Душа поэта, светлый образ поднебесный

               
 
       Душа поэта Александра Удовидченко, светлый образ его поднебесный  не то, чтобы часто мне вспоминается, нет, – Саша как-то невольно и почти постоянно присутствует в жизни моей. Он светлой тенью то и дело проходит по сумеркам, он силуэтом тёмным идёт сквозь солнцепёк. Для меня он – живой, неуёмный и навсегда недосказанный. 

       Наши дороги и наши беседы начинались так далеко и так давно, что теперь это кажется наваждением или придумкой. Достаточно сказать, что мы впервые  встретились в семидесятых годах прошлого века. Было это где-то в барнаульских переулках, по которым тогда – молодые, дерзкие, с претензией на гениальность – мы топали на поэтическую  студию. У многих был в ту пору большой запас огня в душе, запас молодцеватой гордости и литературного пижонства. У Сани этого не было – он себя  не выпячивал. Зато сам собою «выпячивался» неординарный взгляд его на вещи, на природу, на строку и на строфу. В нём ощущался будущий Поэт – серьёзный, вдумчивый.      
     Уже тогда он изобрёл свою «поэзии златую колесницу», которая должна была увезти его куда-то в поднебесную, звёздами усыпанную вечность, –   и это изобретение, увы, оказалось пророческим. 


Не сетуй, друг, на то, что не везет,
И что другим ночами крепко спится.
Не их, а нас с тобою унесет
Поэзии златая колесница.


        После окончания института культуры мне пришлось покинуть Барнаул: мотался по землям и по морям, но несколько раз спотыкался о бел-горюч камень – Москву белокаменную. И там, в общежитии литературного института, в папиросном тумане или в спорах, Саня пел кое-что под гитару, но больше читал – иногда с листа, а иногда по памяти. А ещё он там сжигал свои черновики и сам себе при этом ухмылялся: «Тоже мне – Гоголь нашёлся!»   Потом в судьбе моей случились ВЛК – Высшие литературные курсы. Жил Саня Удовидченко тогда уже в Калуге – встречались мы и там.

        Судьба моя «цыганская» богата на потери, но грусти и жалости нет – что с возу упала и чёрт с ним. Однако, до сих пор я не могу забыть потерянный свой очерк под названием «Калуга для друга»  – это как раз о наших встречах с Сашей, о наших разговорах на улицах Калуги под сереброзвон колоколов, под хмельные ароматы яблок на базаре, под сияние тех самых звёзд, на которые – как Саша подметил –  сам Циолковский когда-то смотрел.

       Очерк тот был написан уже после трагедии, которая произошла в Калуге в 1998, после того, как Сашу увезли к последнему «милому пределу» – на родимый Алтай, на вольные просторы Кулунды, в которые он был беззаветно влюблён.

        Крепость удара от того калужского кошмара оказалась настолько сильна, что несколько лет Саня Удовидченко приходил ко мне во сне. Эта была практически первая серьёзная беда на моём поэтическом горизонте и, может быть, поэтому тоска до сих пор не остывает, угли теплятся.  Хотя не в этом дело –  дело в том, что душа его не высказалась в полной мере, не воплотилась и это обидней всего.  В нём бушевала стихия Павла Васильева, которого Саня любил, – стихия эта искала выхода, искала своё самобытное слово. И слово было найдено, да выпало из рук. И получилось так, как получилось – не перепишешь.   

      Душа его светлая, русская, душа распахнутая –  душа поэта, не пожелавшая изгваздаться в том непотребном, куда покатилась Россия в девяностые годы – эта душа невысказанная теперь незримо бродит, блуждает где-то рядом и только изредка является воочию – мелькает звездопадом, снегопадом, слезится дождями, болью и тоской аукается в людях родных и даже незнакомых. Душа поэта греется у нашего огня – у тех, кто любит, у тех, кто помнит.
   
25 ноября 2022