(Из книги «Детство в СССР»)
На улице и во дворе у ребят были правила, которые никто не нарушал. Выходя на улицу с куском, успей сказать: «сорок один — ем один!» А не то услышишь: «сорок восемь — половину просим!» И все дети станут откусывать от твоего бутерброда. Никому в голову не приходило нарушать это правило. Если один вышел с бутербродом и успел сказать «сорок один — ем один!» — значит откусить никому не даст. Тогда все дети побегут по домам и выскочат через пять минут тоже с бутербродами. Чаще всего их делали из хлеба со сливочным маслом и сверху посыпанные сахарным песком. Родители ругались: «не кусочничай!»
Но разве можно отказать себе в удовольствие съесть на улице, на виду у всех!
Драться можно было только честно. Вообще, слово «честно» было в обиходе и очень ценилось. Если кто-то нарушал правила чести, то дети наказывали виновного: это мог быть бойкот, небольшая темная или еще что-то, что дети сами придумывали. Поэтому все старались не нарушать правила.
Ну, например, нельзя было бить одного толпой: только один на один!
Нельзя было бить ногами, если человек упал. Кто-то говорил:
— Все, упал! Лежачего не бьют! — и все отступали от него.
Драка — до первой крови, если в коллективной драке кому-то разбили нос до крови, то драку тут же останавливали.
Драка — до первых слез. Это для малышни: кто первый заплакал — тот проиграл! И драка заканчивается.
Нельзя было что-то спрятать и съесть одному — за это бойкот, с тобой не будут разговаривать несколько дней.
Однажды в пятом классе мы пошли в поход. Разбили палатки, и стали наводить порядок. Ребята все продукты отнесли «на кухню» к костру, где готовили еду. Мы вытряхнули все из рюкзаков и разложили по пакетам для супа и чая.
Я пошла за водой, а когда вернулась с ведром, то увидела как все девчонки демонстративно стоят и ждут меня. Перед ними лежит мой рюкзак, а рядом маленький кусочек халвы — грамм сто. Моя подружка Валька, специально или случайно, стала складывать рюкзаки и нашла в моём — халву.
— Ты спрятала от нас халву! — кричала моя подружка Валька на всю округу.
— Какое право ты имела лазить по чужим рюкзакам! — кричала я в ответ.
— Я и не думала прятать, она просто закатилась в угол!
— Конечно! Ни у кого не закатилась, а у тебя закатилась!
Все стояли полукругом около моего рюкзака и было видно, что они уже вынесли мне приговор, и мои слова ничего не значат.
Стало обидно очень. Особенно на двух моих подружек, с которыми я общалась много лет. Они не заступились и были против меня.
Меня обвинили в том, что я спрятала свою халву для себя. О том, что этот кусочек просто закатился в угол рюкзака никто не слушал. Меня резко осудили и бойкотировали. Я очень любила халву и сейчас уже не помню: виновата я была или нет, случайно она завалилась в угол или как-то по другому. Может я тайно хотела, чтобы она закатилась? Или нет? Не помню.
Для этого похода заранее составили список продуктов и каждый знал, что он должен был принести обязательно. Халва не входила в этот список, я взяла ее просто так. И несмотря на то, что я принесла полно продуктов и к чаю тоже, никто мне приговора не смягчил. Со мной не разговаривали три дня.
«Друзья познаются в беде! Если они оставляют беде, а не бросаются защищать — значит они не друзья, а предатели», — думала я.
Гуляя одна среди деревьев и сидя на берегу, у меня было много времени подумать о себе, о подружках, о любимой халве.
«Если бы я нашла у подруги, то тихонько сказала бы об этом, чтобы она положила незаметно на общий стол и ей не попало за это. Я бы не стала её подставлять и думать о друзьях плохо» — такими мыслями я успокаивала и оправдывала себя, вынося приговор своим подругам. Поход был испорчен.