«Гаврила предлагает в срочном порядке и
вообще поскорей снять эту современную
пьеску с репертуара, как явно опасную и
несозвучную с эпохой.»
(Опасная пьеска – Фельетон – Михаил Зощенко)
В театре провинциального городка Лагученска, молодой и очень заикающийся режиссёр с остренькой фамилией Перчик, ставил пьесу по мотивам, им же самим написанного современного фельетона «Раздвоение личности».
Это был спектакль одного актёра. Перчику же хотелось бы конечно задействовать и всю труппу, но, как говорится, финансы решают всё. Он придумал, что пояснения за автора, из-за экономии средств, прочтёт сам.
А кому же ещё играть доктора Аргунского в этом спектакле, как не Пал Палычу Адельванкину? Он и статью своей вышел, да и годами подходит. И если бы не пьющий, забубённый характер Адельванкина, играть бы ему в столицах, да получать бы ордена героя из рук самого президента страны.
Ко дню премьеры Пал Палыч так вошёл в роль своего героя, что не только на сцене, но и в личной, повседневной жизни, стал замечать за собой черты доктора Аргунского.
Репетиционный период затянулся, и премьера состоялась лишь через год.
И вот наступил этот, долгожданный день, когда народу была предъявлена работа театра.
Зал колыхался, шумел, пах потом и духами. На премьеру съехалось начальство со своими жёнами и разными, всякими любовниками и любовницами. И ради такого дела, чтобы глубинный народец не роптал, мол, начальство себе праздник устроило, были даже свезены в театр доярки из соседних с Лагученском деревень.
Спектакль начался с того, что на сцену вышел режиссёр Перчик и стал, заикаясь, знакомить непросвещённого зрителя с тем, что сейчас будет происходить на сцене:
- Очень интересная история приключилось с доктором психиатрии Аргунским. У него произошло раздвоение его личности.
Одна половина его тела, от макушки до того места, откуда расходятся ноги и принадлежащая своей половинке нога тоже, выступала за либералов – другая, наоборот, была за коммунистов с президентом в одном лице (точнее в одной половине лица).
Было бы ещё понятно, если бы его тело делилось не по вертикали, а по горизонтали. До пояса, например, он демократ, а нижняя часть, со всякими там, гастрономическими украшениями, за президента. Так ведь же нет, один глаз его был в одной партии, другой смотрел своей начинавшейся катарактой совсем на другую.
Спорили его половинки между собой по любому поводу и постоянно. Смешно сказать; одна половинка даже мешала смотреть ночью сны другой половине. Перемирие у них наступало лишь в те моменты, когда нельзя уже было совсем обходиться левому крылу организма без правого: во время приёма пищи, да в туалете.
Первое действие.
Занавесь открывается.
Комната доктора Аргунского. На заднике сцены и боковых кулисах изображены: мебель, стеллажи с книгами, напольные большие часы с высунувшейся из них навсегда кукушкой. Посредине задника, большое, распахнутое в светлое будущее, окно, с сияющим в нём восходом солнца. Доктор, в белом халате и в белом больничном колпаке, в лакированном чёрном полуботинке, сидит за столом левым боком к зрителям. В руках раскрытая толстенная книга, похожая на телефонный справочник. Он увлечён чтением.
Свет на сцене слегка тускнеет, и сквозь наступивший полумрак, народ в зале видит, как средина сцены, вместе со столом и сидящим за ним Аргунским, совершив пол оборота, останавливается у другой кулисы. Зрители видят того же человека, но сидящего за столом правым к ним боком. На мужчине теперь уже халат и колпак тёмно зелёного цвета. На правой его ноге резиновый сапог. На заднике сцены теперь больничный морг с лежащими на столах клиентами. Медленно опускаются боковые занавеси, в виде металлической сетки. Через стекло закрытого окна, виден кровавый закат солнца.
По замыслу режиссёра, человек, сидящий теперь за столом, как бы, вторая, правая половина раздвоившейся личности доктора Аргунского, работает санитаром в морге. И по тому же замыслу, эта половина тела, должна была пить сейчас горькую, и при этом, смотреть в стоящий перед ним, на столе, телевизор. К тому же, санитар должен был в это же время писать донос в органы правопорядка, на свою другую часть тела.
Зрители видят, как санитар наливает себе гранёный стакан из стоящей на столе бутылки водки, «чокнувшись» с телевизором, опрокидывает содержимое стакана в себя. После характерного поёживания, покрякивания, занюхивания рукавом, продолжает писать.
Здесь нужно сделать небольшое отступление с пояснением.
Как уже было написано выше, Пал Палыч Адельванкин, так глубоко утонул в роли, что, для натуральности создаваемого образа, пил каждую репетицию настоящую водку, да и писал-то Палыч настоящее письмо. Кстати, на время репетиции водка выдавалась актёру с возвратом под роспись. Но ни разу не возвращалась им. После каждой репетиции, Адельванкин заклеивал свой донос в конверт и посылал его на три буквы.
Действие второе.
Сидящий только что за столом санитар, встаёт и подходит к краю рампы. Теперь зрители смогли хорошо рассмотреть странную одежду актёра.
Его костюм был похож на одеяние сказочного персонажа Пьеро. Левая половина – белый докторский халат, правая же – халат санитара, зелёный. Даже колпак на голове был на половину белого, на половину зелёного цвета. На левой ноге блестел лаковый штиблет, на вторую же ногу был надет высокий резиновый сапог.
Актёр держит в правой, «зелёной» руке, лист бумаги. Читает:
« Уважаемая Власть, хочу довести до вашего сведения, что в квартире номер 6 по Православной улице, проживает неблагонадёжный человек по фамилии Аргунскийдва, коего нужно проверить на лояльность его мыслей к нашему президенту.
Подпись: Аргунскийраз»
Дочитав, правая половина Аргунского, обращаясь к левой его половине, с пафосом изрекает:
- У меня возникли подозрения, что твои родители вообще были не русскими. Ты, как я посмотрю, настоящий русофоб и, наверняка, участник жидомасонского заговора!
Так поезжай в свой Израиль и смотри оттуда, как мы цветём!
Затем актёр, повернувшись к зрителям белой стороной, отвечает агрессивной своей половине уже как доктор:
- Так Вы, оказывается, ещё и антисемит, батенька.
Повернувшись зелёным боком, отвечает белому:
- Не желаю больше жить с Вами под одной крышей.
Я уже написала, много сообщений в органы, где перечисляю все ваши крамольные мыслишки, а вчера ещё и отправил один экземпляр самому президенту, сообщив о сегодняшней премьере. Надеюсь на их реакцию.
Действие третье.
Белая половина доктора Аргунского, разговаривает по телефону:
- Алё! Это психиатрия? Аргунский говорит. Хочу сообщить, что я сегодня не смогу прибыть на службу в клинику. Есть на то веская причина. Я не могу выйти на работу с грязными руками. Да не могу я вымыть их!
Моя левая рука отказывается пожимать правую руку. Они в контрах по политическим мотивам.
Если и завтра мои две половины не придут к какому-нибудь общему консенсусу, я сообщу Вам дополнительно.
Зелёная половина выкрикивает:
- Никогда!
И тут раздаётся громкая барабанная дробь, оповещающая об окончание первого отделения спектакля.
Под звуки барабана в зал ворвалась и устремилась по центральному проходу к сцене, группа людей в чёрных головных уборах «балаклавах» с прорезями для глаз, на головах. Они в одеждах защитного цвета с тремя большими буквами на спине.
Вошедшие, со словами, «ваши сигналы нами получены», одели наручники на руки обеих половинок тела доктора Аргунского, и на глазах у стоя аплодирующей публики, куда-то увели актёра.
Антракт.
Второе отделение.
Занавесь поднимается. Сцена пуста. Аплодисменты. Сцена пуста.
Тут выбегает на сцену сам режиссер Перчик, и растерянно разводя руками, произносит в зал:
- Доктор Аргунский куда-то пропал – и добавил, уточняя – обе его половинки.
Зрители, посчитав слова автора удачной репликой из пьесы, отреагировали на них громом хохота. Крик с балкона:
- Так его же увели ...эшники! Ха-хаааааа!
Перчик, чуть не плача:
- Но в написанной мной пьесе не было никаких полицейских...
2022 год.