«Огонь – мгновение первое Земли, огонь – её последнее мгновение…» – провозгласил в прошлом веке известный питерский поэт. Мы, технари, знаем: огонь – это, однако, химическая реакция, где одни вещества преобразуются в другие. Правда, у нас же у технарей-теплотехников есть понятие энтропии, за которое ухватились и лирики, и физики. По-простому, у физиков энтропия – рассеивание энергии во Вселенную от источника (объекта), вплоть до абсолютного нуля. У лириков – утрата традиционных нематериальных ценностей, вплоть до нравственных мутаций. Примером тому нравственная агония (или жуткая и обидная пертурбация), пускающая метастазы… Да, сейчас действует Указ «О защите традиционных ценностей» с последующей оценкой достаточности принятых мер.
В то время, о котором пойдет речь, был встроенный механизм удержания главных ценностей жизни. Отчасти он остался. В сердцах и головах познавших золото мгновений и получивших дар воплощения его в чудесную комбинацию звуков, слов и красок. Так было всегда. Пусть в эпических кострах сожгут книги и картины, людей, опередивших время, – восстанут наследники, сотворят вновь и вернут, что сожжено, затоптано, залито мраком и блудом. Они зажмут энтропию за горло. За ними придут другие.
Память сохранила эпизод, где чудесный мотив изменил жизнь двоих.
Это случилось ранним утром на исходе затяжного веселья в майские праздники тысяча девятьсот советского года. Завершались пуско-наладочные работы второй очереди Ленинградской АЭС. Со всей огромной советской страны собран и сплочен рабочий коллектив для сооружения атомного энергетического гиганта. Комсомольско-молодежная стройка, ёлы-палы! Работали с огнем в сердце. И отдыхали с полным погружением в чувственный рай, где нет границ между плохим и хорошим. Есть однокомнатная квартира в доме, переделанным под общежитие, есть четыре койки и стол, заставленный закусками, бутылями с вином и водкой.
Акустическая система до полуночи извергала далеко не советский музон: оголтелый рок вперемежку с диско. Полураздетые девчонки и парни лихо отплясывали, разбиваясь в танцах на пары. Завершали поцелуи внезапной симпатии известной близостью на кроватях, не заморачиваясь поиском уединенных мест, которых и не было. Одна пара сменяла вторую. Такой вот простодушный бедлам, всего лишь от избытка сил бурной молодости. В нем не были замечены единицы. Среди них я, да еще один паренек.
Я на все выходные уезжал в мой любимый Ленинград, что в полутора часов езды на электричке. Паренек Вовка походил на потерянного нахохленного воробья. Родом из сельской местности из-под Пскова. Был он невысокого роста, губастый, с бородавкой у ноздри, ладони широкие натруженные, голос сиплый. У девчонок шибко не пользовался спросом: брали иногда, если оставались без пары.
Этим утром я пришел с ночной смены. Кровать моя была занята: два тела раскачивали её. Мне оставалось быстро перекусить и бежать на электричку, за полтора часа постараться выспаться. На Балтийском вокзале броситься в объятия блистательного города на Неве, где кстати прилежно учился на вечернем факультет замечательного института на улице Ломоносова… Утром я пожарил ветчину, пригласил Вовку составить компанию. Он отмахнулся, пригорюнившись. Но сел рядом, взял гитару.
Легким перебором тронул струны. Незатейливая мелодия приглушила вскрики на кроватях. Толстые пальцы удивительно искусно пробежались по грифу. Вовка на мгновение замер. И вдруг с неожиданной страстью ударил по струнам, по грифу, по деке. Обычная акустическая гитара зазвучала ярче рок-группы. Великолепный низкочастотный звук барабана (деки), созвучный с ритуальным набатом древнего таинства, всколыхнул упругой волной. Нарастающие вибрации становились сердцевиной нового феерического действия. Сочный баритон Владимира внёс в бой барабана череду отрывочных возгласов какого-то странно-пленительного душевного переживания. И вот ритм вышел на полную мощь, и в звуках взволнованного голоса стали слышны и различимы слоги и слова: «Син-ний синий иней лег на провода…» — так понимались эти слова, но Вова пел о другом.
Он пел о жизни с билетом на двоих, о единственности каждого мгновения, о невообразимой жажде вместить в это мгновение всё самое лучшее, теплое, сердечное. Пел о единственном человеке, без которого уходят краски дня и билет за счастьем пропадает. Пел о серой-серой мути, что топит надежды, о жуткой пустоши, где уж и вовсе не найдешь ту изначальную крупинку счастья, то маленькое зёрнышко любви, которую ему и далекой единственной дает Высшая сила — даёт всего один раз…
Вдруг грохот из комнаты на секунду прервал потрясающую аранжировку известной песни. Это девчонка Тонька выскочила из объятий кудрявого красавчика, под утро долго и упорно терзавшего её тело, ненамеренно пошедшего на рекорд по длительности соития. Тонька, не обсохшая от секс-гиганта, наскоро накинула рубашку на голое тело и босиком прошлепала к нам. Взяла свободный стул, села и крепко-крепко прижалась к Вовке. Положила голову ему на плечо, стараясь не мешать. Он покосился и резко выдохнул. Музыка снова зазвучала, являя подлинное волшебство.
Я смотрел на обретающих друг друга, забыв про завтрак. В обоих лицах росло одинаковое выражение, созвучное тому, о чем пел Вовка. Девчонка, что вцепилась в псковского парня была родом из рязанского раздолья. Курносая веснушчатая и чуть полноватая – мне она напоминала доярку из газетной передовицы. Оба приехали из глубинки за большим счастьем. Приехали в край белых ночей согретые теплом родительского дома и пронзительной мечтой о синей-синей птице. Вдохновенная музыка натурально им открыла глаза, влила в сердца веру, что синяя птица не обратится в синий-синий иней, что лег на провода высокого напряжения души…
С того утра Антонина и Владимир всегда были вместе, вскоре они поженились, им была предоставлена квартира, и зажили они счастливо, храня верность друг другу. Я тогда подумал, торопясь на электричку: «Вот что под силу настоящему искусству! Сказано: «Красота спасет мир». Я только что увидел, как она спасает. Как в чудесной комбинации звуков, слов и красок сохраняются в незыблемости главные ценности и будят чистоту в заплутавших душах.
NB: Использован фрагмент иллюстрация Сергея Аристова из книги «Русская ось колеса Сансары», где мотив о синем-синем и о билете на двоих проходит рефреном.