Часть 9. 1. Четыре восьмых. Прадед

«Четыре восьмых» — так я назвал очередное повествование о судьбах жителей Тюменкино, возвращаясь к мысли, с которой начал всю работу — о своих предках.
Если его название выразить не словами, а цифрами, то получится дробь 4/8, и в числовом неравенстве ей подобных она окажется третьей, где —
1/2 не равно 2/4 не равно 4/8…, но это не новая математика.
Это я о том, что если принять одного из двух родителей за половинку собственной крови, то такая половинка не равна той части, которая передаётся родителю от прародителей и так далее.
Если же математически оценить объём знаний, которыми обладают потомки о своих предках, то можно получить следующую последовательность:
1/2 больше 2/4 больше 4/8 больше 8/16… и в близком пределе убывающее значение обычно стремится к нулю уже на третьем-четвёртом члене, составляющем поколенческий ряд.
И мало у кого дойдёт до пятого колена.

А заглавие 9-й части «Истории…» означает мою попытку записать все сведения, которыми я обладаю на сегодняшний день о предках, — до уровня прадедов по материнской линии.
Родители мамы, как и она сама — родом из Тюменькино, (которое стало уже с мягким знаком в названии).
Речь, однако, пойдёт не о них, а о родителях её родителей, точного жизнеописания которых уже не составить, да ведь и про дедов-то известно далеко не всё.
Абсолютного знания о другом человеке получить невозможно, впрочем, оно и не требуется.
В чём-то биография любого из нас, как и духовное содержание любой личности, имеют право оставаться зоной чисто приватного, неприкасаемого, в том числе и потомками.
Но есть в их судьбах тот отсвет эпохи, который следовало бы разглядеть, принять и унаследовать даже в большей мере, чем нечто материальное.
Иначе все мучения и трагедии предыдущих поколений напрасны.

Такая возможность часто представляется в жизни, но редко кем используется.
Вот и я — застал не просто в живых, но в полном здравии, в ясном рассудке и памяти дедову мать по материнской линии Анну Изотовну Прудникову, в девичестве Ветрову, или нашу общую «маму-стару».
Да что с того толку.

Мама-стара была тонкой ниточкой, которая дольше других тянулась от Тюменькино в те годы, когда имя села уже навсегда исчезло с географической карты современности.
И столько было возможностей заглянуть с её помощью в глубокую старину, дойти до самых истоков родового села от момента появления пращуров на Сибирской земле, но я не спешил узнавать свою Историю из первоисточника, как и многие вокруг меня.

Прошлое дедов, а уж тем более прадедов, казалось настолько уже не существенным, архаичным, допотопным — почти в прямом смысле этого слова, что не вызывало интереса даже полюбопытствовать у них:
— А как Вы жили ТАМ и ТОГДА?
Ведь большинству представлялось, что жили они в бесправности и темноте — так чего же подчерпнёшь там полезного.
Поэтому их бесценный опыт — трудной, но почти первобытно свободной общинной жизни, высокоорганизованной, как сообщества тружеников и самостоятельных хозяев, остался не воспринятым потомками.
И кануло в бездну прошлого их время, как в глубину водохранилища — их село.
Ушла мама-стара тихо, унеся с собой многие тайны предков. Ниточка оборвалась.

Как говорится, задним числом, я уже пытался однажды изложить её жизненный путь чисто поэтическим способом.
Решив тогда узнать имена всех её детей, то есть и тех, кто умер в младенчестве, начал исследовать архивные документы, искать метрики.
Метрики я нашёл, отыскал много неизвестных мне ранее имён, и возник интерес уже ко всем жителям села, значительная часть которых приходились друг другу в разной степени родственниками.
Но работа над  «Историей села Тюменкино» очень скоро выявила одно существенное обстоятельство, — что я слишком мало понимал и знал то мироустройство, в котором все они обитали.
Что нет у меня чёткого представления о взаимодействии крестьянской общины и государства, как и о восприятии самого государства с уровня крестьянского уклада.

Иваны, родства не помнящие,— явление свойственное Руси по многим причинам. Но собственное нежелание знать свою предысторию приводит к тому, что Историю — уже с большой буквы, разные жулики и проходимцы впихивают подобному Ивану на свой лад и по любому удобному им поводу.
Невежество, вознесённое на трон науки и политики, призвано сочинять только небылицы, а недоучки с академическими званиями стараются вовсю.
Иван же слушает их ошеломительно сказочные кривотолки и дивуется, да просит: «Дайте ещё — да покрасивше! Чтоб наподобие лубка».
А уж этакого добра ему дают с необычайной щедростью.
В результате такого безвольного и бездумного употребления прошлого, им управляют, как хотят, — в настоящем, и ведут на преступления против самого себя, в своей же собственной Истории.
Но это так… лирическое отступление из времён постыдно нагрянувших.

А хотелось бы, конечно, начать со времён основания села — с 1764 года.
Только вот вопрос, насколько это возможно сделать в столь просвещённой стране как у нас.
С точки зрения устоявшейся хронологии освоения Сибири, крестьянское население делят на две основные группы — старожилов и переселенцев.
Хотя встречаются и другие наименования первых «засельщиков» Сибири — чалдоны и кержаки, но эти обозначения всё же более узкого смысла: для выходцев из определённой местности или для носителей старой веры.
Чёткого правила, кого в Сибири можно считать старожилами, а кого — переселенцами, не существует, но принято выделять три основных события, обозначивших временные интервалы процесса массового перемещения населения из Европейской части России за Урал.

1861 г — отмена крепостного права;
1892-1896 гг. — строительство Западно-Сибирской железной дороги;
1906 г — начало аграрной реформы П.А. Столыпина.

Однако движение за Уральские горы началось гораздо раньше, и многие поселения выходцев из Руси появились вслед за ватагой Ермака.
И поток переселенцев только нарастал.

Кто же такие старожилы?
Во-первых, истинными сибирскими старожилами считались потомки первопроходцев.
Крестьянство России было весьма ограничено в вопросах самостоятельного перемещения, поэтому сюда ехал люд разночинный, но свободный — мастеровой, служивый и воинский, или же наоборот — каторжный и ссыльный.
Кто-то из таковых и основал в 1764 году поселение у реки Чёмка на землях тогда ещё Тобольской губернии и названное деревня Тюменкина.

Иногда в документах (переписях) старожилами называли тех, кто проживал в Сибири уже к 1861 году, до отмены крепостничества и до начала широкого добровольного переселения крестьян Центральной России.
Но сами сибиряки считали старожилами тех, кто прожил здесь через поколение — 25 лет и более.
И сами селения, просуществовавшие более четверти века, также причисляли к старожильческим, так как по сибирским понятиям возникала связь через «могилки», когда за 25—30 лет родственники переселенца находили вечный приют на сибирской земле. И сама земля становилась уже для их потомков — родовой, исконно кровной, потому что в освоение этой земли был вложен огромный, напряжённый труд возделывания и обустройства их предками.

Однако устоявшийся порядок вдруг начал меняться с резко увеличивающимся наплывом переселенцев, которым с определённого времени власти стали оказывать содействие предоставлением льгот, безвозмездных выплат, ссуд при одновременном увеличении повинностей местных крестьян-общинников.
Старожилы справедливо полагали, что новосёлы должны своим трудом обустроиться, утвердиться и добиться права на благополучную жизнь на возделанных общиной наделах.
А размеры старожильческих наделов — пашни, покосы, выпаса — иногда превышали официально разрешённые, на что местные власти смотрели сквозь пальцы, но только до определённого времени. И время это наступило однажды, грозя переделом земли.

В сибирской общине само «общество» полноправно распоряжалось государственной землёй в отведённых границах владений.
В конце XIX века государство определило надельную норму в 15 десятин на мужскую душу, наделы же полагались с 17 лет.
Десятина представляла собой прямоугольник со сторонами в 80 и 30 («тридцатка») или 60 и 40 («сороковка») саженей и носила название казённой десятины.
Она являлась основной русской поземельной мерой, равной 2400 квадратным саженям, что составляет почти 110 «соток» или 1,09 гектара.

Однако крестьянская семья могла возделывать и заимочные земли — пашни, поднятые трудом предков.
Заимка — расчищенная под покос или пашню земля считалась собственностью.
До нашего времени встречаются поля, урочища, лесные угодья, которые сохранили имена своих первопользователей. Пример тому, Седова Заимка в Кубовинском сельсовете.
И до конца XIX века в Сибири сохранялось беспередельное землепользование-владение и возможность продажи, аренды, наследования пашенных земель в общине.
При продаже пашни новому владельцу к нему переходили обязанности по уплате повинностей, от этого не проигрывали ни государство, ни «общество».

Община осуществляла совместное пользование всеми угодьями: пастбищами, покосами, лесом, кедровниками, рыболовными «местами».
Поэтому действия властей по ущемлению основ хозяйственной самостоятельности, традиций «захватного» права на заимочные угодья, ограничение размеров земельных владений вызывали протест общины.
Отсюда возникает вопрос — как же встретило Тюменкино моих предков, если должно было отнести их к числу переселенцев, или по-иному сказать, новосёлов? Ведь Тюменкино было законно старожильческим.

Но в каком потоке и когда прибыли на сибирские земли мои предки?

В 1897 году проводилась первая перепись населения Российской империи.
Увы, сайт Государственного архива Томской области (ГАТО) извещает:
— в фонде 239 (Томский переселенческий район, опись 21) сохранились единичные архивные дела, аннотированные как "Карточки подворной переписи за 1897 г.", однако эти карточки касаются не Первой всеобщей переписи населения, а локальной сельскохозяйственной переписи, проведенной в том же году.
Карточек всеобщей переписи 1897 г. в ГАТО не сохранилось.

В 1901 году в Томской губернии была повторно проведена собственная сельскохозяйственная перепись.
В списках по населённым пунктам отражены данные о домохозяине, количестве членов семьи и имуществе.
Материалы переписи интересны тем, что разделяют «столыпинских» переселенцев Сибири от так называемых старожилов и ещё более ранних переселенцев.
Это как раз то, что мне и надо было бы.
Часть материалов находится в свободном доступе, и я просмотрел их, но Тюменкино в этих материалах не обнаружил.

Сохранись карточки 1897 года, то оно (село) должно было бы «подворно» фигурировать в них. Но карточек нет, а по переписи 1901 года или не все материалы доступны, или не все сохранились.
В тех, что доступны, я обнаружил некоторые сёла ныне Новосибирской области, но это оказались просто списки через запятую фамилий (без имён) хозяев подворий.
Однако про Тюменкино и того нет, а жаль.

Территория бывшей Томской губернии включала в себя земли современных Томской, Кемеровской, Новосибирской, Восточно-Казахстанской областей, Алтайского края и Республики Алтай.
Из-за этого документы по этим регионам, которые и сами также не единожды трансформировались административно, теперь  разбросаны по нескольким разным архивам.
Южная половина губернии (современные Алтайский край, республика Алтай, Кемеровская область, юг левобережной части и правобережье Новосибирской области, север Восточно-Казахстанской области) относилась к Алтайскому горному округу, числившемуся за Императорской канцелярией Колывано-Воскресенских горных заводов.
Поэтому поселения на Алтайских землях, которые осваивались издавна и частично были кабинетскими (государевыми), описаны очень подробно, просто на зависть.

И всё-таки, набрав в поисковике «Список населённых мест…», я случайно обнаружил сайт с перечнями населённых мест, начиная со времён ранней Российской империи и до сего дня.
Нашёл там данные по многим сёлам нынешней Новосибирской области, в частности по Тюменкино.
Но что совершенно замечательно, что в отличие от подавляющего большинства сайтов, предоставляющих лишь фотокопии документов, (а они есть за разные года), здесь всё дано в готовой табличной форме, пригодной для простого копирования.

И вот:
деревня Тюменкина (Тюменина, Тюменская) Томский уезд
Выписка из справочника "LXа. Томская губерния. Список населенных мест по сведениям 1859 года".

№              Название               
               
39   Тюменкина (Тюменина, Тюменская), Положение: при рч. Чешне, Тип: деревня зав.          

Местность по правую сторону по почтовому тракту от г. Колывани в г. Барнаул

От уезд. города          От станов. кварт.           
       277                58

Дворов     Мужчин   Женщин               
   36               121           128          
(всего – 249 человек)

Михайло-Архангельская церковь в деревне Тюменкина (Тюменина, Тюменская).

Указание о существовании Михайло-Архангельской церкви непосредственно в самом селе стало подтверждением того, что Тюменкино и к 1859 году стало уже крупным поселением.
Свои церкви имели далеко не все даже более населённые места обитания, а это говорит о значении села во всей близлежащей округе.

Если сравнить население Тюменкино из приведённой таблицы с данными переписи за 1926 год:
1528 человек, из них мужчин — 740, женщин — 788, а количество хозяйств оценивалось числом 293,
то совершенно очевидно, что за 67 лет рост его был стремительным, (а по статсведениям за 1929 год — уже 1585 жителей).
Примерно за три поколения население увеличилось более чем в 6 раз, а число дворов — более чем в 8 раз.

В таблице 1859 года меня смутило лишь указание на положение села «при рч. Чешне». Надо полагать, что название реки Чомки, или фразы «при Чёмке», напечатано было через «е», а сканер прочитал «на свой вкус».
И далее на сайте ещё приведены более свежие данные, а именно — ссылки на фонды и описи ГАНО (Новосибирск) с перечнем метрических книг Михайло-Архангельской церкви с 1914 по 1920 годы, а также фамилии жителей: Крупские и  Маломаленко.

Две фамилии жителей, как я понял, добавлены уже зарегистрированными пользователями сайта. Этих данных пока мало, но у десятка других сёл, мною просмотренных, нет вообще ничего подобного, и тем более перечня архивных документов по метрическим книгам.
А этот перечень мог попасть на сайт уже и с моей помощью — из первых публикаций «Истории…». Это радует.

Что касается названия села, то на карте «50-ти вёрстке» Томской губернии от 1911 года, оно обозначено как Тюменцева. То есть указан 4-й вариант названия, не считая Тюменкино-Тюменькино.
Но наличие вариантов Тюменцева или Тюменина деревня — для меня означает нерешённость вопроса об основателе. Кто же пришёл первым и водворился на земле, — чья фамилия, чей род?
И Тюмениных много проживало и Тюменцевых, и на протяжении всей жизни села, пока оно не ушло под воду, название претерпевало постоянные изменения.
Кстати, сайт, который позволяет скачать карту 1911 года, даёт возможность её наложения на современную карту местности.
При этом очень хорошо просматривается местоположение села на дне Обского водохранилища, примерно на равном удалении от  берегов, как у села Ленинское, так и у города Бердска.

Сведения из справочника о других заинтересовавших меня сёлах (по состоянию на 1859 год), я привожу отдельно ниже, как ПРИЛОЖЕНИЕ – I.

И всё же основная часть переселенцев прибыла в Сибирь в ходе проведения столыпинской реформы.
Но, исходя из того факта, что старший сын Прудниковых-дедов, родился в 1906 году уже в Тюменькино, я уверенно  отношу своих предков к числу достолыпинских переселенцев.
Однако вряд ли их можно столь же уверенно отнести к старожилам. Ведь селу насчитывалось не менее 140 лет к моменту рождения Дмитрия Семёновича.
И наиболее вероятно, что приехать предки могли не ранее 1881 года, то есть примерно через поколение после отмены крепостничества.
Правда, это предположение я сделал не на основе каких-либо документов, а из общей ситуации, связанной с самой возможностью осуществить переселение.

Тюменкино на тот момент являлось хоть и не старейшим, но вполне сформировавшимся поселением людей, прибывших самостоятельно и задолго до освобождения крестьян от крепостничества.
Село водворялось на земле и группировалось, как и многие в Сибири, по кланово-родственному принципу, что очень заметно по количеству «однофамильцев» в Тюменкино.
А свою жизнь оно вело в соответствии с установлениями и укладом русской сельской общины.

Сегодня можно ухмыльнуться и даже посмеяться над их «укладом», во многом лишённом преимуществ развитой цивилизации, но наши предки жили в свои времена, которых, как известно, не выбирают.
Однако порядок своей жизни они во многом выстраивали самостоятельно и с таким гражданским вкладом, который сегодняшней, лишённой почти уже всех прав конгломерации атомизированных индивидов, и не снился.
Да, Закон, Государство стояли и над общиной, но в самой незначительной мере по сравнению с той же Природой, которая могла дать дождичка крестьянам, а могла и не дать; или же взять — да заморозить все ранние посевы и т.д.
Но в основной своей массе люди, пришедшие за Урал, полагались на собственные силы, а ушли с насиженных мест не только в поисках свободных земель.
Они искали ВОЛИ в истинно русском значении этого, забытого — теперь уже абсолютным большинством, понятия.

Достаточно посмотреть по документам (протоколам) сходов (собраний) в Тюменкино, как решалось большинство вопросов жизни и развития села до времён Великого перелома «через колено».
Почти всё решалось «обществом», а село жило в понимании, что хоть до Бога высоко, а до царя далеко, но от этого у них только больше прав самим определять своё настоящее и будущее, ни на кого особо не полагаясь.
Здесь издавна управляли лица, выбираемые «обществом»: староста и члены различных комиссий, создаваемых с определённой задачей. Это заметно по протоколам Тюменского сельсовета уже и в советские времена.
Здесь разного рода должностные лица назначались сходом и оценивались, и соответственно отстранялись. Только от нужд общины зависело содержание разных «служивых» лиц: лесника, лесообъездчика, смотрителей, сторожей, истопников, челобитчиков и прочих.

На сходах заслушивались отчёты «выборных» лиц, финансовые отчёты, утверждалось налоговое обложение домохозяев, рассматривались вопросы землеустройства и землеотведения.
Из мирских сборов осуществлялось содержание «немощных». Не унижая достоинства человека в случае инвалидности, сиротства, умственной неполноценности, сход назначал их на посильные им службы с соответствующей оплатой посыльными, пастухами, даже няньками. Лиц же, вообще не способных к труду по иным причинам — «убогих», больных, сирот — община могла освободить от несения повинностей, могла даже кормить за свой счёт. Сирот обычно содержали родственники, «крёстные» или приёмные родители. Только в самом крайнем случае человек становился нищим и вынужденно собирал милостыню.
 
В сибирской общине права порождали обязанности. Если домохозяин желал иметь большие наделы, дополнительные покосы, лесные деляны, то получал их с условием увеличения повинностей.
Повинности крестьян-общинников делились на государственные, земские и «мирские-общественные», а по содержанию — на натуральные и денежные.
К денежным повинностям относились разного рода казённые и земские сборы, а также мирские — на собственное обустройство, например: починку моста, постройку пожарного сарая и т.д.
К натуральным повинностям относились: ямщицкие или выделение лошадей и подвод, исправление дорог, обще-общинные работы (сам труд), то есть опять же — починка того же моста и постройка пожарного сарая.

Обществу разрешалось осуществлять и определенные судебные функции. Это касалось разбирательств о мелких хищениях, потравах посевов, о разделе имущества, хулиганских выходках.
Разрешались споры и тяжбы между крестьянами. Здесь наказывали за нарушение нравственных норм, традиций, за мелкие преступления и т. д. 
Сход наказывал за воровскую порубку леса, за нарушение противопожарных мер, за унижение достоинства личности и оскорбление.
В качестве меры наказания особое место занимали штрафы, но могли наказать «мирским начётом», то есть работой, а в качестве высшей меры ставили вопрос о выселении (выдворении).
Особо осуждалось (общественным порицанием) нарушение общепринятых правил ведения хозяйства, затягивание сроков сельскохозяйственных работ, прежде всего жатвы хлебов.
Порицали и тех, чьи поля зарастали сорняками, кто нерадиво относился к скоту, к порядку и чистоте в доме.
Иногда общество принимало решение отдать «праздных» и ленивых недоимщиков без их согласия на работу в счёт уплаты задолженностей.
Но вот отобрать землю, даже если у крестьянина были многолетние недоимки, могли только незасеянную.

На мирские средства община могла выстроить церковь, школу, медпункт, закупить лекарства, оплатить работу учителей.
Сельский сход обычно собирался 10—16 раз в год, чаще зимой, чем летом.
Поэтому советские порядки сначала не нарушили привычного уклада жизни общины, связанного с делегированием своих прав самым уважаемым людям и назначением на содержание обществом самых необходимых работников.

Новых членов община принимала на основании решения схода и прежде всего, в случае достаточного количества свободных земель.
Переселенец определённое время жил в селении, пользуясь за плату всеми общинными угодьями, «рыбными местами», ягодниками, лесными угодьями.
Начиная обустраиваться и заниматься землепашеством, переселенец должен был проявить себя в труде и поведении с положительной стороны.
Если «общество возжелало» причислить его в состав «своих», то составляло особый Мирской «приговор».
И согласно этому акту за причисление в «общество» крестьянин-переселенец платил определённые сборы, вплоть до волостного писаря и даже за угощение. Но всё это — по установленному порядку.

Я ошибся в своём лирическом повествовании о маме-старе в одном очень важном моменте: упомянул в стихотворении* «столыпинский вагон».
Собственно и тогда прилагательное «столыпинский» прилепилось к вагону невзначай, просто в ритмику, но всё равно я и сам изначально связывал приезд своих предков в Сибирь с периодом, когда переселение стало законодательно поддерживаться царским правительством.
И ошибся в отношении их, а уж само село Тюменкино возникло задолго до того. И люди, поселившиеся в нём уже после отмены крепостничества, могли причислять себя к числу «старожилов» — понятию, документально введённому по первой переписи населения Сибири в 1897 году — весьма условно, с большой натяжкой.
Но точное время приезда моих предков остаётся всё же неизвестным.

Что касается даты рождения самих пращуров — прадеда и прабабушки, то и здесь не хватает точности, даже при наличии документов, так как они противоречивы до невозможности.
Маму-стару похоронили с указанием года рождения 1895, видимо, по паспортным данным.
Меня не извещали о смерти прабабушки, жили мы раздельно и удалённо, поэтому на её могилу я попал много лет спустя после смерти. Но год рождения под фотографией на её памятнике меня сразу удивил.
Ведь старший сын Анны Изотовны родился в 1906 году. И об этом все те, кто её хоронил, должны были бы помнить и как-то призадуматься, почему она вдруг столь молода.
Не могла же роженица быть одиннадцатилетней девочкой?
Но, видимо, и мой дед — Василий Семёнович, 1910 года рождения — об этом не задумался, когда похоронил свою мать в 1970 году.
Или — какая разница, сколько лет усопшей? Непонятно.

И по прадеду. Сначала про возраст. В анкете прадеда, арестованного органами НКВД, записаны данные паспорта, а этот документ по формальным сведениям должен быть достоверным.
И запись сообщает, что Семён Фёдорович — уроженец села Тюменькино, а дата его рождения — сентябрь 1879 года.
Вот ведь — есть официальный документ, прими за факт и пользуйся.
Однако по данным метрики от 14 апреля 1923 года, выписанной при рождении младшего сына — Николая Семёновича,  возраст отца — 38 лет, а возраст матери — 35 лет.
Нехитрыми вычислениями получаем соответственно год рождения Семёна Фёдоровича — 1885, Анны Изотовны — 1888 год.

Откуда такая существенная разница, и в чём причина её появления?
По воспоминаниям родственников мама-стара вышла замуж совсем молоденькой, чуть ли не в 16 лет.
Рожали тогда довольно регулярно, если отсчитывать от 1906 года и вычесть возраст роженицы первого сына в 18 лет, то получим как раз 1888 год. И этот результат радует своей логической составляющей.
Да и какой смысл был бы в том же 1923 году, живя в родном селе, уменьшать свой возраст, когда все вокруг его знали?
Кроме того, возраст был вписан в метрические книги регистрации рождений при записи более ранних детей.

Когда же произошли подмены?
В отношении прадеда можно предположить, что он добавил себе 6 лет в 1936 году при оформлении паспорта. Но зачем? Точного ответа нет. Он и так не попадал уже под призывной или мобилизационный возраст.
Для возможности получения пенсии? А как назначались пенсии в СССР в 1936 году?

Первые документы советского правительства о пенсионном обеспечении ряда служащих относятся к 1925 году.
В них речь шла в основном об учителях школ и работников просвещения, в том числе и на селе.
В 1929 году круг возможных пенсионеров по старости расширился значительно, а в 1930 году появились документы о предоставлении государством выплат различного вида пособий.
И это был уже достаточно широкий круг лиц различных профессий, но все эти документы не касались крестьян и носили ярко выраженный классовый характер.

И только в июле 1937 года, после принятия Конституции Союза ССР, вышло Постановление СНК об отмене ограничений в пенсионном обеспечении для лиц, ранее лишавшихся избирательных прав, а сами пенсии стали назначаться практически всем трудящимся и служащим (кроме колхозников), также как и все виды пособий.
Вывод таков, что Семёну Фёдоровичу и по причине оформления (чисто теоретически) пенсии в 1936 году «ещё ничего не светило» при любом его возрасте. 
Да и назначались они, при подтверждённом стаже труда по найму мужчинам с 60 лет, а это значит, на тот момент — родившимся в 1876 году.
Так что непонятно, почему в городе возраст прадеда вырос, но ведь и другой вопрос есть — с местом его рождения.

Возвращаюсь к анкете арестованного. Из неё следует, что Семён Фёдорович — уроженец села Тюменькино.
Но следом — в протоколе допроса, при той же дате рождения, местом рождения указано село Святое бывшей Орловской губернии.
Это всё же странно.

И тут надо вернуться к вопросу всеобщей паспортизации и прописки в СССР.
В январе 1933 г. Совнарком СССР утвердил "Инструкцию о выдаче паспортов".
В секретном разделе Инструкции устанавливались ограничения на выдачу паспортов и прописку в режимных местностях для следующих групп:
"не занятых общественно-полезным трудом на производстве" …,
"сбежавших" из деревень "кулаков" и "раскулаченных", даже если они работали на предприятиях или в учреждениях,…
прибывших из других мест после 1 января 1931 г. "без приглашения на работу", если они не имеют определенных занятий или часто меняют место работы (являются "летунами") или "подвергались увольнению за дезорганизацию производства".

Под последний пункт подпадали те, кто бежал из деревни до начала "сплошной коллективизации".
Кроме того, паспорта, а следовательно и прописку, не получали "лишенцы"— люди, лишённые избирательных прав:
это кулаки и дворяне, частные торговцы, священнослужители, бывшие заключённые и ссыльные, а также члены семей всех перечисленных групп граждан.

К этому перечню «не получающих паспорт» Семён Фёдорович относился и как сбежавший кулак, и как раскулаченный, и как лишённый избирательных прав, а ещё прадед вписан в протокол как безработный (?).
Члены семей таких вот ещё не врагов народа, но уже почти врагов — тоже паспортов не получали.
Тяжёлая ситуация не только для самого Семёна Фёдоровича, но и для его детей.
Наверное, он уже не раз укорил себя тогда за слишком дерзкий нрав, необдуманные слова и поступки против Власти в лице…

Это ведь тоже загадочный вопрос — в чьём лице? Сопротивление натиску и давлению выражалось в противоборстве с конкретными людьми. Кто они? Кому он «перешёл дорогу»? Неизвестно. Но даже внукам и правнукам хватило ещё эха ВЕЛИКОГО ПЕРЕЛОМА, а по сути, РАЗДЕЛА, пролёгшего не только между односельчанами, но и внутри многих семейных родов.
И протянулась крестьянская предыстория Семёна Фёдоровича в его городскую жизнь.

А жизнь его оборвалась то ли в казематах новосибирского УНКВД, то ли где-нибудь в овраге окрестных лесов.
И никто ведь до сих пор не показал то место, где прятали тела расстрелянных. Прятали, потому что совершали преступления, и похоронами это мероприятие не назовёшь никак.
Не узнать никогда и имя того Павлика Морозова или какого-нибудь Швондера, который «накатал телегу», куда следовало, на прадеда.
А уж, наверное, без такого вот услужника террора не обошлось дело и в данном случае.
Но жизнь детей продолжалась. Как же они обошли запреты при паспортизации?
Ведь согласно анкете арестованного прадеда, паспорт (№562332 ЩЛ) ему всё же выдан в феврале 1936 года 1-м отделением РКМ (Рабоче-Крестьянской милиции) г. Новосибирска с пропиской по улице Байдуковский спуск, д.19.

Ответ не сложен: тогдашний паспортизируемый Новосибирск не стал ещё ни «режимной местностью», ни «закрытым городом».
Но это произойдёт и очень даже скоро.
В декабре 1937 года Новосибирский обком ВКП(б) и облисполком направляют ходатайство в Москву об отнесении Новосибирска к категории режимных, то есть именно в те дни, когда раскрутился маховик репрессий.
И с 1938 года город приобрёл статус закрытого, так что Прудниковым, успевшим получить паспорта и прописаться, ещё повезло. Не так уж строги были «внутренние органы» Новосибирска образца 1936 года.

Но очень скоро они «спохватились», замаячил кровавым заревом 1937 год, и пришли к прадеду уполномоченные с ордером на арест в ноябре-месяце.
Получается, что чуть более года прожил прадед полноправным советским гражданином с молоткастым и серпастым.

На создание аппарата репрессий потребовалось какое-то время, как и на воспитание острого классового чутья у его сотрудников.
Но История раз за разом доказывает, что требуется не так уж и много времени, чтобы разжечь ненависть и натравить покорную Власти номенклатуру насильников на инакомыслящих, на посмевших идти наперекор очередной генеральной линии.
Опричнина — исконно русское и особо чтимое национальное занятие. Власть знает, что демонстрация мощи внутренних органов — весьма способствует её крепости, а широкомасштабное изобличение внутренних врагов — лучший способ самоутверждения и самосохранения.
Хотя и внешний враг — для этой цели тоже сойдёт, только вот внешний может оказаться непредсказуемо опасным и ответить яростным сопротивлением в отличие от подвластного народа.

Однако относительно вопроса, где родился прадед, точного ответа всё же нет.
Дело в том, что, если при получении паспортов предъявлялись свидетельства о рождении из других областей и республик, милицию обязывали предварительно запрашивать пункты выдачи свидетельств, чтобы последние подтвердили подлинность документов.
То есть своё Орловское происхождение прадеду надо было подтверждать дополнительно.
Но возможно ли это было в принципе? Какой документ о рождении мог быть у прадеда на руках? Это тот ли ещё вопрос.

А в конце 30-х годов существенно ужесточалась административная и уголовная ответственность за нарушение правил паспортного режима. Так что записать заведомо ложные данные в паспорт было чревато последствиями для всех сторон этого процесса.
В паспорте указано Тюменькино, и надо бы этому верить. Но как верить, если в другом документе того же всесильного ведомства указано иное: Орловская губерния?
С другой стороны, согласно той же анкете, прадед — «середняк» и безработный, а на допросах его быстро возвысили до «кулацкого элемента», но почему-то указали, что он плотник при Дорожной клинической больнице.
Бумага всё стерпит? Видимо, что так, особенно, если она пишется под диктовку установленной сверху политической задачи.
В анкету арестованного записали данные с паспорта, а в протокол всё пишется со слов,…а нужные слова там добывать умельцев хватало; или же пишется просто то, что нужно следствию.
Но никакого верного вывода на основе только вот таких умозаключений не сделаешь, не располагая метрической записью или её копией.

Я попытался отыскать село Святое в Орловской губернии XIX века. И ведь не нашёл такого вообще.
Но это только сначала, с первой попытки — не нашёл.
Орловская губерния вынесла, как и многие прочие, многочисленные переделы, поэтому пришлось разобраться с устройством её территорий, которые изначально входили и в Киевскую, и в Азовскую губернии.

И потом всё же отыскал созвучное по названию село Святицкое в Ливенском уезде.
Копнул глубже, и село превратилось в деревню.
В деле Ф. 36, оп. 2, д. 488 (21 л.) "Государственный архив Орловской области" указано:
"Владенная запись Орловской губернии Ливенского уезда Речицкой волости, бывшей Вахновской, деревни Святитской Щетинка тож."
В том же деле указано, что по 10-й ревизии в деревне было 96 душ мужского пола.
Даже имя владелицы есть: Андреева Александра Ивановна, дочь штабс-капитана, но сама деревня — уже просто Щетинка. 
Так о ней ли шла речь в воспоминаниях предков? Разберись тут попробуй, если не совпадает столь многое.

Я провёл поиск через ряд форумов по поиску пращуров с Орловщины и неожиданно натолкнулся на подсказку, вычитав ответ на чей-то запрос по истории деревни Сосновка.

«Село Сосновка под первоначальными названиями Святино или Святицкое впервые было обозначено в писцовой книге 1615 года как место расположения трёх деревень под Святицким лесом. К 1678 году эти деревни слились в одну.
Предположительно в 1930-е годы Святицкое было переименовано в Сталино.
В 1962 году указом Президиума ВС РСФСР село Сталино переименовано в село Сосновка».

Выходит, что не Святое это село, а Святино или Святицкое? Только оно подходит по возрасту и географически.
Если из этого села прадед выехал совсем юным, то названия мог толком не знать даже.
А его отец мог называть родное село и Святым, да и следователь мог написать это название просто на слух, как расслышал…
Святино и Святое — фонетически очень близко, и кто знает, как называли его тамошние мужики между собой.
И ведь был повод называть село Святым — источник святой воды и природный водопад.

Цитата:
«Уже много сотен лет в процветающем селе Сосновка существует святой источник. В начале 19 века на нём произошло самое, что ни наесть настоящее чудо — в колодце местные жители обнаружили икону святого Николая Чудотворца. Выловив икону из воды, жители отнесли её в церковь, но на следующий день её снова обнаружили в колодце. Как она туда попала, никто не знает. С того времени колодец и получил название святого источника Николая Угодника, вода его стала целебной, и вот уже двести лет подряд жители Ливенского района приезжают к нему за чудесами, и чудеса исцеления действительно с ними случаются».

Сказочно-красивая история. Но то ли самое село найдено?

Осталось только отбросить варианты других истинно «Святых» сёл и деревень по названию.
А таковых нашлось не мало: 2 на Украине, 3 в Белоруссии и 5 в России. Пять из них упоминание святости в своём названии утратили уже в советское время.
И сразу отпало по смыслу лишь одно село, так как все остальные географически расположены рядышком и у границ Орловщины, которые не раз перемежёвывались.
Но в процессе отсева осталось только одно — село Святое из Брянской области, которое когда-то с таким названием входило в состав Орловской губернии.
Да и мало того, случайно выяснилось ещё одно существенное обстоятельство.

Всезнающая энциклопедия сообщила мне, что почти четыре тысячи человек на брянской земле носят фамилии Прудник или же Прудников. Это ли не зацепка?
Изучаю подробнее историю ныне села Партизанского (бывшее Святое), что на Брянщине.

Но перед этим небольшое лирическое отступление. Словарь русских фамилий «Ономастикон» сообщает:
«Фамилии Прудник, Прудников могли возникнуть у строителей прудов по их профессии, но не только. Встарь нередко говорили: надо прудиться да мельницу ставить.
Значит, соорудить гать, плотину, греблю. Пруд прудить. Пруд сделан. Мельница поставлена. Теперь надо регулировать воду, чтобы не было подтопу, поднимать творила, вишняки в плотине...»

Пруд — по словарю В. Даля — запруда, гать, плотина, гребля. Разлив запруженной реки, деланное озеро; копаное озеро. Пруды бывают рыбные, мельничные. Пруд, прудок — так именуют в некоторых говорах водяную мельницу.
Прудник — это и мельник на водяной мельнице. Особенно это слово бытовало в западных областях России и на Смоленщине».
 
И ещё вычитал по ходу, что если попасть на водопад на реке Вята, (там, где обитали Вятичи) — на левом притоке Западной Двины, то совсем рядом обнаружится деревня Прудники; а водопад тамошний — это остаток плотины водяной мельницы 19 века.
Тоже любопытно, но это уже вовсе Беларусь.

Однако, согласно семейной легенде, прадед всё же был выходцем из Орловской губернии. Правда, нашлось его село, похоже, на Брянщине, но это обычная история переделов русских земель.

Итак, Партизанское (до 1964 г. — Святое),
село Навлинского района, в 10 км к юго-западу от посёлка городского типа Навля, на правом берегу реки Навли.
По преданию, возникло как скит Борщевской Николаевской пустыни (ныне село Борщово).
Упоминается с начала XVII века, входило в приход с. Борщово, затем с. Салтановки, своего храма никогда не имело.
Первоначально входило в Городской стан Брянского уезда, затем в Севский уезд,
со второй половины XVIII века по 1924 год входило в Трубчевский уезд,
с 1861 по 1920 г.г. в составе Пролысовской волости.
Максимальное число жителей 980 человек (1897 г.).

Этот длинный и запутанный перечень преобразований особенно зацепил упоминанием Пролысовской волости.
По двум причинам.

Первая причина — выходцем из Пролысовской волости Орловской губернии был Матюшенко Тихон Степанович 1859 г.р., владелец сортировки в Тюменкино, расстрелянный в сентябре 1937 года.
Род Матюшенко находился в кумовстве с Прудниковыми, и в дружбе они состояли даже в послевоенное время.
Отсюда напрашивается вывод, что эти две семьи и выезжали в Сибирь, вероятнее всего, вместе!

Имя моего пра-прадеда Фёдора Прудникова лишь однажды упомянуто в документах Тюменкино, — 24 января 1916 года, когда он указан в качестве поручителя невесты Агафьи Мироновны Бобковой при её бракосочетании с Петром Павловичем Москвичёвым.
Отчество его записано при этом как Афонасеьевич, видимо, производным от имени Афоня?
Но эта короткая запись открыла не только полное имя моего прапрадеда, но и даже имя пра-прапрадеда.
Документ — великая вещь, а такие находки особо ценны, когда вглядываешься в Историю.
Вот и задумаешься, так, может, это Афоня — и есть тот самый первопроходец из Орловской губернии, что прокладывал путь в Сибирь?
А Прудниковых в Тюменькино проживало несколько семей, из которых пока известны мне три.
Вместе ли они переселялись в Сибирь? Когда и как? Вопросы интересные.

По возрасту Тихон Степанович и Фёдор Афанасьевич Прудников должны быть близки.
Можно предположить, что и весь обширный род Матюшенко — выходцы из села Святое, то есть земляки-односельчане Прудниковых.

Вторая причина — Пролысовская волость упомянута в отношении принадлежности к ней села с 1861 года, то есть непосредственно от момента раскрепощения крестьян.
Вывод таков, что от этого года и следует оттолкнуться в поисках времени переселения моих родственников, и это важно.

Например, о переселении однодворцев Орловской губернии из сел Озёрок, Новосильского и др. в числе 400 душ в Оренбургскую губернию есть сведения, начиная с 1833 года и по 1842 год (именной реестр Елецкого уезда).
Но о переселенцах из Орловской губернии в Сибирь, а не в Оренбургскую губернию, архивные сведения появляются лишь со времён столыпинской реформы.
В отношении же людей, по которым я веду исторические поиски, это уже слишком поздно, хотя интересны и эти сведения, так как переселенцы «поздних заездов» будут появляться в Тюменкино, и будут просить у общества выделение земельных наделов.

Итак, считаю, что село пращуров Прудниковых я отыскал.
«Орловская губерния, Трубчевский уезд, Пролысовская волость, Святое (Борщево), сельцо бывшее владельческое, при реке Навле, дворов 117, жителей 657, часовня.»

Других сведений о селе Святое я нашёл в избытке, но вынес их в отдельное ПРИЛОЖЕНИЕ - I I.
Здесь же приведу лишь один документ.

«Экономические примечания к планам Генерального межевания» (1778—1796 г.г.).
«Сельцо Святое, Борщево тож, Николая Афонасьева сына Львова, Ивана Петрова сына, Анны Игнатьевны Похвисневых», сельцо положение имеет
«на берегу реки Навли, по течению ее на правой стороне, над колодезем святым, земля пещаная, хлеб родитца лутчей, сенныя покосы худшия, лес строевой березовой, еловой, сосновой, дубовой и кленовой, которой для поташа не способен, крестьяне на оброке».
«В даче 60 дворов, душ мужского пола 183, женского 173. Под усадьбой земли 58 десятин 1000 саженей, пашни 868 десятин 82 сажени, сенных покосов 570 десятин 2050 саженей, леса 811 десятин, неудобных мест 201 десятина 200 саженей, всего 2509 десятин 932 сажени.»

Из всего выше перечисленного я выделил для себя то обстоятельство, что помещичьи крестьяне села Святое были оброчными.
Крестьянство в России не было единым сословием, то есть с одинаковыми для всех правами и обязанностями.
Оно делилось на государственных, помещичьих, удельных и даже посессионных (закреплённых за посессионными мануфактурами).

Но и помещичьи крестьяне в свою очередь подразделялись: на дворовых, а также оброчных и барщинных.
В оброчных имениях обыкновенно вся обрабатываемая земля, а иногда и лес, что важно — отдавались в распоряжение крестьян.
Крестьяне за это облагались определённым денежным или натуральным оброком, размер которого зависел от желания владельца и зависел от доходов крестьян, их заработков на стороне — даже в большей мере, чем от отданной им земли.

Оброчные крестьяне, даже при тяжёлых оброках, ощущали себя привольнее барщинных, имея вдали от господ не только большую свободу, но и некоторые элементы самоуправления в своём хозяйстве.
Это приближало их быт к быту независимых людей, но при том принадлежность их частным лицам, особенно когда эти лица были богаты и сильны, избавляла их от притеснений местных чиновников, то есть служила им некоторой защитой.
И это вырабатывало в них определённые черты характера, не терпящего явного угнетения с чьей-либо стороны.

И на Орловщине, по сравнению с северными губерниями, оброчных крестьян (или оброчных имений) было немного, но так как с. Святое располагалось в том самом месте, где «шумел сурово Брянский лес», то тамошние крестьяне, видимо, в большей степени являлись одновременно землепашцами и промысловиками.
Сама оброчная система была выгодна помещику там, где доход от земли был незначителен, а заработки и отхожие промыслы крестьян — городские, лесные, речные и притрактовые — достигали нередко весьма значительных размеров.

Из этого следует, что не только самостоятельности, но и трудовых навыков у оброчных крестьян было больше, и как следствие — они больше могли себе позволить в материальном плане.
Вот ведь и вопрос, чем занимались предки, как они жили ещё там на Орловщине?
Во всяком случае, если про прудничество и мельничество, ничего не могу припомнить, (хотя в протоколах Тюменского с/с упоминаются пруд и озеро), но лесом предки пользоваться любили и умели, хотя гордо именовали себя землепашцами, что всё равно составляло основное их призвание и занятие.

И ещё один момент про родовое Орловское село. Отчего же оно прозывалось Святым?
И тут ответ очень прост: опять святая вода, только в отличие от Светина — колодезная. Про местоположение села в старых документах так ведь и сказано: «над колодезем святым» или  «при колодезе святом».
До сих пор место это пользуется успехом, как и в Светино.

А вообще на Брянщине, как и на Орловщине, сегодня предстаёт картина удивительная и парадоксальная, если просто «пролистать» интернет.
Изобилие святых источников повсюду, чудесные исцеления и прочая умиляющая душу чисто религиозная вера в них, но открываешь перечень навсегда исчезнувших с лица земли сёл — там же,… и конца-края ему нет.
Это уже другая Тема, но по ней материалов накопилось уйма.
То же Партизанское сегодня еле живо, по самым свежим сведениям там проживает 15 мужчин и 19 женщин. Возраст их, судя по фотографиям, уже далеко за…
А в 1897 году проживало 980 человек. Разница существенная.

Никак сегодняшняя Русь со всеми своими святыми источниками, живой водой, золочёными куполами церквей повсюду — не оживает.
Что-то словно грызёт её душу изнутри или из прошлого?
Про настоящее молчу.

Однако чем больше пытаешься углубиться в прошлое своих предков, тем очевиднее, что поговорка про Иванов, не помнящих родства своего,— это про нас.
Не умели или не хотели почему-то, или расхотели и разучились с какого-то момента, передавать старшие — из поколения в поколение, из уст в уста — повесть временных лет. Почему-то прошлое стало зоной молчания.
Или даже — умолчания, как в нашем детстве.

С одной стороны — радио и газеты вслед за партией сулили счастливое будущее не только детям, но и вообще почти всем: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме».
А с другой — старики жили своей почти отдельной, отгороженной жизнью, памятуя прошлое. Они не выпячивали его, но доживали как бы по инерции СВОЙ ВЕК.

Детям и внукам их прошлое было уже ни к чему, да они и сами хотели бы забыть из него многое.
Хотя это не означало, что в их прошлом не было ничего светлого, радостного, наполненного ожиданиями и какими-то текущими успехами, даже достижениями.
Ведь прогресс ощутили не только нынешние пенсионеры с пионерским прошлым, которые так любят стучать себя в грудь: вот какие мы «кудесники (?!)», — но и те, кто родился и вырос ещё при крепостничестве.
Они застали времена огромных преобразований, они вольно и решительно шагнули в далёкое и незнаемое, но они пережили и крах собственных надежд.

Вторая половина ХIХ века ознаменовалась в России бурным строительством железных дорог.
В октябре 1874 года была введена в эксплуатацию Моршанско-Сызранская железная дорога, а 12 октября из Моршанска прибыл первый поезд на конечную станцию Батраки на правом берегу Волги.
От пристани Батраков по Волге осуществлялось пароходное движение на Пермь.
Видимо, с этого момента слухи об открытии пути в Сибирь широко стали распространяться по губерниям Европейской части России, и нашлось немало людей рисковых, чтобы порвать с родными местами и сорваться куда-то в неведомую жизнь.

Какими сведениями могли располагать в большинстве своём неграмотные крестьяне о возможности  переселения с точки зрения законности этого действия и его реального претворения без угрозы собственной гибели или же своих семей?
Да почти никакими, но Русская земля давно слухами полнится.
Кто-то, в Сибирь попавши, оттуда возвращался, кто-то слал весточки бывшим землякам, и всё явственней возрастал интерес к пространству за Уральским хребтом, потому что после отмены крепостничества совсем не просто стало выживать крестьянству многих губерний России.
И многие люди стихийно стронулись с насиженных мест и пошли искать земли вольные.

Причём, что удивительно, по переписям 1859 года как в Тюменкино, так и во всех близлежащих деревнях и сёлах, «душ женского рода» числится больше мужских.
Сопоставьте это с картиной колонизации той же Австралии.
Русские люди переселялись полными семействами, хотя путь впереди по времени был сопоставим с океанским плаванием к далёким берегам, а по числу испытаний, им выпадавшим, и того более.
А свободная колонизация Австралии, то есть не за счёт каторжан, происходила в эти же исторические времена, когда Британия достигла расцвета своего имперского могущества.
Но и Россия устремилась не только на почти неведомый материк, но и к прогрессу.

В январе 1877 года было открыто движение по Оренбургской железной дороге от станции Батраки через город Самару до Оренбурга. До постройки железнодорожного моста через Волгу, который уже начали возводить, по реке осуществлялась переправа. В тот же период был построен участок дороги Сызрань – Батраки.

30 августа 1880 года торжественно открыли мост через Волгу, названный Александровским, который стал самым большим в Европе.
Длина моста — 1 436 метров, он состоял из 13 пролётов длиной более 110 метров каждый.
Я впервые проехал по этому мосту взрослым человеком, повидавшим многие технические сооружения, но этот мост и сегодня впечатляет, да и вид, открывающийся с него, тоже.
И надо в связи с этим отдать должное предкам, протянувшим «чугунку» вдоль всего материка быстро и качественно.
Ничего подобного по масштабу, по охвату новых земель в приближении их к цивилизации, не было сделано в России во все последующие 150 лет.
А ведь за время строительства случилась и война с Японией, и первая революция, и началась уже Первая мировая…
Но никто потом не оказался способным совершить нечто подобное.

Новые транспортные пути сделали более доступными необъятные просторы за Уралом.
Однако переселение в Сибирь оставалось ещё не только сложным и рискованным процессом, но и очень длительным, сопряжённым с огромным количеством непредсказуемых заранее ситуаций.
На первых порах, до открытия Транссиба и столыпинских реформ, путь занимал иногда до года и более, особенно для тех, кто следовал в Восточную Сибирь и дальше вплоть до Тихого океана.

Кто бы сегодня решился на такой шаг?
Как представишь, что после стольких испытаний человек оказывался «в чистом поле», где у него «ни кола, ни двора», ни крыши над головой, так задумаешься — отважился бы сам на такое?
Да и землю в надел ещё надо было как-то получить, вытребовать, ведь заранее она никому не была уготована.
Но из России в Сибирь двинулись многие тысячи. Что-то отрывало человека от родных ему мест, что-то влекло.
Прежде всего, — Надежда на лучшее и вера в себя самого, ведь государство на первых порах этому движению людей на Восток империи способствовало в совершенно малой степени.
Но положение дел заставило государство взять этот процесс под контроль.

И в 1881 году изданы временные правила, по которым могло выдаваться разрешение на переселение «всем тем лицам сельского состояния, экономическое положение которых к тому побуждает, согласно отзывам местных крестьянских учреждений».
Получение такого разрешения освобождало переселяющихся от представления приёмных приговоров обществ (то есть мирских приговоров тех сёл, куда они шли и намеревались обустроиться).
Освобождались переселенцы и от уплаты на старом месте всех недоимок и податей по 1 января следующего года, что значительно облегчало переселение с материальной (денежной) стороны.
Переселяющимся предполагалось отводить в кратковременное пользование «переселенческие участки, образованные и имеющие быть образованными на казённых землях в южных, восточных и сибирских губерниях, но величина участков не должна была превышать величины наделов по Положению 19 февраля 1861 года».

Можно лишь предположить, что в каком-то составе Прудниковы и Матюшенко стронулись с места не ранее этого времени (1881 г.), то есть когда открылись не только пути-дороги в Сибирь, но и появились законные основания на уход.
И не только.
В селе Батраки появилась переселенческая контора для обслуживания переселенцев, направляющихся в Оренбургскую и Уфимскую губернии, а также в Западную Сибирь.
Контора в селе Батраки, в которое с Орловщины вела «прямая дорога» через Пензу, предоставляла переселенцам информацию о пригодных для заселения участках, вела учёт проходивших через Волгу людей, а также выявляла инфекционных больных для их изоляция и оказания медпомощи.
Чуть позже подобные переселенческие пункты были учреждены в Нижнем Новгороде, Казани, Перми.

Считается, что основной поток проходил водным путём по рекам Волге и Каме до Перми, затем по железной дороге до Тюмени.
Но для тех, кто двинулся из Орловской, Курской и других центральных губерний можно предположить дорогу через Челябинск в обход Урала с юга.
От Тюмени движение переселенцев распадалось на отдельные направления либо по рекам, либо по грунтовым дорогам на подводах, но в самой Тюмени переселенцев стали принимать упорядоченно лишь с 1884 года.

До начала 90-х годов, то есть до постройки Сибирской железной дороги переселенцы во время всего пути находились под открытым небом, ночевали в поле.
Имевшиеся в некоторых местах переселенческие бараки переполнялись, так как поток приезжающих никак не регулировался.
Кто был поденежнее, тот пользовался наёмными подводами, а кто-то вынужденно проделывал весь путь пешком.
Крестьяне в пути зачастую бедствовали и голодали, нередко нищенствовали, многие не имели иного питания, кроме сухарей.
Отсюда — простуды, инфекционные болезни: тиф, оспа, дифтерит. И смерть, случалось, обрывала путь переселенца или кого-то из его близких.

В 1889 году изданы «Правила о переселении сельских обывателей и мещан на казенные земли», имевшие силу Закона.
Переселение стало возможным только с разрешения министерства внутренних дел, выдаваемого по соглашению с министерством государственных имуществ.
Для водворения переселенцев выделялись особые участки из казённых земель. Эти участки отводились переселенцам в постоянное бессрочное пользование на одинаковых условиях с местными государственными крестьянами без права отчуждения их и обременения долгами.

При водворении на новых местах переселенцам предоставлялось право избирать на сельском сходе общинную или подворную форму землепользования.
Но такое правило для наших переселенцев уже не было важным, они переезжали на земли уже сложившейся общины.
Только интересно, была ли у них какая-то предварительная информация о том месте, куда они направлялись или попали в Тюменкино по воле случая?
Ведь в некоторых случаях — вперёд, на место будущего жительства засылали ходока, который получал разрешение (Мирской приговор) на месте будущего заселения от сельской общины.
Хотя у меня есть предположение, что ехали переселенцы из Святого не вслепую, и кто-то из большого рода Матюшенко мог обосноваться в Тюменкино на несколько лет раньше.
Судить об этом можно на основе того, сколько семей Матюшенко оказались в числе зажиточных и соответственно репрессированных при коллективизации, а на статус «зажиточного» требовалось годы упорного труда.
Чтобы потом всё потерять…

После 1889 года государство начало оказывать содействие отдельным переселенцам выдачей ссуд на путевые издержки и первоначальное обзаведение, отпуском казённого леса на постройки, освобождением от платежей в казну в течение трёх лет, сложением с переселенцев надельных и выкупных платежей по месту прежнего жительства.
Впрочем, статьи о ссудах особо не разглашались, а Закон был обнародован лишь в 1891-1892 гг., так что Прудниковы и Матюшенко вряд ли воспользовались какими-либо благами от правительства России.
К тому же, зная уклад Российского чиновничества по Салтыкову-Щедрину, легко предположить наличие распилов и откатов уже в те времена.

Но Закон подхлестнул процесс, и осенью 1891 года стало наблюдаться резкое увеличение потока крестьян-переселенцев в Сибирь.
Если в обычное время в сентябре через Тюмень проходило несколько сотен переселенцев, то в 1891 году прошло около 20 тысяч человек.
Новый порядок должен был уменьшить количество самовольных переселений и урегулировать движение, но добиться этого не удалось.
До 1892 года были выданы разрешения примерно 17-ти тысячам семей, а фактически по данным регистрации переселенцев за это же время перешло через Урал почти 30 тысяч семей.
То есть значительная часть крестьян продолжала идти не только на свой страх и риск, но и за свой счёт.

Выдел участков из казённых земель при этом заметно отставал от наплыва переселенцев, поэтому в 1892 году правительство вообще временно приостановило выдачу разрешений на переселение.
Однако процесс уже невозможно было остановить чьим-то решением или запретом, и в 1892 году в Сибирь прибыло более 84 тысяч душ, а в 1893 хотя и меньше, но более 61 тысячи.
В результате возникали затруднения и неудобства не только на пути следования, но и на месте прибытия, где переселенцам не находилось земель для поселения.
На это требовалось время и наличие землеотвода.

Но процесс не прерывался и долго шёл только по нарастающей.
О причинах покидания родины сами переселенцы в большинстве случаев говорили так:
от безземелья, жить не при чем, земли мало стало, кола вырубить негде, утеснение скотине или же называли причиной желание идти за людьми, работать на себя.
Подобные сведения собраны при подворном исследовании переселенческих посёлков, образованных до 1893 года на казённых землях Тобольской и Томской губерний.
По Томской губернии при опросах новосёлов выяснилось, что из общего числа в 4707 дворов причинами переселения являлись:
для 1792 дворов — недостаток и дурное качество земли;
для 599 дворов — недостаток леса, выгонов или усадьбы;
для 407 — неурожай и голод;
для 321 двора — несоответствие надела с количеством едоков.

Уже в 70-х годах XIX века выяснилось, что казённые платежи с крестьянских земель во многих местностях превышают их доходность. Крестьянам ряда губерний стало трудно бороться с малоземельем, которое особенно проявилась в тех местах, где крестьяне занимались исключительно земледелием.
При освобождении из-под крепостничества здешние крестьяне были наделены меньшим количеством земли, по сравнению с крестьянами других губерний — размеры высших наделов колебались здесь от 2 до 4 десятин.
Но и эти земли стали прогрессивно ухудшаться, так как стали распахиваться выгоны, что привело к быстрому уменьшению количества скота.
И при недостатке самого естественного удобрения, почва истощалась, а урожайность в большей мере, чем прежде, стала зависеть от погодных явлений. 
Кроме того, из-за хищнической вырубки лесов часть крестьян стала использовать навоз в качестве топлива.
Увеличить же размеры своих наделов путём прикупки земель или аренды абсолютное большинство не могло из-за недостатка собственных средств.

При этом отхожие промыслы приносили меньший доход, так как избыток рабочих рук начинал выявляться уже почти повсюду в Европейской части России.
Ещё одним фактором, усилившим эффект «малоземелья» и одновременно уменьшившим доходность промыслов после отмены крепостничества, стал быстрый прирост населения.
Поэтому многим крестьянам единственным спасением виделся уход в Сибирь. Этим объясняется неудержимость переселенческого движения, всё более возраставшего со временем.

Хотя не надо забывать, что ещё сравнительно малозаселёнными оставались земли на Юге, например, в Херсонской губернии.
Относительный прирост населения там был сопоставим с Томской губернией, но по абсолютным показателям Томская опережала все прочие.
По данным ряда источников к 1917 году по числу жителей она вышла на второе место, уступая из российских губерний только Киевской.

Крестьяне искали земли более или менее удобные для хлебопашества, поэтому большая часть их оседала в тех районах, которые являлись как бы продолжением лесостепной чернозёмной полосы Европейской России, то есть той природно-климатической зоны, откуда они вышли сами.
По тем сведениям, которые дошли до нашего времени о переселенцах, обосновавшихся в Тюменкино, большая часть их ушла от малоземелья таких губерний как Орловская, Тульская, Рязанская, Курская, Калужская, Тамбовская.
Но по статданным Тюменькино от 14/V-29 г. есть и другое важное обстоятельство:
из общего числа дворов села — 283,  русских (дворов) — 172, украинских — 99. (Ф.1996, оп.1, №479 статсведения (стр.160-164)).

В 1896 году была сдана в эксплуатацию Западно-Сибирская железная дорога от Челябинска до Новониколаевска.
Выходит закон о плановом землеустройстве в Сибири, благодаря которому начинаются работы по разметке и нарезке участков казенных земель Томской губернии, расположенных в лесной зоне.

Положения Закона от 23 мая 1896 года:
— земля отводится в пользование обществам, а не отдельным домохозяевам;
— за отводимую землю крестьянин обязан вносить ежегодный платёж под названием государственной подати;
— за крестьянином закрепляются те земли, которыми он пользовался. Надел определяется в 15 десятин. Свободными землями наделяются по возможности;
— крестьянину отводится лесной надел в 3 десятины. Данный надел на душу мужского пола. За него вносится особый лесной налог.
         Новые члены, приписанные к обществу по приёмному договору, наделяются равномерно с прочими членами, пользуются правом в лесе на постройку зданий.
При выходе крестьян из общества земля оставалась в пользовании общества, которое и наделяло таковой вновь поступивших.

И уже в том же 1896 году прибыло в Сибирь более 202 тысяч человек, а в 1899 число переселенцев доходило до 224 тысяч человек.
Вся эта огромная масса людей ежегодно растекалась по Сибири, ожидая нарезки земель.
Спрос на землю в несколько раз превышал не только наличный, но и предполагавшийся к отводу земельный фонд.
В отчёте за 1907 год, заведующий Томским переселенческим районом сообщал, что в одной только Томской губернии со стороны переселенцев был предъявлен спрос на 500 тыс. душевых долей, а, «вероятнее, он достигал миллиона», в то время как Томская переселенческая организация заготовила за год только 102,5 тыс. душевых долей.

Окончательное урегулирование переселенческого движения стало возможным только с завершением строительства всего Великого Сибирского пути, а так же с утверждением ходачества как необходимого условия переезда, то есть предварительного получения сведений будущими переселенцами о новых местах обитания, о наличии свободных земельных участков.
Однако ко времени завершения постройки гигантского железнодорожного пути по российской территории, минуя Китай, с возведением Амурского моста у Хабаровска (на тот момент крупнейшего в Евразии) и проводкой по нему первого поезда 5 (18) октября 1916 года, в России назрели новые трудноразрешимые проблемы.
Пошёл отсчёт последнего года существования Российской империи.

И теперь о другом переселении.
Когда я задумался всерьёз, как же мои, уже более близкие предки, перебрались из села Тюменькино в город Новосибирск и обосновались в нём, то уже не нашлось среди родственников тех, кто знал бы подробности этих событий.
Событий, по удалённости во времени не столь уж давних, но столь сложных, трагичных — на грани бедствия и полного разорения семьи.
Помню сам, что лишь иногда в разговорах старших произносилось слово «раскулачивание», но оно меня лично никак не касалось вроде бы, и образ прадедушки был чисто мифологическим.

А что можно узнать о той поре из документов открытого доступа? Как же всё-таки шла коллективизация, если уж не в отдельно взятом селе, то хотя бы в Новосибирском районе?
И когда я только слегка копнул эту тему, то открылось много страшного и лишённого даже налёта какой-либо романтики Революции. Скорее это стало уже актом её предательства.

В главе 8.1. «Репрессии» я уже частично этой темы касался, но всё-таки теперь поставил себе целью понять события от начала процесса.
Итак, я знал со слов своей матери, что её вывезли из села чуть ли не месячной от роду.
Получалось, что где-то до конца 1929 года большая семья Прудникова Семёна Фёдоровича снялась с места и покинула Тюменькино.
Какие же обстоятельства вынудили их покинуть село, хотя и не под конвоем, но разделившись на три части?

Согласно материалам следствия 1937 года за прадедом числились перед Советской властью следующие грехи:
— в 1920-м году за невыполнения плана сдачи государству хлеба он подвергался принудительным работам сроком на 1 месяц;
— в 1923 году арестовывался органами ВЧК за контрреволюционную деятельность;
— в 1929 году облагался твёрдым заданием и был лишён избирательных прав.

Это всё записано в протоколах допроса. Что из этого перечня — правда, а что — вымысел (под статью), сказать сложно, но что-то точно было.
Более того, в его показаниях упоминаются ещё репрессии по отношению к нему и в 1931 году. Возможно ли это?
Да, если вспомнить по главе «Репрессии», что первая волна арестов случилась в Тюменькино именно в тот год.
Могли как-то зацепить и прадеда, хотя бы в качестве «подозреваемого» по делу или свидетеля. Но это лишь догадка, а в самом селе в 1931-м году непосредственно он уже находиться не мог.

В тексте приговора 1937 года указано, что он в 1929 году хозяйство своё распродал.
Это, как мне кажется, соответствует фактической стороне дела.
Да, твёрдым налогом прадед точно облагался и избирательных прав лишался, но не был он раскулачен в 1929 году, да и кулаком ведь он не был.
И надо понять, кого в Сибири считали кулаком до времён коллективизации.

И тут стоит сказать, что крестьяне, устремившиеся в Сибирь и на Дальний Восток, были, по сути, колонистами, эмигрантами наподобие переселенцев в Америку или в Австралию.
Они заселяли огромный континент, плотность населения на котором была крайне малой. Отчего сложилась такая ситуация на этих просторах не совсем понятно, хотя суровость климата очевидна, но только как одна из причин.
Ведь многие народы жили и живут ещё севернее.
Значит, что-то и кто-то их вытеснял в тундру, на вечную мерзлоту. Трудно согласиться с мыслью, что они уходили по собственной воле туда.
Но огромные пространства оставались при этом не освоенными, особенно с точки зрения земледельческой.
Кочевники, будучи всадниками, проходили южнее по безлесной земле, но удобной для передвижения на лошадях.
Северные народы тоже выбирали территории просторные — для разведения оленей.
Земледелие для этих народов не было первостепенным условием жизни, как и привязанность к определённому месту проживания.
Они шли по местам дарованных самой природой кормов для своих стад скота, для лошадей или оленей.

И вот появились люди пришлые, склонные к оседлости, непременно строящие для проживания остроги, посёлки и города.
А пищу себе они добывали в основном хлебопашеством, огородничеством, хотя не пренебрегали и готовыми дарами природы: охотились, рыбачили, бортничали, шишковали, собирали грибы и ягоды.
Все эти дары лесов и лугов, рек и озёр, даже болот — они умели взять, точно так же, как и добывать из недр самой земли богатства в виде железной руды, угля, золота, алмазов и прочее.

Конечно, и кочевые народы владели такими же навыками и многими ремёслами. Главное отличие между ними лишь в привычке к оседлости и земледелии.
И люди, приходившие из России за Урал, видели, в первую очередь, простор — не освоенный, воду — не замутнённую, землю — не паханную.
То есть — ПРИВОЛЬЕ, столь ценимое русской душой, ради которого и шли они долгими вёрстами, рискуя жизнью.
А увидели ли они аборигенов? Конечно.

Вопрос противоборства с коренными народами в отвоевывании у них территории никак не входит в моё исследование.
Это проблема не столь мало изученная, сколь заведомо легко упускаемая из Истории освоения Сибири и земель, расположенных далее на Восток.
Да мало ли было этого — почти непрерывного поглощения чужих территорий.

Хотя ещё в детстве я про себя задумывался, отчего так много вокруг названий — топонимов, явно не русских? А людей — не русских — особенно не заметно. Куда они делись?
Ну, вот пришёл Ермак и завоевал. У кого завоевал, по какому такому «римскому праву» — неважно. Живи и пользуйся землёй предков, а лишних вопросов не задавай.
На том и стоим
Новые земли позволили, если не разбогатеть, то хотя бы жить достойно многим русским людям, прибывшим сюда по своей воле.
Но этот период продолжался в историческом плане совсем недолго.

В начале XX века среди переселенцев в Сибири 17% крестьян были зажиточными, 42% середняками, 41% бедняками.
Прибыв в Сибирь, они первые 5—7 лет, как правило, нанимались в работники. Все виды работ в сибирской деревне оплачивались достойно, а кормился работник за одним столом с хозяином.
Усердно работая «в строку», переселенец, постепенно обзаводился своим хозяйством, а ещё через 5 - 7 лет он выходил в середняки.
Поэтому обычным для сибирского крестьянства был высокий уровень благосостояния и зажиточности основной массы сельского населения, особенно в старожильческих селениях.

Сибиряки спокойно и уважительно относились к зажиточности, они отрицательно относились как раз к идее передела собственности.
Потому что здесь наибольшую выгоду получал не разбогатевший мироед, а добросовестный труженик, крестьянин-домохозяин, живший в большой семье.
Зажиточность сибирского крестьянина-старожила во многом обеспечивалась трудовыми возможностями его семьи.
Большая семья могла поднять и обработать качественно значительную по размерам пашню, а, значит, получить высокие урожаи.
Соответственно этому, семья могла содержать больше скота и обеспечивать высокий уровень жизни её членов.

Сибирская деревня уважала, прежде всего, «домохозяина», независимо от степени зажиточности. Но основная масса крестьян-старожилов относилась к среднему слою. Обычная «средняя» семья состояла из 4–6 человек при 3 взрослых работниках.
И это соответствует составу семьи Семёна Фёдоровича, начиная с 1923 года, когда Дмитрию исполнилось 17 лет, но выделялся ли на него земельный надел по старым правилам?
Скорее всего, что выделялся. Землёй тогда всё ещё распоряжалось общество, а не засланные уполномоченные РИКа.

К 1910 году около 40% дворов, включая и переселенческие посёлки, засевали более 10 десятин посева.
50% дворов имели по 4 и более лошадей (в Европейской части России только 10% дворов).
По данным на 1909 год на 100 жителей приходилось:

                лошадей     коров            овец             свиней
Европейская
Россия                18               26                34                10

Сибирь                55               70                74                16

Дания                21               87                28                56

Голландия                6                34                15                21

Франция                5                36                45                18

Канада                41              133                48                51

США                25                82                68                57

Как видно, Сибирь занимала первое место по количеству лошадей на 100 жителей, а по остальному скоту была на уровне ведущих стран мира.

Для Тюменькино образца 1929 года статистка такова (она есть и в части 3).
коров – 337, нетелей – 82, быков – 29, овец – 684, ягнят – 241, свиней – 283, подсвинков – 253.
В пересчёте на 100 жителей (всего их 1528) получим:
лошадей – 28, коров с нетелями и быками – 29, овец с ягнятами – 60, свиней с подсвинками – 35.

При относительно невысоких цифрах по лошадям и коровам, очень достойно выглядит поголовье овец, а по свиньям показатель и вовсе значительно выше среднесибирских, не говоря уже о среднероссийских, которые можно сравнить лишь по коровам.
И ведь эти цифры соответствуют показателям того периода, когда в населении Тюменькино уже значительна доля  новосёлов, то есть людей, ещё не водворившихся должным образом на земле.
Поэтому будь у меня показатели 1909 года — до всеобщих передряг и нашествия переселенцев, они бы явно превосходили цифры 1929 года.

При этом в дореволюционную пору отмечалась высочайшая товарность крестьянского хозяйства.
На совещании по вопросам хлебной торговли в 1907 году прозвучали следующие слова: «Выход сибирского хлеба будет иметь своим последствием неминуемое разорение сельского хозяйства средней и южной России и всего Поволжья» и что «лучше иметь конкурентом США, чем допустить в Россию сибирскую пшеницу».

Поэтому большинство крестьян, не имея возможности сбыть выращенный хлеб, сознательно ограничивали размеры хозяйства и посевов. Основная часть продукции шла на личное потребление.
Но продавая излишки урожая, середняки активно приобретали в лавках или в городе не только зеркала, часы, керосиновые лампы, ткани, обувь, сахар, чай и прочие товары, но и, конечно, различный хозинвентарь и доступные сельхозмашины.
А для приобретения последних начинала складываться кооперация, взаимное кредитование.

Даже в годы первой мировой войны, когда в Европейской России углубился кризис в сельском хозяйстве, в Сибири произошёл подъём во всех отраслях, даже при том, что до 12% мужского населения отправились на фронт, и постоянно на нужды армии изымались лошади.
Но если в Европейской России с 1913 по 1917 годы валовой сбор зерна сократился на 22,4%, то в Сибири он вырос на 101%.
Количество лошадей выросло здесь в 1,3 раза, свиней в 3 раза, коров в 1,7 раза.
И как раз на этот период приходится подъём кооперативного движения, когда более 9 тысяч потребительских обществ объединяли более 2 млн. крестьян-сибиряков.
Здесь вполне напрашивается сравнение с подъёмом американской экономики в годы мировых войн.
Ведь и вторая мировая дала мощный толчок развитию Сибири, особенно в промышленности.

Но вернёмся к последствиям Первой мировой, которая вызвала и радикальные политические изменения в стране: Революции, Гражданскую войну, разруху и прочие напасти.
Из-за этих катаклизмов до конца 20-х годов большая часть сельского населения, состоявшая из переселенцев-бедняков, не могла выйти на уровень средних хозяйств, поэтому и в сибирской деревне наблюдалось социальное расслоение.
Но выравнивание происходило, и значительную роль в этом сыграл период НЭПа уже при большевиках.

Поэтому покупку дома, пусть не ахти какого, но в Новосибирске — объяснить можно, если Прудниковы выехали, всё распродав.
Какие-то деньги были, инвентарь какой-то тоже имелся, да и собственные лошади, возможно, при них оставались.
Однако по семейной легенде известно другое.
Сначала все проживали вне города, скитались вразнобой по ближайшей округе. А съехались и купили дом в Новосибирске позже, когда крепко «стал на ноги» старший сын — Дмитрий Семёнович.
Весьма вероятна в покупке дома и помощь со стороны родственников по линии жены Дмитрия (Лизы) — Пановых.
Конечно, все подробности этих событий интересны не только для семейной памяти, но и для восприятия эпохи в целом.
И меня больше интересовала предыстория самого выселения из Тюменькино.

В мае 1925 года президиум ВЦИК утвердил постановление об образовании Сибирского края, а в декабре состоялся Первый Сибирский краевой съезд Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.
Вместо Сибревкома был избран Сибирский краевой исполнительный комитет Советов.
Тогда же было одобрено постановление Новониколаевского окружного съезда о переименовании Новониколаевска в Новосибирск, что официально произошло в феврале 1926 года.

В 1927 году на XV съезде ВКП(б) принято решение о коллективизации.

Накануне 1928 года Сибкрайтруд разъяснил в печати, что днями отдыха станут:
1 января – Новый год, 22 января – день памяти Ленина и жертв революции 1905 г., 12 марта – падение самодержавия, 18 марта – день Парижской коммуны, 14 апреля – Страстная суббота, 16 апреля – второй день Пасхи, 1 мая – день Интернационала, 24 мая – Вознесение, 4 июня – Духов день, 6 августа – Преображение, 7–8 ноября – пролетарская революция, 25–26 декабря – Рождество.

Новый 1928 год отпраздновали, и случился вдруг приезд товарища Сталина.
Он прибыл в Новосибирск спецпоездом, без широкой огласки, для встреч с партактивом на местах.
18 января он выступил на заседании бюро Сибкрайкома ВКП(б) в основном по вопросу хлебозаготовок, что стало прологом грядущей коллективизации, и генсек уже прощупывал почву в регионах, как и собственные партийные кадры.
Почему он прибыл именно в Новосибирск?
Сибкрай являлся огромной территориальной единицей, не особенно экономически пострадавшей в годы прошедших в начале века потрясений.
Но с точки зрения получения отсюда хлеба для Центральной России, надежды советской власти явно превосходили  реальную отдачу Сибкрая, что весьма беспокоило и раздражало «Центр».

И вот накануне визита генсека тогдашний первый секретарь Сибкрайкома ВКП(б) Сырцов разослал по телеграфу всем секретарям окружных комитетов ВКП(б) Сибири и окружным отделам ОГПУ секретную директиву № 101/с.

«В целях преодоления сопротивления кулачества в сдаче хлеба и ликвидации выжидательных настроений мощных слоев деревни, намеревающихся использовать хлебные затруднения для спекуляции, взвинчивания цен и укрепления своих позиций, в главных хлебозаготовительных районах выбрать от четырех до десяти явно кулацких хозяйств, враждебных Советской власти, располагающих большими запасами хлеба, составленными в значительной мере путем укрытия объектов обложения, скупки и сдачи в аренду сельско­хозяйственных машин, и привлечь их к ответственности как злостных спекулянтов с конфискацией хлеба».

Таким образом, ещё до прибытия Сталина местное руководство решило силами ОГПУ нанести удар по кулакам, но пока ещё выборочно, для острастки.
Сталин же предпринял столь дальнее турне, чтобы взяться за кулачество всерьёз и «по-большевистски», а тех коммунистов, которые будут не способны на это, потребовал исключить из партии и привлечь к ответственности по 105 статье Уголовного кодекса.

Ст. 105. «Нарушение правил, регулирующих торговлю, если в них специально не оговорено преследование в административном порядке, [влечёт]
принудительные работы на срок до одного года или штраф до двух тысяч рублей.
Совершение лицом, входящим в состав органов управления кооперативного или кредитного учреждения, действий, воспрещенных законом или уставом учреждения, -
принудительные работы на срок до шести месяцев или штраф до пятисот рублей».

Также предлагал Сталин широко применять и 107 статью Уголовного кодекса РСФСР, но уже к кулакам.
Статья 107 гласила: «Злостное повышение цен на товары путём скупки, сокрытия или невыпуска таковых на рынок [влечёт]
лишение свободы на срок до одного года с конфискацией всего или части имущества или без таковой.
Те же действия при установлении наличия сговора торговцев – лишение свободы на срок до трёх лет с конфискацией всего имущества».

То есть предлагалось приравнять отказ от продажи собственного хлеба  к «невыпуску» товара на рынок, чего в законе прописано не было.
Генсек, однако, предложил краевому руководству не производить аресты по линии ОГПУ, а прижать кулаков в «законном порядке» от имени прокуратуры.
Санкционировав применение в Сибири статьи 107 к зажиточным крестьянам и подкрепив своё требование ещё 105-й статьёй в отношении недостаточно жёсткого руководства, Сталин тем самым вводил подобную практику повсеместно.
Но практика действий, «как бы в законном порядке», скоро сменится на абсолютный произвол.

Собственно к 1928 году у Сталина накопился уже определённый опыт в проведении разных репрессивных кампаний.
В том числе по выселению казачества или по уничтожению монархистов с белогвардейцами. Но это всё являлось лишь отголоском «Красного террора» периода Гражданской войны.
А теперь он уже начал широкомасштабные мероприятия по слому всякой оппозиции в стране, включая внутрипартийную, и по уничтожению любого классового врага.

Началось с партийной чистки «левой оппозиции», в ходе которой из рядов ВКП(б) исключили более трёх тысяч оппозиционеров. Очищение партии продолжалось на протяжении всего 1928 года.
Большую часть исключённых, включая Троцкого и Зиновьева, отправят в административную ссылку.
Теперь Сталин готовил все рычаги своей партийной власти к напряжённой работе на селе и подключал к делу весь советский и государственный аппарат, включая судебный.

А параллельно, с 1 октября 1928 года начался отсчёт первой пятилетки, основным источником средств для которой оставалась по-прежнему деревня.
Но изначально первый пятилетний план намечал относительно умеренные темпы коллективизации, и к концу пятилетки предполагалось охватить ею лишь (16-18%) крестьянских хозяйств.
Зато охват дворов сельскохозяйственной кооперацией предполагалось при этом довести с 37,5 до 85%.

Однако вскоре, уже с лета 1929 года, начинается ревизия заданий пятилетнего плана, и берётся курс на форсирование темпов, как в индустрии, так и в колхозном строительстве.
В статье «Год великого перелома», опубликованной в «Правде» к красной дате 7 ноября 1929 г., Сталин утверждал, что в течение года (с 1928 по 1929 г.)
«коренной перелом в развитии нашего земледелия от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию» уже произошёл, что «благодаря росту колхозно-совхозного движения мы окончательно выходим или уже вышли из хлебного кризиса», что колхозы и совхозы будут «проявлять чудеса роста», что «наша страна через каких-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире».
Действительное положение дел в сельском хозяйстве, однако ж, находилось в явном противоречии со сталинскими оценками.
И в 1929 году в Сибкрае введены продуктовые карточки, которые просуществуют до 1935 года.
Карточная система охватывала продукты первой необходимости, главным из которых был тот самый хлеб.

Но курс на ускорение темпов коллективизации, всё более настойчиво навязывались партии и стране в выступлениях Сталина с конца 1929 года.

Итак, к концу 1929 года период НЭПа резко обрывался, а силовой нажим на зажиточного крестьянина (кулака) стал не только декларируемой политикой государства, но и его преступной практикой.
Что могло произойти конкретно в Тюменкино?
Хозяйство Прудниковых твёрдый налог уже поимело, лишенцем прадеда объявили, и замаячило на горизонте ещё одно мероприятие —  «раскулачивание».
Процесс запустили, вспомним секретную директиву Сибкрая № 101/с от января 1928 года для органов власти и ОГПУ, когда установку на репрессии спустили на места.
Значит, ответственные товарищи уже заработали, и списки «злостных спекулянтов» начали готовить ещё с января 1928-го.

А летом 1929 года появился ряд постановлений, расширявших использование репрессивных мер против разного рода отказников.
28 июля ВЦИК и СНК РСФР приняли постановление: «О расширении прав местных Советов в отношении содействия выполнению общегосударственных задач и планов», согласно которому в случае невыполнения заданий по хлебозаготовкам, устанавливаемых сельским сходом, местный Совет имел право в административном порядке увеличить его до пятикратного размера «с применением в случае необходимости продажи с торгов имущества».
«При отказе от сдачи хлеба группами хозяйств и противодействия по проведению хлебозаготовительного плана» местным Советам предоставлялось право привлекать к уголовной ответственности по 61 ст. УК РСФСР.
 
В датированном тем же числом постановлении ВЦИК и СНК РСФСР «Об изменении статьи 61 уголовного кодекса РСФСР», усиливалась мера ответственности лиц, отказывавшихся «от выполнения повинностей, общегосударственных заданий или производства работ, имеющих общегосударственное значение».
При отягчающих обстоятельствах, когда подобные действия совершались «группой лиц по предварительному соглашению с оказанием активного сопротивления органам власти», предусматривались строгие меры вплоть до «лишения свободы на срок до двух лет с конфискацией всего или части имущества, с выселением из данной местности или без такового».

Эти правительственные документы были написаны под диктовку постановления ЦК ВКП(б) от 18 июля 1929 года, в котором говорилось «о нецелесообразности приема кулака в состав колхозов и необходимости систематической работы по очистке колхозов от кулацких элементов, пытающихся разлагать колхозы изнутри».
Таким образом, многие семьи ставились в безвыходное положение, лишались будущего.
Началась чистка колхозов от кулаков, причём само их вступление в колхозы усматривалось как уголовно наказуемое деяние, а созданные с их участием колхозы квалифицировались как лжеколхозы.
В сентябре 1929 года ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление о дополнении Уголовного кодекса статьями, предусматривающими уголовное наказание за образование лжеколхозов, а также за содействие их организации и деятельности.
Само понятие «лжеколхозов» трактовалось на практике очень произвольно, и сельская община стала перед выбором явно не в пользу принятия «кулака» в члены создающегося колхоза.

А у советских и партийных работников формируется в этот период психология «лучше перегнуть, чем недогнуть».
Ведь уже вовсю полыхала внутрипартийная борьба теперь уже с «правой оппозицией».
Среди руководящих работников Сибири явных сторонников Бухарина не оказалось, поэтому репрессивная направленность в форсировании темпов коллективизации проявлялась особенно остро — под громким лозунгом борьбы с правым уклоном на практике.

И, кроме того, большевистская позиция — «кулаков в колхозы не пускать» здесь возобладала в полной мере.
На этот счёт неоднократно принимались директивные решения и проводились многочисленные чистки колхозов и различных кооперативов от «кулаков».
5 декабря 1929 года Сибкрайком ВКП(б) принял постановление «О чистке колхозов и других сельскохозяйственных объединений от кулацких элементов», в котором предлагал в срок до 15 февраля провести повсеместно «чистку», а наиболее активных кулаков выселять из районов сплошной коллективизации в необжитые в сельскохозяйственном отношении районы Сибири.

Указанные постановления послужили юридическим основанием для экспроприации значительных групп зажиточного крестьянства.
В итоге фактически стала осуществляться политика «ликвидации кулачества как класса», хотя она в то время ещё никем не была официально провозглашена.

Но статистические данные показывают, что процесс «раскулачивания» проходил уже широко.
Например, в Славгородском округе зимой 1929-1930 гг. «самоликвидировалось» 1206 хозяйств, квалифицируемых как кулацкие (24,7% их общего числа),
— пятикратное обложение применено к 897 хозяйствам (18,4%);
— привлечены по ст.61 УК РФ за отказ выполнения повинностей и общегосударственных заданий 768 (15,7%);
— по другим статьям привлечены к ответственности 624 хозяйства (12,9%).
Интересную формулировку про самоликвидацию хозяйства, вероятно, можно применить и в отношении моего прадеда.  А всего к концу 1929 году в Сибкрае уже свыше 1800 семей (преимущественно зажиточных крестьян) выселены за пределы их прежнего местожительства.

Почему же в конце 1929 года Сталин и его окружение смогли осуществить столь резкий поворот в политическом курсе, который был утверждён в мае Пятым Всесоюзным съездом Советов?
Решающим стал разгром в партии «правого уклона», возглавляемого Бухариным и Рыковым.
Именно они последовательно пытались продолжать политику НЭПа и поддерживали идеи постепенной кооперации свободных тружеников.
Но наступала пора диктата Сталина, а у него на судьбу крестьянства существовал совсем иной взгляд.

По его плану коллективизация в форме обобществления результатов труда на земле должна была дать возможность контролировать весь продукт сельскохозяйственного товарного производства государством и распоряжаться им полностью.
Это позволило в итоге объединить формы оброчной и барщинной эксплуатации крестьянства, постепенно дополнив их ещё и всеми возможными видами налогообложения.
То, что само государство даже не сможет весь этот продукт переработать и сохранить, его не волновало. Был бы продукт, востребованный на внешнем рынке, и он будет им активно торговать, а на вырученную валюту возводить гиганты социндустрии.
Ну, и рабочая сила понадобится в огромном количестве, желательно — бесправная и бесплатная.
Эту перспективу тогда видели совсем немногие, а уж предотвратить такое развитие событий или возразить…
Мало кто мог уже ему возразить.

И на ноябрьском (1929 г.) Пленуме ЦК отдельные критические высказывания об «извращениях» в ходе коллективизации, даже от Косиора и Сырцова, которых уж никак не причислишь к «бухаринцам», — резко пресекались возражениями-окриками Сталина и его преданными бойцами.
Любая попытка дискуссии о возможных путях развития села стала невозможной, но пока ещё не все шли сомкнутым строем.
Но несколько позже — Косиора и Сырцова, — наших бывших сибирских руководителей, к тому времени уже находящихся на других высоких постах, арестуют и расстреляют.
Особенно в историческом плане поучительна судьба Косиора — в его попытках проявить хотя бы минимальный уровень «самостийности» на Украине, и чем всё это закончилось по команде из Кремля.

Итак, официальный курс на «ликвидацию кулачества» был выдвинут Сталиным в докладе на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 года, но кто-то наверняка знал об этой партийной установке ещё заранее.

Сам Семён Фёдорович был малограмотным, а вот Дмитрий Семёнович в свои 23 года не только читал газеты, но был близок к той молодёжи, которая составляла костяк Тюменского сельсовета, а в его состав входили и родственники. Поэтому я предполагаю «утечку информации» или чей-то дружеский совет — уезжать, пока не поздно.
Но был и конкретный человек, который мог стать врагом для Прудниковых.
Его фамилия без указания имени-отчества — Пронин, должность — уполномоченный РИК по хлебозаготовкам в 1929 году, (в 1928 году из РИКа «по хлебу» наезжал Денисов).
Вопрос хлебозаготовок был в повестке почти всех заседаний сельсовета.
Я уже как-то написал выше вопрос: в лице кого могло обозначиться противостояние Власти и крестьянина Прудникова Семёна Фёдоровича?

Так вот и ответ — в лице тов. Пронина, упомянутого в протоколах сельсовета в хлебные кампании 1929 года, и следом по вопросам коллективизации.
Много позже, его несколько расхожая фамилия, употреблённая в анекдотах про одного майора, (но это уже в наше время), в семье Прудниковых повторялась в поговорке-прибаутке: «Тут вам не у Прониных, за столом не пёрднешь».
Даже до правнуков эта прибаутка докатилась. Ну, неспроста же она появилась и закрепилась надолго.
Противостояние с такими, как уполномоченный РИК, могло проявиться особенно жёстко на стадии первых попыток коллективизации, когда её предлагали и пытались принудительно проводить в форме поголовного «обобществления», вплоть до изъятия личного сельхозинвентаря, объединения усадебных земель, (а не только полевых или пашенных), хозяйственных подворий, огородов.
Такое надругательство над свободным хозяином-хлебопашцем и здравым смыслом могли стерпеть не все.

Уже в 1930 году к высылке по Сибкраю было намечено 30 тысяч хозяйств.
В 1931 году, следуя указаниям центральной власти, Западно-Сибирский крайком ВКП(б) принял постановление «О ликвидации кулачества как класса», по которому началась экспроприация и высылка в спецпоселения уже 40 тыс. крестьянских хозяйств.
В итоге только в Нарымский край было выселено 42,5 тыс. крестьянских семей, а это около 193 тыс. человек.

«Вдоль дороги стояли толпы людей, часть из которых злорадствовала, но большая часть сочувствовала и подавала проезжающим хлеб и другую еду».
Цитата из горьких воспоминаний, а речь идёт о «крестном пути» раскулаченных к месту ссылки.

Описывать жизнь в лагерях и поселениях в мои цели не входит, но многие даже не представляют, что творилось здесь в Сибкрае.
Почему-то принято считать, что советское беззаконие царило только где-нибудь на Колыме или на Беломорканале.
Наивные люди.

Напомню жертв коллективизации в Тюменкино (это лишь те, о ком остался какой-то внятный след):

— Зуев Иван, лишён избирательных прав в 1928 году. Судьба неизвестна.

Дополнительному хлебообложению (пятикратному) в 1929 году подверглись трое:
— Матюшенко Михаил Родионович, имущество описано в 1929 году, оценивалось в 1 672 руб. Дальнейших сведений о нём самом и его семье нет.
— Чугунов Гавриил Павлович, оценка имущества в 1 700 руб. Далее сведений нет.
— Прудников Семён Фёдорович, документов по оценке нет, так как, видимо, продал всё раньше.

— Матюшенко Василий Тихонович, его жена Дарья Ивановна и дети (Григорий 1914 г.р.; Павел и Семён 1924 г.р.) — по приговору от 12 декабря 1931 г. были отправлены на спецпоселение в Томскую область.

— Матюшенко Тихона Степановича (отца Василия Тихоновича) расстреляют в 1937 году, но его имущество явно обобществили раньше.

     29.12.1931 года по обвинению в антисоветской агитации были арестованы крестьянин-единоличник Москвичёв Исаак Иванович и бригадир колхоза «Комбайн» Пономаренко Зиновий Лукич.
По ст. 58-10 УК РСФСР постановлением тройки ОГПУ Запсибкрая приговорены к 10 годам ИТЛ  каждый.

Уже осенью 1929 года, через полтора года после посещения Сталиным Сибкрая, ОГПУ организовал здесь Сибирский исправительно-трудовой лагерь, СибЛОН или СибУЛОН («СИБирское Управление Лагерями Особого Назначения»), переименованный позже в СибЛАГ уже времён НКВД.
Товарищи загодя, предусмотрительно готовились к большой, напряжённой работе, и СибЛАГ таки станет крупнейшим в структуре ГУЛАГа.

Так вот по сведениям Колыванской спецкомендатуры, на конец 1932 года за ней числилось семь «исправительно-трудовых» посёлков, в которых находилось 6241 человек из репрессированных крестьянских семей, в том числе 3 тысячи (почти половина !) детей и подростков до 16 лет.
Но это всего лишь одно из ближайших к Новосибирску мест ссылки крестьян, которым, можно сказать, ещё повезло.

И с той поры за Урал взамен свободных переселенцев потянутся подконвойные спецпоселенцы. За раскулаченными, последуют в Сибирь враги народа, потом «выселенцы» из числа провинившихся народов.
Этот контингент лишь разбавят в годы войны за счёт эвакуированных, раненых и пленных.

А ведь был другой путь у крестьянства на русской земле уже при Советах.
Не насильственное объединение, а кооперация свободных землепашцев на основе взаимного и государственного кредитования под надзором и опекой того же государства.
Кредитование для крестьян возникло ещё при царе, после реформы 1861 года, и шло по разным направлениям, получив новый импульс при Столыпине.

Общества взаимного кредита возникли в РСФСР опять, самостоятельно, ещё до появления законодательных актов, регулирующих их деятельность.
А, кроме того, существовали и другие, упрощённые формы общинного взаимодействия крестьян.
В период разработки НЭПа Ленин предлагал продумать способ поддержки бедняков без изъятия излишков у зажиточных крестьян.
Вообще, последние ленинские работы давали надежды на всестороннее развитие кооперации в стране строящегося социализма, в самых различных её формах.

С 1921 года законодательно учреждались крестьянские комитеты общественной взаимопомощи (ККОВ) при всех сельских советах и волисполкомах.
В протоколах Тюменского сельсовета, начиная с 1925 года, постоянно упоминаются вопросы, решаемые совместно именно с членами С.К.К.В.О. (потом обозначали ККОВ),
и более того, (вот выдержка из части 3. ПРОТОКОЛЫ «Истории села...»):

«Из Протокола №6 от 6 июля 1925 года Объединенного заседания с/с и разных организаций.
Постановили:
… ввести в школьный Совет т. Прудникова Семёна, его же ввести членом ревизионной комиссии КОВ».

То есть прадед был достаточно активным участником кооперативного движения.

Круг деятельности кресткомов был широчайшим: организация и проведение взаимопомощи при неурожаях, пожарах и иных стихийных бедствиях, поражающих отдельные хозяйства, селения и волости, путем внутреннего самообложения, распределения предоставляемых им государством денежных средств, продуктов питания и предметов первой необходимости; организация общественной трудовой помощи, а также содействие государственным органам социального обеспечения и всесторонняя помощь семьям красноармейцев и мобилизованным по трудовой повинности, инвалидам и гражданам, впавшим в нужду, а равно разъяснение прав и защита хозяйственных и правовых интересов обеспечиваемых (контроль за правильным наделением лесными и луговыми угодьями, за невыселением семей красноармейцев и пр.).

Сельские комитеты избирались на сходах в результате открытого голосования простым большинством голосов. Количество сельских и волостных делегатов определялось инструкцией губсобеса и зависело от численности населения деревни.
К концу 1923 в Сибири насчитывалось около 9 тысяч сельских ККОВ.
Фонды ККОВ формировались из членских взносов, доходов от предприятий, общественных запашек и прочих поступлений.
Финансирование комвзаймов осуществлялось преимущественно на собственные средства, полученные от реализации урожаев и эксплуатации арендованных предприятий.
Кресткомы (крестпомы) получали государственные дотации и банковские кредиты, выступали посредниками в сделках и тяжбах, а также организовывали при деревнях избы-читальни, больницы, школы и дома ребёнка.

Но эти формы организации крестьян стали поперёк генерального курса тов. Сталина.
Согласно подсчётам агитпропотдела ЦК РКП(б), в начале 1924 года зажиточные крестьяне входили в состав 68 % президиумов ККОВ.

ЦК РКП(б) в сентябре 1924 года разослал на места циркуляр «О задачах партийных организаций в связи с перевыборами КОВ», (тогда-то название и аббревиатуру чуть сократили), в котором предлагалось привлекать к работе над избирательной кампанией комсомольские и профсоюзные организации.
В кресткомы предписывалось избирать батраков, партийные и комсомольские кадры, передовых в политическом отношении крестьян.

Тогда же ВЦИК утвердил новое положение о комитетах общественной взаимопомощи (КОВ).
Положением от 1924 года КОВ получили право юридического лица как общественная организация на селе.
Вместо обязательного начала, по которому организовывались кресткомы по декрету от 1921 года, в новом «Положении» вводилось добровольно-коллективное членство целого сельского общества, а задачи КОВ были значительно расширены. Помимо оказания индивидуальной, правовой и производственной помощи крестьянам на них возлагалось ведение борьбы с беспризорностью, нищенством, проституцией и пьянством.

К концу 1925 года в связи с переводом на коллективное членство число КОВ сначала снизилось до 3,7 тыс., но к концу 1929 года увеличилось вновь до 7 тысяч.
В состав различных кресткомов входило около 70 % крестьянских дворов Сибирского края, но при этом существенно изменилась социальная структура обществ.
На 1 января 1925 года в них состояло 54,6 % бедняков, 37,3 % середняков, 0,84 % кулаков.
Так или иначе, но к концу 1920-х годов более половины всех сельчан объединялось в общества взаимопомощи.

Казалось бы, почему, имея уже готовые формы объединения крестьян, располагая в них достаточным представительством, не продолжить их распространение, развитие и совершенствование?
В том же Тюменкино реально действовали разные добровольные объединения крестьян, кооперация охватывала свыше четырёхсот пайщиков при числе дворов менее трёхсот!
Значит, каждое хозяйство на практике было уже втянуто в кооперацию.
И не только «Потребобщество» и «ККОВ» действовали. Машинных товариществ было – 2, «Семенное товарищество», отдельно существовали такие формы объединения как «батрачком» и профсоюз.
Для батраков даже организовали соцстрахование.

Но нет же, кому-то потребовался очередной коренной слом —  «до основанья, а затем…»,
уничтожая при этом уникальный уклад сибирской общины, которая являлась исторически сформировавшимся органом управления хозяйственной, культурной и общественной жизнью людей на земле.

После перехода к массовой коллективизации, принадлежавшие кресткомам денежные средства, семена, продовольствие, инвентарь стали передавать образующимся колхозам, а кресткомы стали самоликвидироваться.
Их ещё пытались «оживить» и поправить, но к концу 1932 года кресткомы в основных земледельческих районах Сибири исчезли.

Начав с истории мамы-стары, я всё же вынужденно исследовал путь в Сибирь её мужа — своего прадеда, или чуть глубже на ступеньку.
Не слишком-то многое удалось узнать конкретного о предках с Орловщины-Брянщины, но картину эпохи от крепостничества помещичьего до закрепощения сталинского через временное высвобождение — мысленным взором окинул.

Что касается происхождения на Сибирской земле рода прабабушки — Ветровых, то тут и расследовать нечего. Нет исходных данных — откуда они родом.
До правнука дошло лишь то поверье, что то ли мать её, то ли отец — переселенцы из Тамбовской губернии.
Та же картина неопределённости и по линии бабушкиных родителей: Ипатовых и Вернодубовых.
Вроде бы Ипатовы родом из Калужских,… а зацепиться не за что.
Думаю, что путь в Сибирь они проделали примерно тот же, что Прудниковы, а вот в какое время — вопрос.

О семье Ветровых, (да и не только Ветровых) — рассказ ещё только складывается, отправных точек мало, но для полноты «Истории села Тюменкино» его надо бы завершить.
А пока из «четырёх восьмых», доставшихся от мамы, я могу представить более менее содержательно и последовательно лишь 1/8 часть.


ПРИЛОЖЕНИЕ I. Сведения о некоторых сёлах Томского уезда.
Общая информация
Выписка из справочника "LXа. Томская губерния. Список населенных мест по сведениям 1859 года."
Томский уезд

деревня Бугринская

№                Название
42 Верхнее Тулинское (Верхотулинское, Сатанина)

Тип                Положение                Местность
деревня зав. при рч. Верхней Туле По правую сторону по почтовому тракту от г. Колывани в г. Барнаул

                От уезд. города От станов. кварт.     Дворов    Мужчин         Женщин
                244                74                65            196                224


50 Верховая (Верткова)

Тип                Положение                Местность
деревня зав. при рч. Большой Туле По левую сторону по почтовому тракту от г. Колывани в г. Барнаул

                От уезд. города От станов. кварт.     Дворов    Мужчин          Женщин
                253                65                8            24                30


51 Бугринская

Тип                Положение                Местность
деревня зав.    при рч. Большой Туле близь р. Оби  По левую сторону по почтовому тракту от г. Колывани в г. Барнаул
                От уезд. города От станов. кварт.     Дворов    Мужчин          Женщин
                252                63                41         143                140
 

56 Верхне-Чомская (Верхняя Чомская)

Тип                Положение                Местность
деревня зав. при левом бер. р. Оби    По левую сторону по почтовому тракту от г. Колывани в г. Барнаул

                От уезд. города От станов. кварт.     Дворов    Мужчин          Женщин
                250                80                5              15                16

98 Мочищенская
Тип                Положение                Местность
деревня зав.   на правом бер. р. Оби           В углу, образуемом правыми берегами рр. Оби и Ини

                От уезд. города От станов. кварт.     Дворов    Мужчин          Женщин
                215                15                51             140                167

99 Кубавинская
Тип                Положение                Местность
деревня зав.     при рч. Барлаке           В углу, образуемом правыми берегами рр. Оби и Ини

                От уезд. города От станов. кварт.     Дворов    Мужчин          Женщин
                200                12                48             135                136



ПРИЛОЖЕНИЕ I I. Сведения о селе Святое.

В книге ещё допетровских времён — «Поместный приказ» за 7186 (1677) год, сельцо Борщово значится за «Михаилом Елизарьевым сыном Похвисневым».
В нём — шесть дворов крестьянских, в них двадцать девять человек.

По материалам ландратских переписей за 1714 и 1718 годы село принадлежало двум Похвисневым:
— помещику Ивану Михайлову сыну Похвисневу (дворовых людей - 2 души мужского пола, 3 души женского, крестьян - 3 двора, в них 6 душ мужского пола, 6 душ женского);
— поручику Петру Васильеву сыну Похвисневу (дворовых людей -1 душа мужского пола, 4 - женского, 3 крестьянских двора, в них 9 человек мужского пола, 7 - женского).

По данным первой ревизии (1722-1727 гг.), «сельцо Борщово, что ныне Святое», также принадлежало разным владельцам:
— помещику Петру Васильеву сыну Похвисневу с братьями;
— помещику Михаилу Богданову сыну Савелову.
    
По данным третьей ревизии (1763-1764 гг.), сельцо принадлежало:
— брянской помещице вдове Татьяне Ивановой дочери Похвисневой (78 душ мужского пола, 66 — женского).
     Также в данной переписной книге указано, что на время проведения второй ревизии в сельце числилось 68 душ мужского пола.
— брянскому помещику Александру Антамонову сыну Савелову (105 душ мужского пола и 55 душ женского пола).   
     На время проведения второй ревизии в сельце числилось 107 душ мужского пола.
     Женщины во второй ревизии переписаны не были.

Экономическое примечание к даче межевания №288:
«Сельцо Святое, Борщово тож, майора Антона Семенова сына Хлюстина, брегадирши Катерины Михайловны Хомутовой»,
сельцо положение имеет «на косогоре реки Навли, на правой стороне, при колодезе святом, дом Хлюстина господской деревянной с плодовитым садом, земля пещаная, хлеб лутчей, покосы средственны, лес строевой и дровеной, крестьяне на оброке, в том сельце состоит дворов крестьянских
Антона Хлюстина дватцать восемь, мужеска девяносто семь, женска сто восемь,
Катерины Хомутовой дватцать четыре двора, мужеска девяносто шесть, женска сто двенатцать душ».

В даче 52 двора, душ мужского пола 193, женского - 220. Под усадьбой земли 58 десятин 1000 саженей, пашни 868 десятин 82 сажени, сенных покосов 570 десятин 2050 саженей, леса 811 десятин, неудобных мест 201 десятина 200 саженей, всего 2509 десятин 932 сажени.

Из «Списка землевладений по уездам Орловской губернии» по сведениям справочника 1866 года:
Список землевладений по Трубчевскому уезду
Святое, Брянский/Трубчевский у., Орловская губ.
Провинция и уезд: Севская пр. Брянский у.
Владельцы: Львов Афанасий Иванович, от него по наследству (после его смерти в 1769) дочь Львова Елизавета Афанасьевна;
Львов Афанасий Иванович, генерал-майор, брянский и карачевский помещик. В 1755 г. имел 650 душ м.п.

на 1850 генерал-майорша Страхова Елизавета Антоновна - 96 кр. м.п.
Совместное владение: на 1850 г. у Страховой Елизаветы Антоновны село Святово (Светово) Борщево тож - 144 кр.м.п. и 15 д.м.п.
Расстояние от уездного центра: 47 в. (от г. Трубчевска)

Всего род Львовых владел 26 имениями в Центрально-Черноземном регионе с 2011 душами м.п., в том числе:
в Брянском 9 (533 душ м.п.); в Карачевском - 7 (883); Кромском - 5 (276); Нижнеломовском - 1 (24); Орловском - 1 (27), Путивлевском - 1 (164), Рыльском - 2 (104), в Московском у. по 3-й ревизии 74 души м.п.

В материалах о сёлах (Светино и Святое) упомянута писцовая книга 1615 года.
Это весьма существенная историческая глубина для России. Писцовые книги составлялись с конца XV по XVII век, в них описывались земли, принадлежавшие вотчинникам, помещикам, церкви, а также население, которое на них жило и платило подати.
Затем при Петре I наступило время тех самых «гоголевских» ревизских сказок, из которых Чичиков набирал «себе в убыток» мёртвых душ.
Появились ревизские сказки по Указу Петра в 1718 году, коим предписывалось «Взять сказки у всех, чтобы правдивые сведения принесли, сколько у кого в которой деревне душ мужеска полу».
Душа мужского пола — мужчина податного сословия любого возраста — была единицей налогообложения.

В материалах на деревню «Святитскую Щетинка тож» упомянута 10-я ревизия 1857-1860 годов. Она была последней, потом, после отмены крепостничества, переписи вели иным способом.

Были ещё отдельные переписи и до Петра, и в начале его правления (здесь упомянуты ландратские переписи), но сами ревизские сказки в интернете не пролистаешь, хотя многие из них хранятся до сих пор.
Это книги установленного образца, которые периодически заполняли или сами владельцы крестьян, или старосты (управляющие имением).
Но доступ к ним требует иных затрат времени и финансов, так что остаётся удовлетвориться тем, что нашёл исходное село одного из 16 пра-предков.
А «мёртвые души», кстати, это те крестьяне, которые умирали в период между переписями, переписи ведь не были ежегодными.
Ну, а уж как употребить души умерших, знал, видимо, Чичиков, желая прослыть крупным помещиком, да отхватить под эти души земель поболе. А налог-то на них (уже мёртвых) до следующей переписи в казну начислялся…


При написании данной работы автором использованы, в том числе заимствованы в виде цитат, материалы из следующих источников:

Андюсев Б.Е. Сибирское краеведение. 2-е издание. Красноярск, РИО КГПУ, 2003.
Андюсев Б.Е. Сибирская крестьянская община.
Гущин Н.Я. «Раскулачивание» в Сибири (1928-1934 гг.).
Сиблаг — Томская энциклопедия Жизни.
Список населенных мест Сибирского Края. Том I Округа Юго-Западной Сибири. Новосибирск,1928.

Вып. [60] : Томская губерния : ... по сведениям 1859 года. - 1868.

Карта Томской губернии 1911 г., 50 верстка etomesto.ru›map-tomsk_1911-gub/
Из книги "Описание Томского переселенческого района: справочная книжка для ходоков и переселенцев на 1911 год".
СПб. Сельский вестник, 1911.

Списки населенных мест Российской империи. XXIX. Орловская губерния. Список населенных мест по сведениям 1866 года. СПБ.,1871.
Справочная книга Орловской епархии. Орел, 1903.


P.S.
Для иллюстрации (коллаж) использованы материалы,
заимствованные с Яндекс-ресурсов.