Едва ступил в дом Бро, я приклонился к зеркальной двери шкафа и, неожиданно для самого себя, затрясся в ужасающе мучительных и, одновременно, смешных, слезах. Мы редко видим, как плачут мужчины. Умение скрывать слезы – часть мужского.
В собственно акте ненаблюдаемого никем плача, мужчины делятся на две основные партии: плачущие по возрастающей, безудержно, до предынсультного состояния, и - комкающие плач немедленно, с выходом на открытую площадку, вдыханием жизни, попыткой взаимодействовать с семьей и окружающими.
Вторая партия с первого взгляда кажется здравей и конструктивней, хотя это и заблуждение. Обе партии – это плачущие люди. Кто и как развивает свой плач, и к чему это приводит – не имеет значения для Вселенной. Только факт начавшегося плача (катарсис то или нечто другое, например заболевание) имеет значение. Эволюцию то, что будет с вами после начала плача, вообще не интересует. Главное – вы смогли заплакать. У вас появились для этого силы и причины. Остальное – детали скучного развития, от которого Эволюция значительно устала. Нет ничего неизбежней постепенного развития. Истина в роли Эволюции устала в этом сама от себя и, одновременно, не может запретить себе это.
Будучи уверенным, что все обстоит именно так, и что я уже чист перед Вселенной, я прекратил плач и занялся уборкой помещений. С каждой следующей минутой убеждаясь в том, что реветь по Бро в прихожей было бы смехотворным излишеством, я с удовольствием смахивал пыль с его немногочисленных, и таких замечательных, книг, и собирал бутылки из-под коньяка в полиэтиленовый мешок.
Наши последние встречи с Бро в его доме были связаны еще и с Марией, и она неотвратимо появилась в предметах дома и в многочисленных крупных фото на террасе. Фото стояли и висели, и конца и края им не было. Качество печати и композиции были великолепны. Модель была отменна. Большая часть фото была в одежде, но некоторая часть работ была в стиле пляжа и ню. И я забыл об уборке на одной из рамок.
Красота и призыв настоящей женщины – это ее девчоночность. Это нетронутые еще поцелуем губы, грубоватые манеры, застенчивость, игривость ребенка. Стильные ужимки профессионалок смешны рядом с чистой девушкой, любящей только одного мужчину. Более того, каждая из профессиональных моделей, актрис и девиц, мечтает о таком. И случись так, что девушка изменила самой себе, ей никогда уже не увидеть в свой адрес тот взгляд, который единственно любящий ее человек дарил ей. Лишилась доверия. И ее взгляд - фальшивый.
Вглядываясь в фото, в том числе, неизвестного происхождения, я вдруг увидел, что взгляд Марии искренен и не имеет фальши. Она не лгала ни кому-то, ни самой себе. В этом, возможно, и была уникальность Марии. Подумав об этом и возвращая свою руку к кнопке пылесоса, я решил не делать никаких выводов, но террасный фрагмент произвел впечатление. Как мало мы знаем о взаимодействии людей.
Вслед за этим эпизодом в гостиной зазвонил лендлайн, и я понимал, что это не случайность. «Ева решила проверить здесь ли я», - устало подумал я и поднял трубку.
- Привет! Что ты делаешь в моем доме? – услышал я ироничный голос Марии.
- Привет! Просто убираюсь в доме друга. Я и раньше приезжал в дом Бро. Вспоминаю прошлое. Ты меня видишь на камерах?
- Да. Мне сразу пришло сообщение об открытии входных дверей, и уже полчаса, как я наблюдаю тебя, любимый, - говорила Мария.
- Что ж, ничего неожиданного. Такой век, - пробормотал я.
- Ты соскучился?
- Я-м…
- Я завтра прилечу. Мы могли бы поболтать, - голос Марии был спокоен.
- Послушай, я просто ухаживаю за домом Бро. Это все. Больше ничего. Если ты скучаешь по дому и хочешь пожить здесь, то я просто уеду к себе. Я не планировал встречаться с кем-либо, - говорил я чистую правду.
Ответ, который я услышал, поразил меня своей простотой и честностью.
- Посмотрим, - негромко и, как-то устало, сказала Мария.
Связь прервалась, и я с досадой осмотрел прибранное помещение. Дальше оставалось только удалиться. Понимая, что она видит все мои действия, я поторопился уйти.
«Я видела, кажется, ты плакал. А потом резко прекратил. Ты – сильный. Люблю тебя», - пришло сообщение десятью минутами позже.
То, о чем я иногда думал, и чего боялся, начинало разворачиваться со скоростью молнии. Тур в дачные поселки, мой и Бро, начинал превращаться в очередной фарс, теперь, на базе депрессии Евы и сложного поведения позрелевшей Марии.
***
Я уже подходил к своему дому в Переделкино, когда пришло сообщение от Сони.
«Давненько… Как дела?» - писала она.
«Отлично! Ты как?»
«Соскучилась. Решила написать.»
«Я в Переделкино. Хочешь посмотреть мою студию?»
«Да-а!»
«Приезжай прямо сейчас.»
Я напечатал адрес и уверенно зашагал к калитке.
***
Будто чувствуя мою защищённость Соней, ни Мария, ни Ева не атаковали меня несколько дней. И это были прекрасные дни. Мы с Соней готовили шашлык, записывали хэппенинги, валялись, смотрели кино, гуляли по лесу. Потом Соня быстро собралась и уехала. Это было одной из черт Сони. Насытившись, она резко исчезала.
Я относился к такому, как к данности. Чего мне было еще желать, если прекрасная молодая женщина посещала меня в моей ежедневной рутине? А-а! Любовь! И представляя себе умное красивое Сонино лицо, я понимал, что Соня просто разнообразит мною свою жизнь. Почему нет? Это было взаимно.
***
Усадив Соню в такси, я посмотрел на часы. Максимум что я скорее всего имел – сутки. Через сутки здесь будут и Ева и Мария. Бормоча такой прогноз, я принялся налаживать мышеловки. Мыши в кладовке совсем потеряли стыд, и, когда я заходил туда в поисках плокогубцев, например, подопечные Щелкунчика смотрели на меня с нескрываемым удивлением. Решив положить разгулу конец, я достал свои мышеловки.
Следующая ночь была бессонной, поскольку осмелевшие мышки ловились в ловочные домики, а мне приходилось подниматься, выходить на мороз и отпускать пойманных в сад. Так продолжалось до самого утра, пока я не понял, что возможно, отпущенные мышки вновь проникали в кладовую по своим изощренным тайным ходам, и вновь пытались взять приступом мои мышеловочные домики. Решив, что этот процесс бесконечен, я заснул.
Пока вновь хлопали дверки мышеловок, мне приснился сон. Ева в костюме феи Драже с листком либретто в ее прекрасных руках, тряся им, говорила: «Это – Либретто! Этто – Либретто!» Она стояла надо мной где-то в лесу. Это был гофмановский лес. Потом фея испарилась, и пришел Николай Легат. «Паршивое время было в 1922 году, Пол…» - грустно сказал он.
Я проснулся от настойчивого звонка. На трубке было имя Марии. Я решил повременить с ответом.