Ветер мёл прохожих по набережной. Гало дрожали в мокром воздухе вокруг тусклых фонарей. По ту стороны бухты, видной из окна бара, над тёмной горжеткой гор, выкатилась медальоном луна.
Вечер покрыл стекло панорамного окна и входной двери амальгамой с внешней стороны, и оно приобрело свойство мутного зеркала, но толстые косые струи на нём мешали отражениям.
- Повтори, - обратилась женщина к бармену, отправляя стопку в скольжение по полированной стойке.
- Это уже пятый шот, - мягко заметил бармен, улыбчивый парень с длинной косой чёлкой цвета выдержанной граппы. Женщина присмотрелась сквозь струйку сигаретного дыма: не сильно-то он и весёлый, этот мальчик. Это шрам в углу губ тянет их вверх, приклеивая вынужденную улыбку к веснушчатому лицу.
- Заботливый, - хохотнула она, поворачиваясь к соседу по стойке. Сверкнула перстнем, поправляя взбитые над висками волосы. Бриллиант никак не вязался с грубой чёрной толстовкой, но зато уживался с укладкой. Куафер уложил её с тщательной небрежностью, Женщина любила сшивать несочетаемые, спорящие между собой, слова.
- За мой счёт, - отозвался мужчина.
- Не получится, - возразила она. - Я в этом городе гуляю всех.
Обычный вызывающий трёп пьяненькой бабёнки. Мужчина не мог знать, что случайная компаньонка по выпивке, соседка по бару, говорит правду. Она даже преуменьшила: все на этой планете пили за её счёт. На посошок, по крайней мере, уж точно.
Рыжеватый бармен не стал спорить. Эту клиентку он видел впервые. Но опыт подсказывал ему не мешать. Пусть напивается. Придёт же за ней, в конце концов, кто-нибудь. Тот,из-за которого она пошла в разнос. Таких не бросают. Уж очень хороша. Бледная, тонкая, пальцы, как стилеты. Таким дают выкипеть и забирают, когда уже нет угрозы ошпариться.
- Лучше б бросил, - как будто прочитала Женщина его мысли. -
Лучше б бросил, - бормотала она соседу, утопив изящную кисть в рыхлом твиде его рукава.
Она опорожнила стопку и опять щелчком направила её бармену. За стопкой потянулся влажный след.
- Везде меня находит. Надоели его истерики. Надоело бинтовать ему запястья. Меня выворачивает, когда я спускаю тёплую воду из ванны, ржавую от его крови.
- Наверное, он ревнует? Должно быть, Вы изменяли ему, - осторожно предположил владелец пиджака. - За Вами точно многие волочатся.
- Как пошло! Я не принадлежу ему. И ни кому-либо другому, - не приняла она комплимент. - Я всегда выбираю сама. И прихожу один раз. Нет никакого смысла во втором свидании.
А с этим я вообще не планировала встречаться. Не люблю таких. Не терплю его мрачных шуток. Шутить на грани я позволяю только себе, слышите? Исключительно себе.
Всполохи нервного румянца заиграли на высоких обтянутых скулах Женщины. Она поправила сигарету в длинном мундштуке из хорошо отполированного бриара.
На стойке стояла, ловя в стальной корпус барные огни, брутальная Брашед.
- Дамочка знает толк в аксессуарах, - подумал Мужчина.
Они перебрались в тёмный угол бара, на диван. До Рыжего доносились всхлипы и обрывки разговора. Ноги ныли в конце этой длинной смены, но работы им прибавилось: выпивку приходится носить дальше и чаще. Странно, но Женщина как будто вовсе и не пьяна. Каждый раз, когда он нависает над столиком и составляет с подноса всё новые шоты, она внимательно глядит в его лицо. Как будто что-то решает про себя.
- Нет, ты слишком юн, - итожит она.- От тебя потом не отвяжешься. Юность не умеет расставаться без сцен.
Рыжий протирает стойку, липкую от расплесканного алкоголя: Мужчина основательно поднабрался. Не получилось её подпоить. Скорее, уж она его. Как там она сказала? В этом городе я гуляю всех?
- Неужели и старых? - слышит бармен удивлённый возглас мужчины.
- С них и началось, - спокойно отвечает она и раскуривает новую сигарету. Помолчала. Выпустила четыре седых колечка движением сложенных трубочкой губ. Он расслышал звук выдыхаемого. Эту азбуку Морзе курильщицы со стажем.
Разговор показался Рыжему интересным. Хотя, какое ему-то дело, кто там у неё был! Со своей бы разобраться. Вот вчера… То есть, позавчера уже, мысленно поправился он, взглянув на циферблат наручных армейских Амстов. Короткая стрелка пересекла римскую «три».
- Сегодня опять не увидимся. Рухну и просплю до следующего утра, - рисовал он план. В голенях жгло. Он думал, ненастье нагонит людей в бар. Но посетителей было мало, с их зонтиков в стойке у двери натекло столько, что при желании можно было принять ванну. Если бы он не подтирал. Смену он отработал один. Уборщик не вышел. Не добрался по этой слякоти.
Ну, ничего. Четверо или пятеро посетителей быстро растворились в темноте за окном. Опрокинули кто рюмку, кто бокал, разогнать кровь, поднять ртутный столбик на пару градусов, чтобы хватило добежать домой сквозь сырую хлещущую мглу.
Остались только эти двое. Но они и пили, как лошади. С выручкой сегодня всё в порядке. Ну вот откуда он знает эту Женщину, в его баре она точно первый раз? Где он видел эти высокие бледные скулы, заостренные, как у моделей, удаливших моляры? Почему всплывает картинка похорон: кованые оградки, вычурные, во всём — в интенсивном цвете, в размере — преувеличенные цветы, чёрные подолы, начищенная медь духовых…
Там, в толпе родственников и незнакомых, его детский взгляд (Рыжий не плакал, он был слишком мал, чтобы осознать потерю) выхватил похожее на это, тающее сейчас в сигаретном дыму и сумраке бара, лицо. Нет, не может быть. Тогда бы ей сейчас было за шестьдесят. Но Женщина не выглядит старой.
Что-то его тревожит в её облике. А, может, этот запах. Аромат увядающих цветов: примятой лилии, сломанного гладиолуса, охваченной тлением гвоздики, вазы с забытым букетом в стоялой воде. Кажется, Деметр? Дешевые и навязчивые, нарочито торжественные, как всё на похоронах. Он явственно ощущал этот раздражающий и отталкивающий, вместе с тем манящий запах, когда приносил им очередную порцию алкоголя. Чорт, да кто она?!
О чём они там перешёптываются? Женщина рассказывает про своих любовников. Она перепробовала всех. И дышащих на ладан стариков (может, они оставили ей состояние? Камень в перстне внушительный.), и крепких корпулентных мужичков, достигших середины всего — социального успеха, достатка и самой жизни. Такие мрут от сердечного приступа прямо на улице, или в кабинете, или в постели. Падают замертво, в секунду.
- А мммолодые? Мммолодые разве тебе не нннравятся? - с трудом ворочая распухшим от соли и лимона языком в сыром рту, докапывался Мужчина.
- Молодые? — задумчиво протянула Женщина, как будто не задавала себе этот вопрос сотни раз. С ними слишком неспокойно. Они вечно мечутся. Торопятся. Не умеют растягивать наслаждение. Их кадыки лихорадочно ходят под её холодной ладонью.
Адамовы яблоки. А ведь это он их погубил. Всех этих мальчишек любого возраста. И спрятался, как всегда, за спиной женщины. Что ж. Нам не привыкать. Это мы держим мироздание на своих плечах. Атланты дезертировали вслед за праотцем. Мы, Кариатиды, не даём ничему окончательно рухнуть. Мы, женщины с обрубленными плечами. Оторванными тяжестью ежедневных забот. Антаблементы этого мира покоятся на нас. Мир сел нам на голову в буквальном смысле. А вот если я сейчас поведу бровью? Поверну лицо? Подниму подбородок? Помпея не переживёт свой последний день.
-Молодые? -Продолжила она вслух. - Нет. Их я не люблю. Слишком много душевных сил они отнимают. Но мне случалось быть и с подростком. Никакой радости мне это не доставило, поверьте.
А от одного она не может избавиться уже пятнадцать лет. Как только она пытается отдалиться, он прибегает к шантажу. Однажды его отдёрнули с железнодорожного полотна, и в ту же секунду просвистел с шумом гружёный состав, а их со спасителем смело в овраг волной горячего воздуха. А прошлой зимой его сняли с крыши стеклянного зуба, возвышающегося на набережной. Он собирался нырнуть в шершавое плиточное море.
Как же она устала! Каждый раз давать показания. Ладно, в участке, оперативнику. Но есть же высшая инстанция. И там протоколом не отделаешься. Женщину охватила дрожь, когда она вспомнила свой последний привод. Михаил - кажется так звали этого высокого, широкоплечего, с хмурым взглядом из-под сдвинутых бровей, начальника конвоя, или как там называется его должность? - нависал над ней сзади. Она жалась на ледяном табурете, сидя у совершенно голого стола: ни чернильницы, ни листка бумаги, ни телефона. Стены были тоже голые и абсолютно белые. В кабинете всё было лишено цвета. Даже за окном (она набралась смелости и повернула голову влево) она видела неподвижный белый прямоугольник, без единой кляксы облачка, без единой царапинки ветки дерева, без единого росчерка крыла какой-нибудь птахи. Ни солнца, ни сумрака — белая не проницаемая взглядом пустыня. Она мёрзла. Ей всегда холодно, поэтому она так много пьёт, но пальцы вечно остаются ледяными. Но здесь холод был особенный — он проникал внутрь сосудов, замораживал её тягучую кровь, делал невозможным её ток по капиллярам, забивал ледяными торосами артерии. Женщина начинала задыхаться…
Она вынырнула из этого воспоминания, как выныривает за последним глотком воздуха будущий утопленник.
- Нужно удержаться в действительности, схватиться вот хоть за краешек этого столика, или вцепиться в рукав случайного кавалера, - скомандовала она себе. - Только бы опять не уйти под тяжёлую воду этого воспоминания, вода сомкнётся, и шанса не останется. А ведь ей ещё надо отговорить её преследователя, её душного любовника. Вчера он подарил ей кольцо. Встал на одно колено, паяц, вынул из брючного кармана бархатную коробочку. Как всё пошло!
Рыжий вздрогнул от шрапнели дождя, ворвавшегося через внезапно открывшуюся дверь. Он что, заснул? Холодная острая пыль мелких капель разбудила его.
В проёме, не затворив дверь и вглядываясь в дрожащий сумрак бара, стоял Безумец. Распахнутый ворот, оторванная пуговица, соскользнувшее на гранитный пол запачканное кашне.
Наконец он увидел, кого искал, и шагнул в прокуренное пространство.
- Мортья, - позвал он сдавленным голосом.- Мортья, я виноват. Мортья!— Кинулся опоздавший ей в колени.
Рыжий замер за стойкой. Он понял, кто его клиентка и почему она так резко оборвала его попытку флирта. Ноги приросли к полу.
Пьяный Мужчина лежал всей грудью на столике, его руки были простёрты по столешнице, кисти свисали. Голова покоилась на этих вытянутых руках. Из-за стойки казалось, он заснул. Он и заснул. Только наряд полиции, который сейчас придётся вызвать Рыжему, его не разбудит.
-Мортья, я искал тебя везде! Поедем домой, дорогая, обещаю, мы не будем об этом говорить, я ни словом, - тараторил Безумец.
Женщина встала, натянула капюшон толстовки, подошла к двери, вытянула из стойки для зонтиков — вначале он подумал, это блеснул стержень её зонта, может, оголившаяся спица… как же он раньше не заметил! Это же серп. С зазубринами по внутреннему краю, дерево ручки отполировано её ладонью. Сколько же трудилась эта жница...