– Необычный предметец, странный… – Вольфганг протянул его мне обратно, стараясь не задеть им ореховую столешницу.
Да и, надо признаться, держал он его так, будто только и мечтал, что отдернуть пальцы. Даже взглядом скользил мимо него, стараясь не всматриваться в ледяные искры и переливы, источником которых была газовая лампа у потолка или еще что-то, о чем мы не могли знать – отраженный свет был совсем другим, острым и неприятным. Впрочем, в последнем я не уверен, все это воображение и коньяк.
Я закрыл футляр.
– Что думаешь?
– В смысле, можно это продать?
Как всегда, Вольфганг видел на семь футов у меня под ногами. Я был на мели и продал бы хоть волшебную пыльцу, если бы она у меня была.
– Ну, например, продать…
– Для этого, как минимум, нужно это как-то назвать. Невозможно продать то, что не имеет названия, – поучительно сказал Вольфганг. – Я дам тебе два фунта сейчас. Или один завтра вечером, когда ты снова придешь с этой штукой.
– Какая самонадеянность!
– Не представляю, кому она может понадобиться. Впрочем, пробуй.
Два фунта – целое состояние для меня тогда. Я быстро согласился и произошел обмен, который изменил все для всех, даже если эти все не заметили.
***
– Верни мне ее обратно, – потребовал я тоном, в котором все еще содержалась просьба, размером с пенни, но все же. – Вот твои два фунта и еще десять сверху. Где она?
Вольфганг с хрипом повернулся к стене, но не смог удержать это положение и снова повалился на спину. Кровать была продавленной, и он в ней словно черепаха в ловушке.
Я посмотрел на его лицо, утопающее в каких-то тряпках, которыми старательная сиделка обложила его с неизвестной целью. Полдюжины носовых платков, шерстяной чепец и еще что-то несуразное, какие-то мешочки с травой, источавшие резкий запах сена, скипидара и кофе. Странным образом они сочетались: когда от одного запаха подкатывала тошнота, другой ее тут же приглушал – так по кругу.
Что стало с моим другом… Первое, он перестал быть мне другом. Второе, превратился в кукольно-наряженный полутруп, застывший в стазисе. Он не выздоравливал, но ему и не становилось хуже. Неизменным осталось только упрямство и ясный взгляд. Мерзавец явно все понимал. Мне казалось, он издевается надо мной, в том числе своей беспомощностью.
***
– Так все это было ненастоящим?
– Вполне себе настоящим.
– Но тогда, почему мы здесь?
– А в чем, собственно, проблема?
Я задумался. Действительно, почему бы нам с Вольфгангом не плавать в озере из света и пузырьков, общаясь с многоруким существом зеленого цвета, сидящим на громадном лотосе.
– Непривычно как-то, – промямлил я.
Жалкий лепет. Не удивительно, что ответом было молчание.
– У нас есть какие-нибудь права? – спросил Вольфганг, огибая по-лягушачьи особо крупный переливающийся пузырь, внутри которого угадывались галактики.
Признаюсь, вопрос показался мне не просто неожиданным, но экстравагантным. А ведь он был вполне логичен! Все-таки Вольфганг умница и то, что как бы произошло и не произошло в то же время, требовало уточнения правового статуса.
– Те, на которые вы способны.