Детективная драма с убийствами и пропавшим золотом, чаяниями простых людей и предчувствием большой беды на фоне обрушения империи и становления Республики Советов.
***
Аннотация
Нижний Новгород, поздняя осень 1917-го. Из-за известных событий, один ярмарочный купец решает вывезти в уездное поместье всё нажитое имущество, включая запас золотых червонцев. Для чего приглашает со стороны древодела для заключения договора на производство работ с грузовиком, на котором и предполагается вывезти добро.
Условия сделки случайно узнаёт некий уголовный элемент и передаёт своей банде. Главарь понимает суть задумки купца, банда подстерегает отходной обоз на большой дороге и захватывает его.
Во время ограбления налётчики убивают всех сопровождавших, вожделенного золота не находят, а потому события требуют продолжения. С этого момента для главаря банды начинается гонка в поисках золота, а для формирующихся органов правопорядка безустанный розыск преступников.
Часть I, Глава I,.
Нижний Новгород, 1917 год. Поздняя осень претерпевала первые заморозки и готовилась к началам обильных снегопадов, редко когда в этих краях запаздывающих. На южных окраинах города вёл бойкий торг небольшой рынок, объединивший кустарей разного рода деятельности. Входная деревянная арка торговой площади сообщала всяк сюда впервой попавшим, что это «СР;ДНОЙ РЫНОКЪ», а ниже разъясняла рукописным текстом: «торговля провiантомъ и р;м;сл;ннымъ товаромъ».
Потребно – выбирай, что люди показали; а коли имеешь, что предложить – вставай не чурайся в подходящий ряд.
***
По ремесленному ряду шёл высокий, солидный бородач в меховой шубе и недешёвом малахае на голове. Не особенно чем интересующийся, остановился он возле прилавка с серебряной, золочёной и расписной фарфоровой посудой, и тонкой чёрной тростью, инкрустированной золотистой нитью, манерно указал на приглянувшиеся вещицы:
— Почём за серебро ноне просишь?
Торговец засуетился, радуясь выбору покупателя, поднял напоказ столовый набор для специй – несколько предметов на фигурном серебряном блюдце – и сопроводил улыбкой:
— Подыми полчервонца, Авдей Семёныч, сдам без торга!
— Знаешь меня – откель? — удивился бородач.
— Сталось давеча, отцу вашему заказ сполнял..., — втираясь в доверие, слебезил торговец, а Авдей Семёнович, услышав об отце, отвернулся и направился дальше, бормоча под нос:
— Нет боле отца... Непочайно былое ворошить...
Проходя мимо прилавка с вывеской «Галант;р;я Горячева А. А. Пошивъ изд;лiй из яла, юфтя и сыромяги», торгующего кожаными и прочими изделиями, бородач остановился вновь:
— Сам скорняк, на сбыте ли стоишь?
— Або оставаться сытым, обретаюся на сбыте! — сочинил галантерейщик, — А отец мой с вуями скорняки мастеровые...
— Заказы на изготовление саквояжей с хитростями примают ли мастеровые сродственники твои?
— Во поры оные отказать, што товар без навару раздать! — продолжал стихотворствовать галантерейщик.
По тому же ряду навстречу Авдею направлялся фиксатый субчик с повадками мелкого уголовного типажа. Завидев отходящего от скорняка Авдея, субчик абы случайно протолкнулся мимо него, ловким движением вытащил портмоне, но смекнув, что ротозей не заметил пропажи, развернулся и окликнул:
— Ворон, идешь, считаешь, Дрын, а портуху теряешь?!
Авдей обернулся и нахмурил брови:
— Фикса? Затыря ты типишный, да стихоплёт никудышный! Не чаял бы тебя встретить, а ижно в пользу оберну...
Фикса и готов бы выказать радость от встречи знакомца, руку протянуть первым не решается. Показывает портмоне:
— Разявист ты на щипок, хоть в первых буграх на тюрьме ходил... Твоя ль портуха?
— Ощипал?.. — не особо беспокойно проверив карманы, Авдей вырвал у карманника кошель, спрятал и протянул руку к пожатию: — Гоже, наука мне впредь... Ну, да будет! Люлька на ходу – пошепчемся, коли уж свидеться довелось?
— Так вышел бы на Почаинский балчуг, я там в погребке завсегдатайствую..., — с удовольствием ответил карманник.
— На погребке добрые уши да злые языки... Делишки там мазать, што рупором трубить...
***
Посреди богато представленной гостиной дома зажиточного купца, на дальнем от входной двери краю длинного стола сервирован обед на три персоны. Готовятся к трапезе купец с женой Скородумовы Матвей Иванович и Фаина Михайловна, и их тридцатилетний сын Кирилл. Мужчины, как водится, бородачи, купчиха привлекательно пухловатая, не скованная в повадках добродушная женщина.
— Заказчик хоть мелкой, хоть гуртовой всё боле в отказы идёт... Оборот скудеет, товар дорожает, разор грядёт, — сетует Купец, подсовывая за ворот льняную салфетку.
— Што так, Матвеюшка, не в разум мне? — откликнулась жена, пока Кирилл наполнял наливочкой лафитники.
— Прижимисты люди стали, страшатся непонятности... В Петрограде власть перехватили, ново правительство низложили, толки в земском собрании, што устройство государственно порушается-те вновь! — продолжает купец, подливая сливки в плошку с горячими щами и, пробуя, громко прихлёбывает.
— Ай ба... Мало им царёва отречения? — воздыхает жена.
— Николай-те наш... впору отречённый... хоть и становой столп империи, а повадлив да более гораздый был ворон стрелять, да на подлый люд любоваться...
— Эко-ть ты... самодержца-те...
— О государе что ни сказ – всё марает! — отмахнул купец, отложил ложку и напоказ ужал ладонь в кулак: — А в государстве, аки в хозяйстве хозяин должён быть! Або политику вести понятную и в кулаке всея бразды владения держать! Тады бы и народец будет спокоен, и започинщик беспечен...
Купчиха аппетитно мажет масло на хлеб:
— А нам пошто;ся беспокойство примать? Масло маслиться не станет, али кашу испоганит? Купец-те чай при всяческой власти купец – никуды без торговли?
Все приветственно подняли лафитники, выпили.
— Смута, маменька, ужо-сь докатилась, — выдохнул сын, — На Сормовских верфях беспорядки, на чалках буза, вного где ешшо непристойного! Амбалы на ярманке булгачат день со дня за подымки в нощный перегруз...
— Мало им пятиалтынника, терь к полтинничку подыми? И то на провианте! — негодует купец, — А на москатели да мануфактуре разной – рубль праздный?
— Помилуйте, так реки лёдами скуёт во дни? Образумятся, поди, за зимь... отступятся? Да и анафемы оныя...
— Большевики..., — подсказал матери Кирилл.
— Надолго ль власти удержат?
— Откель знать, маменька? Новы властники волею упрямы, забастовки устраивают! Навыдне шествие против земской управы собрали... Околотошник, што во милицию переписался, за порядок вступился, палаш по старой памяти обнажил, а анафем твой отмахнул оглоблей, хватил за шкирку да макнул челом в кобылий назём! Да не раз народишку в усладу!
— Ай ба, гликось, страсти... Околотошник не указ?
— Кой указ, коли в назём да харей напоказ?
— Благоволения ждать терь не от кого! — вступил купец, — Без купечества власть не станется, тут твоя правда, Фаина, а за финансы примутся – кого щипать во-первыя начнут?
— У кого скоплены финансы оныя, тот и щипан будет?
— Вот! Акции, участия в торгах и прочий актив убережём судебными тяжбами, а зримо имущество да побрякушки всяки, али барахло неоценённое – не осилим...
— Чай не грабить придут? — забеспокоилась купчиха.
— Исключать нельзя, маменька...
— Придут! — подтвердил купец, — Право слово – придут! Ощиплют донага и по миру с сумою пустят...
— Ай ба, страсти-те эки?! — запричитала купчиха.
Купец прильнул к столу и сощерился исподлобья:
— Вот и умишкаю впотай, што трудом великим да по;том с кровью нажито схоронить от прещения...
— Не разумею штой-та, благоверный мой: в городу страшишься, што пограбить придут, а в поместье караваем за милу душу пожалуют? — задалась вопросом жена.
— В городу всё имущество на виду, в поместье жа земель не оймёшь и рощица своя! — щерится купец, — Коли не в дому, так поимеем прыть, где сундучок стаить?
— Богатеешь умишком, Матвеюшка! — похвалила жена.
— Не без оного, Фаина, да не хватить бы горя-горюшка от умишка! — безнадёжно помотал бородой купец и обратился к сыну: — Кирила, чай исполнил ли ты отцово поручение от второго дня? Кой представишь результат?
— Ксель полной ясности нет, отец, — сын подлил наливки из графинчика и кивнул пополнить лафитник отца.
— Подлей... Экие жа-сь принял сложности?
— По наказу твоему обошёл механические мастерские, по давнишней памяти к цеховикам Жердёвым обратился, и Авдей Семёныч отсоветовал...
— Семён Жердёв крепок был задним словом, — отставил лафитник отец, — А воспитанием сына пустительствовал... Яво Авдей золости в себе выявил, и с тою обрекается ядрицей, што без маслица во саму задницу... Жди бед откеля мысли нет!
— Дюже вздорен ты теперича, Матвей Иваныч, охолонись чутка! — укорила жена.
Кирилл, попуская хульные слова отца, достал из карманчика жилетки золотые часы на цепочке, сверил время:
— Авдей Семёныч присоветовал столярных дел мастера... Нашёл сего, пригласил к частному разговору с тобой... Ударили по рукам, должён бы ужо подойти к условленному...
— Туська, чай где ты здеся? — вскрикнула купчиха.
В боковую дверь влетела молодая миловидная помощница по хозяйским делам. Скорая на руку, непоседливая и словоохотливая девка из сенной прислуги Туся.
— Здеся! Здеся я, матушка Фаина Михаллна...
— Никто к нам посейчас не напрашивал? — с ноткой беспокойства в голосе, спросила купчиха.
— Не, матушка... не слыхивала...
— Ну и не убудет! — подуспокоилась купчиха, — Подавай копочёнку, отопрелась чай ужо?!
***
Авдей и Фикса вышли с рынка, сели в ожидавшую карету.
— Люлька-те гожа! Хозяйствуешь али ямная халабуда? — рассевшись и примеряясь к сидушке, оценил Фикса. Авдей постучал тростью по передней стенке, веля извозчику трогать.
— Своя... Скажи-ка, затыря, в одиночку ротозея щиплешь, али шайка-лейка на подхвате пасётся?
— Могу щипнуть, могу рвануть, а к делу стоящему и шпану кликнуть надрыва не возымею? — ответил уголовник.
— На пятом проезде у Сенной мастерские мои – ведаешь?
***
Едва захлопнулась боковая дверь, скрипнули створы двустворчатой центральной, в гостиную Скородумовых вошёл молоденький, высокий, оттого худюще нескладный, ко всему нерешительный прислужник Гаранька. Снял картуз:
— Матвей Иваныч, тамава онава... тамава чёловек прихожий постучал... Кирилу Матвеича поспрошает... Яков Сухарев по согласию прибыл, бает...
— Зови-зови, голубчик! Да поспешай! — повелел купец.
— Вот и древоделец прибыл..., — оживился Кирилл.
Гаранька вяло нахлобучил шапку и неторопливо вышел.
— Поспешай, Гаранька! Неторопь-те в тебе экая?
Туся принесла поднос с закрытой стеклянной крышкой тарелью и большеньким керамическим горшком, поставила на стол. Своей рукою купчиха наполнила плошки мужа и сына.
В дверях вновь показался Гаранька, снял картуз, помял в руках, перебирая по очелью, и безмолвно вышел вон.
— Ну-коть ты, поди ужо и позабыл, пошто ноги волочил? — усмехнулась купчиха. Спустя минуту, Гаранька снова вошёл, открыл бы рот, но не успел выдавить ни звука. Следом вошёл преладно одетый мужичок из мастеровых, бородач лет пятидесяти Сухарев Яков Степанович.
— Прыток ваш... мо;лодец..., — сыронизировал Яков.
— Туська-те наша бойка;, да старательна! — оправдалась купчиха, — А вот братец ея Гаранька и услужлив бы тожа, а потянущ... киселяй киселём! В кого бы уродилась экая обуза?
— Мире вам, хозяева; поштенные, позвольте приветствовать! — Яков снял шапку, приветственно приклонился телом, выпрямился, двумя перстами окстился на киот с ликом Спаса в красном углу и продолжил: — Гражданин Яков Степанов из Сухаревых, мастеровой древоделец, прибыл под собственным поручением Кирила Матвеича...
— Ждём, Яков Степаныч! — откликнулся Кирилл.
Древодел замялся, безмолвно ожидая развития событий. Купец расправил плечи и величаво откинулся на спинку стула:
— Здравствуй, мастеровой! Люди мы купеческого сословия, а православной жа традиции – единоверцам приветливы... Будь ты старого обряду, гражданин, крестьянин ли – коли потчуемся в единении, то и гостя призовём к столу...
— Покорно благодарствую за милость вашу... Матвей?
— Иваныч..., — подсказал Кирилл.
— Благодарствую Матвей Иваныч... Чай дозволь ужо сына сваво Михея кликнуть? Ученик и первый жа мой подмастерье... Хотя и сам ужо дюже умел и рещик искусный...
— Помилуй, Яков Сухарев! С сыном пришёл, с сыном проходи... Наливочки опробуйте для аппетиту и частной беседы...
— Добро, Матвей Иваныч, благодарствую...
Яков приклонился и вышел. Купчиха распорядилась:
— Туська, здеся ли? Поднеси, што гостям потреба!
***
К застолью Скородумовых присоединились Сухарев отец с молодым и наповид простоватым сыном Михеем. Туся суетится вокруг стола, меняет посуду, косится и милой улыбкой привечает привлекательного парня – Михей щурится в ответ, так же привечая её и выказывая ответную симпатию.
— Причастимся, поштенные!
Матвей поднял лафитник, присутствующие поддержали, Михею пришлось привстать. Выпили и принялись к закускам.
— Сладка хозяйская наливочка, а чаялось с горчинкой на губу ляжет? — похваляет Яков.
— Наливочка для дела пользы, а не дури напоказ! — всем своим видом купец показывает милость пришедшим.
— И верно, Матвей Иваныч, дело во-первыя! — согласился Яков и отложил вилку.
— Чай не осрами хозяев, добрый человек! — возмутилась купчиха, своею рукою подложила в гостевые плошки кушанья, двинула ближе соусницу, — Дело вторыя, во-первыя кушайте копочёнья порося молочного, да вот под бешамельку свежую...
— Соглашусь и с вами, матушка… Работник познаётся в обеде, а человек во пьяном бреде! — зарумянился Яков.
— Давно ли столярничаете с Михеем Яковличем, искусны ли в труде своём? — купец обратил внимание к сыну Якова.
— Михей мой сызмальства в подмастерьях, а самый я почитался мастеровым ужо на Всероссийской выставке девяносто шестого года... В составе артели предоставлял витражный ряд под сортамент товарищества Эйнема!
— Белоблёсые витрины в Художественном отделе, кои ж похваляла Ея Высочества императрица Александра Фёдоровна, чай твоих рук изделие? — удивилась купчиха.
— Эко-ть, память ваша! — возгордился Яков, — Моих да в числе прочих древодельцев! Ешшо к старшому Жердёву Семёну в те поры подряжался...
— Семён слова человек, а Авдей не в отца прохиндей..., — достаточно слышно пробормотал купец.
— Окстись, старый, людей-те хулить почём зря! — осадила мужа купчиха и хитро сощурилась: — Али тайностью ведаешь, коя нам недоступна? Так открой?
— Уймись, Фаина! Непочасно чужи кости мыть!
— Чай не обидели за эко искусство? — отвлёк Кирилл.
— Эко-ть, праведа ваша! — ответил Яков, — Благоугодно жалован вензельной грамотой Его Величества государя Николая Вторыя, денежным вспоможением да аттестатом мастера-древодела под скреплённой сургучом печатью...
— Ну, Яков Сухарев, раз ты мастер грамотный, рекомендации гласишь превосходные, посему примай заказ на подряд! — перешёл к делу купец, — Замыслил я отправить в лысковско имение кое-како имущество. И не составило бы сие труда, будь то скрыни с гуньём... Их дажа Гаранька соберёт и справит...
— Гаранька-те наш соберётся... аки медведь на пляску... к Посту Великому, — подхихикнула купчиха, вызвав у Сухаревых лёгкие усмешки и успокоение.
— Сего лета представилось мне выкупить кузовной фаят мо;биль в плачевном, иного не внять, состоянии, — продолжил купец, — Движитель и оныя... аки ея?
Купец щёлкнул пальцами, чтобы Кирилл ему напомнил.
— Трансмиссия...
— Вот-вот... Восстановили и поставили колёса, а кузовок поистрёпан до дыр... Надо-те козырёк для шоферу возвести, и в кузовок не особо кудряву фургону приладить, а главное, што с твёрдого древа! Возьмётесь?
— Изначала грузовой автомобиль FIAT 15 Ter..., — давая отцу договорить, горделиво сообщил Кирилл.
— С мо;билем доселе дела не имели, вяще с дилижанцами, но знаю одно, Матвей Иваныч: што сделано руками, руками жа починке подлежит! — согласился Яков.
— Разумно баешь! Так берётесь за нашу фаяту?
— Што по дереву, от нас противу не имеет! Иждивение на подряд али за придатком? — уточнил Яков.
— Мастерить будете на моём хозяйстве... Верстаки, лиственница, дуб, тёс кедра али иной твёрдости будут в достатке...
— Червонец золотом на подъём, ешшо три ассигнациями к представлению изделия..., — сообщил Кирилл.
— Щедрый премион... На том и по рукам ударим! — чуток помедлив, довольно кивнув сыну, согласился Яков.
— И вот ешшо..., — дополнил купец, — Зима на носу, под обильные снега скумекайте полозки поширше на колёса, коли фаяту оную приключится упряжью волочить...
***
Покидая дом Скородумовых, Михей Сухарев столкнулся в коридоре с Тусей, от неожиданности зарумянившейся.
— Смею ли я, милая Туся, надеяться свидеться с вами в ином антураже? — нашёлся Михей.
— Надежды грехом не станутся..., — смутилась девушка.
— А што как исполню подряд, да и осмелюсь пригласить вас на увеселительный променад? — осмелел Михей.
— Делу время, Михей Яковлевич, да и потехе час!
Барышня раскраснелась и поспешно скрылась по делам.
***
Сухаревы вышли из дворика купеческого дома, Гаранька закрыл притвор. Едва за ворота, Яков придержал сына.
— Разрази меня Господь! Почайна мне мыслишка, Михей, што над затеей сей хитрая роздумь витает?
— В чём жа хитрость, отец? Подъёмны выдали, древеса на выборку всякие, а на месте и под пядь примеримся?
— Лопни моя голова, дельце-те наугад плёвое... червонец под него без лихвы с дорогой душой!
— Плёвое, а плотют... Чай не вижу причин отпираться?
— Пущай так. Охулки в руку не покласть, да три червонца не напасть! — соглашается отец, — Куды прибыть, запомнил?
— Чай што гадать? Скородумовские лабазы на ярманке...
— Дай-ка доедем, озерцаем, как нонче хозяйство купеческое предстаёт. А под оказию и в ренсковый погребок к Михайлу Андрееву заглянуть ввечеру греха не выйдет...
Сухаревы запрыгнули в проезжавшую мимо пролётку.
***
Нижегородская ярмарка, а в нижегородском выговоре не иначе как ярманка – явление уникальное. Бесчисленные ряды промысловых и мануфактурных лабазов, торговых рядов, гостиниц, доходных домов или бедняцких приютов. От шантанов и ресторанов, цирков, каруселей и прочих различных увеселительных заведений голова шла кругом. Основная масса торгов свершалась в две летние недели, когда только спадало вешнее половодье. К тому времени сюда сволакивался товар не только со всей империи, но и многих стран Европы и Азии. Подрядная же суета продолжалась вплоть до зимнего ледостава.
Хозяйственный двор купца Скородумова представлял собой длинный лабаз, состоящий из складских отделений, с виду потому был огромен. Несколько входов, в середине двустворные основные ворота, коими заведовал ключник Софрон.
Сняв замки и разведя оба створа, Софрон пустил в складское помещение отцов и сыновей Скородумовых и Сухаревых. Вперёд их на склад проник луч света, осветив укладки досок, бухты канатов разной толщины, стеллажи с тюками, сундуки и ящики с разным товаром. Напротив входа стоял остов грузового автомобиля FIAT. На раме мотор с поднятым кожухом, за сиденьем водителя остатки кузова. Брезент валялся рядом.
— Софроха, отворяй шире, фаяту развидеть бы надоба! — скомандовал Скородумов старший, — Да поди возницу встреть, газолину бочку вспоможи поднесть...
Софрон ушёл. Вошедшие обступили FIAT, Яков прошёл к остаткам кузова вперёд. Кирилл зашарил по карманам, достал бумажный свёрток и развернул напоказ от руки, но достаточно броский рисунок предполагаемого вида фургона.
— Яков Степаныч, способности мои к наглядному начертанию требуют пущей натуги, — оправдался Кирилл, — Созерцайте прорись, коя под собственной рукою свилась...
— Добро, што снятые детали кузовка не пожгли, не порубили... Вымерять будет с чего, — отозвался Яков, рассматривая остатки изделия, после чего подошёл к остальным: — Сложности особой нет, Матвей Иваныч... Забот неделю-две, скажу прямо, а посему хитрость вашу к столь щедрой ссуде умом нейму?
— Прозорливо подметил, Яков Степаныч, а хитрость есть! А владеть ею будем мы с вами..., — купец огляделся, убедился, что лишних ушей нет, — И всея-навсе!
Продолжение можно найти по имени автора и названию книги в магазинах Самиздата.