Вот ты мне говоришь – вы, охотники, жестокие люди вы убиваете зверей и птиц ради развлечения и ради наживы. Может быть, есть и такие охотники. Может быть, это отчасти и правда. Но я тебе сейчас расскажу историю про себя и своих товарищей, которые еще в детстве занимались охотой как минимум на птицу, а ты сам решай, сколько в этой истории жестокости, а сколько всего остального.
Давно это было. Мне тогда лет 11-12 было. Может 13. Как я тебе уже говорил все мы росли в среде охотников и рыбаков поэтому и стремились реализоваться как добытчики для своей семьи. Тогда еще птицу и мелкого зверя можно было ловить петлями, самоловами и разными капканами. Поэтому куропаток в нашей местности тогда не стреляли из ружей, считалась она добычей зимней потому, как на нее выставлялись специальные петли. Ловили куропаток в эти петли огромное количество. Кто-то на прокорм. Кто-то на реализацию. Ну а у нас, пацанов, это была целая зимняя отдельная жизнь с лыжами, петлями и рюкзаками. Да, да целая зимняя жизнь. Это сейчас время летит пятилетками. Новый год за новым годом иногда даже путаешься в какие новогодние праздники что было. А тогда зима казалось длится вечность. В тот год я решил выставить петли пораньше и еще в октябре решил заняться их изготовлением. Для этого мне нужны были тонкие ровные таловые палки. Вернее, это были молодые деревца толщиной с большой палец, которую они обычно набирали уже на второй год роста. Дед их называл «вицы». Тал в нашей местности никогда полезным деревом не считался, а чем-то вроде сорняка, поэтому резали его нещадно и чем больше ты срезал старых веток и сучков, тем активнее и гуще пускал побеги таловый ствол и корень. По этому принципу построены все скрадки в пойме Оби. Наломаешь в нужном кусте веток весной, на следующий год приезжаешь, а у тебя пушистый огромный забор из молодых побегов. Ни одно дерево в нашей местности так не может быстро расти как тал. Идти мне за этими ветками надо было на Анисимовку, почти полтора километра. Это было ближайшее место где рос молодой и, главное, ровный тальник. Пешком идти не хотелось, если туда налегке еще можно было идти, то обратно тащить на горбу пусть и тонкие, но сырые и потому тяжелые талины перспектива была та еще. Я знал, что на Анисимовку по утрам ездит старый грузовик по прозвищу «Труман» и решил, что мне нужно будет обязательно попасть на него чтобы довезти вицы до деревни. Так я и сделал. Довольный и улыбающийся я залез в кузов попутки затащил туда свою связку таловых прутьев и, держась за деревянный борт, оглядывался по сторонам радуясь тому что всё получилось. В кузове находилось еще несколько парней, один из них был мой ровесник, а остальные были старше. Как всегда, в этом возрасте «старшаки» держались отдельно от «салаг» и стояли кучкой в левом переднем углу кузова машины, мы же заняли правый угол и всю дорогу болтали про петли и куропаток. На обрыве у старой зверофермы стояла кривая лиственница. Корни ее подмыло, и она наклонилась, нависая над обрывом как стрела подъёмного крана. Посредине ствола среди веток сидела большая темная птица.
- О глухарь! – крикнул я, показывая на птицу.
- Это орел, - сказал кто-то из страшаков, - его вчера Черныш подстрелил, тоже в сумерках с глухарем перепутал.
Машина подъехала ближе и орел, не взлетая, огромными прыжками, цепляясь за ветки лиственницы своими большими крыльями, проскакал по наклонённому стволу до комля и такими же прыжками очень быстро ускакал в молодой и редкий лес, которым зарастал пустырь на месте старой зверофермы.
- Слепой он что ли? Орла от глухаря не отличает, - проворчал я.
- Ты же перепутал. Даже днем. А он в сумерках увидел большую птицу на дереве и подумал, что это глухарь. Вот и выстрелил.
Я не стал спорить. Птицу было жалко, потому что октябрь уже заканчивался и было понятно, что орел погибнет.
Дома я решил, что нужно сходить и посмотреть на орла вблизи. Когда еще выпадет такая возможность? Я знал, что улететь он не сможет, а по земле ногами я его все равно догоню. Бросив свою поклажу во дворе, я схватил висевшую на заборе старую болоньевую куртку и рванул обратно на старую звероферму. Мой младший брат, возившийся в это время во дворе с какими то задельем, по одному моему виду и взгляду понял, что я затеял что-то интересное и кинулся бежать за мной вприпрыжку:
- Орел. Там. Сидит на земле. Раненый, – отрывисто, задыхаясь от быстрого шага объяснил ему я свои действия. Он молча семенил рядом со мной и, поглядывая на куртку спросил:
- Ловить будем?
- Еще не знаю. На месте посмотрим, - ответил я и только тогда понял, что он прочитал те мои мысли которые я еще даже и додумать не успел, ведь я схватил куртку, машинально не задумываясь зачем она мне нужна.
Уже через несколько минут мы бегом поднимались на обрывистый берег старой зверофермы и глазами выискивали среди кустов и стеблей жухлого иван-чая силуэт орла. Он сидел прямо посреди пустыря, оставшегося от снесенного здания и глядел на нас. Мы, став рядом друг с другом на расстоянии вытянутой руки, стали медленно и молча приближаться к нему. Вблизи птица оказалось просто огромной. Это была не утка и даже не гусь, а большая мощная птица один клюв которой внушал уважение к его силе и величине.
- А если клюнет?
- Ты на лапы посмотри. Там когти длиннее, чем твои пальцы. Таким хватанет и без глаза останешься.
- Будем ловить-то? Или может посмотрим да уйдем?
- Будем, - окончательно поняв свой замысел с курткой ответил я, - Сдохнет он здесь с голоду. Ты стой пока на месте, а то ты маленький он на тебя первого нападет, я пойду к нему подкрадываться.
Мелкими шагами, не делая резких движений, я стал подходить к орлу. Он сначала сидел не шевелясь, а потом резко прыгнул в сторону и прыжками, отталкиваясь от земли обеими ногами стал убегать туда, где лес был погуще. Брат побежал, стараясь отрезать ему путь к лесу, а я прибавил шагу, орел остановился и развернувшись ко мне грудью расправил крылья. Он был просто огромен! Размах крыльев был больше чем размах моих рук. Орел широко открыл клюв и двинулся на меня. В этот момент я набросил ему на голову куртку и он остановился. Всё еще боясь подходить к нему я стоял в нерешительности ожидая того что птица начнет биться и нервничать. Орел сидел совершенно спокойно и постепенно сложил свои огромные крылья несколькими движениями прижав их к телу. Куртку с головы он даже не пытаясь сбросить и переминался с ноги на ногу на мороженой земле. Я подошел с боку и аккуратно стараясь не трогать куртку, обнял орла вокруг тела стараясь одним движением прижать крылья и поднял с земли. Он оказался еще и тяжелым. Брат подбежал ко мне и спросил:
- Домой?
- Домой.
- В сарай?
- Не знаю.
- Мама ругаться будет.
- Наверное, не впервой же. Переживем.
- А чем кормить будем.
- Пока не знаю. Надо его еще дотащить.
Орел стал перебирать своими сильными пальцами и почувствовав под собой моё предплечье вцепился в него когтями. Сначала он сделал это очень сильно, так что я почувствовал, как острые кончики когтей касаются кожи, потом он ослабил хватку, но держался твердо и уверенно и мне стало даже как-то легче его нести.
Путь обратно получился таким же быстрым, как и путь туда. Потому как птица была очень тяжелая и рука уже отнималась держать его на весу к тому же орел начал нервничать под курткой и всё чаще и чаще пытался расправить крылья и крутил головой. Пришлось идти очень быстро.
Этим летом мы построили во дворе небольшое здание. Хотели сделать там летнюю кухню, но постройка получилась очень маленькой и низкой и места там хватило только для одного стола. В итоге домик стал «штабиком» младшего брата, и он играл там со своими друзьями, прячась от дождя и комаров всё наше северное лето и осень. Именно туда мы и поселили нашего нового младшего брата. Небольшие оконца мы почти полностью заколотили изнутри фанерой, оставив только небольшие щели, чтобы птица не смогла разбить стекло и порезаться. Посреди домика прибили жердь, соорудив импровизированный насест.
Мать не ругалась, что было даже как-то странно и рассказала нам, что в детстве у них жил журавль. Поэтому мы ничем ее не удивили. Весть о том, что мы притащили домой орла, разлетелась среди пацанов очень быстро. Салаги побежали толпами и поодиночке с просьбами посмотреть хоть одним глазком на что я шутил:
- Скорее всего один глазок у тебя и останется если засунешь туда свой нос без спроса.
Но всё равно открывал дверь и показывал всем без исключения гордую большую птицу. Новость дошла и до взрослых. Пришел дядя Витя. Тот самый который в детстве притащил домой журавленка:
- Показывай своего птенчика, - сказал он, подходя к «штабику», - тоже интересно орла руками пощупать.
Он действительно стал ощупывать ему крылья и, остановившись в одном месте сказал:
- Кости крыльев целые в одном месте около сустава чувствуется что дробинка под кожей катается. Жилки и мышцы тоже вроде бы целые. Может быть и в груди, и в кишках где-нибудь дробинки сидят, но там не прощупаешь, а ранки под перьями не увидишь так быстро. Да и затянулись уже, Черныш, говорят, его дня три назад подстрелил. Он скорее всего ослаб после ранения. Охотится не смог вот и ослаб, - и, глядя на клюв и когти, добавил – молодой еще. Нынешний скорее всего видишь клюв как новый и когти тоже. Если до морозов не окрепнет придется вам его всю зиму держать. Замерзнет он у вас в этом сарайчике. Не глухарь все ж таки, - и с видом выполненного долга уехал на «ИЖаке» по осенним лужам в сторону своего дома. Через несколько минут он вернулся и протянул мне мешок:
- На. Держи. Тут щука. Утром поймал. Это орлан-белохвост. Они рыболовы. Брось ему пусть клюёт и сил набирается.
Я сделал то что сказал дядя Витя и закрыл дверь наблюдая за орлом через щелку в окне. Тот сидел, не двигаясь какое-то время, но потом одним прыжком спрыгнул с насеста на щуку, валявшуюся на полу и стал рвать ее клювом зажав тушку в когтях.
- Ест. Рвёт с жадностью, – сказал я дядьке.
- Отлично, - дядя Витя тоже видел это через щели в окнах, - значит жить будет, но летать пока не сможет. Корми рыбой, может не сдохнет. Щука сейчас на блесну хорошо идет.
Весь остаток осени я кормил орла рыбой. Щуку ловил сам на блесну. Язей и налимов приносили дядьки. Но больше всего рыбы притаскивали пацаны со всей деревни. Они приходили с рыбалки и притаскивали щук и щурогаек каждый день столько что приходилось даже отказываться от их помощи. Орел съедал почти целую рыбину в день и уже через несколько недель стал расправлять крылья и пытаться ими махать. После первой пороши дед решил, что надо попробовать выпустить орла на волю, может он сможет улететь. Перспектива держать нахлебника, а вернее сказать – нарыбника целую зиму его как-то не очень радовала. Тем более что орлы у нас не зимуют, следовательно, и этот скорее всего замерзнет в сорокоградусные морозы. Мы открыли дверь сарайчика и выгнали оттуда птицу направляя его со двора на улицу где была ширь и возможность разогнаться. Орел прыгал, отталкиваясь лапами от земли и как-то очень неуверенно махал крыльями как будто он только-только учился летать. Проскакав так в один конец переулка, он остановился, мы криками и хлопками в ладоши развернули его в обратную сторону, но взлететь у него так и не получилось. Пока мы пытались его поймать, он успел цапнуть когтями и меня и деда. Уставшие и в крови мы всё ж таки умудрились накинуть ему на голову ту же самую куртку и утащить обратно в сарайчик. И пошли домой перевязывать раны на руках.
- Силы набрался чтобы защищаться. А летать всё ж таки еще не может, - заключил дед, - пусть сидит теперь до весны. Если зиму переживет, по первому теплу отпустим.
На реке встал лед. Щука отошла от берега, да и школьная пора оставляла всё меньше свободного времени для походов в лес и на реку. Замороженных с осени щук и язей мы оттаивали дома около печки и кормили нашего пернатого питомца как могли. Начались морозы. Сначала по ночам градусник опускался ниже -10 градусов, но с приходом настоящей зимы становилось всё морознее и морознее. Температура дошла до -25. Орлан наш сидел на своем насесте, почти не двигаясь и был похож на большое нахохлившееся чучело. Только веки на глазах иногда закрывали белой пленкой его орлиный взгляд. Он стал меньше есть и иногда казалось, что он впадает в спячку. Все мои товарищи, многочисленные двоюродные братья и сестры, все наши подружки переживали за орла и очень часто по вечерам мы набивались к нему в штабик чтобы теплом человеческих тел хоть чуток согреть воздух вокруг него. Поначалу он относился к этому с недоверием, клёцал языком и открывал клюв, но со временем перестал реагировать на наше появление и разрешал себя гладить по голове и по спине, хотя решались на это не многие. К середине зимы в самые длинные ночи свежая рыба кончилась. Мы пробовали кормить орлана соленой рыбой, он её не ел. Тогда в ход пошло мясо. В деревне недавно прошла забойная компания и мы запаслись свежей олениной и говядиной, но дед очень сильно возмущался что я кормил птицу дорогим по его расчетам мясом. Тем более что ел он в основном вырезку и очень быстро от задней части туши оленя остались только белые кости.
- Ты ему куропаток своих лучше отдавай. Это его привычная пища, он их вместе с перьями есть будет, мы то не можем куропачьи потроха кушать, а он может.
Я стал кормить орла куропатками. Тут надо остановиться по подробнее чтобы было понятно почему куропатки тогда были дешевле оленины. В те времена куропаток ловили петлями, тогда петлями ловили не только куропаток, петлями ловли и зайцев, и горностаев, а осенью по чернотропу петлями ловили даже глухарей и очень редко тетеревов. В общем этот промысел был поставлен на широкую ногу. Особенно зимой. Каждое болотце вокруг деревни, края совхозных полей, каждый ручеек и овражек поросший кустарником были расчерчены лыжнями разных видов и размеров и заставлены куропачьими петлями. Правильнее конечно их было бы назвать петлями на куропаток, но мы их называли куропачьи. Это была отдельная зимняя жизнь со своими правилами и обычаями. Например, было правило не стрелять куропаток в тех местах где ставили петли. Было правило не ходить по чужой лыжне даже если она шла в нужном тебе направлении. Но самым главным правилом было – не брать с собой собак. Если собака хотя бы раз попадала на проверку петель и находила в них живых куропаток, отвадить ее потом от таких проверок было невозможно. Поэтому иногда приходилось даже домой возвращаться чтобы закрыть в сенях увязавшуюся за тобой лайку. Привыкшей проверять петли собаке грозила смерть. Если нам, салагам, ружья для проверки петель не полагались, то старшаки таскали с собой отцовские дробовики очень часто, потому как петли их стояли подальше наших и по дороге они могли подстрелить косача, а если повезет и даже глухаря, и при встрече с собакой на лыжне обычно шансов у собаки не оставалось никаких. Пес гуляющий по лыжне был обречен, особенно во второй половине зимы, когда рыхлый и глубокий снег не давал ему возможности свернуть куда-либо с лыжни. Но стреляли «на петлях» всё же редко. Потому как считалось что вид крови на снегу, шум, и вся это возня со стрельбой отпугивает куропаток, которые обычно ночуют прямо в сугробе рядом с этими самыми петлями.
Петли на куропаток ставили все пацаны от 8 лет и до 18. Ставили их и взрослые мужики, но у них были другие объемы и другие цели. Если у мальчишек 50 петель это был предел их возможностей, то взрослые доводили их количество до тысячи. Тому были свои причины – куропаток принимали в организацию под названием «Рыбкооп» по рублю за штуку. Принимали только первый сорт. Выглядеть добытая куропатка должна была идеально – во-первых она не должна быть стреляная, а именно пойманная в петлю. Во-вторых, у нее не должно быть пятен крови и других повреждений кожи, которые иногда получаются при долгом сидении куропаток в петле, особенно в теплую погоду. В-третьих, у нее не должны быть поврежденными конечности. Ну и при сдаче в «Рыбкооп» она должна быть уложена особым образом – голова под крылом, крылья прижаты к телу и лапки вытянуты вдоль хвоста. Говорят, что кое-кто из охотников умудрялся сдать куропаток столько чтобы купить снегоход, но в этом мало вериться. Так или иначе сдавали куропаток все, кто ловил их за сезон большое количество. Мы же, будучи только начинающими охотниками ловили куропаток для прокорма себя и семьи. Этой зимой мой промысел оказался как нельзя кстати.
Орлан казалось даже обрадовался куропатке. Он кинулся на нее сразу, как только я бросил, оттаявшую около домашней печки птицу, ему в домик и начал клевать ее зажав в лапу. Белые перья полетели во все стороны.
- Хищник, - заключил младший брат, наблюдая за действиями крючконосой птицы.
- Соскучился по настоящей добыче, - подтверждающе ответил я.
- Как думаешь, он не замерзнет?
- Будем кормить не замерзнет. Я читал что где-то в горах Северной Америки живут местные орланы и никуда не улетают. Там правда, теплее чуток, но всё равно – зима.
Так мы его и продержали всю зиму. По ночам температура на градуснике опускалась ниже -40 градусов, но он перенес все холода без потерь. Мы боялись за его лапы, но их он тоже не поморозил. Наступил март. Первого марта охота на куропатку и всю боровую дичь закрывалась. Можно было, конечно, втихаря ставить петли и дальше, но всё это было чревато последствиями, а самое главное то что появлялся наст, по которому собаки беспрепятственно добирались до куропачьих петель. Так как мои угодья находились всего лишь в 300 метрах от деревни в ближайшем ручье, то слуха любой собаки хватало чтобы услышать, как бьется куропатка в петле и поэтому ловля птицы становилась бесполезной. Я отправился снимать свои петли вспоминая сколько куропаток у меня осталось в кладовке и подсчитывая на сколько времени мне их хватит чтобы кормить своего питомца. При любом подсчете до ледохода не хватало.
Из-за мыска, поросшего ивовым кустарником мне на встречу напрямую по еще слабому, но уже насту, двигался один из «старшаков». На поясе у него висели снятые петли, а из-за плеча торчал ствол дробовика.
- Ну и как, жив твой орел? Всех куропаток ему скормил? А теперь всю весну чем кормить будешь? – осыпал он меня градом вопросов, едва только носки наших лыж поравнялись, и, сделав небольшую паузу, добавил еще один, - а собачатину он будет есть?
- Не знаю, - ответил я, - собачатиной кормить его еще не пробовали, так-то мясо и мясо, он же не разбирается поди во вкусах и привкусах. А у тебя собачатина есть?
- Там за мысом метров 500 отсюда я еще месяц назад застрелил какого-то пса. Пол зимы он вместо меня петли проверял. Хитрый гад. Ходил только рано утром, чтобы раньше меня успеть, но я его обманул, одел отцовский маскхалат, спустился в ручей еще до рассвета и ждал, когда он туда пройдет. Он с первыми лучами солнца пришел, а меня не увидел. Только он в кустах скрылся я сразу рванул по лыжне и закрыл ему путь к отступлению. В общем, хлопнул я его. Сейчас тебя увидел и подумал предложить тебе его забрать для орла, он большой, отъевшийся. Заберешь?
- Я подумаю, - перспектива тащить домой дохлую собаку мне не очень нравилась, но и орла кормить чем-то надо было еще до самой весны.
- Ну, если надумаешь, то знаешь где, моя лыжня, пес на ней лежит прямо около кустов. Петли я снял, так что ходи не бойся, ругаться не буду.
Он развернул лыжи в сторону конской дороги, проложенной чуть ниже по склону и покатился к ней отталкиваясь специальной лыжной палкой-лопаткой, с которой опытные петельщики не расставались весь сезон.
После возвращения с петель я посоветовался с дедом и получив одобрительный ответ взял санки и отправился обратно в лес. Пес был не то что большой, он был просто огромный. Загрузить его на санки стоя на лыжах на метровом снегу оказалось только началом трудностей, еще большей проблемой оказалось тащить его. Санки проваливались сквозь лыжню по самую платформу и получалось что тащил не санки на полозьях, а просто кусок фанеры с поперечинами с нагруженными на них парами пудов груза. И только когда я выбился из сил я подумал «а не легче ли мне просто привязать его за лапу и тащить волоком?». Так я и сделал. Собака на собственной шкуре катилась по лыжне довольно таки легко и только когда я дошел до дороги я загрузил его обратно на санки.
Орел никак не среагировал на появление туши «волка» в своем «штабике». Дед посоветовал не кормить его пару дней пока нет заморозков и только на третий день, открыв двери я увидел орла сидящем на туше. Он рвал клювом шкуру и вид его был очень грозным.
Начались теплые дни. В небе появились огромные птицы, парящие где-то под облаками. Мы решили, что и нашего питомца тоже пора выпускать. Но все наши попытки заставить его летать оказались тщетными. Так прошла весна. В июне мы с матерью уехали в город, а когда вернулись домик был пуст. Дед сказал, что выпустил орла и тот улетел. Правда это была или что другое случилось мне оставалось только догадываться потому как дед был не многословен, но и не верить ему поводов не было потому как врать он не любил. Настала осень. В те времена школа помогала совхозу убирать урожай и все старшие классы в сентябре выходили в поля на уборку картофеля. В один из таких дней на край поля на вершину одной из высоких елок сел орел. По полю покатился шумок. Все по очереди поднимали головы и тыкая в орла пальцем удивленно шушукались. Шум докатился до картофельных рядков на которых работал наш класс:
- Смотри, смотри твой орел прилетел! – удивлялись одноклассники.
Я был рад что он выжил и смог подняться на крыло, но решил, что будет лучше не ходить к нему и не будоражить душу лишними эмоциями. Да и ему надо было привыкать жить самому.
На следующий день мы опять вышли на поле, и орел опять прилетел. Он сидел на вершине елки и как будто наблюдал за нами.
- Раз летает, значит питается. Раз питается, значит выживет. Значит всё у него хорошо, - успокоил меня дед, и, наверное, и себя тоже. Значит, улетит попозже со своими сородичами на юг.
Картошку мы убирали дней десять. Сначала орел прилетал почти каждый день, а в последние дни вершины елок на краю поля были пустые и я решил, что он уже утянул в южную сторону. Но однажды меня встретил один салага и заглядывая мне снизу в глаза заговорщицким голосом сказал:
- Ты знаешь, где твой орел? Тебе уже сказали?
- Нет. Не знаю.
- Пойдем я тебе покажу где он. Только обещай, что ты никому не скажешь, что это я тебе его показал. Хорошо?
- Хорошо. А что с орлом? Где он?
- Пойдем, сам всё увидишь.
За теми самыми картофельными полями тёк ручей. Широкий и с обрывистыми берегами. На этих берегах и росли те самые елки на которых сидел орел и наблюдал за нами пока мы копали картошку. С другой стороны ручья елки выстроились в небольшой еловый лес вот в этом то лесу под одной из елок и лежал мой орел. Он уже закоченел и большие крылья его раскинувшись в разные стороны не двигались.
- Наверное с голоду умер. Не научился ловить дичь и рыбу, и погиб.
- Я тебе правду скажу только ты не говори никому. Это Филька его вчера застрелил. Он думал, что это глухарь и застрелил его прямо вот на этой ёлке, - тараторил салага, - только ты меня не выдавай, что это я тебе правду рассказал.
Рядом с елкой под которой лежала птица был небольшой овражек в него я положил орла, наломал еловых лап прикрыл его сверху и так и оставил. Я и сейчас проходя мимо этого места вспоминаю ту историю из детства. А Филька тот только в тридцатилетнем возрасте смог добыть первого глухаря. Но и потом ему на них не очень везло. Да и по жизни тоже не прёт. Скорее всего он прекрасно видел, что это не глухарь, но по противной пакости своего характера всё равно выстрелил. А как звали того салагу я тебе не скажу. Я ему пообещал молчать. Ну и как ты думаешь жестокие мы были? Или все же милосердные? Вот и разбирайся теперь.