– А помнишь наше старое фортепьяно? – спросила меня как-то кузина.
Ещё бы, я его не помнил! Можно сказать, мой первый сексуальный опыт. Стоит ли об этом ей говорить? Пожалуй, лучше в другой раз: по тому, как загадочно заблестели её глаза, я почувствовал, что вопрос задан неспроста, и это может всё испортить. А послушать хотелось.
– Прекрасно помню. «Красный октябрь», кажется?
– Да-да, он самый. У меня с ним такая история приключилась!
Похоже, я не ошибся.
– Как, и у тебя тоже?
На её лице появилось недоумение.
– Да нет, ничего особенного, – спохватился я, укоряя себя за оплошность. Не буду же я ей рассказывать сейчас о своих юношеских казусах. – И не с ним, а с тем, как я к нему относился. Ты же, наверное, помнишь, что я был неравнодушен к такого рода вещам. А у тебя что за история?
– История, в общем-то, тоже не с ним, а с тем, какую роль оно однажды сыграло в моей жизни. Хотя, не буду так пафосно выражаться – на жизни моей оно, конечно, не отразилось. Ты же знаешь, пианисткой я не стала, не моё это. Но нотной грамоте всё же выучилась, маменька настояла. Я тогда думала – зачем это мне всё? Никогда не понадобится. Ан нет, пригодилось, и при очень даже странных обстоятельствах. Так что, ничего напрасного в жизни не происходит.
Кузина принялась за рассказ.
– Решили мы с подругой как-то съездить на море. Денег у нас было немного – да и откуда они у вчерашних студенток, едва окунувшихся в самостоятельную жизнь. Но на пару недель отдыха в частном секторе какого-нибудь курорта средней руки должно было хватить.
«Странное это выражение – средняя рука, подумал я. Правая – понятно. Или левая. Но средняя – где это они такое видели? Что-то вроде заднего ума – спинномозгового, что ли? Или той же короткой ноги, стоя на которой двоим легче найти общий язык. Словесные извращенцы!»
– Ни о Сочи, ни о той же Ялте мы тогда и мечтать не могли, – тем временем продолжала кузина. – Приехали в какой-то посёлок под Геленджиком – Дивноморское, кажется, – сняли комнатушку в фанерном домике с видом на море сквозь решётчатый забор. Тогда такие халупы там в огородах вместо курятников лепили все, кому не лень, и сдавали по рублю за сутки. Да и какой спрос с этого жилья: вечером выпил местного вина на тот же рубль, быстренько поспал и – на море в сланцах. Вот и все траты. Ну, понятно, хлеб там, фрукты – но всё, в сущности, за копейки. А мы, девчонки, ещё и на вине экономили. Так что вполне скромно и со вкусом.
В общем, две недели пролетели, как один день. Денег, как положено, в обрез, только на обратную дорогу. То есть, всё правильно рассчитали. Хотя, погода к октябрю только разыгралась, и уезжать не хотелось.
Поехали в Геленджик, чтобы купить билеты на автобус заранее и спокойно собраться. В кассе вокзала обеденный перерыв – вышли на бульвар, и тут – на тебе, до чего тесен мир! – навстречу сестра близкой подруги.
– Ой, – говорит мне, – как здорово, что тебя встретила! У тебя же пианино было, помню, и ты в музыкальной школе училась, ведь так?
– Ну да, закончила, давно уж, правда.
– Ты-то мне и нужна!
Я, прямо, вся обомлела. Какая тут связь – курорт и музыкальная школа! Она бы ещё про вязание крючком спросила – я и на эти курсы когда-то ходила.
И тут выяснятся такая картина. В санатории, где Надюшка отдыхала вместе с сестрой и с отцом, она, имея за плечами консерваторское образование, случайно проявила свой талант пианистки. В большом фойе столовой у них там стоял рояль. И как-то после ужина она присела за его клавиши, чтобы размять пальцы.
Звуки фортепьяно привлекли отдыхающих, среди которых оказалась супруга какой-то московской шишки, большая любительница классики. Они разговорились. Выяснилось, что они приехала сюда на месяц, и вот уже несколько дней она просто не находит себе места без привычного времяпровождения. Тяжко ей тут без музыкальных вечеров. «Действительно – что за отдых без «Лунной сонаты» на ночь, прекрасно её понимаю», – иронизирует подруга, описывая их беседу.
– А вы бы не могли играть тут по вечерам? – спрашивает меня.
– Конечно, – говорю, – но у меня путёвка на днях заканчивается.
– Не волнуйтесь, я всё устрою, если не возражаете.
– Я, в общем-то, не против.
Та – к мужу. Он кому-то звонит и решает все проблемы: Надю оставляют в санатории на полном пансионе ещё на какое-то время, оформляя массовиком-затейником. Благо, у неё отпуск не лимитирован. И так она продолжает музицировать ещё одну неделю, пока её благодетельница не выставляет новые условия.
– Мне, – говорит, – хотелось бы послушать что-нибудь посерьёзнее, нежели эти опусы с этюдами, хотя всё они прелестны. А вот концерт Прокофьева для фортепьяно или, скажем, того же Рахманинова, смогли бы?
– Смогла бы, – отвечаю, – но нужно немного порепетировать. Да и без листмейстера здесь не обойтись.
В общем, договорились, что я повременю до вечера с ответом, может, что и придумается. А тут – ты! Давай, попробуем? Кстати, ты тут надолго?
– Завтра уезжаю.
– Так оставайся – она, думаю, решит.
– Но я с подругой, – киваю на приятельницу.
– Идём, – говорит, – всё обсудим с моей москвичкой.
И что ты думаешь? Всё устроилось, как нельзя лучше. Меня оформили в библиотеку, приятельницу – посудомойкой. Поселили нас в частном секторе, и не в курятнике каком-нибудь, а со всеми удобствами. Питание предоставили санаторское. Но, правда, зарплату не платили. Да и зачем она, когда и так всё есть. Но кусок мы свой отчасти отрабатывали, тут уж не придерёшься. Подруге с посудой пришлось покувыркаться, а мне с нотами – а что ещё делать библиотекарю, как не листать страницы?
А это тоже нелегко: бывало, битый час переворачиваешь одну за другой, в самый солнцепёк, и как тут не забыться хоть на мгновение – мысли то о море. Но нельзя: Рахманинов – дело нешуточное. Ведь после ужина надо начисто всё отработать, без фальши – неудобно перед заказчиком.
Так ведь и этого мало! Представь себе: в первый же вечер стою у рояля, вокруг чопорная публика, все в платьях, чуть ли не свечи да хрусталь, и я, вся такая из себя, не то продавщица мороженного, не то пионервожатая – в шортах и шлёпанцах, разве что без панамы. Нет, так дело не пойдёт!
На следующий день меня отправили в местный драмтеатр, чтобы экипировать подобающим образом. Опять же, по звонку. Подобрала мне костюмерша наряд, прямо как Золушке на бал. Только вот башмачков хрустальных не нашлось. С этим у них, как и у крёстной, тоже загвоздка вышла, а милого мальчика-пажа под рукой не оказалось. И во всём этом в вечерней духоте я и листала ноты потом. Представь себе – сверху жабо, снизу чуть ли не кринолин, а из-под него сланцы торчат – ну не босиком же! А на лбу пот. Цирк, да и только. Но все были довольны.
Подруге не меньше доставалось с посудой, но она то пирожков вечером подкинет к чаю, то фарш для люля-кебабов. Так что, жили, как у Христа за пазухой, особенно когда Надюшка вино приносила. Что при твоём коммунизме.
– Вот такой классный отпуск у нас тогда приключился, – закончила свой рассказ кузина. – Почти весь октябрь бесплатно провели на море. А ведь всё из-за пианино!
– Да, я бы сказал «классный октябрь».
– Точно, – согласилась она. – Не будь того «Красного Октября» у нас дома, не случилось бы этого. Кстати, совсем забыла – пансионат этот так и назывался: «Красный Октябрь».
– Да ладно!
– Ей богу!
Всё это показалось мне забавным, если бы не одно обстоятельство. И тут впору было задуматься. Коммунизм, говоришь…
Свобода, равенство, братство – не эти ли лозунги каждый раз ведут за собой на баррикады толпы обездоленных в борьбе за справедливость. И не они ли были начертаны на знамени Красного Октября…
Да, прав был булгаковский Воланд – человечество не изменилось за последние две тысячи лет. И какой бы социальный уклад ни закреплял в конституции идею равенства, как бы ни перековывался человек в горниле тотальной идеологической обработки, всегда обнаружится такая вот «шишка», не брезгующая отрулить малую толику из общего котла на свой карман. В лучшем случае, прикрывая это невинной заботой о всеобщем благе или покровительствуя прекрасное.
И пусть минует, дай Бог, ещё не одно тысячелетие, и человечество усовершенствуется «до безобразия», но даже тогда в очереди за очередным биологическим вместилищем для «души» будут существовать всё те же квоты и распределительные механизмы, а вместе с тем и хитрые кротовые норы, гарантирующие доступ к эксклюзиву. А что вы хотите – иерархический принцип построения любых социальных систем пока ещё никто не отменял. И даже сетевые нуждаются в иерархии, не говоря о религиозных. Ибо всё сущее, как утверждают оные, построено известно по чьему образу и подобию…. Но надежда на торжество справедливости всё же остаётся.
– А что с этим пианино в итоге приключилось? Всё ещё стоит у тебя? – во мне вновь шевельнулись старые воспоминания.
– Ой, ты знаешь, оно же нам не новым досталось. А они такие громоздкие и чувствительны к перемене мест. Так ведь и у нас ведь с тех пор два переезда было. Один оно с трудом выдержало, а потом я уже рисковать не стала. В общем, отдала, что называется, в хорошие руки – в детский дом. Надеюсь, оно хоть там приносит пользу, а то ведь только пыль собирало.
«Да, интересная аура, должно быть, у этого пианино, – подумал я. – Многое повидало на своём веку: я ведь сам тогда девственность на его глазах чуть не утратил. Но об этом как-нибудь в другой раз».
Как часто люди играют на том или ином инструменте, не задумываясь о его предыстории. Тем более на инструменте, носящим такое громкое имя, как «Красный октябрь». Ведь сколько превратностей внесло это неоднозначное событие в судьбы не одного поколения…