Всяк, кто танцует, тот начнёт от печки.
Кто обличает, — сам и «держит свечки».
Поэту нет резона танцевать.
Он с первых строк обязан воспевать,
Свидетельствовать, даже править тризну
Хоть по врагу или былому коммунизму.
Ему пристало громкий голос свой —
Сравнимый с Йерихонскою трубой —
Возвысить, чтобы людям донести
Все то, что невозможно растрясти.
А что для авторов наживкой может быть?
Чужая слава, да иных поэтов прыть!
На счастье, к нам, в год тёплый (ни сосульки),
Явился критик под фамилией Писулькин.
Долбал, чихвостил всех и в хвост, и в гриву…
Не всем понравилось, но с фотками — красиво:
Где бицепс тужится, а где-то в интерьере
Айфон китайский, из «Икеи» двери.
И вот, представьте: словом, постом об стол —
И не Писулькин он, не критик, а… апостол.
Направлен силой высшей научить
Нет не летать и по воде ходить,
А делать (как сказать бы метко?)
Ах, вот нашёл! Да! Из говна — конфетки.
Читал Писулькин в иностранном «Крокодиле»
Статьи, какие в эс-сэ-сэр не выходили.
А в них писалось: «Разлюбезный друг,
Читателя брать нужно на испуг.
Идеи, смыслы — это всё до сраки,
Важней всего объёмы, то есть, знаки».
Ложатся строчки, буквы черные по белому.
Они считаются, естественно, с пробелами.
«От их количества, — Писулькин так решил, —
Зависит многое». И шубу из шиншилл
Супруге справит он, как только, без греха,
Найдутся в ленте два-три автора-лоха.
А как ещё идею с шубой воплощать?
Писулькин начинает всех стращать.
Гнобит. Аж весь заходится в экстазе.
И вскоре те, кто не гондон, то — мрази.
Приплыли! Будущность, и творческий их пыл
Писулькин в три поста похоронил.
Напомню: в пасти Каа исчезли бандар-логи,
А в нашем случае — от комментов и в блоге
Не род приматов быстро сдулся и почил.
Когорту авторов Писулькин замочил.
А там, где пусто, где зачищена поляна,
Для шуб найдётся, точно, два иль три барана.
Вот тут мы смысл поищем «в», — не «вне».
Ведь дело здесь не в «золотом руне»,
Не в дорогих обновках для супруги.
Иные кроются за этим всем потуги.
Их видеть третьим глазом нам дано.
(Для тех, кто с нами, продолжается кино.)
Про фотки помните? Одеты все по моде.
И видно: ни над кем не верховодит
Писулькин наш. Сидит под каблуком.
Он без приказа не сваляет снежный ком,
Не приласкает в доме кошку и щенка…
Такой характер: ждёт от женщины пинка.
Но критик он. А, значит, есть амбиции.
Их сложно воплотить без амуниции,
Которая раскрепощает прыть,
Даёт возможности процессами рулить.
И тот, кто ищет, тот найдёт лазейку!
Завёл Писулькин авторов семейку.
За фэнтези в ней отвечает Скалкин,
ЛитРПГ подмял писатель Палкин.
У Залкинда выходит классно ЛыР,
А автор Галкин — ихний бригадир.
За то Писулькин полюбил засранца,
Что в книжках врёт про гея-попаданца.
Прекрасный коллектив. Кипит работа.
А что писать — не авторов забота.
Нагайка — самый лучший нагибатор,
Ещё в наличии — японский калькулятор.
Есть план, есть цель: в минуту «тыщща знаков».
Желательно, конечно, чтобы с гаком.
Кто не уложится в отпущенный лимит,
Над тем жестокая нагайка просвистит
Писулькина. Дойдёт до мордобоя.
Коль взялся, так ходи. (Есть правило такое.)
Его, конечно, с криком: «Твою мать!»
Надсмотрщик строгий заставляет выполнять.
Иной заплачет, скорчится от боли,
Когда, забыв себя, чужую примет волю.
Четвёрку ж смелую не посетит слеза.
Здесь — кремень, здесь хоть людям ссы в глаза.
Ладонью влагу только с силой вытрет Скалкин
И, может быть, губу закусит Залкинд.
Другим двум членам творческой артели
Нагайки свист, что голос у свирели.
Вы будете смеяться, «твою мать!»
Писатель Галкин стал воспринимать
Как приз, как нечто главное на свете.
(Ну, кто мне скажет, что писатели — не дети?)
У творчества есть миллионы лиц.
Пред каждым можно было б падать ниц,
Кабы средь них не выявлялися подонки,
Гвоздями приторачивать мошонки
Рискующие. Ради жалкой славы…
И как не вспомнить здесь: «О времена! О нравы!»?
«А что четвёрка наша?» — может, спросит кто-то.
Им всем, как каждому, прославиться охота.
На эпатаж, авось и прочие бирюльки
Не даст добро всегда разгневанный Писулькин.
У критика свой метод, свой режим.
В артели дружной каждый чувствует нажим.
И каждый знает, что часам к пяти утра
Три текста нужно выдать на-гора
По темам «Шерсть», «Лобзания», «Дракон».
Кто не успеет, будет сильно огорчен.
Здесь не помогут отговорки и стенания.
Закон суров: за срывы сроков — наказание.
Тернист путь к славе, коль идти к ней из-под палки;
Порой, не греют душу автора и «алки»,
Спешащие к трёхзначному числу.
Но есть поверье: подобраться к ремеслу
Без нужного количества подписчиков
Не смогут те, кто мыслит утопически.
Писулькин всем по данным качествам известен:
На компромиссы не идёт, и торг с ним неуместен.
Не Галкиным и Скалкиным чета.
То он галопом — что аллюр и три креста —
Промчится мимо ошарашенных сосайтцев,
Чтоб только засветить свои стальные яйца.
Всё это видит, остро чувствует «четвёрка».
Как не увидишь, если каждый вечер — порка?
Разбор полётов скрупулёзный, методичный,
Без громких криков. Внешне выглядит прилично.
Однако каждый ощущает напряжение…
А как иначе? Без него нет вверх движения.
Про то нам статистический отчет
Наглядно пищу для анализа даёт.
Вот, например, у Галкина замеры
Покажут, что гаргульи и химеры,
В романе выглядят милее для души,
Чем те ошибки, где стабильно: «жы» и «шы».
Зато подписчиков у парня — выше крыши.
Читают залпом всё, что паренёк напишет.
Завидно Палкину. Он сильно отстаёт.
Но никогда бы не попал он в переплёт,
Кабы с наставником своим не залупался.
(С ним наш Писулькин, мягко скажем, задолбался.)
На слово — слово. Замечания — в штыки,
Как будто рядом с ним дебилы, дураки
Строчат без устали хитросплетений проды
В погожие деньки, в недели непогоды.
Но знает коллектив, что Палкин не зажрался,
ЛитэРПэГэшник пил — тем самоутверждался.
Ни капли в рот не брал в артели только Залкинд.
Писал в неделю ровно столько, сколько за год
Не источал иной писака дивных слов,
Чем множил славу израильевых сынов.
Писулькин даже как-то, сидя на квартире,
Читал творения его — супруге Ире.
И оба плакали…
Да-а. Так бывает. И про то нам пел Кобзон
(А, может, Леннон?), что сердечки в унисон
Порою бьются, заставляя нас грустить
А, впрочем, разве по-другому может быть?
В литературе всё просчитано, измерено —
Читайте том любой романа про Каренину.
Но нынче так не пишут. Пишут лучше!
На днях Писулькин вспомнил громкий случай,
Который лёг в основу повести его
С названьем «Прелести садиста моего».
Герои, шутки в ней и диалоги так милы…
Сюжет завязан был вокруг бензопилы.
Однако что-то мы порядком отвлеклись.
Уходим в сторону, а следовало бы в высь.
Писулькин, в целом, рад развитию событий.
Процесс идёт и череда открытий
ЧуднЫх пришла. (Их по-другому не назвать.)
Всех четырёх на сайте стали узнавать.
* * *
В один миг три декады пролетели.
Подопытные все заматерели.
К ним заходили прежде восемь книгочей
Теперь, прикиньте! — аж три тысячи чертей!
Сюда плюсуем смело сотни две каналий
Русскоязычных. Все — из дальних далей.
Но, чу! Я слышу голоса. Нестройным хором
Хотят сказать мне, что в кино про мушкетёров
Чертей, каналий поминал д’Артаньян.
И что из этого? А я вот «рус-Иван».
И мне понятней Скалкин, Галкин, Палкин.
Про дартаньянов фанфик пишет Залкинд…
…назло Дюма.