На снимке: О. Ларионов, 1979 г., 20 лет
Роман «Чужой Город» я переделывал четыре раза. Почему так много, спросит кто-то? Потому что для меня это не роман, а история взросления души, художественное исследование личности, и отчасти история жизни и эпохи.
Первую его часть я писал на основе личных дневников, набросанных в семнадцатилетнем возрасте, когда интеллект и дух только еще начинают вызревать. Вторую часть – уже более зрелым человеком, причем, дополнял ее новыми реалиями, которых ранее в стране не существовало. Я трезво оцениваю эту вещь с высоты возраста (не переоценивая ее) и понимаю, что обе части словно бы существуют в разных измерениях. Их под один знаменатель не подвести при всем моем желании. И потом, общеизвестно: поэтом можно стать рано, а настоящий прозаик кристаллизуется много позже. Так что в какой-то степени роман этот - еще история кристаллизации прозаика.
С точки зрения современных коммерческих критериев читаемости поэтический пролог романа следует заменить на одно предложение: «Стучали колеса поезда». Доступно, лаконично. Но самое лучшее - вовсе убрать первую часть и начать роман со второй. Тогда и восприниматься книга станет легче. Для этого во второй части нужно, кроме того, повыбрасывать размышления об искусстве, философствования героев, описания природы и исследования чувств. Так поступают издательства, специализирующиеся на динамике сюжета. Тогда, после соответствующей доработки, получился бы чистый детектив. Но мне это, конечно же, за даром не надо! Роман написан с иной целью и для другого читателя – отнюдь не массового (хотя мечталось бы думать наоборот). Понимаемая мною ценность его абсолютно в другом. Кстати, именно поэтому я анализирую трагические события во второй части романа отнюдь не с криминалистической точки зрения.
Первый и второй варианты романа (соответственно конец 1970-х и начало 1980-х годов) – это фактически разные вещи; а третий (2007 г.) и четвертый (2018 г.) – по сути заметно отличающиеся друг от друга ступени второго варианта. Причем, эту самую последнюю правку я сделал в 2018 году, то есть сорок лет спустя!
Возвращаться к этому роману-трагедии в четвертый раз мне было крайне нелегко. Приходилось заново переживать то, что минуло, зарубцевалось в омуте прошлого, и, казалось, больше не повторится никогда. Вновь оживали тяжелейшие моменты жизни – те, что нормальная человеческая психика заставляет исключить из памяти хотя бы в целях самосохранения. Да вот писательская память такова, что нельзя ей ничего забывать…
Итак, к истории романа в деталях. 1978 год (автору 19 лет). 600-страничная машинописная рукопись под названием «Исчезнувший сфинкс» представлена писательскому сообществу (компьютеров тогда не было).
Первая половина 80-х годов – роман кардинально переделывается под названием «Ночь в чужом городе». Потом автор узнает, что существует роман Д. Гранина «Дождь в чужом городе», и оставлять такую реминисценцию поневоле никак не хочется. Поэтому в 2007 году в вологодском издательстве «Русь» символическим тиражом роман выходит под другим названием - «Чужой город» (третья переработка), плюс киносценарий по его сюжету. В 2013 году издательство «Lulu Press» (США) дублирует электронную версию романа на своем сайте и еще более символический по тиражу «бумажный» вариант (аннотация-синопсис дается на английском языке).
Далее, по итогам 2017 года, которые подводились уже в 2018-м, автор становится золотым лауреатом национальной литературной премии «Писатель года» в основной номинации, самой масштабной в стране и русском мире по числу участников (база конкурсного отбора - крупнейшие российские литературные порталы «Стихи.ру» и «Проза.ру», объединяющие около миллиона авторов; среди них – писатели из России и одиннадцати стран Европы, Азии и Северной Америки).
Основная часть премии – издание книги победителя. Большое жюри выбирает для публикации роман «Чужой Город» (без ранее предлагаемых рассказов; «Город» здесь уже пишется с прописной буквы, что подчеркивает символичность и значимость его художественного образа).
В 2019 году в большом конференц-зале Дома Правительства Москвы при вручении национальных литературных премий состоялась презентация романа, который к тому времени вышел в столице в лауреатской серии. И это – четвертая, лучшая редакция, в некоторых моментах «осовремененная» - ровно сорок лет спустя! Да, воистину писатель в России должен жить долго… (слова одного из моих героев, правда, применительно к художнику).
Ну а сейчас после этого небольшого экскурса вернусь назад, в 1978 год, когда мне - 19. Как уже говорилось, 600-страничная рукопись романа «Исчезнувший сфинкс» представлена местным писателям. Мнения были разные, порой прямо противоположные. Роман никто не хотел печатать. Я даже ездил с этой кучей бумаг (в двух экземплярах!) в Ярославское книжное издательство вместе с бывшим соседом по дому художником Олегом Бороздиным, у которого там были знакомые. Безрезультатно. Но меня ждала награда: на юного автора обратил внимание мэтр отечественной литературы Василий Белов, и даже отметил это в своей статье, которую опубликовала крупнейшая газета области «Красный Север». Между нами возникла та незримая, но очень важная человеческая симпатия, которая соединяла, несмотря на то, что мы принадлежали к разным поколениям, всю жизнь.
Писательская организация сразу зачислила меня в число троих участников конференции молодых писателей Северо-Запада (двое были поэты), которая прошла в Ленинграде и оставила неизгладимое впечатление. Отрывки из романа опубликовали областные газеты, с которыми, по всей видимости, ознакомились люди, весьма весомые во власти. Поэтому вскоре областной комитет комсомола решает, что молодой писатель не там ищет настоящих героев, и направляет меня в отряд молодых мелиораторов, осваивающих Нечерноземье (позднее учеными мелиорация здесь была признана ошибочным решением). Увы, за время работы я не встретил и даже слабого намека на Павку Корчагина, и сталь в предложенном мне русле никак не хотела закаляться.
А очень скоро в страну нагрянули другие «герои». Сначала самые ушлые из этих же комсомольцев подались в «кооператоры», а потом и вовсе истинными хозяевами жизни стали грабители-приватизаторы и бандиты с большой дороги. И отечественный кинематограф – в то время, когда большинство еле сводило концы с концами – с нескрываемой благостью десятки лет смаковал сладкую жизнь этих мерзавцев и романтику «братков». Что же касается молодого поколения творческих личностей – писателей, художников, актеров, которые только вступили на свой путь, и многие удачно, полные надежд и перспектив – они в одночасье были выброшены на свалку, считаясь теперь «лошками» и «совками», чья жизнь не задалась.
Отмечу, что Василий Иванович, знакомство с которым и стало возможным именно благодаря той рукописи, впоследствии помогал мне неоднократно. По словам писателя Сергея Багрова, на очередном писательском собрании Белов как-то сказал:«Ларионова нужно принимать в Союз не тогда, когда начнут выходить его книги, а сейчас, когда он воспринимает мир своих героев искренне и честно».
Разумеется, учитывая его неоспоримый авторитет, это была фактически рекомендация, даже команда. Позднее, когда в 1999 году скоропостижно скончался редактор патриотической газеты «Эхо земли» (нечто вроде газеты «Завтра» в региональном исполнении), Белов также при выборе претендента на освободившуюся вакансию подсказал депутатам-аграриям, курировавшим этот печатный орган: «Предлагаю Ларионова. Он – наш человек». Так я был взят редактором (официально оформлен, как помощник депутата). Газету я редактировал одиннадцать лет вплоть до ее закрытия по политическим причинам. Во время работы не раз приходилось брать короткие интервью у Василия Белова, и он никогда не отказывал.
В 2003 году в Союзе писателей искали представителя из молодых литераторов на мероприятия по линии ЮНЕСКО. Белов опять дает мне письменную рекомендацию. Впрочем, о В.И. Белове у меня есть большой очерк, и я не буду на этом сейчас останавливаться.
***
Подводя некоторые итоги, повторюсь: «Чужой Город» для меня больше, чем роман. Нет, я не писал его всю жизнь. Но так получилось, что он меня всю жизнь сопровождал…
А теперь о прототипах.
Вадим Широков. У этого человека был реальный прототип – талантливый художник, мой верный друг юности Михаил Самсонович Брагин (1941-1986 гг.). Его судьба полностью совпадает с судьбой героя. Михаилу принадлежал двухэтажный деревянный дом, находившийся напротив современного здания областной телерадиокомпании на ул. Предтеченской в Вологде (сейчас там расположено огромное офисное здание из пяти этажей). Дом сгорел вместе со всеми картинами художника. С женой Анной, которая была значительно его моложе, он развелся. А потом его отравили алкогольным суррогатом, при этом была похищена редкая икона, оценивавшаяся в две тысячи советских рублей. (Впрочем, история его смерти осталась до конца не выясненной). Похоронен он рядом с поэтом Николаем Рубцовым, поклонником которого являлся. О Михаиле я написал несколько очерков, они есть на «Проза. Ру». Добавлю лишь одну любопытную деталь. В 2017 году со мной связался молодой человек, студент питерского вуза Тимо Тайпонен. Он уверял, что М. Брагин на самом деле Мико Тайпонен, а сам Тимо – его внук по первой семье. В это с трудом можно было бы поверить, но когда я пообщался с Тимо по скайпу, сомнения отпали – он был вылитый Михаил и внешне, и по манере общения. Дело в том, что во время советско-финской войны семью Тайпонен сослали в Сибирь, в Красноярск. Настоящий отец Михаила погиб. Мать вышла замуж за некоего Самсона Брагина, который усыновил ее детей. Но эту историю сам Михаил никогда почему-то не рассказывал ни мне, ни остальным своим друзьям. Почему – теперь уже никто не ответит.
У другого героя романа Петра Пантелеевича Глотова было два прототипа. Главным образом это художник и коллекционер Евгений Михайлович Семаков, и в меньшей степени коллекционер, предприниматель и депутат областного парламента Михаил Васильевич Суров. Первый отсидел несколько лет в лечебнице специального типа для лиц, совершивших уголовные преступления. Второй отбыл восемь лет в обычной тюрьме за – как бы это помягче сказать – незаконное присвоение антикварных ценностей у граждан и организаций (церквей). При этом есть мнение, что столь большой срок был дан в связи с тем, что приобретение этих ценностей было связано с нераскрытым убийством старушки.
Семаков на склоне лет стал параноидально замкнутым и подозрительным (он отключился от домофона, а на квартирной двери снял звонок). Теперь о его «вилле», находящейся в вологодских Прилуках. Он так часто менял компаньонов по строительству, «кидая» их, что, в конце концов, напоролся на еще более хваткого волка, чем он сам. Тот, по выражению Семакова, «бортанул» его, то есть виллу у него полностью «отжал», картины, которые там хранились, повыбрасывал на улицу, и осталась у Евгения Михайловича только хрущевская «трешка».
Депутат Михаил Суров погиб в автомобильной аварии в возрасте 56 лет. До сих пор ходят слухи, что авария была подстроена. Это и не удивительно. Врагов у него было очень много – от сильных мира сего до обычных уголовников. Помню, как Суров задумал провернуть какое-то очередное «дело» с антиквариатом, и пошел посоветоваться по этому поводу к Семакову. Тот сказал ему буквально следующее: «Миша, когда тебе дали восемь лет, ты был молодой и здоровый. Еще восемь лет тебе не выдержать – ты с зоны не вернешься».
За месяц до смерти Сурова я обратился к тому с просьбой помочь. Мне сосед незаконно перекрыл проезд к даче. Обратился я так, чисто из любопытства, а вовсе не из-за реального желания эту помощь у него найти. И на это Михаил Суров ответил мне важно и назидательно: «Ты знаешь, все это делается очень просто. Возьми, да и сожги соседа-то!» Обратиться к нему мне посоветовала его бывшая помощница Светлана Станевич, женщина красивая и умная. Увы, ее тоже нет в живых, и о ней я писал, а еще издал посмертный сборник ее стихов.
Она рассказала мне такую историю. Суров всегда имел на нее «вид», но безуспешно. Это его задевало. А так как он был большой любитель розыгрышей, то однажды и устроил очередной из них. Как-то они вошли вместе со Светланой на заседание парламентского комитета в Законодательном Собрании Вологодской области. Чтоб вогнать ее в краску, Суров «знакомит»: - «А это моя любовница». – «Теоретических любовниц не бывает», - парировала Светлана, развеяв все сомнения присутствующих. Мужчины в зале засмеялись.
Такие это были люди.
Народный художник России глубокоуважаемый мной Владимир Николаевич Корбаков, с которым у нас были дружеские отношения несмотря на большую разницу в возрасте, тоже немножко «наследил» в качестве прототипа. (В 1985 году он написал мой портрет, который, по его словам, вошел в десяток лучших работ). Героя, отчасти похожего на Владимира Николаевича (имя совпадает) легко узнать в одном из персонажей. Человек он был добродушный, с хорошим чувством юмора – я его и показал не без некоторого комизма. К слову, Сергей Алексеев также «списывал» с Корбакова одного своего персоналия в романе «Возвращение Каина» – но, напротив, в отличие от моего – весьма мрачного, чуть ли не демонического по характеру и сущности. Корбаков прочел алексеевский роман, и насколько я знаю, ничуть не обиделся, пояснив, что, как художник кисти, вполне понимает фантазию художника слова.
Студент филфака Николай Валерьевич Медведев, уроженец Вологодского района, поэт, журналист и острослов, ныне проживающий в Петергофе, послужил прототипом начинающего обитателя Парнаса Дениса Лихотина. Правда, он категорически отрицает свою причастность к этому изображенному мною витии.
У главной героини Ларисы Гетмановой было сразу три прототипа. Наташа Литовкина - родом с Украины, Галина Охлопкова - из Сокола и Нина Гетманова (Колчина) - из Вожеги (Вологодская область). Все трое – «филологини», все красавицы, а по темпераменту холерички с их безудержностью и бескомпромиссностью. Первые две блондинки, последняя – брюнетка. Наташа была просто фактурная веселая деваха, будущая учительница литературы, Галя рисовала и писала стихи, а Нина, оставив нежный возраст, годам к пятидесяти издала книгу ироничной и злой на язычок прозы, которая мне весьма импонирует. С Галей и Ниной мы (в разное время) не против были даже обвенчаться, но этому все время что-то мешало. То мама, то священный долг в Вооруженных Силах, то они сами друг другу мешали, к примеру, завалившись ко мне вдвоем на день рожденья.
Меня, человека спокойного и уравновешенного, почему-то по жизни «преследовал» всегда, а скорее и одновременно привлекал именно такой типаж.
С Наташенькой я познакомился в колхозе, в сентябре 1976 года, куда нас послали на первом курсе пополнять закрома Родины. Все, как в романе. И как в поговорке – «восемь девок, один я». Поселили барышень в достаточно просторную комнату. Мне предложили отдельный «кабинет» в кладовке, но девчонки категорически запротестовали и оставили меня при себе, отгородив лишь шкафом на высоких ножках. А матрасы для сна лежали прямо на полу. С Натали у нас сразу возникла взаимная симпатия, а так как девушка она была без комплексов, то первая полезла целоваться.
А однажды Натали разодралась с оппоненткой «из-за взаимной неприязни», как пишут в объяснительных у следователя. Дамы были филологические, сначала изъязвляли друг друга словесно и изощренно трехэтажным «фольклором», а когда аргументы закончились, начались боевые действия. Бились по всем правилам женского военного искусства: таскали друг друга за волосы, визжали и пазгались подушками. Пришлось их разнимать. Между прочим, в этом прекрасном сообществе как-то незаметно обитала скромная и впоследствии весьма известная у нас журналистка Нина Авдюшкина, прославившаяся репортажем из осажденного Дома Советов.
Лежа в траве, я старательно записывал в тетрадку все девичьи похождения. Впоследствии получилась повесть «Прощай, бабье лето», на ста страницах. Первое, что сказал литературный критик Василий Оботуров, прочитав ее, было: «Ну и стервы!» Я сразу понял, что допустил ошибку. Ошибка заключалась в том, что в душе я поэт и идеалист, а дамы получились без прикрас. После капитальной чистки от повести оставалось лишь двадцать с небольшим страниц. «Ну, сократил правильно, - одобрил Оботуров. – А что дальше?..» - «А дальше будет роман!» - ответил я. – И это - одна из его глав!» Между прочим, этот самый Оботуров говорил коллегам, когда роман появился: «Нам так не написать: психология уже не та».
Натали по окончании вуза уехала в Северодвинск. Перед отъездом она призналась, что очень-очень хотела бы встретиться со мной лет через десять. Представляете, ее мечта сбылась! Она шла по улице Мира в моей родной Вологде со своей подругой Ирой Пьянковой (прототип Вики Веселовой) и увидела меня: согбенный, я тащил на руках уже достаточно взрослого и малость капризничавшего ребенка, а позади меня гордо шествовала с сумками жена, властно поторапливавшая меня – чуть не на голову выше моих дам. Семейная сцена, совсем не располагавшая к лирике и воспоминаниям о былой любви… Да-с... Мы лишь поздоровались, не остановились даже, а дамы еще долго оборачивались, с удивлением изучая украдкой мою супругу. Тоже холерика, между прочим.…
На этом следы моей дорогой Натали затерялись. Зато с двумя остальными «прототипшами» мы волею судеб пересекаемся по жизни до сих пор. У Охлопковой, например, я был ведущим ее литературно-музыкального вечера, фактически бенефиса в Камерном театре в Вологде. Гетмановой писал рецензии на ее режиссерские работы и прозаические опусы, а она – на мои.
Небольшая мелочь: во всех первых вариантах романа героиня была блондинкой, а в конечном итоге стала брюнеткой. Не знаю, что повлияло на мой выбор. Может быть слова зам. директора Череповецкого музейного объединения Наталии Батуриной (блондинки), спросившей с легкой иронией: «Олег Иванович, почему все ваши героини блондинки?»
Вот так не без юмора вспоминаются эти барышни. А между тем образ-то Ларисы серьезный. И она погибает в конце романа... И смерть ее была глубоко пережита - но уже в другом времени и другой жизни. Но об этом как-нибудь в другой раз.
Теперь несколько слов о замечательном герое Орлякове. Я «ваял» его с известного вологодского поэта Виктора Коротаева и писателя Василия Белова.
С Коротаевым меня связывала работа в областной газете «Русский огонек», где он был редактором, а я – спецкором. Познакомился я с ним еще будучи студентом филфака. Мы случайно встретились в коридорах редакции газеты «Красный Север», куда я зашел в большой перерыв между «парами» в институте, и он утащил меня с занятий – «знакомить с богемой». «Раз ты писатель, то должен быть с нами. Да я в твои годы голубей лишь гонял, а тут человек романы пишет! - шумел он. - Только дам тебе два совета: не женись до двадцати восьми лет, как гусар, и не пей много. Помереть нам всегда помогут, а вот жизнь любить мы сами научиться должны. Ну, вперед!..»
Надо сказать, Коротаев был человек весьма харизматичный, и ему было дозволено то, о чем другие и помыслить не могли. Так у нас вошло в традицию ходить на еженедельные планерки по понедельникам для представителей СМИ в Правительство области – сначала к губернатору Подгорнову, потом к Позгалеву. Овальный стол был длинный, народу за ним собиралось множество, но только Коротаев мог встать и, расхаживая взад-вперед, излагать свои мысли вслух. Даже губернаторы подобного для себя не допускали…
Так вот, рисуя образ Орлякова, я в большей степени списывал именно характер Виктора Коротаева. А от Василия Ивановича Белова взял несколько его характерных фраз и рассудительность государственника и патриота.
Прообразом священника из сельской глубинки послужил хорошо известный в Вологде протоиерей Валерий Бурков. Удивительная личность. Он закончил ленинградский медицинский институт, режиссерский факультет ГИТИСа, а затем и Духовную академию. А познакомился я с ним в вологодском пединституте – он вел у нас театральную студию. Потом судьба свела работать вместе в областном научно-методическом центре народного творчества, откуда по осени посылали нас «на картошку», как правило, на месяц.
Придя к Богу, он поразительно легко умел находить общий язык как с простыми старушками, так и с высокими интеллектуалами, и паства его очень любила. В последние годы настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы на Козлене, клирик храма святителя Николая на Глинках в Вологде. Награжден орденами Русской Православной Церкви.
Что касается во многом вскользь изображенных родственников главного героя, то их сложно назвать прототипами. Мать и отец – мои родители Иван Михайлович и Маргарита Ильинична Ларионовы. Дед – дед Михаил Михайлович Ларионов. Неугомонный Шурик – мой двоюродный дядя Александр Федорович Першин, сын сестры бабушки, который давно перебрался в Питер. «Другой дядя» – мой дядя, брат отца Александр Михайлович Ларионов. Бабушка объединила в себе черты реальной моей бабушки, матери отца Ларионовой (Першиной) Евдокии Ивановны и старушки Анны Дешиной (тещи моего дяди А.М. Ларионова).
Относительно географии. Собственно говоря Город – это (внутренне) символ социального бытия и отчуждения, возникшего после распада советской цивилизации, собирательный образ мегаполисов, в которых обитает необуржуазное общество. Хотя, если брать чисто внешний фактор, не трудно догадаться, что многое в описаниях взято от потрясающей архитектуры Питера. А вот в главе «Река» обозначен реальный населенный пункт – Комариха (это деревня, железнодорожная станция в шести километрах от районного центра Кадуй Вологодской области). Здесь жили мои дед, бабушка по отцу и другие родственники. Находится в 3-4 километрах от слияния рек Суда, Андога и Петух. В этой же главе речь идет об усадьбе «короля поэтов» Игоря Северянина, расположенной в деревне Владимировке неподалеку. Близлежащий город, о котором упоминается, и в котором весь народ батрачится на яхты и замки олигарха – конечно же, Череповец (около тридцати километров от Комарихи).
Главным же нарративом повествования остается эпоха 90-х годов ХХ века с ее трагедией «потерянного поколения» в разрушенном государстве.
Такая вот история романа…
Тиражи ныне издаваемых книг до слез смешные, так что во многом, сдается мне, печатаются книги лишь для иллюзии авторского самоутверждения. Поэтому на самом деле с романом «Чужой Город» более-менее широкий читатель ознакомился в интернете на моем сайте. Отзывы осмелившихся его прочесть меня порадовали.