ПРОЛОГ.
Почти пять лет минуло с той поры, как я ступил за территорию колонии общего режима в городе Н., лежащем в верховьях могучей сибирской реки Е. Хотелось бы надеяться, что эти две буквы уже не вспомнятся моему случайному читателю, и не поставят мне в упрек их недосказанность. Ведь именно тогда случилось начать повествование череды моих скитаний, о которых на закате своих лет решился рассказать неизвестно кому, ибо в тех местах, где пребываю теперь, вряд ли найдется рядом живая душа, способная к прочтению.
В колонии отсидел почти восемь лет, и вина моя была бесконечной и невосполнимой. Погибли люди, от тягача, оставленного мною второпях на пригорке, рядом с автобусной остановкой. Не довелось увидеть трагедию воочию - патруль забрал меня спустя полчаса из дорожного кафе, где в тот вечер угощали дальнобойщики, и только через полгода, проведенных в психушке, состоялся мой суд. Пал Палыч, начальник караульной смены, последнее время уговаривал остаться у него – следить за домом в тайге, и развозить по окрестностям его боевых товарищей. И я уж было поддался уговору, но вспомнилось вдруг, как на суде когда - то клялся всему залу никогда больше не держать баранку в руках.
Путь на свободу казался плохой затеей начальника колонии – никто меня там не ждал. Единственный сын давно сгинул в Афгане, а жена подала на развод сразу после заключения. От колонии до речвокзала путь был неблизкий, и я решился осилить его своим ходом за пару дней. Как давно не ходили мои ноги за пределами трех сотен гектаров обжитой территории последнего земного периода! Тяжелый рюкзак за плечами, казалось, тянул меня обратно – вернись, останься, есть работа вне лагеря, да и годов уж немало - на шестой десяток. Но красный солнечный диск в полгоризонта манил к себе своими протуберанцами.
Спустя час задержался на соседнем кургане и огляделся – вечерело, вдали зажигались огни на смотровых вышках колонии, самое время для лагерного ужина и поверки. А я вот здесь. Развязал рюкзак и достал сверху завязанный узлом пакет. Собирался бросить его сразу же куда-нибудь в канаву, да забыл, и вот сейчас, разведя костер, решился напоследок подержать в руках его содержимое. Метровая капроновая веревка с петлей в палец толщиной – из нее вытащил меня сокамерник в первый же месяц отсидки. Толстая пачка грузинского чая – я так и не пристрастился к нему, но от воспалений в глазах он не раз спасал меня долгой зимою. Потрепанные первые пятьдесят страниц томика Дюма «Граф Монте-Кристо» - зеки давно скурили продолжение, а я так и не узнал, чем все закончилось. Эти вещицы казались мне родными и дорогими, но на уме пребывала нелепая мысль – поскорее избавиться, и, не раздумывая, бросил в костер. Все остальное - и одежда, и обувь, и рюкзак с содержимым, были новыми, спасибо Палычу, отблагодарил за труды мои грешные.
На пристани было немноголюдно. И сыро. Прошли обильные дожди, и мимо по реке проносились лиственные кругляки. Наверное, в верховьях снесло лесопилку. Зимою доводилось бывать в тех местах. Теплохода никто не ждал. По большой воде ему не пробраться сюда – извещатель на пристани уже в который раз доносил эту новость для собравшихся. Вдоль берега к вечеру выстроились палатки и костры, запахло жареным мясом и можжевельником. Вода спадет через день – два и, по моему наблюдению, ничего трагичного в этом не пребывало, народ был готов ждать и подольше. Куда податься – даже и не предполагал. Вниз по течению на воде болтались на цепях плоскодонки, бросил в ближайшую рюкзак, и перешагнул за борт. Сидеть и тупо смотреть на вечерние в тумане сумерки не хотелось. Опустился на корточки, достал пиджак чтобы накрыться, а все остальное нажитое сунул под голову…
Яркое солнце случилось на смену первым снам на воле. Звенящая тишина и плавное покачивание казались продолжением того повествования, что сотворил мне мой мозг в уходящем временном стоянии. Я приподнял голову и, в восхищении, опустил ее подбородком на край борта. Лодку несло по течению, а вокруг пребывала невероятная картина, сотворенная всевышним за миллионы лет до моего явления в этот грешный мир. Жаль, что не ходил молиться в лагерную часовню – авось разглядел бы сейчас и святого архангела над собою. По положению светила выходило часов восемь утра, я готов был по минутам разложить его движение на небосводе, распорядок в лагере к тому располагал. Это было одно из немногих моих открытий в зоне, даже сам начальник обозвал меня однажды часовым мастером, а коллеги - зэки – часовщиком.
Второй раз в жизни плыл по живой реке, первый раз - в зону, сейчас – в неведомое, а потому как ни крути - опыта на такие времяпрепровожденья совсем не было. Первым делом осмотрел содержимое лодки – пусто. Стянул штаны с ботинками и сунул сверху в рюкзак, натянул рюкзак на плечи и обвязал шнурком вдоль пояса – на всякий случай. Подгребать руками не было смысла при таком течении, да и берега были усыпаны острыми камнями и корнями деревьев. Вода за бортом оказалась теплой. Самый разгар лета! На пристани сегодня утром обязательно искупался бы. Этому я был любитель. Там, где проживал ранее, было крупное малосоленое озеро, знакомое и любимое с детства. Теперь же оставалось сидеть и созерцать череду событий малых и больших рек России – матушки. Есть не хотелось, только пить. Это все лагерная привычка – никогда с утра не ел, наверное, от того, что, по заключению лагерного фельдшера, страдал какой - то странной болезнью.
К полудню река стала шире и спокойнее. По берегам стеною пребывала тайга, и лишь изредка можно было углядеть отножки с узкими ручейками. Жильем и не пахло. Я пытался вспомнить рассказы местного зэка, кажется, что вверх по течению полдня плавания до первого поселения, а про вниз так ничего и не вспомнил. Была карта у начальника на стене, видел однажды на оформлении документов на освобождение, вот знать бы…
Ближе к полудню случилась гроза, и вновь пошел сильный дождь. Я повалился на спину, чтобы не промочило рюкзак, и с тревогой наблюдал, как дно лодки понемногу скрывается под небесной влагой. Корма, под моим весом, и от поступающей воды, понемногу проваливалась вниз, а из - за выступающего носа не было возможности что – либо разглядеть по курсу. Я постарался принять вертикальное положение, чтобы пытаться ладошками вычерпывать воду, но, видимо, за этим времяпровождением не углядел надвигающуюся опасность. Лодка сначала взлетела на невесть откуда взявшийся бурелом, поднялась носом кверху, а затем, повернувшись назад, накрыла все свое содержимое. Слегка оглушенный, некоторое время я продолжал плыть на спине ногами вперед, но спустя полдюжины невероятных мгновений, увлекаемый промокшим грузом за спиною, продолжил свое путешествие, погружаясь все глубже и глубже…