ВЕЧНАЯ АННА
или
Веселье на Земном кругу
драма в двух действиях
Место и время действия: Россия, наше время
Действующие лица:
1. Алекс (Александр Гаврилович Вишняков) – художник, молодой профессор живописи, 40 лет.
2. Анна – натурщица и подруга Алекса. Сильно моложе его.
3. Василий — молодой архитектор, берущий уроки рисования у Алекса.
4. Света — молодая художница, подруга Василия.
5. Борис — галерист, одноклассник и друг Алекса.
6. Глеб — журналист, за тридцать, приятель Алекса.
7. Николай — священник, за сорок, приятель Алекса.
8. Полицейский.
Сцена разделена на две части. Слева минимумом декораций обозначено большое помещение, предназначение которого меняется по ходу пьесы. Оно освещается теплым светом. Справа улица, которая по ходу действия освещается холодным светом. Посередине за декорациями — большой экран, на котором демонстрируются слайды и (или) видеокадры. В течение спектакля экран будет средством дополнения и углубления того, что происходит на сцене.
В спектакле звучат три музыкальные темы.
Тема 1 — Большой город. Сложный аккорд, мощный, но сдержанный, звучащий на заднем плане, не выделяющийся, но мобилизующий зрителя.
Тема 2 — Художник. Расслабляющая джазовая композиция.
Тема 3 — Предчувствие/переживание. Музыка в стиле тяжёлый хип-хоп (без читки).
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
СЦЕНА 1
На экране летнее утро большого города, показанное с высоты птичьего полёта. Фоновое музыкальное сопровождение — Тема 1. На этом фоне — гудки, звонки, бормотание диктора, куски музыки. Настроение — бодрое, немножко нервное, оптимистичное.
Медленно включается свет справа, выделяя две фигуры, стоящие на улице. Это Василий и Света с большими папками в руках, в которых художники носят свои работы. Света одета неброско, но стильно. Видно, что следит за собой. Она очаровательна и слегка взволнована. Василий в пиджаке, застёгнутом на все пуговицы.
ВАСИЛИЙ. Так и думал. На двадцать минут раньше приехали. Плюнуть на приличия и вломиться к ним? А, Светик?
СВЕТА. Ты что, может, они там... голые.
ВАСИЛИЙ. Она-то точно. (Смотрит на часы.) Десятый час. Он её уже пять раз намалевать успел. И столько же... (Показывает неприличный жест.)
СВЕТА. Фу. И зачем ты к нему на мастер-класс записался?
ВАСИЛИЙ. По твоему совету. Гений, всё такое, кто говорил?
СВЕТА. Этого у него не отнять. Не я придумала. Тебя ведь тоже, если не захочешь, с места не сдвинуть, правда? Значит, захотел?
ВАСИЛИЙ. Только из-за тебя. Могли бы на ютьюбе уроки рисования поискать, деньги бы сэкономили... Билеты, кстати, на самолёт я забронировал.
СВЕТА. Молодец. Я в доле.
ВАСИЛИЙ. Да ладно, справлюсь. Ты лучше ищи модный купальник. И не забудь сделать красивое тату на по... на пузе (смеются.) Скорее бы уж, а то надоело с шефом цапаться. Он тоже устал париться. Госзаказ выцыганил на проектирование дома престарелых, а кто делать будет? Вася! Шефа в политику теперь понесло, доверенным лицом. Тьфу. На что только не пойдёшь, чтобы к государству присосаться.
СВЕТА. Молодец твой шеф, зря ты его ругаешь. Сам при деньгах и другим даёт заработать.
ВАСИЛИЙ (убеждённо.) Ты не понимаешь. Половина этих денег тю-тю, расползлась по счетам. Моего, кстати, среди них нет. И не в деньгах дело. А в приличиях и в справедливости.
СВЕТА. Борец ты мой… за справедливость.
ВАСИЛИЙ. Шутишь. Бессмысленная трата времени и нервов. Проектировщикам всё равно недоплачивают. Ничего интересного спроектировать не дают. Если бы не рисование, то, не знаю, — сдох бы уже.
СВЕТА. Ты один такой на свете: борец-художник-архитектор (приобнимает Василия.)
ВАСИЛИЙ. Один не один, а жить надо. (Осторожно освобождается от объятий.) Ты вот училище закончишь — куда пойдёшь? Матрёшки размалёвывать? А? То-то.
СВЕТА. Ну почему? Открою художественный салон. Или архитектурную мастерскую на пару с гениальным художником-архитектором. Дизайн-салончик на крайняк.
ВАСИЛИЙ. Мечтать не вредно. Ну, пошли уже.
СВЕТА. Давай ещё подождём. Десять минут осталось. Вон как на улице хорошо.
ВАСИЛИЙ. Странные у них отношения.
СВЕТА. У кого?
ВАСИЛИЙ. Да у Алекса твоего с этой Анной. Алекс он, видите ли. Сашей быть ему не нравится.
СВЕТА. Что-то ты сегодня не в духе. В танчики всю ночь играл?
ВАСИЛИЙ. Играл, и..?
СВЕТА. Победил?
ВАСИЛИЙ (Усмехается презрительно-сочувственно, качает головой и молчит.)
СВЕТА. А отношения у них такие, какие и должны быть между мастером и натурщицей. Любовные.
ВАСИЛИЙ. Любят, да? Да он её кормит просто. Она содержанкой у него. Это один из видов проституции, и больше ничего.
СВЕТА. Вот этого не надо, Вася. А то сейчас планшетом огрею. Ты мне билет в Турцию покупаешь. Это тоже вид проституции? Я у тебя содержанка, да?
ВАСИЛИЙ. Не сравнивай. Ты самоценный, самостоятельный человек. А она кукла безмозглая.
СВЕТА. Я сейчас домой пойду.
ВАСИЛИЙ (в сторону). Эх, мужики бы так друг друга защищали. (Обращается к Свете с особой любезностью.) Кофе принести тебе? Ту гоу? Не домой ту гоу, а туда ту гоу... В общем, попьёшь, успокоишься, и пойдём.
СВЕТА (хмурясь). Давай.
Уходят.
Справа свет гаснет, и включается свет слева. В помещении художественной мастерской Алекс и Анна. Он стоит у мольберта лицом к зрителям, спиной к большому окну. Она позирует, сидя обнаженной или полуобнажённой спиной к зрителям. На экране в это время показывается дом в стиле артнуво и окно мастерской Алекса под изящной крышей, за которым происходит действие. Настроение на сцене прямо противоположно утренней суете: спокойное и расслабленное. Коротко звучит Тема 2.
АЛЕКС. Утренняя дива. Исчезающая натура. Последние штрихи. Последний кадр многосерийного фильма. Всё. (Кладёт кисть.)
АННА. Уже закончил? Ужас, наверное, что получилось! Я сегодня не в форме.
АЛЕКС. Главное, что я в форме. Помнишь серию картин Клода Моне "Руанский собор"? Он рисовал его в разную погоду, в разное время дня, при разном свете. И все вместе эти картины представляют Руанский собор, каков он есть, во всей полноте, во всём разнообразии. Ты мой Руанский собор. Ты вся — вот здесь. (Указывает на большой стеллаж, где хранятся готовые работы.) Сорок четыре полотна, сегодня последнее, сорок пятое. Всё, я закончил наш с тобой проект.
АННА. А можно посмотреть, что ты сегодня нарисовал?
АЛЕКС. Смотри. (Отходит в сторону.)
АННА (Накинув на плечи халат, подходит к мольберту, долго смотрит.) Ты уверен, что это я? Что я здесь есть?
АЛЕКС. Здесь всё, что от тебя осталось. Твоё исчезающее отражение. Улетающее облако. Завершение того, что — там (указывает на стеллаж).
АННА. А как ты назовёшь эту... картину?
АЛЕКС. Совершенная Анна. Завершённая Анна. Или "Анны больше нет".
АННА (задумчиво.) Понимаю... Прикольно...
АЛЕКС. Смотри. Вот твои портреты. (Достаёт по одному холсту на подрамнике и показывает Анне.) Ты утренняя, ты вечерняя, ты злишься, ты улыбаешься. На каждом из них ты, но не вся. И лишь здесь (указывает на стеллаж) ты вся полностью, ничего ни изъять, ни прибавить.
АННА (рассматривая картины, которые достал Алекс). Вот эту, помнишь, ты после секса нарисовал. Здесь видно, что ты меня любишь.
АЛЕКС. Конечно, видно. Здесь всё видно. Это тебе не на заказ рисовать. Заказные портреты — обёртка от конфеты. Там не только художника нет, но и натуры. Одни знаки принадлежности, символы, а не люди... (Мрачнеет.) А у них галереи в лучших местах Москвы, они рисуют великих... А я рисую тебя. И себя. Здесь, на этих холстах, мы вместе. Неотделимы.
АННА. Мне нравится, как ты это говоришь.
АЛЕКС. Я сниму большое помещение и развешу там все эти картины. Будет музей одной натуры, музей Анны.
АННА. Музей Анны и Алекса.
АЛЕКС. Да. И в этом музее будет всё, что нужно знать про них (показывает пальцем в небо) двоих.
АННА (подходит и обнимает его). А будет портрет, где я вся? Нарисуешь?
АЛЕКС. В одном портрете тебя не выразить. Хотя… такой портрет тебе Вася нарисует. Он, кстати, скоро придёт. Там ты будешь вся, и даже более. С лёгким запахом последствий юношеского онанизма.
АННА (смеётся). Вася ещё маленький.
АЛЕКС. Твой ровесник, между прочим.
АННА. Всё равно маленький, но хороший. (Обходит вокруг мольберта с последней картиной.) А я тебе ещё нужна? Не на картинах, а как есть. Ты меня полгода рисовал, постепенно выжимал меня всю на холсты. А во плоти я для тебя ещё есть? Вот — я (показывает на картины). А это (показывает на себя) кто?
АЛЕКС (слегка растроганно). Ну что ты. Разве тебя живую могут заменить какие-то картины. Ты шутишь?
АННА. Шучу. А что мы будем теперь делать?
АЛЕКС. Что делать? Да всё что угодно. Мы свободны. Будем жить, как это ни смешно. Надоест жить — умрём в один день, как в сказке со счастливым концом. Будем заниматься любовью.
АННА. Мы и так занимаемся любовью.
АЛЕКС (шутливо-презрительно). Любовь сквозь флёр искусства — это декаданс. Мы положим этому конец. Будем прямо, непосредственно. вживую получать удовольствие друг от друга. А? А ещё я наберу класс, буду учить молодёжь. Она меня уже поджимает. И меня не любит. Представляешь, молодёжь меня не любит. Зато любишь ты.
АННА (просто). Спасибо.
Звонок в дверь. Входят Василий со Светой.
АЛЕКС. Привет, молодёжь. Легка на помине. Мы уже закончили работу и скучаем.
ВАСИЛИЙ (сдержанно). Здравствуйте.
СВЕТА (радостно). Здравствуйте, Александр Гаврилович.
АННА. Я сбегу от вас на пять минут, пока вы готовитесь. (Уходит.)
Василий и Света располагают свои рисунки. Света пытается заглянуть, чтобы увидеть, что нарисовал Алекс.
АЛЕКС (поворачивая мольберт к ним и к зрителям.) Вот мой сегодняшний труд. Он знаменует завершение целой эпохи... Как?
СВЕТА (после паузы). Очень мило.
ВАСИЛИЙ (бросив короткий, но заинтересованный взгляд). Да...
АЛЕКС. Ну-ка, а что у вас?
ВАСИЛИЙ. Вот.
АЛЕКС. (Подходит к работе Василия, смотрит.) Интересно... эротично и зло. Вы злитесь на неё? Она вас обидела?
ВАСИЛИЙ. С чего вы взяли?
АЛЕКС. Ну как... Вы насилуете её... (Показывает на рисунок.)
ВАСИЛИЙ. Нет, это вы её насилуете, я хочу ее спасти.
АЛЕКС. По рисунку видно, что вы ее жаждете.
ВАСИЛИЙ. А вы кто: Бог? Фрейд?
АЛЕКС. От кого вы хотите её спасти?
ВАСИЛИЙ. От вас.
АЛЕКС (не реагируя и по-прежнему разглядывая рисунок). Нет, неплохо. Насилие в картине теперь редкий случай. Это сродни восхищению. Нечасто сейчас. В основном ведь равнодушие... болезненные фантазии, самолюбование через натуру. А у вас с натурой сложные отношения, это видно.
ВАСИЛИЙ. У меня с натурой нет отношений, ни сложных, ни простых.
АЛЕКС. Ну, значит с жизнью у вас сложные отношения. А может быть, со мной? Тогда натура — просто мальчик... простите, девочка для битья.
ВАСИЛИЙ (с трудом сдерживаясь). Знаете что...
СВЕТА (перебивая). А что вы скажете про мою работу, Александр Гаврилович?
АЛЕКС. (Подходит, смотрит, подбирает слова.) У вас такой... женский междусобойчик. Скажу, что вы понимаете друг друга.
СВЕТА. Это плохо?
АЛЕКС (поощрительно). Хорошо.
СВЕТА (шутя). Звучит как-то двусмысленно: у женщин — междусобойчик, у мужчин — сложные отношения.
АЛЕКС. Очень современно. А вы хотели бы наоборот?
Входит Анна.
АЛЕКС (Анне). Я думаю, твои услуги сегодня не понадобятся. Представленные работы считаю завершёнными. Смотри. (Поворачивает рисунки лицом к зрителям.) Какая тебе больше по душе? Только честно, без учёта субординации и личных отношений.
Василий отходит в сторону и отворачивается с досадой, Света с интересом ждёт ответа. Анна последовательно осматривает рисунки, время от времени бросая взгляд на присутствующих
ВАСИЛИЙ (не выдерживая). Знаете что...
АННА. (Не отрывая взгляда от рисунков, поднимает руку и этим жестом прерывает гневную тираду Василия.) Сейчас скажу...
Алекс неожиданно взволнованно отходит к окну и раскрывает створку. В комнате становятся слышны звуки города (Тема 1). Выделяется звук полицейской сирены, переходящий в знакомое всем "кряканье".
АЛЕКС. Забодали крякать, хозяева жизни.
В "кряканье" начинают прослушиваться слова. Все поворачиваются к окну и прислушиваются.
СВЕТА. Нам что-то хотят сказать?
ВАСИЛИЙ. Что они могут сказать?
СВЕТА. Не-не, я слышу слова.
ВАСИЛИЙ. Да брось ты. Хотя…
АЛЕКС. Убийцы… среди … нас…
ВАСИЛИЙ. Подумаешь, новость.
АЛЕКС. Тайна…. Тайна… Всё, дальше не разборчиво.
ВАСИЛИЙ. О как! Едем — и попутно учим.
СВЕТА. Что они имеют в виду, интересно?
АЛЕКС. Не дают насладиться симфонией утреннего города. Закрыть окно?
АННА. Закрой. Прохладно. И беспокойно… Мне страшно. Что это было?
АЛЕКС. Иди сюда.
Анна подходит к Алексу и замирает у него в объятиях.
ВАСИЛИЙ (Свете). Почему она ему подчиняется? Что за мазохизм? Он обращается с ней как с собственностью. Рисует, как чашку, при разном свете, будто собственную ногу или ноготь. С таким же сладострастным удовольствием. Как прыщи выдавливает.
СВЕТА. Перестань говорить гадости. (Помолчав.) Я бы, может быть, тоже кому-нибудь подчинилась. С удовольствием.
ВАСИЛИЙ. Не слышал от тебя раньше. Это что-то новенькое.
СВЕТА. Возможно.
ВАСИЛИЙ. Я не хочу, чтобы ты кому-нибудь подчинялась.
СВЕТА. Даже тебе?
ВАСИЛИЙ. Мне — прежде всего. В наших отношениях мы равны.
СВЕТА. Не хочу ни на кого равняться. А подчиняться — это не слабость. Это сила.
ВАСИЛИЙ. Подчинение с позиции силы?
СВЕТА. А ты что думал?
ВАСИЛИЙ. Я вообще на эту тему не думал... Пока.
СВЕТА. Ну вот, подумай
АННА. (Отрывается от Алекса.) Что-то изменилось. Я чувствую. Что-то произошло.
АЛЕКС. Успокойся. Давай вискаря накапаю.
ВАСИЛИЙ (обращаясь к Свете). Всё, пошли. Сюси-пуси начинаются. (Обращаясь к Алексу и Анне.) Мы прощаемся. За рисунками зайдём позже. Анна ведь ещё не выбрала лучший. (Обращаясь к Свете.) Если он ей позволит, конечно.
Делает движение по направлению к выходу.
СВЕТА. (Двигается было за Василием, но останавливается.) Нет, а в самом деле, что это было? А? (Смотрит на Алекса, а Василий на неё.)
Анна освобождается от объятий Алекса, быстро подходит к телевизору в углу и включает его. На большом экране появляется картинка: взволнованный диктор на фоне надписи "breaking news" или чего-нибудь такого. Василий со Светой останавливаются в дверях. Все поворачиваются к экрану и слушают диктора.
Голос диктора. ...по всем мировым каналам связи, в том числе правительственным и военным, а также в средствах массовой коммуникации и в социальных сетях передано сообщение следующего содержания "Убийцы среди нас. Тайное теперь явно. Пришло возмездие". Источник сообщения и автор неизвестны. Одновременно из разных городов и стран мира поступает информация о гибели людей от новой неизвестной болезни. Причина гибели — гнойные язвы, появляющиеся на лбу у заразившихся и приводящие к их мгновенной или мучительной смерти. Изучается связь между полученным сообщением и новым смертельным заболеванием. Число заболевших и умерших менее чем за час достигло нескольких десятков тысяч на всех континентах и продолжает расти. Болезнь не щадит ни политиков, ни миллиардеров, ни деятелей культуры.
На экране появляются кадры страданий и смерти людей, живущих в разных странах. У всех — огромные кровоточащие язвы на лбу. По экрану пробегают титры: «подтверждена гибель премьер-министра… страна потеряла президента… умерли трое из первой десятки списка Форбса... двукратный победитель олимпийских игр...». Затем трансляция прерывается, и появляется надпись: Кто? Как? За что?
АННА. Алекс, это что язвы у тех, кто кого-нибудь убил?
АЛЕКС. Похоже, что да.
СВЕТА. Ужас. Это не конец света?
ВАСИЛИЙ. Конец? Может быть, это только начало.
АЛЕКС. Начало конца?
ВАСИЛИЙ. Начало начала. Торжества справедливости. Разве нет?
АННА. Не знаю.
СВЕТА. Во всяком случае, мы не убийцы. И это уже хорошо.
Звучит Тема 3. Все смотрят друг на друга, и каждый непроизвольно тянется пощупать собственный лоб. На сцене медленно гаснет свет.
СЦЕНА 2
Включается свет слева. Коротко звучит Тема 1. В стильно декорированной гостиной квартиры Бориса — Борис и Алекс. У дивана сервированный кофейный столик, на нём кофейные чашки, конфеты, графинчик с коньяком.
БОРИС. Идея хорошая, но не сейчас. Вернисажи закрываются, а ты тут со своим музеем Анны. Нет, проект перспективный, кто бы что говорил, но я в долгах, Саша. Ты видишь, что творится? Пока не разберутся с этой заразой, никакие выставки не организовать. Все боятся, вдруг болезнь передаётся от человека к человеку?
АЛЕКС. Выступал же нобелевский лауреат о том, что язвы появляются только у тех, кто убил, и не опасны для окружающих.
БОРИС. Знаю, но есть и другие мнения. Кстати, этот же лауреат, Эрик Залман его зовут, составил классификацию язв, читал?
АЛЕКС (рассеянно, думая о своём). Нет.
БОРИС. А зря. Это интересно. Он делит язвы на три категории: 1) обратимая — косвенно причастен к убийству, сам не убивал; 2) условно смертельная — убил, но имеются смягчающие обстоятельства или деятельное раскаяние, как говорят в ментовке; и наконец, 3) смертельная — убил и умрёт сам. В первых двух случаях убийца может выжить, но язва у него будет, и жить ему дальше под дамокловым мечом смерти. В третьем случае — немедленная смерть.
АЛЕКС. Ну вот, где здесь сказано, что они заразны?
БОРИС. Нигде. Вряд ли они заразны. (Наклоняется и говорит возбужденным шёпотом.) Но почему я с утра просыпаюсь и сразу лоб щупаю? В зеркало смотрюсь, нет ли покраснения. И ты. Что, нет?
АЛЕКС. Честно? Нет.
БОРИС. Ну ладно, ты всегда был пофигистом. А я нет. И девяносто девять процентов людей — не пофигисты. Спрашивается, почему мы боимся, если не убивали? А я скажу. Вдруг у них там сбой какой-нибудь случится, мало ли, вирус внедрится, внеплановая перезагрузка произойдёт. Ошибка, понимаешь? Кто застрахован?
АЛЕКС. У кого — у них?
БОРИС. Вот именно, у кого? У того, кто это наказание придумал и реализует в мировом масштабе. У Бога или у Дьявола. Тебе кто ближе?
АЛЕКС. Бог вряд ли причастен. Он создал людей свободными. Зачем ему?
БОРИС. Бог дал человеку только одну свободу, свободу выбора: грешить или не грешить. Такая свобода — это не счастье, а наказание.
АЛЕКС. Тем более, зачем Богу отнимать у человека свободу, раз это наказание? Бог его что — простил? Люди не заслуживают прощения, во всяком случае пока. Да тогда можно посмотреть и дальше: сначала язва и смерть за убийство, потом язва и смерть за воровство, потом за то, что переспал с чужой женой, и далее по списку. Не грешить под страхом немедленной смерти — это уж слишком. Нет. Здесь что-то не то.
БОРИС. Значит — дьявол?
АЛЕКС. Дьявол искушать должен, а не наказывать.
БОРИС. Значит, всё-таки Бог?
АЛЕКС. Спросим у батьки Николая. Протоиерей всё-таки. Он будет сегодня?
БОРИС. Я звонил ему. Обещал вроде.
АЛЕКС. Ну вот.
Входит журналист Глеб в лыжной шапочке, натянутой на лоб.
ГЛЕБ. Привет, друзья. Обсуждаем тяжёлую долю?
БОРИС (подозрительно). Шапка — это прикол или случилось что?
ГЛЕБ. Страшно? На, смотри (срывает шапку).
БОРИС (вздрагивает и отстраняется). Вот дурак.
Глеб и Алекс смеются.
ГЛЕБ. Это протест одинокого интеллигента. Слыхали, что в тёплое время года и в помещениях запрещено теперь носить головные уборы, закрывающие лоб? Штраф сто тысяч рублей или пятнадцать суток административного ареста.
АЛЕКС. И что бы ты выбрал?
ГЛЕБ. Да уж лучше бы отсидел. Я деньги не рисую.
БОРИС. Ну да, а на отсидке можно ещё и заработать. Назовёшься политзаключённым, обратишься в Европейский суд по правам человека и получишь свои двадцать тысяч евриков.
ГЛЕБ. Давай сначала тебя запустим, а мы посмотрим.
БОРИС. Меня удивляет хвалёная наука и религия. Кто-нибудь вообще пытается разобраться, что это такое?
ГЛЕБ. Американцы разобрались уже. Это тайное оружие русских. Только они могут воевать, вызвав огонь на себя.
БОРИС. А без юмора, есть какие-нибудь новости по поводу, кто за этим стоит и как долго это будет продолжаться?
ГЛЕБ. У меня для вас новостей нет. И вообще меня сейчас другое волнует. Не могу найти политика масштаба губернатора или министра со свежей язвой, чтобы взять у него интервью. Пока не помер. Самые отъявленные уже там (показывает пальцем вверх), точнее — там (показывает вниз); замешанные в этом деле грехи отмаливают, а остальные на цыпочках ходят, чтобы, упаси господь, не задеть кого-нибудь. На границе Палестины и Израиля перестрелки прекратились. Никто не хочет с язвой ходить. Похоже, и войн больше не будет. У ментов работы нет. Все сами по струнке ходят. Сущее воплощение песни Imagine Леннона. Пустота.
АЛЕКС. Это катастрофа.
ГЛЕБ. О, голос творческой интеллигенции. Почему катастрофа?
АЛЕКС. Нас стреножили. Лишили свободы.
БОРИС. Свободы убивать?
АЛЕКС. Свободы быть... и творить.
ГЛЕБ. А что, нельзя творить без лицензии на убийство?
АЛЕКС (подумав, убеждённо). Если по-настоящему, то нет.
ГЛЕБ. До чего же тяжело с интеллигенцией. Объясняю. До позапрошлого воскресенья убийство — а это самый страшный грех, между прочим, — было главным объектом искусства: литературы, кино, телесериалов и всякого прочего. А теперь — нет. Какая же это катастрофа? Наоборот, открылась возможность художественного освоения новой жизни без насильственной смерти, раскрытие тончайших отношений, которые закрывала для нас экранная смерть.
АЛЕКС. Почему же ты не осваиваешь и не описываешь эти новые отношения, а ищешь политика со свежей язвой?
ГЛЕБ. Я журналист, а язвы сейчас — прошу не бить ногами по лицу — это самое актуальное. Человечество интересуется только ими. И ещё тем, кто всё это сделал и зачем. Но жизнь продолжится, люди приспособятся, возникнет новое искусство, в котором не будет места насильственной смерти. Ты не рад?
АЛЕКС. Не знаю. Честно говоря, мне наплевать, кто это сделал. Я не подписывался на ограничения.
БОРИС. Не замечал за тобой сочувствия к убийцам. Да, может, будет скучновато. Но для тебя-то в чём проблема? Сиди, пиши портреты, зарабатывай деньги.
АЛЕКС. А вот к слову, мне вчера заказчик звонил, сообщил, что не может позировать лично, прислал фотографию.
Глеб и Борис смеются, Алекс — нет.
ГЛЕБ. А ты?
АЛЕКС. Отказал.
ГЛЕБ. Чистоплюйство.
БОРИС. Согласен.
АЛЕКС. Мужики, искусство — это не мармеладка во рту. Искусство опасно. Оно ранит и убивает. Начитавшись сладких стихов Блока, лишали себя жизни сопливые девчонки. Блок, кстати, очень переживал по этому поводу. Там, где прочерчивается граница, искусство заканчивается. А что сейчас? Жизнь под страхом смерти, не совести, а смерти. Где здесь место искусству? И где здесь свобода?
БОРИС. А я против свободы мочить. Я за свободу знать. Сколько тихих и уважаемых в прошлой жизни людей ходит теперь с гниющими язвами или померло жуткой смертью? А скольким дуракам ещё суждено умереть? Вот когда последний убийца отправится на тот свет, тогда и посмотрим, насколько мы свободны. И увидишь, будем гораздо свободнее, да ещё и в безопасности. Разве нет? Глеб правильно говорит — рождается новый мир, который нужно понять.
ГЛЕБ. Ничего такого я не говорил. Хотя чёрт с вами, рождается так рождается.
Алекс не отвечает.
Входит священник Николай.
ГЛЕБ. А вот и наш духовный лидер. Здорово, Коля. (Отец Николай крестится и пожимает всем руки.) Мы уже устали тут спорить. Ждём объяснений, ждём-с.
НИКОЛАЙ. Дайте присесть, с ночи на ногах.
Садится на диван. Пауза, все ждут в напряжении.
БОРИС. Что, работы прибавилось?
НИКОЛАЙ. Не то слово.
ГЛЕБ. В смысле отпевать?
НИКОЛАЙ. В смысле исповеди принимать.
БОРИС. Так даже? Представляю себе.
ГЛЕБ. И грехи снимать... смертные, неснимаемые. Да?
НИКОЛАЙ. Грехи Бог снимает.
ГЛЕБ. Или не снимает.
НИКОЛАЙ. Снимает Бог, а выслушиваю я.
АЛЕКС. Тяжело?
НИКОЛАЙ. Да нет. Устал только. А в общем, нормально. Врачам как — тяжело во время эпидемий? Ну, вот и нам. Хотя — какой я врач. Господь врачует, лекарства прописывает, а я что, я — аптекарь. Не самой высокой квалификации.
ГЛЕБ. Что-то пессимистичен сегодня наш про-то-и-е-рей.
НИКОЛАЙ. Церковь переполнена. Радоваться надо бы. А на душе тяжесть. Храм занят разбойниками, полуразбойниками и кандидатами в разбойники. Прости меня, Господи (крестится). Ты взял разбойника с креста в Царствие своё Небесное. Но он был один и он был искренен в раскаянии. А когда их полный храм!
БОРИС. Что, прямо с язвами стоят?
НИКОЛАЙ (кивает.) Стоят, сидят, лежат. С язвами и без язв. Родственники привозят, увозят. Для моих обычных прихожан в храме и места-то теперь нет. На улице стоят, трансляцию службы я для них вывел. А на улице шум, гам, машинами всё заставлено.
ГЛЕБ. А с чего они решили, что это поможет?
НИКОЛАЙ. Вспомни вторую фразу из послания.
ГЛЕБ. Про тайное и явное?
НИКОЛАЙ. Ну.
ГЛЕБ. Да... А наука, что — всё? Церковь теперь последний аргумент? Что у вас говорят-то? Объяснение какое-то нашли?
БОРИС. Да, Коля. Что ты сам думаешь по этому поводу?
НИКОЛАЙ. Не знаю. Господь даст знать, обязательно даст. Надо только молиться и слушать. Нас ждёт откровение, я уверен.
ГЛЕБ. Откровение будет, когда найдут лекарство. Кто первый найдёт — овладеет миром. И, боюсь, это будет не Господь.
НИКОЛАЙ. Если это божественное предупреждение, то Бог и даст лекарство.
ГЛЕБ. Бог! Кто такой бог? Господи, как всё было понятно. Убил человека — суд, тюрьма, можно откупиться, прийти к соглашению. Отсидеть, в конце концов, и на свободу с чистой совестью. А это что ж: на человека случайно наехал — и с язвой вонючей ходить всю жизнь и каждую минуту ждать смерти? Не айфоны изобретать, не бизнесом руководить, не картины рисовать (кивает на Алекса), а денно и нощно молиться, неизвестно кому, неизвестно за что? Ну, если даже и известно за что. Кому молиться: Альфе Центавра? Комете Галлея? Бозону Хиггса?
БОРИС. Вечнозелёные споры, Глеб, о том, кому молиться. Скучно уже.
ГЛЕБ. Скучно ему. Обидно должно быть, а не скучно! Что, только мне обидно? Вам нет?
АЛЕКС (с неожиданной страстью). Да, обидно! Я воспринимаю то, что происходит, как личное унижение, и ничего не могу с собой поделать. Покушение на моё человеческое достоинство. Пусть я существо глупое и несовершенное, но обладающее всё-таки каким-никаким разумом, совестью и доброй волей. А меня и нас всех ткнули носом и сказали: ничего этого у вас нет. Вы — дети неразумные и понимаете только кнут. Мне не просто обидно, мне обидно до такой степени, что я готов бунтовать.
ГЛЕБ. Вот и первый бунтовщик, браво. Какую же контору пойдёшь пикетировать? Оттуда (показывает пальцем на потолок) адрес посольства скинули? И с каким плакатом выйдешь? "Верните право убивать?"
АЛЕКС (с досадой). А ты, Глеб, умеешь раззадоривать. Поёрничай ещё. Ну, давай... Как говаривал один умный человек, толкни падающего, дай ему взлететь. Взлетит — так его здесь больше и не будет с вами. А не взлетит — так и шут с ним... цена ему тогда полушка.
ГЛЕБ. Сам понял, что сказал, умник?
НИКОЛАЙ. Давайте мирно, друзья. Дай Бог, чтобы это было только испытание. И чтобы мы его прошли. Люди выйдут из него другими.
ГЛЕБ. Не строй иллюзий, хоть тебе и положено по должности. По мне так лучше бы эта болезнь никогда не кончилась. Сейчас все замерли, завязали со зверствами, потому что трусы. Люди — трусы.
АЛЕКС. И ты трус?
ГЛЕБ. И я... И ты! Да-да! Потому сейчас никто и не убивает. А вот закончится болезнь, и всё начнётся снова, да как бы ещё не с утроенной силой, с азартом. Так что пусть лучше болеют. Ладно, борцы. Мне пора. (Николай делает движение рукой.) Да помню, Коль, помню. Всё, что здесь говорилось, останется здесь.
АЛЕКС. Пойду и я. (Встаёт, обращается к Борису.) Спасибо, Боря. (Обращается к Глебу вполголоса.) Я не трус.
С этого момента и до конца сцены тихо звучит Тема 3.
ГЛЕБ. Чем докажешь?
АЛЕКС. Что, нужно?
ГЛЕБ. А как ты думал, философ?
АЛЕКС. Хорошо. Убить?
ГЛЕБ. Ну-ну. Уже выбрал, кого?
АЛЕКС. Не знаю... Может, тебя?
ГЛЕБ. Так (смеётся через силу). Потороплюсь-ка. А то от униженного интеллигента всего можно ожидать.
Уходит.
БОРИС. Ну, ты-то, Коля, не уходи. Сейчас ещё кофе сделаю. Или давай чаёк поставим. Посидим ещё, эти пусть идут, революционЭры.
Свет на сцене гаснет.
СЦЕНА 3
Включается свет слева. В мастерской Алекс и Анна. Они сидят на диване, перед ними журнальный столик, на нём несколько початых бутылок с алкоголем и бокалы. В фоновом режиме звучит Тема 2.
АННА (успокаивающе.) Ты не трус, Алекс.
АЛЕКС. Да вот… начал уже сомневаться. Может, проверить?
АННА. Каким образом?
АЛЕКС. Проверить можно лишь одним способом. Только результат, к сожалению, уже не увидеть. Зато остаться собой.
АННА (сосредоточенно молчит, потом пытается перевести в шутку). Понятно. Короче, пичалька.
АЛЕКС. А я ведь сейчас не шучу.
АННА. Прости... можно тогда мне тоже не шутить? Проверить себя значит убить? Тогда убей меня. Побережём чужие жизни и всегда будем вместе.
АЛЕКС. Ты это серьёзно? А твоя жизнь...
АННА. Наша жизнь.
АЛЕКС. Да. Наша, это будет наша... А что, думаешь, не смогу? Побоюсь? Не справлюсь?
АННА (смотрит оценивающе и улыбается). А вот не знаю.
АЛЕКС. Правда? (Тоже смотрит оценивающе и улыбается.) Хочешь попробовать? Не боишься?
АННА (становясь серьёзной и спокойной). Нет. Ты же знаешь, что нет. И пробовать я не хочу. (Наклоняется и говорит громким шёпотом.) Если делать — то делать. Я справлюсь.
АЛЕКС. Сейчас?
АННА. Почему нет? (Задумчиво теребит ему волосы, заглядывает в глаза.) Ты сомневаешься? Тогда не стоит. А то жалко будет. Пойдём лучше в постель. Можешь меня там помучить.
АЛЕКС. Ты меня смутила. Это что ещё за "жалко"? Меня тебе жалко?
АННА. Женщине разрешено жалеть. Мужчину это не должно обижать. Ну, пойдём?
АЛЕКС. Забавная подмена, неравноценная. Мучения в сексе сладки. А смерть — это про другое. К смерти собираются с силами, тогда и мучения не мучения. Смерть величественна и серьёзна.
АННА. Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал? Разве смерть в бою не стремительна и отчаянна? Почти незаметна?
АЛЕКС. Так это в бою!
АННА. А мы где? Мы разве..? (Разочарованно.) Значит у нас сейчас просто пьяная болтовня? Про секс и смерть? Или мы в самом деле испугались?
Левая сторона затемняется, и включается свет на правой стороне, высвечивая Свету и Васю, неспешно подходящих к дому Алекса. Они останавливаются и, подняв головы, смотрят на большое окно его мастерской (на экране).
ВАСИЛИЙ. В окне горит свет. Звони. Заберём планшеты и бай-бай. Хотя Анну эту мне жалко.
СВЕТА (с приложенным к уху мобильником). Просто она тебе нравится.
ВАСИЛИЙ. Ну а если даже... В ней что-то есть.
СВЕТА (набирая ещё раз). Ну, наконец. Заметил... Александр Гаврилович не отвечает.
ВАСИЛИЙ. Пошли так, без звонка. А тебе Алекс зато нравится.
СВЕТА. В нём тоже что-то есть.
ВАСИЛИЙ. Вот и договорились. А ведь я терпеть не могу эту богему, мнящую себя аристократией.
СВЕТА. Это ты интересно сказал. Про Алекса не уверена, а Анна, пожалуй, аристократка.
ВАСИЛИЙ. Что? Не смеши. Он её на помойке нашёл. Помыл, одел и всему научил. И теперь любуется.
СВЕТА. Мне кажется, наоборот. Это он у неё учится, а она любуется. Во всяком случае, она точно не Элиза Дулитл.
ВАСИЛИЙ. Кто такая?
СВЕТА. Да была тут одна. Ты не знаешь.
ВАСЯ. Смотри. Анна в окне!
Смотрят на экран, где в жёлтом окне появляется силуэт Анны.
Правая сторона затемняется, и снова включается свет на левой стороне, где в мастерской продолжается напряжённый диалог между Алексом и Анной.
АЛЕКС (ходит с бокалом по комнате). Нет, дорогая, это не страх. Ты неправа (пьяно разводит руками). Но раз ты так считаешь, что я боюсь, значит... значит, нужно доказывать.
АННА (с неожиданной страстью). Я сказала, что это мы боимся, а не ты. Это не твой, это наш страх, за нашу жизнь. Но это уже не важно. Да, нужно доказывать. (Встаёт с дивана, наливает себе коньяка из бутылки Алекса, открывает окно и садится на подоконник с бокалом в руках.) Теперь нужно. И мы докажем, правда ведь? Взбунтуемся. Это будет наш с тобой бунт. Вершина нашего творчества, нашей любви, нашего бытия, как ты любишь говорить. Мы это выстрадали, заслужили. Это наш протест. (Смеётся и выпивает до дна.) Давай.
АЛЕКС. Шутишь?
АННА. А ты сам реши, шучу или нет.
АЛЕКС. Решил. Шутишь.
АННА. Ошибся. Трус. (Начинает тихо звучать Тема 3.)
АЛЕКС. А ты беспощадна.
АННА. А ты малодушен.
АЛЕКС. Неужели?
АННА. А ты разве не видишь?
АЛЕКС. Ты заслуживаешь того, что просишь.
АННА. В чём же дело? Может быть, я об этом мечтала. Заслужи и ты! Ну?
АЛЕКС. Подожди.
АННА. Нет.
АЛЕКС. Подожди.
АННА (дрожа). Я больше не могу ждать. Что, раздумал бунтовать? Нет? (Кидает пустой бокал об стену.) Давай, а то...
АЛЕКС. Что — а то? Ах, вот так? Ну что ж, принимай к себе грешника, если сможешь. Хотела бунт — получай бунт. Вот тебе бунт! (Бросается на Анну и выталкивает её из окна.)
Мгновенно гаснет свет слева. Тема 3 начинает звучать громко. На экране появляются Анна, падающая из окна и остающаяся неподвижно лежать на улице, и силуэт Алекса, выглядывающего из окна и смотрящего вниз. Слышен людской говор, звук далёкой сирены. Справа высвечиваются фигуры Васи и Светы. Они смотрят на экран. Музыка замолкает.
ВАСИЛИЙ. Ничего себе. А я ведь этого ждал, я ведь этого почему-то ждал.
СВЕТА. Ужас! (Смотрит на Василия.) Надо помочь, но я боюсь туда идти. Я не смогу...
ВАСИЛИЙ. Не надо туда ходить. Там и без нас разберутся. Вон толпа какая, и полиция подъехала. Лучше поднимемся и посмотрим на агонию убийцы. А то ведь он и убежать может. Идём. (Тянет потрясённую и оглядывающуюся Свету к дому Алекса.)
Включается свет слева. (Начинает тихо звучать Тема 3.) Мастерская Алекса. Опрокинутый стол, распахнутое окно — в никуда. Алекс с каменным лицом идёт от окна, зажимая двумя руками лоб. Покачиваясь, подходит к зеркалу и, не сразу решившись, отрывает руки ото лба. Язвы нет. Он долго смотрит в зеркало, морщит лоб, трёт его руками, чешет. Язва не появляется.
АЛЕКС. Как же так, что же это такое? Анна! (Оглядывается по сторонам.) Анна!
Музыка замолкает. В полной тишине со стороны окна в комнате появляется невидимый призрак Анны в белом, глаза опущены. Невидимая Анна присаживается в углу на стул и замирает.
АЛЕКС. Я не хочу так. Ты где? (делает попытку подойти к окну, но не может.) Это не я. Я не хотел так. Это они! Анна! (в изнеможении садится на диван).
Распахивается дверь, и в мастерскую входят Василий и Света.
СВЕТА. Александр Гаврилович, что случилось? Что с вами? Как это произошло?
ВАСИЛИЙ. Подожди. (Подходит к безучастно сидящему на диване Алексу, присаживается на корточки и внимательно смотрит на него.) Странно, ничего нет. Странно.
СВЕТА. Александр Гаврилович, это не вы? Это несчастный случай?
ВАСИЛИЙ. Какой несчастный случай! Я всё видел. И ты тоже. Сейчас язва появится. Главное — не дать ему уйти.
СВЕТА (облегчённо). Уже не появится. Он не виноват.
ВАСИЛИЙ. Ты своим глазам не веришь?
СВЕТА. Я верю тому, что вижу сейчас. Он не виноват.
ВАСИЛИЙ. Он убийца, и ты это знаешь. Сейчас происходит какая-то ошибка. Мы свидетели обмана.
СВЕТА. Я не знаю, обмана или не обмана. Им там виднее. Но он не заболел, язвы нет. И это главное.
ВАСИЛИЙ. Нет уж...
СВЕТА. Всё! (Обращаясь к Алексу.) Александр Гаврилович, вам вызвать врача?
Алекс отрицательно качает головой. В это время в комнату входит полицейский.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Прошу всех оставаться на местах.
Он быстро обходит присутствующих, внимательно всматриваясь в лица, пытаясь обнаружить признаки болезни. Ничего не обнаружив, заметно расслабляется.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Кто был в комнате, когда произошёл несчастный случай?
ВАСИЛИЙ (указывая на Алекса). Он.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. А вы?
ВАСИЛИЙ. Мы снаружи были. Но мы видели, как...
СВЕТА (перебивая). Мы свидетели. Мы с улицы видели, как она упала.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ (обращаясь к Алексу). Что здесь произошло? Ссора? (Указывает на опрокинутый стол.)
Алекс отрицательно качает головой.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Прошу вас проехать со мной. Возьмите с собой личные документы и документы пострадавшей.
АЛЕКС (будто просыпается). Пострадавшей? Она жива?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Кем она вам приходится?
АЛЕКС. Коллега, друг. Так она жива?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Обнадёжить не могу. Она погибла. Документы берите и следуйте за мной. (Обращаясь к Василию и Свете.) Вы тоже.
(Достаёт мобильник и говорит в него.) Саша, поднимись, осмотри тут всё, обснимай, а я повёз свидетелей в отдел... Нет, не видно... Ни у кого. Да теперь уж вряд ли... Всё, давай.
Алекс начинает суетливо собираться.
ВАСИЛИЙ (тихо Алексу). Я всё видел.
АЛЕКС (впервые поднимая глаза). Я тоже. Но видеть не значит понять.
ВАСИЛИЙ. Я этого так не оставлю.
АЛЕКС. Как угодно. Мне всё равно. Меня нет.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Поторопимся.
Все уходят. Свет на сцене медленно гаснет, оставляя выделенную узким лучом фигурку Невидимой Анны в углу. Она тоже встаёт и уходит.
КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
СЦЕНА 1
Прошло восемь месяцев. На экране весеннее утро большого города, показанное с высоты птичьего полёта. Фоновое музыкальное сопровождение — Тема 1, которая переходит в Тему 2.
Медленно включается свет слева. В стильно декорированной гостиной квартиры Бориса — Борис и Алекс. У них в руках квадратные бокалы с виски. Алекс сидит на диване под портретом Анны на стене и листает приготовленный к печати каталог.
БОРИС (бодр, уверен в себе, говорит по мобильному телефону). Кто автор предисловия к каталогу? Франсуа Дюран? Устроит, более чем. Можешь перевести мне его текст? Да, по телефону. Да, сейчас. (Слушает.) Что-что? (Незаметно бросает взгляд на Алекса, увлёкшегося изучением каталога, и говорит тише.) Не пойдёт. "Отношение мастера к своей жертве" не пойдёт. Она не его жертва — это раз, и не надо лепить из трагедии детективный сюжет — это два. Пришли мне дословный перевод, дословный. Я посмотрю. Всё, давай.
Подходит к окну и задумчиво смотрит в него. На экране в этот момент — дом Бориса, наезд зумом на окно его гостиной, в котором виден его силуэт со стаканом в руке.
АЛЕКС (отрываясь от чтения). Неплохо. И название выставки — "Вечная Анна" — класс.
БОРИС. Кто придумал-то?
АЛЕКС. Молодец, я ж говорю. Только лучше всё-таки поставить на обложку последнюю картину. (Исправляется.) Крайнюю. Никого уже нет, птица улетела, растворилась в тумане. Потом открываешь каталог (демонстрирует) — а там всё это: плоть, дух, страсть.
БОРИС. Поздно уже, макет свёрстан. Сейчас предисловие для французов тиснем, и вперёд.
АЛЕКС. Ну, жаль.
БОРИС. А мне нравится (подходит к Алексу, сидящему на диване). На обложку нужно поярче. Чтобы сразу в глаз. И вообще, ты своё дело сделал, отдыхай, товарищ. Дай другим профессионалам поработать, проявить себя.
АЛЕКС (с подколкой). Работайте, работайте. Солнце ещё высоко.
БОРИС (с лёгкой обидой). Не просто работаем — пашем! Четыре города в России за полгода. Такого со времен передвижников не было. Ты у нас передвижник двадцать первого века. Теперь будем передвигаться дальше — прорывать границы великой державы. Париж — это только начало.
АЛЕКС. А что, ещё есть желающие посмотреть на вечную Анну? Колись, договаривались же: без меня ничего не решать.
БОРИС. До решения ещё далеко. Но — Глебу только пока не говори — из Штатов запросы пошли, осторожные пока, но заинтересованность есть. Не спугнуть бы только. А Штаты — это масштаб, это настоящие деньги. Если всё сложится, через пару лет на "Мерседесах" ездить будем. Да что там — на "Бентли". У меня белый будет, а у тебя? Ты какой цвет предпочитаешь?
АЛЕКС (морщась). Сплюнь три раза.
БОРИС. Тьфу-тьфу-тьфу.
Алекс встаёт, допивает виски, ставит стакан на столик и идёт к окну, но, не доходя, останавливается и разворачивается. Борис замечает это движение Алекса.
БОРИС. Деньги будут — снимешь новую студию, ты же мечтал. А ещё лучше — построишь дом с такой студией, какая тебе угодна... А то морщится он.
АЛЕКС. Да нет, всё нормально. Действуй.
БОРИС. У меня своя работа, у тебя своя. Пиши себе картины на здоровье. С каждой серии — одну мне. (Смеётся, показывая глазами на портрет Анны над диваном.) Через десяток лет они буду стоить состояние. (Подмигивает Алексу.)
АЛЕКС. После моей смерти?
БОРИС. Моя задача обеспечить, чтоб при жизни. Понял, пессимист? И я эту задачу выполню. Ты только рисуй.
АЛЕКС. Ладно. (Сам себе) Кого рисовать-то? И зачем?
БОРИС (услышав). Я тебе найду, кого. Ты только свистни. И зачем — объясню.
АЛЕКС. Спасибо, Боря. (Пытается свистеть, но получается плохо.)
Брякает мобильный телефон Бориса, он берёт его и читает сообщение.
БОРИС. Сейчас Глеб заскочит. Хочет тебя видеть, не ругайся с ним.
АЛЕКС. Ты даже не спросил, хочу ли я его видеть.
БОРИС. А что спрашивать? Хочешь не хочешь, а он не последний человек в проекте, за ним информационное обеспечение.
АЛЕКС. Уже не помню, когда с ним в последний раз общался.
БОРИС И плохо. Плохо. Команда должна быть как сжатый кулак, а мы пальцы растопыриваем (показывает). Так и травму недолго получить: палец раз — и сломался.
АЛЕКС. Если этот палец я, то не жалко. Уже не жалко. Это ваш с Глебом проект, я своё дело сделал, как ты говоришь. Осталось только мордой играть на интервью и презентациях.
БОРИС (с легким, но постепенно растущим раздражением). Капризы, Саша. Вчерашнее твоё интервью отлично зашло. И вообще, что не так? Я тебе денег недоплатил? Нет, всё по договору. Выставки провалил? Нет, ажиотаж отменный. Пойди сейчас к галерее, увидишь хвост от метро. Обидел я тебя чем-то? Вроде нет, но если обидел, скажи. Мордой играть, да — приходится, и я мордой играю, хоть моя не такая импозантная, как твоя, и что? Это же не мешает работать? Раз в месяц интервью дать? Или мешает?
АЛЕКС. Хочешь откровенно?
БОРИС. Хочу, Саша. Именно этого я и хочу.
АЛЕКС. Ты ведь понимаешь, в чём причина ажиотажа вокруг моих картин?
БОРИС (со смешком). Догадываюсь.
АЛЕКС (серьёзно). Да? Позволь всё-таки уточнить. Причина в том, что — как говорят в кулуарах и как намекают, подмигивая, твои... эти... интервьюеры — я ненаказанный убийца, а Анна — неотмщённая жертва. И ищут доказательства или признаки этой концепции в картинах.
БОРИС. Ничего страшного. У вас с Анной был великий человеческий и творческий союз. Это невозможно скрыть, об этом вопиют твои картины. Анна погибла, и трагизм этой ситуации не может не трогать, не может не привлекать публику. А как ты хотел? Жизнь художника — это часть его художественного наследия.
АЛЕКС. (не смеясь). Ха-ха-ха.
БОРИС. И да, это и красивая обёртка, упаковка товара, выставляемого на продажу, говоря пошлым экономическим языком. Ты и я сейчас — продавцы. Надеюсь, это не нужно объяснять?
АЛЕКС. А если я буду настаивать, что не убивал, интерес к товару не угаснет, как думаешь?
БОРИС. А зачем? Ты ведь не говорил, что убивал?
АЛЕКС. Нет.
БОРИС (смеётся с чуть заметным облегчением). Ну, вот и не усложняй. Не опускайся до ответов на идиотские вопросы, и всё будет хорошо. Тайна интригует. Это мастерство — сделать из своей жизни интригующую тайну. У тебя получается.
АЛЕКС. А ты не хочешь задать мне идиотский вопрос?
БОРИС. Не хочу.
АЛЕКС. Почему?
БОРИС. Боюсь услышать идиотский ответ. Саша, мы с тобой уже две трети бутылки уговорили. А мне ещё за дочкой в бассейн ехать.
АЛЕКС. Да, да. Всё.
Входит Глеб. Алекс ведёт себя как выпивший человек, при этом слегка переигрывая.
АЛЕКС. Привет мастеру пера и пиара.
ГЛЕБ (с некоторой насторожённостью). Здорово, маэстро.
АЛЕКС. Какой там маэстро! Моё художественное наследие не этим ценно.
ГЛЕБ (обращаясь к Борису). Ну что, согласовали текст? Меня торопят, нужно отдавать в печать.
БОРИС (заглядывает в телефон). Сейчас. Вот, пришел перевод с французского. Тьфу ты. Опять художник и жертва. Ишь, как торкает их.
ГЛЕБ. Ну и оставь. Недалеко же от истины.
АЛЕКС (прислушиваясь). Что значит «недалеко»? Это сама истина, друзья.
ГЛЕБ. Тем более. Художник подтверждает.
АЛЕКС. Художник официально объявит об этом в ближайшем интервью.
ГЛЕБ. Думаешь, кто-нибудь удивится? Но объявлять пока художник ничего не будет. Каминг аут возможен и, может быть, даже нужен, но он должен быть подготовлен. Куда торопиться? Пусть любознательная публика помучится. Она за свои мучения неплохо платит.
АЛЕКС. А если нам двинуться дальше по этой дорожке?
ГЛЕБ. Куда и с кем? Второй Анны у тебя ведь нет?
АЛЕКС. Второй Анны нет. Зато есть один Глеб. И есть ещё один Боря.
БОРИС. Что ты имеешь в виду?
АЛЕКС. Почему бы не продолжить драму? Не подперчить ещё. Не обогатить художественное наследие. Может быть, и рисовать уже будет не нужно? Просто раз в месяц выкидывать кого-нибудь из окна и раздавать потом интервью, демонстрируя девственно чистый лоб. А?
БОРИС. Остроумно, но само по себе это не продастся. Рисовать всё равно придётся.
АЛЕКС. Почему не продастся? А если из окна выпадет, скажем, куратор выставки? Или пиар-менеджер? Ещё как продастся. С руками оторвут.
ГЛЕБ. Не смешно. Хорош болтать. Второй Анны у нас нет, так что нужно хорошенько подумать о тематике новой серии картин. Пора двигаться дальше. И планку опускать нельзя.
АЛЕКС. Я уже подумал. Буду рисовать вас. С кого начнём?
БОРИС (глядит на Глеба). Я пас.
ГЛЕБ (глядит на Бориса, потом на Алекса). Я тоже. (Алексу) Что мышцы напрягаешь? Сначала нарисуй ещё сорок пять картин, потом будешь прикидывать, в какой бок толкнуть, чтобы я из окна вылетел. А то пропускаешь главный элемент.
АЛЕКС (Борису). О чём он, Боря? Что он несёт?
БОРИС (глядит на Глеба). Прекрати.
ГЛЕБ (глядит на Бориса). Ты что его спаиваешь? Этих проблем нам не хватало. (Алексу) Пить прекращай. Протрезвеешь — поговорим.
АЛЕКС. Вот командир! Я трезв как никогда. Мне только сейчас открывается вся соль проекта. Я понял, чего будет стоить "Бентли".
ГЛЕБ (глядит на Бориса). О чём он?
БОРИС (глядит на Глеба). Не знаю.
АЛЕКС (боком подходит к шкафу и берёт с пола гантель). А я знаю. Знаю, что могу любого из вас укокошить, и мне за это ничего не будет.
БОРИС. Хватит, Саша. Нас не за что укокошивать. Положи гантель. Поговорим по делу. Снимем проблемы, если такие есть. Положи.
ГЛЕБ. Вижу, расслабились вы, мужики. Потому и мысли идиотские у вас рождаются. Ну-ка, помоги (хватает Алекса за руку и проводит милицейский приём задержания. Гантель падает на пол).
ГЛЕБ (Борису.) Держи ему руку, помоги мне. Вот.
Вместе усаживают Алекса на диван. Алекс сначала сопротивляется, потом перестаёт. Только качает головой и начинает смеяться.
БОРИС. Саша, прекрати это, Саша! Мы не будем тебя вечно держать.
Алекс смеётся сильнее.
ГЛЕБ не выдерживает и несильно, но уверенно бьёт Алекса под дых. Алекс закашливается, перестаёт смеяться и начинает хлюпать носом.
ГЛЕБ. Пить прекращай. И начинай работать.
БОРИС. Глеб, всё, всё. Саша! Успокойтесь вы. Прекратите балаган. Глеб, отпусти его.
ГЛЕБ. На, отпустил. (Отпускает Алекса, встаёт с дивана и отходит к окну.)
БОРИС (садясь на корточки перед Алексом). Успокойся. Никто тебя ни в чём не обвиняет. Я понимаю тебя. Тебе тяжело, мне тяжело, всем тяжело, но проект нужно завершить. Потом отдохнём.
ГЛЕБ. Этот проект, между прочим, ещё и увековечение памяти Анны.
АЛЕКС. Глеб, почему, когда я тебя вижу, мне хочется дать тебе по морде?
ГЛЕБ. Может быть, потому что у тебя проблема, Алекс?
АЛЕКС. У меня их много. Какая именно?
ГЛЕБ. Скажу, только без глупостей. Ещё немного безделья и пьянства — и твоим главным активом, Алекс, станет не талант художника, а чистый лоб. Что ты сегодня уже и пытался нам продемонстрировать. Тебя можно будет привлекать к выполнению самых пикантных операций. Лоб останется девственно чистым. Операция чистый лоб. На свободу с чистым лбом. Хорошие заголовки, да?
БОРИС. Глеб, ты провокатор. Прекратите балаган. Что вы все — с ума посходили? Из толкового дела ... лепите.
АЛЕКС. Да нет, он прав. Тут есть над чем подумать.
БОРИС. Вот и хорошо. И подумаем.
АЛЕКС. Пойду.
Встаёт, отворачиваясь от Глеба, прощается за руку с Борисом и выходит из комнаты, но задерживается за дверью и слушает, что происходит за ней.
БОРИС (Глебу). Что тебя распирает? Ладно этот: несчастный художник, попавший в скверную историю и вышедший оттуда чистым, неясно чьей волей. Переживающий. А ты? Здоровый умный мужик. Властитель дум. Что ты его провоцируешь?
ГЛЕБ. Он возьмёт как-нибудь и укокошит тебя. Двинет гантелью по репе, или с лестницы спустит, из окошка выкинет. И вуаля. Дополнительный пиар обеспечен. Проект пошёл.
БОРИС. Вот этого не надо, Глеб. С больной головы на здоровую. Не он, а ты озабочен пиаром. Ради пиара его и провоцируешь.
ГЛЕБ. Да, озабочен. А для чего я здесь? Вообще неплохо было бы, если бы он ещё кого-нибудь кокнул. (Оживляется.) И даже не кого-нибудь, а очередного заказчика. И чистый лоб, а? Вот это было бы стрёмно. Заказчик вываливается из окна, остаётся только его портрет и — чистый лоб у художника. Кто у него портреты заказывает? Я слышал, очередь стоит.
БОРИС. Стоит.
ГЛЕБ. Ну, а кто конкретно?
БОРИС. Фамилий не скажу. Два губернатора, пара актрис, ещё чиновнички, невнятные какие-то, но важные.
ГЛЕБ. Вот. Лучше бы актрисок, конечно. Но начать можно с кого-нибудь из этих, из серых кардинальчиков. Верхушку не трогаем.
БОРИС. Ты серьёзно?
ГЛЕБ. А что?
БОРИС. Чушь, не надо.
ГЛЕБ. Не надо, говоришь? (Смеётся.) Да, крутой каши с вами не сваришь. Ну, не убить, попугать. Это даже лучше будет. Саспенсу больше. Вот здесь можно актрисок. А ещё лучше — кого-нибудь из иностранцев. Чтоб сразу масштабировать эффект. Мне вообще интересно, чем вся эта история с чистым лбом кончится... А она скоро кончится, вот увидишь.
АЛЕКС (не выдержав, врывается в комнату). Чем кончится? Я сейчас тебе буду делать саспенс. Убью!
Подбегает к дивану и хватает с пола гантель. Борис и Глеб начинают метаться по помещению, роняют стулья и в конце концов выбегают из комнаты. Эта сцена должна быть одновременно жуткой, нелепой и смешной. Оставшись один, Алекс усмехается, поднимает стулья, поправляет картину на стене.
АЛЕКС (обращаясь к отсутствующему Глебу). Вот так. Саспенс — это мучительное ожидание мерзости... страшного конца. Мучься теперь. Жди, когда я за тобой приду. Я уже почти год жду, что кто-то за мной придёт (грозит пальцем).
Алекс выходит из помещения, которое погружается в темноту.
СЦЕНА 2
Включается свет справа, выделяя кусок улицы, на которую выходит Алекс. На экране появляется внутренность храма, горящие свечи перед иконами, немногие посетители. Хормейстер проводит репетицию хора.
Алекс ёжится, прислушивается к звукам хоровой музыки так, будто она звучит у него внутри.
АЛЕКС. Саспенс... снять саспенс.
Алекс достаёт телефон и звонит Николаю. Слышится мелодия звонка, и лучом света выделяется фигура Николая на возвышении в полном церковном облачении. Во время последующей сцены на экране продолжает демонстрироваться храм.
НИКОЛАЙ. Слушаю.
АЛЕКС. Коля? Привет, говорить можешь?
НИКОЛАЙ. Привет. Конечно, отойду только в придел... Алё.
АЛЕКС. Алё, Коля.
НИКОЛАЙ. Да, Саша, слушаю тебя.
АЛЕКС. Хочу сказать тебе как на духу: это я убил Анну. Вытолкнул из окна. Удивлён?
Николай молчит.
АЛЕКС. Алё. Удивлён... или знал?
НИКОЛАЙ. Приезжай сейчас в храм. Поговорим.
АЛЕКС. Нет, так поговорим, по телефону. А то ты очень строгий в храме. Страшно подойти. Почему, как наденешь рясу, так сразу такой отдаленный, надменный, а без рясы — нормальный мужик?
НИКОЛАЙ (оправляет рясу). Хорошо, давай по телефону.
АЛЕКС. Так, собственно, всё. Я просто хотел тебе правду сказать. Чтоб ты знал.
НИКОЛАЙ. Хорошо, теперь я знаю. Я буду молиться за тебя.
АЛЕКС. Бесполезно. Не трудись. Я не жалею об этом. Мы с Анной вместе так решили. И я должен был умереть, но не умер. Не знаю только, почему.
НИКОЛАЙ. Господь ведает. Он не всё нам раскрывает.
АЛЕКС. Я ждал, что ты скажешь так. Но я не удовлетворён, Коля. Что ты знаешь о Боге? О том мире? Ты совсем мало об этом знаешь.
НИКОЛАЙ. Конечно. Только то, что Бог дозволяет знать.
АЛЕКС. А я тоже кое-что знаю. Может быть, в чём-то и больше.
НИКОЛАЙ. Не ты первый впадаешь в это заблужденье.
АЛЕКС. Да? А вот послушай. Может быть, и ты... впадёшь. (Нервно) Она поддерживает меня оттуда, Анна. Она со мной в контакте. Только благодаря её поддержке я жив. Что скажешь на это, ты — многоумный, строгий, верующий человек?
НИКОЛАЙ. Я повторю: исходить нужно из того, что всё — Господь.
АЛЕКС. Этого мало. Мало, Коля.
НИКОЛАЙ (с досадой). Ну, если мало, так спроси у неё, раз ты с ней в контакте.
АЛЕКС. Спросил бы, но не могу. Это не вербальный контакт, чувственный. И я чувствую, точнее, знаю, что она чего-то ждёт от меня. Может быть, творческого взрыва или какого-нибудь поступка. А я не могу. Думал, что, оставшись в живых, предал её. А теперь понимаю, что предаю её сейчас своим бездарным существованием. Но я правда ничего больше не могу. И не знаю, что с этим делать.
НИКОЛАЙ. Прежде всего, не впадать в грех уныния.
АЛЕКС. Это ты меня так успокаиваешь?
НИКОЛАЙ (Поднимает голос, пытается сдержаться, но продолжает всё более страстно). Я тебя не успокаиваю, Саша. Как можно успокоить убийцу? Я пытаюсь понять и хочу говорить с тобой прямо, так что — без обид. Ты любишь вспоминать, что Бог создал людей свободными. Это правда. Но то, как ты распорядился дарованной Богом свободой — верх бездарности. И ты не наказан. Всех наказывают, а тебя не наказали. Бог не отнял у тебя жизнь и не отнял твою свободу. Говоришь, что Анна от тебя чего-то ждёт. Может быть, это Бог от тебя чего-то ждёт, оставив тебе свободу. Так пользуйся. Ты спрашиваешь, кто и зачем тебе ее даровал. А ты не спрашивай. Даровали — значит, так надо. Действуй.
АЛЕКС. Как?
НИКОЛАЙ. Ты должен сказать мне, как. Ты — художник, творец. Не твоё же это призвание — убивать людей.
АЛЕКС. Глеб думает иначе.
НИКОЛАЙ. При чём тут Глеб? Пусть думает, что хочет. При чём здесь вообще кто-то? Ты — божья тварь, как и мы все, но от тебя чего-то ждут. Вот и делай! Через не могу! Не от каждой грешной твари ещё чего-то ждут.
АЛЕКС (взволновавшись). Так-так, в точку. Но что, что делать? Рисовать — что? Виниться — кому? Молиться? Или официально признаться в убийстве? Мне нужен твой совет. Я всегда знал про себя, что могу многое, почти всё, и потому гнал себя вперёд с самого детства. Не родители, не школа — сам. Появились успехи, деньги. Но всё это какое-то блёклое, фальшивое, мне не нужное. А пришла Анна — и всё изменилось. Не удивляйся и не смейся, но мне открылись чистота и честность мироздания. Я впервые в своей жизни увидел, а может, не увидел, но почувствовал — совершенство. Я рисовал не Анну, а этот открывшийся мне совершенный мир.
НИКОЛАЙ. Но зачем вы тогда сделали то, что вы сделали? Зачем так?
АЛЕКС. Не знаю. Нам стало душно. Нам захотелось вырваться за пределы бытия... И это был бунт, с моей стороны — точно, пусть жалкий, но бунт. С её стороны тоже, но там — я теперь вижу — больше жертва.
НИКОЛАЙ. Ладно, пусть бунт. Тогда почему был? Где результат? Должен быть результат. Пока результата нет, ты должен бунтовать, тебя же для этого оставили здесь.
АЛЕКС. Ишь, как ты поставил... молодец. Всё верно, но, к сожалению, я переоценил свои силы. И я не знаю, каков должен быть результат. Мне не сказали, даже не намекнули. А теперь у меня уже и сил нет. Меня самого теперь нет. С тобой говорю не я. Не тот, который был, и не тот, который должен быть. Это признание, Коля. Оно мне даётся нелегко. Я не бунтарь. Жертва Анны была напрасной. И я хочу быть наказанным, как все.
АЛЕКС. Молчишь?
НИКОЛАЙ. Извини, Саша. Я не молчу. Я переживаю... Всё-таки приходи завтра в храм. Это тебе нужно, это нам нужно. Я жду. Ты слышишь?.. Ты понял?
АЛЕКС. Вот ты какой строгий.
НИКОЛАЙ. Каков есть... Или давай я к тебе приеду. Сегодня вечером, после десяти. Раньше не смогу.
АЛЕКС. Спасибо, Коля. Не надо. Ты меня и так обнадёжил. Я в норме. Буду собирать мысли. (Смеётся) Представляешь, не могу нормальный портрет на заказ нарисовать, всё черты Анны проступают. Мне деньги большие платят, а я Анну рисую... Может быть, она не хочет, чтобы я за деньги? Но за деньги рисовать не стыдно: весь Ренессанс рисовал портреты за деньги. Экономику ведь никто не отменял.
НИКОЛАЙ. Знаю, Саша. Я сам совершаю требы за пожертвования, то есть за те же деньги, иначе мой храм закроется. Экономику никто не отменял, ты прав. Но это ведь только гумус. На нём же должно что-то произрастать.
АЛЕКС. Да, ренессансные художники как-то совмещали земное с духовным... а может, и нет, кто их знает (смеётся).
НИКОЛАЙ. Придёшь?
АЛЕКС. Подумаю... Нет. Не готов, прости. Не сейчас. Сейчас — другое. Спасибо, Коля, ты мне помог, ты всё поставил обратно с головы на ноги. Теперь я сам.
Алекс убирает телефон и медленно уходит за кулисы. В его движениях видится что-то торжественное. Исчезает фигура Николая. Включается свет слева, выделяя мастерскую Алекса. В мастерскую, задумчивый, входит Алекс и садится в кресло.
Включается свет справа, выделяя столик кафе на улице, за которым сидят Света и Василий. Видно, что они только что поругались.
СВЕТА. Я что, должна спрашивать у тебя разрешения сходить на выставку?
ВАСИЛИЙ. Нет, но могла бы спросить, хочу ли я про неё слушать?
СВЕТА. Хочешь?
ВАСИЛИЙ. Нет.
СВЕТА. А если коротко?
ВАСИЛИЙ. Коротко — я знаю, что ты скажешь.
СВЕТА. Что?
ВАСИЛИЙ. Гений, блин!
СВЕТА. Нет, я скажу другое: Бог.
ВАСИЛИЙ. У тебя сейчас вид как у сумасшедшей.
СВЕТА. Возможно.
ВАСИЛИЙ. Как у члена секты.
СВЕТА. Если бы у него была секта, я бы вступила.
ВАСИЛИЙ. А я бы его из окна выбросил, как он Анну. И посмотрел бы, что осталось от твоего бога.
СВЕТА. Так ты не сделаешь этого. В этом вся разница. Ну ладно, пока.
ВАСИЛИЙ. Иди ты (встаёт и уходит, оставляя Свету одну за столиком).
Света смотрит вслед Василию. Потом достаёт из сумки косметичку и начинает подкрашиваться. Алекс в это время в мастерской тоже подходит к зеркалу, смотрится в него, остаётся недовольным. Потом подходит к рабочему столу, берёт в руки палитру, некоторое время держит её в руках и кладёт обратно. Тушит свет в мастерской и садится обратно в кресло. Всё это время тихо звучит Тема 2.
Света встаёт из-за столика и идёт к дому Алекса. Дом появляется на экране, в окне мастерской Алекса горит свет. Света достает телефон, чтобы позвонить, передумывает, смотрит на окно. Свет неожиданно гаснет. Света вздрагивает и, сначала чуть-чуть, но далее всё более заметно начинает меняться. Сомнение и робость уступают место уверенности и целеустремлённости. По её движениям, фигуре видно, как в неё вливаются силы. Она убирает телефон в сумку и решительно идёт к Алексу.
СЦЕНА 3
Мастерская Алекса. Он сидит в полутьме в кресле, задумавшись, с полузакрытыми глазами. Раздаётся громкий стук в дверь.
АЛЕКС (будто просыпаясь). Открыто.
СВЕТА (заходит, оглядываясь, видит Алекса, сидящего в кресле, и замирает на месте). Здравствуйте, Александр Гаврилович.
АЛЕКС (поднимаясь с кресла). Здравствуйте, Света.
СВЕТА. Удивлены?
АЛЕКС. Нет. Я, знаете ли, ждал чего-нибудь такого. Вы очень вовремя. Проходите, присаживайтесь.
СВЕТА (оставаясь у входа). Спасибо. Темно у вас.
АЛЕКС (оживляясь). Сейчас будет свет. Для девушки с вашим именем это должно быть важно (последовательно включает всё освещение). Да и я должен вас разглядеть. Ну-ка? О-о-о! (Полушутя всплёскивает руками.)
СВЕТА (подходит к Алексу). А у вас усталый вид.
АЛЕКС. Это всё выставки, интервью. Некогда работать.
СВЕТА. Я была вчера на вашей выставке.
АЛЕКС. И как?
СВЕТА. Круто. Реально круто. Вы — Бог, Александр Гаврилович.
АЛЕКС (Машет рукой, но не скрывает, что доволен). Это всё из прошлого. Пыль и патина.
СВЕТА. Нет, здорово. А что в настоящем? Над чем вы сейчас работаете? (Ищет глазами новые работы.)
АЛЕКС. Садитесь вы, в ногах правды нет. (Оба присаживаются на диван.) У меня много заказов. Я теперь модный художник.
СВЕТА. Поздравляю. А вы знаете, почему я пришла?
АЛЕКС. Знаю.
СВЕТА. Да? Скажите.
АЛЕКС. Вы одиноки и ищете родственную душу.
СВЕТА. Вы проницательны.
АЛЕКС. Поживший и немало видевший мужчина. Не двадцать лет.
СВЕТА (не смущаясь). Мне тоже не двадцать. Двадцать один. И я тоже кое-что знаю про вас.
АЛЕКС. Ну, скажите.
СВЕТА. Вашими же словами. Вы тоже одиноки и ищете родственную душу. Угадала? Я могла бы помочь вам. Для этого я здесь.
АЛЕКС. Право, вы меня заинтересовали. Чем же вы хотите мне помочь?
СВЕТА. Я могла бы стать вашей подругой, подмастерьем, вашей музой, вашей девушкой, если захотите. Или, может быть, вашим менеджером. Чтобы вы творили только от души и для души.
Алекс молча смотрит на Свету.
СВЕТА. Я знаю, что вы обо мне думаете. Да, я не такая, какой была Анна.
АЛЕКС. Почему была, она есть.
СВЕТА. Простите... Что?
АЛЕКС. Продолжайте.
СВЕТА. Я не аристократка, не витаю в облаках, у меня не изысканные манеры. Но это не важно, поверьте. Я стою на земле, и я — современная. Это главное. (Воодушевляется, поднимается с дивана и делает несколько шагов по комнате.) Вы мудрый человек, Александр Гаврилович, и поймёте, что я хочу сказать. Вы рискуете устареть. Нужно выбираться из прошлого. Бегите от него, выходите в современность. Я помогу, я буду с вами. Вы столько ещё можете сделать! Вы мир перевернёте, если захотите.
АЛЕКС. Ну, если только с вашей помощью. Кстати, вы меня застали за раздумьями о новой серии портретов.
СВЕТА. Она должна отличаться от предыдущей. Правильно?
АЛЕКС. Конечно. Есть идеи? Идею мне, идею.
СВЕТА. Пожалуйста. Человек, который вырвался из сонма себе подобных, поднялся высоко и оказался совершенно один. Он страдает, борется и ждёт достойного себе. И тут появляется она. Все его страдания, вся его борьба отражаются в ней как в зеркале, а её беды отражается в нём. Это будет серия портретов двух равных сильных людей, вынужденно восставших против всего мира. Зрители смогут лишь догадываться, что их ждёт: победа или поражение. И ожидать продолжения серии.
АЛЕКС. Впечатляюще. И всё это в обрамлении жесткого современного бытия. Так? И кто, вы говорите, этот человек?
СВЕТА. Это вы. А в качестве партнёра, если захотите, можете попробовать меня. Думаете, не справлюсь?
АЛЕКС (то ли шутя, то ли серьёзно). Вы хотите стать вечной Светой?
СВЕТА. Что вы имеете в виду?
АЛЕКС. Позировать для сорока пяти картин и потом умереть?
СВЕТА. Нет. Я не хочу быть вечной Светой. Я хочу быть вашей живой Светой. Мы будем вместе. Не бойтесь, я не дам себя убить.
АЛЕКС. Вы сказали... Ты сказала "убить?"
СВЕТА. Извините, вырвалось.
АЛЕКС. Нет, нет, всё верно. Одно только "но", мой земной, мой современный менеджер. Без трагедии, без смерти нет успеха в вашем современном мире. Вот так. Так что...
СВЕТА. Я не дам себя убить (открывает сумку, достаёт из неё пистолет и кладёт на стол, вдалеке от Алекса).
АЛЕКС (не удивившись). Ну-ка, ну-ка. Можно посмотреть?
Встаёт с дивана. Света торопливо засовывает пистолет обратно в сумку и закрывает её.
АЛЕКС. Да не бойся, не отниму. У меня был такой лет десять назад. На случай, если ты не знаешь, он хоть и травматический, но вполне себе убивает... Да... Это другое дело. Это совсем другое дело. Теперь я вижу, что ты не Анна.
СВЕТА. Простите. Я не хотела так...
АЛЕКС. Прощаю. Это очень современно. Я, пожалуй, буду тебя рисовать. Я теперь знаю, как тебя рисовать. Я принимаю твою современность. И пистолет здесь совершенно к месту.
СВЕТА (пытаясь разрядить обстановку). Вы хотите нарисовать меня как девушку Бонда?
АЛЕКС. Нет, Света. Нет, моя современная Света. Девушки Бонда любили его и ничего не боялись. А ты боишься меня и правильно делаешь. Я убийца, Света. Так что бояться меня не стыдно. Меня боятся даже мой собственный директор и пиар-менеджер, представляешь? Они думают, что я привит от наказания и могу теперь убивать, кого и сколько захочу. Идиоты. На самом деле я жду, что найдётся герой — герой! — который не побоится наказать меня.
СВЕТА. Александр Гаврилович! Простите меня. Я дура. Я всё готова сделать, чтобы вам было легче.
АЛЕКС. Только без достоевщины. Это несовременно.
Света берёт стул, на котором позировала Анна, ставит его в центр и начинает стягивать через голову пуловер.
АЛЕКС. Ты что?
СВЕТА. Рисуйте. Я буду вам позировать. Сейчас (продолжает раздеваться).
АЛЕКС. Стоп-стоп-стоп, на-ка (вытягивает из-за стеллажа халат Анны и кидает ей).
Света надевает халат и садится на стул. Алекс закрепляет лист ватмана, достаёт угли, пастели и проч. для рисования. Тихо звучит Тема 2. Далее в ходе диалога Алекс рисует Свету.
АЛЕКС (рисуя). Ты уже окончила свою путягу?
СВЕТА. На прошлой неделе сдала последний экзамен.
АЛЕКС. Чем займёшься?
СВЕТА. Уже. Работаю художником на фарфоровом заводе. Чашки разрисовываю, сервизы.
АЛЕКС. Нравится?
СВЕТА. Нормально. На днях закончила кубок, который вручат победителю июньского марафона. Церемонию вручения по телевизору покажут, можете посмотреть.
АЛЕКС. Пользу, стало быть, приносишь.
СВЕТА. Ну да.
АЛЕКС. А зачем ко мне пришла? От меня ведь никакой пользы. Только приключений на твою голову... Стоп, не шевелись. Плечи не опускай. Голову чуть вправо... вот так.
АЛЕКС. Как Василий? Вы ещё дружите? У него был крепкий рисунок. И современный.
СВЕТА. Дружим? Не знаю... Вася — идеалист.
АЛЕКС. Это плохо? Мне он казался хорошим парнем. Помнится, всё ратовал за справедливость.
СВЕТА. Он нормальный парень. Мы одно время даже думали пожениться. Но это в прошлом. Я его теперь не интересую. Его идеал — свобода, равенство братство.
АЛЕКС. На словах или на деле?
СВЕТА. Трудно сказать. В прошлом году мы с ним участвовали в волонтёрском движении. Это была моя инициатива, мне нравилось. А Вася не поддержал. Ему нужно, чтобы в мировом масштабе. Но он честный, это правда. И я не буду его ругать. Он хороший. Хотя до вас ему как до луны.
АЛЕКС. Молодец.
СВЕТА. Кто?
АЛЕКС. Ты, кто же ещё... Вася тоже.
СВЕТА. Спасибо.
АЛЕКС. Скажи мне, Света, зачем нам всё это?
СВЕТА. Что?
АЛЕКС. А вот то, что сейчас происходит. Ты не Анна, я не Бог. (Света приподнимается со стула, он машет рукой: сядь, сядь.) Нарисую тебя, и заберёшь рисунок домой. Повесишь на стенку. Через десять лет он будет стоить состояние, как убеждает меня мой менеджер. А вот Василия я хочу видеть. Сейчас. Позвони ему, пусть приедет.
СВЕТА. Зачем он вам? Он не приедет. Он меня ревнует к вам.
АЛЕКС. Тем более. Звони. (Продолжает торопливо рисовать.)
СВЕТА. Александр Гаврилович! Может случиться непоправимое.
АЛЕКС. Что должно случиться, то случится. Посмотрим, что у тебя за Вася.
СВЕТА. Только не убивайте его! (Встает, он делает знак, чтобы сидела.)
АЛЕКС (усмехаясь). Не буду. Всё будет интереснее, обещаю. Звони, я пока рисунок закончу.
Света достаёт мобильник, говорит в него, прикрывая микрофон ладонью, Начинает тихо звучать Тема 3.
СВЕТА. Он здесь, Александр Гаврилович, внизу. Он следил за мной. Господи. Можно, я оденусь?
АЛЕКС. Нет, сиди, я не закончил. Халат только запахни (быстро рисует).
СВЕТА. Но...
АЛЕКС. Мы же вместе, ты говорила. Значит, будем вместе до конца.
СВЕТА. До какого конца?
АЛЕКС. Сейчас... До закономерного конца... (Продолжает рисовать.) Сейчас... Вот до этого конца. Смотри (поворачивает ватман к Свете и к зрителям).
СВЕТА (подходит, смотрит). Здорово. Я себя такой не знала. Это прекрасно.
АЛЕКС (подписывает рисунок). 25 мая, Вишняков. Всё. Дарю.
Входит Василий.
АЛЕКС. Привет, Василий. Проходи, гостем будешь. Как жизнь?
Василий, бросив взгляд на рисунок, с которого на него смотрит полуобнажённая Света, и подчёркнуто отворачиваясь от Алекса, обращается к Свете.
ВАСИЛИЙ. Так, попозировала — и всё. Пойдём отсюда.
СВЕТА. Я пойду, когда мы закончим.
ВАСИЛИЙ. Закончили уже. Одевайся быстро. На. (Поднимает с пола и подаёт ей бюстгальтер.)
СВЕТА. Не трогай мои вещи. Не ты раздевал, не тебе и одевать.
ВАСИЛИЙ. Ах вот как? Тогда планы меняются. Уходи немедленно. Не заставляй выводить тебя силой. А я разберусь с этим.
СВЕТА. Гляди, как бы он с тобой не разобрался.
ВАСИЛИЙ. Это не твоя забота.
СВЕТА (не знает, что делать дальше, и пытается протянуть время). Что ты командуешь? Кто тебя просил за мной следить? Что это вообще такое? Я свободный человек.
АЛЕКС. О чём столь эмоциональный спор? Вася, это я попросил Свету позвонить вам. Я искал встречи с вами.
ВАСИЛИЙ. Мне не о чем с вами говорить. Света, давай, я жду.
АЛЕКС. И не надо. Я попросил вас прийти не для разговоров. Света, Вася прав: оденься, пожалуйста, и иди на улицу.
СВЕТА. Александр Гаврилович, я не знаю, что вы тут задумали, но я не уйду.
АЛЕКС. Даже если я очень сильно попрошу?
СВЕТА. Даже так.
АЛЕКС. Ладно. (Обращаясь к Василию.) Вы хотели наказать меня за совершённое преступление. Я готов. Наказывайте.
ВАСИЛИЙ. Света!
АЛЕКС. Оставьте в покое девушку. Она ни при чём. Что, передумали наказывать?
ВАСИЛИЙ. Да отстаньте вы, пока я не... прибил вас на месте.
АЛЕКС (усмехаясь). Вы говорите про меня как про комара.
СВЕТА. Александр Гаврилович!
ВАСИЛИЙ. Вы хуже.
АЛЕКС. Раньше за подобные слова вызывали на дуэль.
ВАСИЛИЙ. На дуэль? Да я тебя так убью. Без всякой дуэли. Как ты убил Анну.
АЛЕКС. Слова не мальчика, но мужа. Ловлю, ловлю, теперь не увильнёшь. Сказал — делай. Добейся справедливости. Даже если жертвуя собой, как жертвовали собой молодые революционеры в позапрошлом веке. Пороху хватит? Хотя тебе может и не повезти, как не повезло мне. Будешь ходить тогда по земле изгоем, ненаказанным, неотмщённым. И ожидать мстителя. Ну? (Улыбается, щёлкает зубами, провоцирует.)
ВАСИЛИЙ (еле слышно.) Урод... (Шарит глазами, ищет, чем бы ударить.)
АЛЕКС. Что, нечем? Что ж ты с собой инструмент не захватил, мститель? Света, дай ему.
СВЕТА. Не дам.
АЛЕКС. Дай.
СВЕТА. Нет (хватает сумку и прижимает к груди).
АЛЕКС. Ну, значит, не судьба тебе, Вася. Видит Бог, я честен с тобой. Берегись теперь ты. Алекс становится в стойку драчуна. Василий отступает к столу с инструментами художника, хватает первый попавшийся — ромбовидный шпатель.
АЛЕКС. Это мастихин, Вася. Палитру чистить. Он гибкий, поцарапаешься.
Василий, не спуская глаз с Алекса, косится на инструменты, пытаясь выбрать подходящий.
АЛЕКС. Там все такие, Вася. Мачете нет.
Василий неожиданно быстро протягивает руку к стеллажу и достаёт оттуда большой кривой нож.
АЛЕКС (слегка теряясь). Да, вот этот линолеум хорошо режет. И что дальше, борец за справедливость?
ВАСИЛИЙ (наступая на Алекса с ножом перед собой). Света, ушла отсюда, быстро.
СВЕТА. Александр Гаврилович! Алекс! Он вас убьёт.
АЛЕКС. Что? Художника его же собственным инструментом? Это безобразно. Я буду защищаться. Может быть, тем самым и его спасу. Я не дам просто заколоть себя, как ягнёнка.
Хватает деревянную балясину и отмахивается ею от Василия, наступающего с ножом.
СВЕТА. Вася, брось, пошли. Уйдём вместе.
Василий выбивает балясину из рук Алекса и пытается прижать его к стенке, размахивая ножом.
СВЕТА. Стой!
Достаёт из сумки пистолет, взводит его и поднимает перед собой двумя руками.
ВАСИЛИЙ. Ах, вы договорились? Ты беспощадна! Опусти пистолет. А ты, пижон, получи!
Толкает Алекса в грудь, тот не удержавшись на ногах, падает, и Василий замахивается ножом.
СВЕТА. Стой!
Стреляет.
Василий будто бы прислушивается и вздрагивает, то ли от звука выстрела, то ли от удара пули, роняет нож и валится на пытающегося подняться Алекса.
Света медленно опускается рядом, зажимая руками лоб. Из-под её пальцев сочится кровь.
Алекс поднимается, машинально щупает лоб. Его движения замедленны.
На экране — тело убитого Васи, лицо Светы с кровавой язвой на лбу.
АЛЕКС (отходя к окну, звонит по мобильному телефону). Мастерская художника Вишнякова. Здесь только что произошла трагедия. Двойное убийство, приезжайте.
Осторожно, чтобы не задеть тела Светы и Васи, словно боясь их разбудить и старательно отводя взгляд, он выходит из комнаты. Свет слева не выключается. Включается свет справа, выделяя двор, на который выходит Алекс. На экране этот же двор сверху с маленькой фигуркой Алекса посередине.
АЛЕКС. Аня?.. Аня?..
Луч высвечивает Анну в углу сцены на скамейке. Алекс видит её, на мгновение теряется, но, придя в себя, бросается к ней и подсаживается рядом, пытаясь заглянуть в глаза, но её лицо опущено.
АЛЕКС. Аня! Ты здесь. Ты видела. Это не я. Я не убийца. Они этого не заслужили.
Анна поднимает голову и, словно незрячая, смотрит перед собой. Она молчит и гладит его по голове.
АЛЕКС. Скажи что-нибудь. Я забыл твой голос.
АЛЕКС. Не слышу... Что? Весна. Пахнет весной... А у меня в мастерской два трупа... Забери меня отсюда. Я больше не хочу нести смерть. Я хочу туда, где ты. И не возвращаться никогда. Я прошу, требую и имею на это право. Во имя нашей любви.
Анна вздрагивает и чуть заметно вздыхает.
АЛЕКС. Что? Помнишь, я тогда спросил, чья картина тебе нравится больше всего? А ты не успела сказать? Я знаю, чья. Тебе больше всего понравилась картина Василия. Правильно?
Анна молчит и гладит его по голове.
АЛЕКС. Да? Я так и знал. У него тогда получился замечательный портрет.
Анна чуть наклоняется к Алексу.
АЛЕКС. Что? Всё, иду. Иду к ним.
Алекс поднимается и, не спуская глаз с Анны, по-прежнему смотрящей перед собой, начинает пятиться к двери в дом. В этом его движении нет ни страха, ни унижения. Он просто смотрит на Анну, пытаясь поймать её взгляд.
АЛЕКС (перед тем как войти в помещение.) Спасибо (посылает Анне воздушный поцелуй и исчезает).
Анна медленно встает со скамейки и поворачивается спиной к зрителям, лицом к кулисе. Так стоит до конца сцены.
Алекс появляется в своей мастерской. Осторожно двигаясь, чтобы не задеть тела Светы и Васи, последовательно выключает весь свет, садится в кресло, откидывается и закрывает глаза.
Появляется полицейский. Подходит у двери мастерской, прислушивается, стучит в дверь. Не дождавшись реакции, достаёт пистолет. Резко распахивает дверь, заходит внутрь и включает свет.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ (отшатываясь от неожиданности). Ух ты. Твою мать!
На полу тела Светы и Васи. Алекс сидит в кресле мёртвый с язвой на лбу. Лицо его спокойно. Это же демонстрируется на экране.
Полицейский последовательно осматривает трупы.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Так, это жертва, а эти, значит, убийцы. Соучастники. Семейная драма? Богемные разборки? Ревнивый муж застукал, а его бздыть. Что твой Шекспир! Каков портрет, а? (Рассматривает рисунок Алекса.) А в результате — что в натуре? (Оглядывается на тело Светы.) Чего им не хватает? (Смотрит в зал.) К чему эти страсти? Себя не жалеете, друг друга не жалеете. Меня не жалеете. Раньше: расследования, суды, апелляции, досрочные освобождения... даже у убийцы был шанс. Сейчас смертный приговор и его исполнение — прямо на месте преступления — без присяжных и адвокатов. А они не боятся. Вот же наглость. Не боятся! Это борзота, верх неповиновения. Или я не понимаю чего?
Начинает звучать Тема 1. За окном слышится сирена и "кряканье" патрульной машины. Полицейский открывает окно, выглядывает наружу и прислушивается. В "кряканье" начинают прослушиваться звуки, похожие на слова, но разобрать их невозможно.
На экране на фоне звучания Темы 1 новостная суета: заголовки, обрывки новостей, телефонных разговоров, Кремль, Белый дом и т.д. Суть информации при этом неясна.
В темноте на возвышении высвечивается фигура Бориса. Он возмущён и растерян.
БОРИС. Да что же это такое? Только всё утряслось, установились какие-то правила — и всё сначала? Как можно сделать что-нибудь толковое в таких условиях? Нас — тех, кто работает — спросили? (Звонит Глебу.) Глеб, ты слышал? Разобрал? Что это, снятие проклятия?
В темноте на возвышении высвечивается фигура Глеба. Он стоит, скрестив руки на груди.
ГЛЕБ. Что бы то ни было, Боря, это не скучно. Снятие проклятия? Вряд ли. Я уже не верю в то, что однажды решивший поменять пряник на кнут вдруг одумается и вернёт всё, как оно было. Но я не потерплю больше, чтобы мной помыкали: делай так, не делай эдак. Я больше не наблюдатель, Боря. Я противник этого дела, или его соучастник.
БОРИС. Какого дела, Глеб? (Ответа нет, Глеб повесил трубку.)
Высвечивается фигура Николая на возвышении в церковном облачении.
НИКОЛАЙ. Если это часть божественного замысла, кому-то же должно быть дано знать. (Откашливается.) Господи, ответь! Мы не понимаем, что происходит. Мы молимся и готовимся к худшему. Дай знать, чего ждать. Помилуй нас, грешных, дай надежду на спасение. Звонарь — иди бей в колокола во Славу Божью.
Слышится колокольный звон. Николай крестится. Глеб нервно смеётся. Борис ёжится. Их фигуры в выразительных позах освещаются ещё несколько секунд, потом исчезают в темноте. Изображения их фигур или их лиц появляются на экране и остаются на нём до конца пьесы.
Анна, стоявшая всё это время лицом к кулисе, поворачивается к зрителям и выходит на середину сцены.
АННА. Как трудно сохранять самообладание... Какие они хрупкие, заигравшиеся дети. Искушение страстью — ведь это искушение ребёнка. С таких и спрашивать нужно, как с детей. Они и сгорают, как дети, легко и бездымно. Быстро, очень быстро заканчиваются игры неокрепших душ.
С взрослых спрос другой. Вы (оглядывается на экран и потом смотрит в зал) одели ваши души в броню, смотрите вперёд сквозь амбразуру и чугунными чушками пробиваете себе путь, который считаете предначертанным. Тщетно ищете ответы на великие вопросы: "кто?" и "зачем?", но тут и там не умеете ответить на простой вопрос "как?".
Я знаю, как тяжело и страшно биться меж полюсов, парить между небом и бездной. Как трудно играть и не заигрываться, прикасаться и не ранить, быть легкомысленной и не покрываться прелестью, как коростой... (Смотрит на себя, словно хочет отряхнуться.) Не знаю, должна ли я это говорить. Простите меня за минутную слабость. Я здесь, я не ухожу. Любой сможет встретить и узнать меня. Бояться не нужно. Бояться меня — это бояться себя. Люблю и жалею вас всех. Ваша Анна.
Свет гаснет. На экране утро большого города. Звучит Тема 1.
КОНЕЦ