Егор всегда возвращался с охоты одной дорогой: сначала пробирался по чащобе к Пахомовой заимке, потом уже по натоптанной тропе выходил на просеку, по которой раньше лес из тайги вывозили, и шел по ней почти до самого поселка. Отдыхал он обычно у большого валуна, где просека круто уходила налево, к лесозаводу, а впереди уже виднелись крыши домов и столбы белого дыма над ними.
Он присаживался на бревно, валявшееся у камня с незапамятных времен, и впервые за весь день закуривал, потому что отец, отправляя его на первую охоту, дал ему такой наказ: «В тайге не кури, иначе без добычи домой придешь».
Вид с этого места открывался очень красивый: сбоку в ста метрах -берёзовая роща, за ней в прогалинах река виднелась с сугробами да торосами ледяными, а за рекой – скала, что звалась у них в поселке Медвежьим Зубом.
Егор просиживал здесь с полчаса, а иногда и час. Возвращаться домой ему не хотелось, потому что после смерти матери жили они с отцом по-мужски неуютно и неряшливо, а порой и голодно. А здесь утешала его красота, и забывались все невзгоды…
Но в тот день, когда началась эта история, что-то обеспокоило его, а вот что, он долго не мог понять. Но потом взглянул мельком на вершину скалы и увидел там… волка. Он сидел на задних лапах, опустив голову, и смотрел вниз, как показалось Егору, прямо на него.
В то время солнце как раз садилось за Медвежьим Зубом, и всё это выглядело, как на нарисованной картине, какие он видел однажды в областном художественном музее. Только там это было красками изображено, а здесь все было живое: и красное закатное солнце на синем еще небе, и белые берёзы в роще, и три зеленых сосны на утесе, и волк, поводивший головой по сторонам, будто принюхиваясь к чему-то.
И Егору вдруг стало страшно. Ему показалось, что зверь сейчас спрыгнет со скалы и полетит, как на крыльях, прямо к нему на грудь, и вцепится своими острыми клыками в его горло.
Он привычно сдернул с плеча ружье, но тут же понял, что это бесполезно. Во-первых, он охотился только на белку, и патроны у него были заряжены мелкой дробью, а, во-вторых, расстояние до вершины утёса было слишком велико, даже если бы у него были патрон с пулей, который охотники называют жаканом. Раньше он брал с собой два – три таких патрона, опасаясь встретить в тайге медведя – шатуна, но потом перестал, так как ни разу за десять лет с ним такого не приключилось.
Он в сердцах бросил на снег папиросу, затоптал её унтами, а, когда поднял голову, волка на утёсе уже не было. Егор даже усмехнулся: а, может, ему всё это привиделось? Чего только в жизни не бывает...
Когда вернулся домой, хотел рассказать об этом отцу, но потом передумал: больше всего на свете отец не любил охотничьи байки про лисьи хитрости, волчью злость и всё такое прочее. Засмеёт еще или, того хуже, посоветует к врачу обратиться, чтобы тот его от наваждений избавил.
Но через день всё снова повторилось: и волк на скале, и страх беспричинный, и ружьё, сдернутое с плеча.
И не вытерпел Егор, пошел к отцу, который перед сном у себя в спаленке книжку читал. А любил он читать, в основном, рассказы Джека Лондона о животных, и в данный момент наслаждался историей о Белом Клыке, который, будучи сыном волка и собаки, спасал людей, а люди спасали его, потому что он был настоящим другом всех живущих на этой земле.
Когда Егор вошел в спаленку, отец с сожалением отложил книгу в сторону и спросил:
- Что случилось? Неужто, шатун в тайге объявился?
И тогда Егор рассказал ему все: и про волка на скале, и про свой страх, какого не знал с детства
Отец сбросил с себя одеяло, сел на кровати, суча ногами, и спросил:
- Ты на волка ходил когда-либо?
- Батя! – вскричал Егор – Ну, тебе ли не знать, что я, кроме белки, никого в тайге не трогаю…
И тут же вспомнил…
- Хотя, помнишь, три года тому назад, когда в феврале уже на белку охоту закрыли, меня егерем в лесничество взяли?
- Конечно, помню. Карабин «Соболь» тогда тебе еще выдали, и ты этим очень гордился.
- Так вот тогда был со мной такой случай… Иду я, значит, с этим самым карабином по тайге, и слышу, что где-то рядом собаки, вроде, друг с дружкой ластятся. Выхожу на елань и вижу двух волков, молодых еще, и оттого сдуру об опасности забывших. Прыгают по поляне, как дети малые, лижут морды друг другу. Понятно, что волчат решили завести… А у нас тогда в районе отстрел волков объявили, так как в совхозе имени Ильича они отару овец ночью порезали. И тогда я подумал: «А давай-ка, я их положу на этой поляне, сразу двоих. Как- никак, шесть штук получу, по три за голову, как обещали. Снял, значит, я с плеча карабин, прицелился, и мне на мушку сразу молодка попалась, волчица, то есть. Не промахнулся я, точно ей в глаз угодил, не даром, я по белкам спец. А друг её поначалу, вроде, и не понял, что случилось: прыгает вокруг нее и зубы скалит, смеётся, то есть.
Прицелился тогда и я в него, курок нажал, а выстрела нету: в магазине патронов не осталось, так как я двух зайцев до этого уложил по дороге да и забыл про это. Понял я тогда, что уходить мне надо, пока волк меня не унюхал. Только отполз на тропу, вдруг слышу, как завыл он страшно. Сроду такого не слышал, чтобы волки так выли. Помню, как баба Лена голосила, когда мамка наша померла, так вот и волк этот точно так плакал, голову к небу задрав…
Отец выслушал его, понурив голову, потом встал с кровати, подошёл к окну и сказал:
- Нехорошо ты сделал, Егорша, совсем нехорошо…
- Так ведь, батя, отстрел объявили! – закричал Егор.
Отец, не оборачиваясь, спросил, как припечатал:
- А, если завтра в ООН объявят отстрел арабов – террористов, ты тоже пойдешь по свадьбам их невест убивать?
- Да что ты такое, батя, говоришь?! – еще громче закричал Егор. - Неужто, ты меня злодеем считаешь?
- Будь ты злодеем, ты бы мне этого не рассказал, - ответил отец . – А теперь слушай меня внимательно и делай так, как я тебе скажу. Возьми у меня в тумбочке два жакана и заряди ими своё ружьё. Коли по дороге в тайгу они тебе не пригодятся, спрячь их на время, но на обратном пути они должны быть у тебя в стволе. И так каждый день, пока ты не встретишься с этим волком и не убьёшь его.
Он сказал это так спокойно, что Егор сразу остыл после внезапного возбуждения , а строгое назидание отца показалось ему шуткой. Он даже усмехнулся, присел на кровать и, подняв с пола томик рассказов Джека Лондона, сказал:
- По-моему, отец, ты очень веришь сказкам о животных, которые написал этот американец. Такого в жизни не бывает. Ты сам хорошенько подумай: как может этот волк преследовать меня, если он даже не видел, кто стреляет из-за кустов?
Отец резко отвернулся от окна, подошел к сыну и сурово посмотрел ему в глаза. Потом вдруг размахнулся и шлёпнул его ладошкой по затылку:
- Ты, Егорша, еще не дорос до того, чтобы отца уму-разуму учить и какие книги ему читать.
Ударил он его совсем не больно, но Егору стало очень обидно, потому что отец даже в детстве ни разу не поднял на него руки, хотя порой проделки сына выводили его из себя. И сейчас он, видимо, понял, что поступил неправильно, ударив его, уже взрослого человека, по затылку и, тем самым унизив в его же собственных глазах.
Он присел рядом с Егором и продолжил разговор уже совсем по-другому, точно так, как уговаривал его в детстве есть кашу:
- Ты, Егорша, прежде чем сказать что-то, пораскинь мозгами, вспомни, чему тебя старые охотники учили. Волки человека не глазами запоминают, а нюхом своим. Как только ты ушел после выстрела, зверь свою подругу оплакал, потом обошёл вокруг всю поляну, нашел то место, где ты лежал, обнюхал его и навсегда запомнил твой запах. Он даже шел по твоим следам до тех пор, пока ты у валуна не присел отдохнуть. Но там рядом на шоссе уже машины шумят, и он поостерегся на тебя нападать. Но следил за тобой всё это время, чтобы убить тебя, когда ты окажешься один вдалеке от людей. И шел за тобой на безопасном расстоянии, не зная, что ружьё у тебя только на белок заряжено, и с вершины Медвежьего Зуба за тобою следил: а вдруг ты там до темноты будешь отдыхать. Так что теперь он за тобой всё время будет ходить, пока ты промашку не допустишь. Вообще-то, я бы посоветовал тебе бросить в тайгу на охоту ходить. Устрою тебя на работу в свою кочегарку, заработки у нас там неплохие, тепло и чисто, потому что теперь мы на газе работаем. Я ведь тоже когда-то заядлым охотником был, всю тайгу в округе исходил, пока не ноги не отказали. И случалось, что в глаза смерти смотрел, как ты сейчас. Помню, с шатуном встретился, почти лоб в лоб. Здоровый был мишка, хотя и отощал, по тайге всю зиму шатаясь. Глаза у него мутные от голода, но радость в них уже появилась: добыча сама ему прямо в руки пришла. Но вдруг вижу: засуетился он что-то и начал нос обеими лапами чесать, будто пчела его туда укусила. А потом бросился в кусты и побежал, словно заяц какой , чем-то напуганный. А я только на второй день догадался, что с ним случилось. Дело том, что я тогда ремонтником на железной дороге работал, и каждый день мы шпалы меняли, которые пропитаны были страшно вонючей жидкостью под названием креозот. Понятно, что ватник мой, в каком я и на охоту ходил, провонял этим самым креозотом до основания. И не перенес мишка такого аромата, сбежал, как мы сбегаем из комнаты, когда там мышь сдохнет…
Рассмеялся отец, вспомнив этот случай из своей охотничьей жизни, и Егор тоже улыбнулся, забыв свою обиду…
До конца сезона охоты на белок оставался еще месяц, и он продолжал почти каждый день ходить в тайгу, решив обдумать предложение отца в конце февраля. А его наказ заряжать ружьё жаканом исполнял исправно, но только для того, чтобы отец больше не волновался.
За всё это время волка на вершине Медвежьего Зуба он увидел всего один раз, и показался он ему каким-то маленьким и понурым, и чувство страха, испытанное им в первый раз, больше его не посещало.
Но то, о чём предупреждал его отец, всё же случилось.
В тот день ему повезло. Семь белок он сшиб на рассвете, когда те из дупел вылезли, чтобы корм найти. Потом по пути к заимке зайца подстрелил, задумавшегося о чем-то под ёлкой. К месту отдыха у валуна вышел, как обычно, на закате солнца, посидел там с часок, не снимая лыж, покурил и не спеша отправился в поселок.
Крупные хлопья снега срывались с тёмного неба, было безветренно и тихо. Справа от тропы круто уходил вниз к реке обрыв, а слева на взгорке густой кустарник чуть ли не цеплял Егора за плечи. До посёлка оставалось где-то метров триста, не больше, и он уже представил себе, как скоро войдет в избу и обрадует отца богатой добычей, когда услышал позади себя почти неслышимый шум. Словно белка хвостом по снегу прошуршала, а потом его кончиком стучать стала от нетерпения: тук-тук, тук-тук…
Егор обернулся и увидел… Но не белку, что нашла прошлогодние кедровые орешки и созывает к себе родных и друзей, а огромный черный ком, подпрыгивавший на тропе, как автомобильное колесо, сорвавшееся с оси.
Этот ком катился к нему, с каждой секундой увеличиваясь в размерах, и тогда Егор понял, что это ОН, тот самый одинокий волк, подругу которого он убил на таежной елани.
Он начал разворачиваться на тропе, чтобы встретить опасность лицом к лицу, заспешил, наступил одной лыжей на другую и упал на бок, ударившись щекой о твердый снежный наст. Потом одним рывком сдернул через голову ремень ружья, приложил его к плечу и наугад, не целясь, выстрелил. И совсем рядом раздался вдруг жалобный визг, и черный ком взлетел в воздух в трёх-четырёх метра от него.
На какие-то пять секунд стало тихо и покойно, но потом в поселке залаяли собаки , встревоженные выстрелом, захлопали двери, раздались голоса людей.
Егор с трудом встал и долго стоял на месте, держа ружье наперевес: мало ли что, а вдруг зверь просто затаился, чтобы напасть на него исподтишка. Потом достал из рюкзака фонарик, посветил издалека. Волк лежал на тропе, распластавшись во всю свою длину, пасть его была широко раскрыта, клыки окрашены кровью…
«Повезло мне, - подумал Егор, - пуля точно в рот ему вошла и до мозгов достала».
Когда он вошел в избу, отец сидел за столом и читал книгу.
- Я уже было прилег, - сказал он, - да потом выстрел услышал и решил тебя дождаться. Это не ты стрелял?
- Я убил его, - произнес Егор, будто не слыша, что говорит ему отец. – Постучись к Рыжовым, пусть заберут … Он недалеко лежит, возле старой кузни...
- Хорошо, сейчас пойду, постучусь, - охотно согласился отец и направился к порогу.
Но, не доходя до двери, вдруг остановился у стены, где висела фотография жены, еще молодой и красивой, и сказал, отворачиваясь от Егора, чтобы тот не увидел его глаза, полные слёз:
- А ты, Егорша, теперь на всю свою жизнь запомни: коли убил у волка подругу, добей и его. Не могут они без любимых жить, смерти своей без них ищут. Не то что мы, люди…