Джефф Эли, профессор истории и германских исследований Мичиганского университета, начал работать над темой фашизма в 60-е годы прошлого века. А в 2012 г. в статье «Теория фашизма», между прочим, констатировал: «С тех пор, однако, лёгкость применения аналогий с фашизмом, чаще всего, ради изобличения собственных оппонентов, не стала меньшей». При всём обилии исторических свидетельств и многотомных исследований до сих пор нет единого понимания, что такое фашизм. Бесспорно лишь, что фашизм - это абсолютное зло. Это придаёт особое значение изобличению оппонентов в фашизме, что, в свою очередь, мешает единству в понимании его сущности.
Пытаясь разобраться в этом, часто обращаются к докладу итальянского учёного, философа и писателя Умберто Эко, прочитанному им в 1995 г. по случаю 50-летия победы над гитлеризмом (http://proza.ru/2014/08/22/1220). В докладе выделены 14 признаков фашизма – по словам автора, "вечного", ур-фашизма ("Uhr" по-немецки – час, т.е. перманентно, "ежечасно" возрождающегося).
Три первых признака описывают тесно связанные, по мнению Эко, культ традиций, антимодернизм, доходящий до иррационализма, и "культ действий ради действий". При этом в «глубине идеологии фашизма – указано в докладе – главенствовала теория Blut und Boden — "Крови и почвы". Отрицание современного мира проводилось под знаком отрицания капиталистической современности». Мнению Эко противостоит определение фашизма, данное Роджером Гриффином, политологом, профессором Оксфордского университета. Этот исследователь, напротив, полагает, что фашизм представляет собой «революционную, трансклассовую форму антилиберального и антиконсервативного национализма, связанную с модернизацией, принимающей разнообразные внешние формы, чтобы приспособиться к конкретным историческим и социальным условиям».
Объединяет Эко и Гриффина упор на национализм, как основу, исток заблуждения народов, поверивших своим фюрерам и пошедших за ними. Но Эко видит его, как кондовое замыкание на традициях, что, действительно, имело место в фашисткой пропаганде, а Гриффин оценивает мысли и действия идеологов – как исторического фашизма первой половины ХХ века, так и более поздних его форм. Национализм нужен им для сплочения всех слоёв общества под фашистскими знамёнами.
Действительно вечный фашизм не может держаться за вчерашние мифы, он постоянно модернизуется, мимикрирует, ориентируясь на то, во что верит обыватель. Чтобы теория почвы и крови не противопоставляла нацистов разных народов, сегодня утверждают, к примеру, что есть свободолюбивые нации, и "быдло", нации, которые следует подчинять или истреблять, потому что они свободу якобы не понимают и понять не могут. Такого рода теорийки позволяют делить людей на высшие и низшие касты произвольно, так, как того требует момент.
Заметим ещё, что культ действий, выведенный Эко из иррационализма, представляет собой хорошо известный и вполне рациональный психологический приём, помогающий сплачивать массы. Он применялся с незапамятных времён в плясках охотников, сохранился в деревенских хороводах и армейской строевой подготовке. Фашисты широко используют его, поскольку провозглашаемая ими борьба за власть требует предельной сплочённости.
Два следующих признака (4 и 5) демонстрируют психологическую ущербность, ущемлённость фашизма, боящегося критического мышления и всякой инаковости вообще. Но как моральные карлики (пусть и крайне злобные) смогли покорить всю Европу с её богатейшими культурными традициями?
Отчасти это объясняют признаки 6 и 8. Точнее, их надо назвать предпосылками – они указывают на внешние условия (какими их представляют рядовым фашистам). В 6-ом говорится о фрустрации (т.е. "обломе", крушении надежд и резком ухудшении экономических либо политических условий жизни) представителей среднего класса. В 8-ом отмечается (возможно, преувеличенное) унижение нации преуспевающим врагом. Исторически фашизм зародился, как отмечают Умберто Эко, Джефф Эли, Эмилио Джентиле и др. учёные, в массе представителей средних слоёв. Как пишет Эли, «…горнилом, породившим фашистский радикализм, стали условия насилия, крушения империи и революционного движения, возникшие в результате Первой мировой войны». В этих условиях народные массы выплеснули колоссальную энергию, и фашисты старались перенаправить её на своих внешних и внутренних врагов. Этой цели идеально способствовал их ультранационализм, специально описанный 7-ым признаком.
Умберто Эко не выделяет в качестве особого признака радикализм, который многие исследователи считают одной из важнейших особенностей фашизма. Но именно радикализм требует, в частности, посвящения жизни борьбе вместо борьбы за жизнь (признак 9), возведения в культ массового героизма (11) и мужественности, доходящей до презрения к женщине (12).
Признаки 10 и 13 очерчивают основы социального строя фашизма. Прославляя достоинства своей нации, её вожди присваивают себе право определять желания и нужды народа. Права и свойства личности присущи только вождям (часть функций которых сегодня могут исполнять телевидение и интернет), остальные должны исполнять прописанную им роль народной массы. При этом «масса слаба настолько, чтобы нуждаться в Погонщике и заслуживать его».
Последний, 14-ый признак (о "новоязе") несколько выбивается из общего ряда. Может показаться, что он добавлен искусственно, чтобы не оканчивать 13-ым. Но, если заметить, что насаждение урезанного, иссушенного новояза вместо полноценного языка помогает в борьбе с критическим мышлением и облегчает усвоение массами лжи и дезинформации фашистов, то он оказывается одним из важнейших.
Умберто Эко ни слова не сказал про антикоммунизм фашистов, отмечаемый многими исследователями (Роджер Гриффин, Ян Кершоу, Людвиг фон Мизес и др.).Сегодня про него вообще вспоминают редко. В России – потому, что не хочется бередить раны Гражданской войны и вспоминать, что зарождение фашизма было её следствием. На Западе не хочется рушить чёрно-белую картинку, в которой бело-пушистому демократическому капитализму противостоят все диктатуры разом.
Но фашизм начинался именно как антипролетарское движение представителей среднего класса. С одной стороны, им угрожал физической расправой пролетариат, бушевавший после Первой мировой войны и российской Октябрьской революции, а с другой – ждал экономический крах из-за нежелания монополистов идти на уступки. Если последние могли подкупать своих работников либо защищаться от них, то средним слоям это было не по карману. Оказавшись между молотом пролетариата и наковальней монополий, фашисты возненавидели не только организованное рабочее движение, но заодно и слишком, как им казалось, мягких по отношению к нему либералов и демократов. Тем не менее, крупнейшие монополии охотно с ними сотрудничали. То есть фашизм был прежде всего антикоммунизмом, и крупный капитал его в этом поддерживал.
Не имея такой массовой опоры, как рабочий класс, фашисты нашли выход в крайне жёсткой форме национализма, сбивающей народ, независимо от классовой принадлежности, уровня достатка и образования в единую стаю. Все, кто не в стае – чужие, и это не люди, а потому нет ничего недопустимого по отношению к ним. Ультранационализм и радикализм Гитлера, Муссолини и их соратников вытекали, таким образом, из антикоммунизма. Ложь, дезинформация также требовались для прикрытия стремления представить свои интересы всеобщими.
Ка к ни странно, фрустрации, резкому падению всегда предшествует как раз улучшение жизни. Как суп – нагревается, нагревается, а потом вдруг начинает бурлить и заливает горелку. Улучшение жизни никогда не происходит равномерно, и низшие слои считают несправедливым, когда на обеспеченном их трудом празднике жизни про них забывают. В абсолютном выражении жизнь российских рабочих до 1914 года не ухудшалась, но фабриканты ("буржуи") на их глазах богатели быстро. Немецкие капиталисты тоже богатели, но английские и французские, имея доступ к колониям, делали деньги гораздо быстрее. Неравномерность развития капитализма привела к мировым войнам. Российская революция была явлением сложным, но её радикализм, ярость к буржуям также росли из имевшегося неравенства. Позже неравенство способствовало краху колониализма и распаду СССР. Жизнь в колониях и в СССР улучшалась, но не так быстро, как в развитых странах, что и было обидно. Монополисты, прежде всего североамериканские, эту обиду подогревали, а потом умело использовали для внедрения неоколониальной системы мирового грабежа.
Рост мирового избыточного продукта продолжается, и сегодня закипает везде. Во многих странах развиваются сепаратистские настроения. Сепаратизм – это не фашизм. Но это форма национализма, вызывающая ответную реакцию в другой части нации или государства. И мироправителям это на руку. Ничего нового, вечное "разделяй и властвуй". Когда мелкие страны между собой грызутся, хозяева жизни спокойны. При необходимости конфликты даже подогревают, в том числе ложью, дезинформацией. Цель – занять народы делом и ослабить, чтобы не захотели и не смогли добраться до хозяев. С крупными странами сложнее, поэтому их надо делить на кусочки. В идеале каждый человек должен в одиночку противостоять единой всемогущей монополии.
Поэтому современный фашизм стал инструментом, используемым для дробления государств и народов. Антикоммунизм, как ненависть (возможно, прикрытая) к простому народу, национализм и расизм, как презрение ко всем, кто не они, радикализм, искусственно подогреваемый там, где нужно и дезинформация всегда и везде. Этот несложный рецепт адаптируется к местным условиям и поставляется с розами, гвоздиками или печеньками. Фашизм на экспорт. Вы называйте друг друга фашистами, воюйте, а мы вам оружия продадим.
Чтобы не заливались ненавистью глаза, надо каждому давить фашизм в себе, а не уповать на то, что это вдруг захотят сделать другие. Надо объединяться против тех, кто строит барьеры между людьми и народами. Надо (хотя это совсем утопично) изменить наконец экономику так, чтобы её рост не приводил к росту пропасти между золотым и нищим миллиардами.
29.11.22
Фотография из интернета