отца, и иногда путешествует, иногда рыбачит. Изредка просто отдыхает на реке, на природе. Ведь это тоже надо!
Юля хозяйка хорошая, заботливая и старательная. Они приобрели компьютер, и вот вдвоем осваивают работу на нем. Ребятам много помогали, да и еще помогают родители Юлии; отец Александр Михайлович и мать Надежда Валентиновна. У родителей есть сад-огород, выращивают все овощи и снабжают своих детей ими.
2. Маша тоже вышла замуж за Алекса Фрёзе, в Германии. Он такой же немец, как и Маша. У них родился сын Михаэль (2005 год). Сейчас ему уже два года. Говорят, что парень здоровый, нормальный. Маша живет в трехкомнатной квартире, живет хорошо. За эти годы один раз приезжала в Россию, в гости. К ней ездила один раз ее мама Людмила, гостила там два месяца. У Маши пока нет профессии, но она пытается приобрести её, да вот дети не позволяют.
Бывшая жена Юры Людмила живет в своей квартире вместе с семьей Антона, занимает одну комнату, а ребята располагаются в двух комнатах.
Наш сын Юра любил и любит путешествовать. Когда жил в России он занимался разными видами спорта: совершал прогулки по воскресным дням, лазил по пещерам - спелеолог, сплавлялся на байдарке – Ангара, Иркут, Чин, Иня и пр. Особенно много путешествовал на моторной лодке. О своих походах он описал в очерке об Обь-Елисейском канале, который он прошел на байдарке.
Эти последние семь лет Юра путешествует уже по всей Германии: где на своем авто, где на велосипеде. По выходным дням собирается группа велосипедистов, и выезжают с утра по намеченному маршруту. К вечеру возвращаются домой. Протяженность маршрута бывает от 100 до 120 км. И это зимой и летом. Это активный отдых, он только на пользу.
За эти годы они с Ниной посетили много стран Европы: отдыхали в Италии, в Испании. Рыбачили в Голландии на Северном море. Побывали с экскурсией во Франции, в Париже, в Берлине, в Гамбурге, и во многих городах Европы.
Несколько лет тому назад наш сын совершил путешествие на воздушном шаре. Об этом он написал нам, и послал даже видеокассету, и описание «Как я летал на воздушном шаре».
Сейчас Юра увлекся работой на компьютере. Много читает с экрана, печатает, посылает письма с помощью компьютера. Правда, не всегда они доходят до нас.
Юра немного писал в газету местную, кое-что напечатали из его рассказов. Очень часто звонит нам, интересуется нашей жизнью, нашим здоровьем. Ходил в хоровой кружок. Научился там правильно петь, теперь бросил, что-то не стало его устраивать … А жаль!
За эти годы семью Юры посетили, кроме нас родителей: Ермоловичи Володя с Таней, Антон, Таня с Соней, друзья Нины Давыдовны, друзья дочери Нины, Алены. Всех они принимают и принимали. Нина и Юра гостеприимные, добрые люди.
О семье Ермалович.
О начале семейной жизни я уже писала, хочется отметить каждого члена семьи в отдельности.
Володя после падения промышленности нашел себя в бизнесе. Организовал свое дело, и с 1995 года работает на себя и свою семью. Эта работа обеспечивает всю многочисленную его семью.
Таня не работает, так как у них есть еще третья дочь София (родилась 16 марта 1997 года) за которой нужен догляд, воспитание, обучение. Таня следит за всеми делами по дому. А тут появляются уже печали и внуки.
Аня окончила Новосибирское театральное училище, по окончанию была приглашена в Городской драматический театр под руководством С.Н. Афанасьева, где и работает до сего года.
Аня вышла замуж за Шелякова Дмитрия, у них родилась дочь Вероника. Девочка хорошая, развивается нормально, 1 февраля 2008 года ей исполнилось три года. Сейчас Аня с Димой не живет, они расстались. Ане много помогает баба Таня в воспитании Вероники.
Сейчас Вероника ходит в садик, ведет там себя вполне нормально. Она уже давно все говорит, все соображает.
Аня кроме работы в театре еще учится в институте, который через год заканчивает. Кроме выше описанного Аня старается зарабатывать на всяких вечерах, елках, торжествах. Все это надо. Хочешь жить надо и вертеться.
Таня много помогает в воспитании своей внучки. Соня тоже занимается своей племянницей Вероникой. Вероника очень любит Соню, и зовет её няня, иногда Соня.
Одно время Аня жила вместе с родителями, а сейчас живет отдельно. Папа нашел возможность, и выделил им квартиру.
Илья учится в Торговом институте, через год тоже заканчивает. В октябре 2006 года у них тоже была свадьба с Еленой Александровной. Свадьба была хорошая, богатая, веселая. После свадьбы родители их отправили в свадебное путешествие, в Чехию. В феврале 2007 года у них родилась дочь Алина. Девочка здоровая, спокойная.
Семья Ильи живёт в отдельной квартире. Илья, кроме учебы еще работает в фирме отца Лены, Александра Михайловича. Илья парень хороший, не пьет, не курит.
Володя крутится на работе, и нам еще помогает. Таня устает в последнее время с внучкой и детьми. Соня занята тоже здорово, кроме учебы ходит в клуб обучается рисованию, у нее это получается хорошо, ходит на ипподром, хочет заниматься конным спортом.
Наша дочь увлекается сочинением стихов к каждой дате – день рождения, или еще какие торжества, или события, она сочиняет. Хочу привести некоторые ее стихи посвящения:
Каждый день меняем роли,
То я мать, то дочь опять,
То жена, подруга, теща,
то свекровь, а то сноха
То в костюме, то в халате,
То в пальто, то в кимоно,
То в хоромах, то в палатах,
то в театре, то в кино.
Только мило улыбалась
Как уже истошный рев.
Эта роль нам не досталась
Выбираем мы ее.
Роли выбирает каждый,
И манеру исполнять.
Только как сыграл однажды,
Не сумеешь поменять.
Без повтора, и дублера,
Словно сразу набело
Совесть главным режиссером
По сценарию видно.
Это здорово наверно
Коли очень повезло
Жизнь отмерить на планете
След оставить и добро.
***
Приходят люди, словно звездочки с небес,
Уходят в одночасье в зазеркалье,
Мы здесь в гостях на призрачной земле
В награду или в наказанье.
На проживание у каждого свой срок
И каждому по силам (нашим) все
Экзаменом кончается урок
Который принимает бог иль бес
Идем по лабиринту каждый день
А может быть дорогой столбовою
И выбор перед нами труд иль лень –
Тогда дорога разною длиною.
Когда захочется иметь от жизни все
Возможно, жизнь последнюю живешь.
Но на планете будут ждать еще
Когда с делами добрыми идешь.
Итоговая глава – последняя.
В моем повествовании отражена жизнь шести поколений нашего рода. Начиная с 1821 года по 2008 год.
Правда, жаль, что я не смогла отразить (описать) жизнь самых древних наших предков – Быкова Власа Терентьевича (1821-1891 гг.)- мы не знаем о их жизни ничего.
Но, начиная с моего отца Быкова Федора Власовича (1884-1975 гг.) мной отражена жизнь того поколения полностью
.
Всего в шести поколениях на сегодня 61 человек. Это не считая супругов и супруг наших прямых родственников. Самое плодовитое поколение это ветка – Ященко П.М. и Быковой Е.Ф. – в их ветке – 19 человек.
В нашей ветке Игнатюгина В.М. и Быковой З.Ф. – 17 человек.
В разное время люди и жили по разному: детство и юность Федора Власовича было очень тяжелым, трудным, голодным. До 16 лет он ходил без штанов, в длинной рубахе. Далее жизнь в крестьянстве. Большая семья – пятеро девок. Затем пошла сплошная коллективизация, из-за чего пришлось уезжать (убегать) в город, в неизвестность, без скота, без скарба, без жилья. Посадили малых детей на телегу, и из Камня на Оби поехали в д. Кривощеково.
Не сгущая краски, жила наша семья очень плохо, трудно: пять лет в землянке, в сырости, в полутьме. Затем построили небольшой засыпной барачёк – на 8 человек семьи. И так до самой глубокой старости Федор Власович прожил в своем доме. Последние десять лет он прожил в квартире своей дочери Полины. Квартира была неблагоустроенная, но хоть с водопроводом и туалетом. Так, что жить Фёдор Власович начинал в конюшне, и не дожил до благоустроенного жилья, не узнал, что такое искупаться в ванне, когда захочешь.
Взять нашу семью. После свадьбы мы жили в геологических партиях. И как я уже писала нам давали для жилья сруб, а остальное приходилось делать самим: утеплять, конопатить мхом, строить сенцы ...
Ярким описанием отражено строительство печей: сначала я сама из камней сделала очаг – плиту. Затем сбили глинобитную печь, и далее уже печь из кирпича, настоящую с обогревателем. И это я молодая, да и муж мой молодой, городские жители смогли построить печь, да еще и не одну.
За все годы с 1950 по 1973 мы сменили 11 квартир клетушек, но ни одна из них не была благоустроенная.
Только в 1973 году, в Новосибирске нам дали первую квартиру (оказалось последнюю) благоустроенную. А ведь муж проработал на производстве к 1973 году беспрерывно 28 лет. Ему было уже 46 лет!
Учеба в швейном техникуме мне в жизни пригодилась. Я своими руками обшивала своих детей, себя, мужа и даже шила людям -зарабатывала.
В те годы в магазине купить готовой одежды для детей было невозможно, материала тоже не было в продаже вольно, свободно.
За все годы мне пришлось работать в разных организациях и учреждениях, и на разных должностях. Работала в госстрахе – инспектором, в сбербанке – контролером, в школе – преподавателем, на торговой базе – товароведом брокером, на заводе в лаборатории – метрологом.
Везде я справлялась с порученной работой, всегда мной оставались довольны мои руководители, начальники. Моего образования хватало на все вышеуказанные работы, но если бы у меня не было диплома техника, меня бы никуда не взяли на работу.
У мужа тоже была обширная производственная деятельность. Начинал работать на заводе, пятнадцатилетним парнишкой, - фрезеровщиком, а закончил работу тоже на заводе уже начальником цеха.
После окончания техникума работал многие годы в геологоразведочных партиях, затем был переведен работать на подземные работы в шахту горным мастером, маркшейдером – геологом, прорабом. Последняя его должность начальник цеха на заводе. На эту должность его поставили, потому что кроме образования и опыта работы он был еще и членом КПСС. На руководящую работу в то время ставили только членов партии. Общий стаж работы у моего мужа составил 56 лет. После выхода на пенсию, в 55 лет он продолжал работать еще до 70 лет – слесарем, электрообмотчиком, сторожем.
На всех работах, он, так же как и я, с успехом справлялся с любой порученной работой, образования и опыта работы у него хватало на любую работу. Работая начальником цеха, он быстро получил квартиру.
Из всех родных – родственников беднее всех жило старшее поколение – это мои родители. Отец с 1931 года инвалид, получал пенсию 30 рублей + 3 рубля (10%) на иждивенца – жену. Единственное, что помогало их семье, это был их огород, и еще золотые руки моего отца. Он мастерил двери, рамы, чинил обувь, точил ножи, ножницы . Иногда отец нанимался сторожем, летом на огородах, зимой где-нибудь в помещении.
Из всех дочерей родителям помогала только Ася, остальные не имели возможности помогать.
Бедность была для нашей семьи привычна. Пример: перебирая фотографии моих родителей, я заметила, что моя мама на всех фотографиях была в одном и том же платье. Значит другого у нее просто не было. Или еще. Папе подарила Ася брюки. Но он их долго не надевал. Ася спрашивает: «Папа, ты, почему не носишь новые брюки?». Он отвечает: «Как же я их буду носить, если на них нет заплаток!». А ведь он так и привык, чтобы у него были обязательно заплатки.
Поля не могла помогать, у нее было двое детей и не было мужа, да и сама зарабатывала очень мало.
У Фроси трое детей, сама не работала, а в семье работник только Павел Михайлович, да и то зарплата небольшая, техник – конструктор.
Стеша старалась не только помогать, но еще норовила вытянуть хоть немного денег. Да и на их попечение – воспитание отдала свою дочь Дину.
Ну а я тоже не могла помогать - муж работал один, а я занималась воспитанием своих детей. Их не куда было деть, детского садика не было у нас в разведке. Да и жили мы далеко от Новосибирска.
Но когда у родителей сгорел дом, и сгорели все вещи, тогда все дети и зятья пришли на помощь. Кто материал достал, кто денег дал, кто помог одеждой, кто помог в строительстве. Не оставили стариков в беде!
Из всех сестер сложнее всего была жизнь у старшей Полины. Без мужа растила двух дочерей. Тамара с 14 лет заболела и заболела сильно – эпилепсия, неизлечимая. Она умерла в возрасте 32 лет. Жилищные условия почти всю жизнь были плохие: комната на подселении, квартира в бараке на мансарде, и то Неля сама строила. После смерти мамы отец был вынужден перебраться к Поле, и жил у нее 10 лет, до 1975 года, до самой смерти. Только в 1991 году Поле и Неле дали наконец-то квартиру благоустроенную, хорошую, просторную, солнечную. Им было в то время - Поле 78 лет, а Неле 56 лет. Вот так две труженицы завода «Сибсельмаш», которые проработали всю жизнь на этом предприятии, получили нормальное жилье – это в таком-то преклонном возрасте. Если бы они не получили это жилье в 1991 году, то и вообще бы не получили ничего, т.к. Советский Союз рухнул, и жилье бесплатно давать не стали. Вся родня радовалась, когда они получили такую квартиру.
Как жила страна после Октябрьской революции мы знаем. Как наши люди хвалили лихо, мы тоже знаем. Народ был запуган репрессиями, террором, арестами со стороны властей. В каждом, или почти в каждом, власть имущие видели «врага народа», шпиона . Вождь народов т. Сталин вел такую политическую игру, чтобы ни у кого не было гарантии, что его не могут арестовать, и без суда и следствия сослать, и даже расстрелять.
Всех кто командовал армией во время Гражданской войны, добывал «Свободную жизнь» для народа тоже уничтожили: Тухачевского, Егорова, Блюхера и т.д.
Перед началом войны были арестованы лучшие командные кадры Красной Армии.
Командовать на фронте было не кому, правительство было вынуждено освободить из заключения многих высших военачальников, как например Рокосовского К.К., и эти бывшие «враги народа» с честью доказали, что они не враги, а самые настоящие, преданные народу военспециалисты. Много об этом было написано книг и статей, да и мы сами знали об этом.
Нашу семью это не коснулось, но мы видели и слышали об этом разгуле властей, и очень переживали, когда кого-либо из знакомых, или соседей арестовывали.
Материально люди нашей страны никогда не жили хорошо. Сельское население согнали в колхозы, в коммуны, а тех кто не пошел работать в колхоз, раскулачили, разорили и сослали в северные районы страны – на всю жизнь, как врагов страны социализма. В колхозах остались бедняки, лодыри и больные, вроде деда Щукаря. Ходил такой анекдот: утром собрались у конторы колхозники. Надо бы проводить посевную, но как не знают, т.к. техники нет, знаний нет, да и желания особого к работе нет. Вот один из них и говорит: «Ребята, давайте сделаем комбайн!». Они в ответ: «А как расскажи?». Он в ответ: «Петро, ты пойдешь впереди, у тебя липовая нога, будешь делать ямки, ты Серега всегда согнутый, бросай в яму картошку, а ты Трофим иди за ними, и загребай своей больной ногой все эти ямки». Вот так началась посевная, посадочная компания. За труд в колхозе платили по палочкам - по трудодням. За трудодень в конце года давали когда 100 -200 гр. Зерна (хлеба), иногда побольше до 500 гр. На трудодень, это уже было хорошо!
Весь собранный урожай сдавали государству, а им что останется, то и делили по трудодням. Подневольный труд не дал стране роскошной жизни, а получилось наоборот голодная жизнь.
В 1930 году в стране был сплошной голод, народ умирал от голода. В 1939 - 1940 годах в стране хлеба не хватало, и были очереди за хлебом. За булкой хлеба надо было стоять всю ночь, занимали очередь с вечера. С 1941по 1947 год в стране была карточная система. В 1946-1947 на Украине был голод, много людей погибло.
С 1952 по 1956 год хлеба в стране не хватало до тех пор, пока отдачу не стала давать целина.
В восьмидесятые годы в стране ввели снабжения населения продуктами питания по талонам. Да и то чтобы отоварить эти талоны, надо было отстоять многочасовые очереди. Талоны давали на колбасу, на водку, на сыр, на мыло, на спички. И эти талоны были до 1991 года.
В 1991 году сменилась власть – пришли к власти демократы. Это те же коммунисты, но только «перевертыши». Снабжение в магазинах улучшилось.Стали завозить все продукты и промтовары из-за рубежа. Наша промышленность стала не нужна государству - она была уже не конкурентно способной. И через некоторое время у нас закрылись большинство предприятий – стали не рентабельными. Продуктов стало много, но вот опять беда - эта продукция была очень дорогая, и нам была не по карману. Появилось много безработных, а те, кто работал, заработок был их мал, и то заработанное задерживали по шесть и более месяцев. Платили по бартеру красками, материалами, сатином, тканью, обувью, мебелью ...
С годами положение стало улучшаться, и последние 10 лет люди стали жить лучше.
Многие с теплотой вспоминают, как мы жили и работали при старом режиме. Зарплата выдавалась вовремя, без задержек, хотя была она и небольшая. Но мы были уверены, а случись с тобой что-нибудь (заболей например),государство поддержит – будет лечить бесплатно, отправлять в санаторий... Наши дети учились бесплатно, и по окончанию учебы их принимали на работы по специальности. Сейчас учится очень много молодежи, но по окончанию учебы они не могут никуда устроиться на работу. Очень жаль, что мало учат в профтехучилищах, где готовят рабочие кадры для промышленности.
Требуется много и везде специалисты, но с оговоркой «с опытом работы – 2-3 года», или же в возрасте до 40 лет, или до 50 лет, не старше.
Вот и вынуждена молодёж, да и не только молодежь, идти куда попало, работать в основном в торговлю на базары, в киоски. Губят свое здоровье на морозе, простужаются, как заболеют, хозяин увольняет такого работника.
На работе такой нет никакой перспективы карьерного роста, или улучшений условий труда.
Как бы тяжело не жили наши люди раньше, сейчас материально они живут гораздо лучше, а морально очень плохо - нет уверенности в будущем.
В магазинах все есть, можно приобрести все без очереди. Магазинов стало в 5-10 раз больше, чем в 1991 году. Продуктами и промтоварами завалены все магазины. Одна беда: заработать очень трудно, а ведь хочется все купить, одеться, обуться достойно нашему времени.
Плохо живется только тем, у кого нет здоровья, тем, кто ленивый, пьяница или наркоман. Те, кто не идет на тяжелую низкооплачиваемую работу, от безденежья и тоски становятся пьяницами, наркоманами, и в дальнейшем преступниками, грабителями.
В нашей семье, да и вообще в родне все живут хорошо. У нас нет лодырей и пьяниц, а все трудятся.
Нас радует еще и то, что все наши родные здоровые, трудолюбивые, и на этот год у нас уже есть еще четыре правнука, и все они здоровы, хорошо развиваются, и радуют своих близких.
Заканчивая свое повествование, хочется сказать, что мы с мужем Владиславом Михайловичем прожили сложную, большую, но счастливую жизнь. За эти годы, за 58 лет совместной жизни было больше хорошего, чем плохого.
Дети и внуки у нас хорошие, внимательные. Хочется пожелать молодому поколению, чтобы они жили счастливо, и брали пример со своих родных бабушки и дедушки.
В конце я хочу обратиться к нашим детям и внукам: прочитав мою повесть дать свою оценку написанному. Что понравилось, что не полностью отражено? И дать свои пожелания.
И основное – не забывайте историю своей семьи, своего рода, свои корни. Как было написано в начале этой повести: «Человек жив до тех пор, пока его помнят».
Доклад закончен — выходите строиться!(ЮВИ)