После восьмого класса нам с Маринкой Новожиловой купили билеты на Юг, к моей бабушке. Нам вручили по чемодану (на всё оставшееся после переводных экзаменов лето, трудовой лагерь мы прогуляли), Маринка ещё прихватила маминых пирожков - капустные и с повидлом лежали в одном пакете, пакет нечаянно смяли, начинки перемешались, но к концу двух суток дороги остатки домашней снеди стали просто объеденьем! - а я взяла с собой тетрадку в 96 листов в редкой белой обложке, ещё дома я вывела в ней начальную фразу рассказа.
"Гладь залива перевернулась..."
За время каникул к фразе не прибавилось ничего.
В четырнадцать лет всё заслуживает удивления, всё поглощает ваше внимание, столько всего нужно попробовать, ты ничего не можешь сделать окончательно, ничего не можешь завершить, ходишь с набитым ртом, выжимая из жизни весь насыщенный вкус, как из пластинки чиклиса, который вынимаешь и обмакиваешь в сахарницу, когда этот вкус истощается, и так несколько раз, пока жевательная резинка окончательно не теряет эластичность и не растворяется в кашицу.
Разве до тетрадки?!
Мы пересмотрели все фильмы с Гойко Митичем во всех летних кинотеатрах, перезнакомились со всеми сверстниками на пляже, ободрали вдоль всех соседских заборов зелёные жердели с горьковатой молочной косточкой, вследствие чего нам обеим пришлось пить марганцовку и уголь, переслушали все новые пластинки у моего троюродного дядьки ( или как там называется эта степень родства?), моего ровесника, не пошедшего в девятый.
Дед, Валёк, учил меня чеканить, и я привезла родителям две свои работы - луноликую девушку с виноградной лозой вместо локонов и оленёнка. Одна была на меди, другая на латунном листе, и дед обе начистил в нужных местах зелёным бруском пасты ГОИ до блеска.
Ещё я нарисовала на большом листе ватмана тушью вихрастую голову Педро Пули, пальмы, небоскребы и Кадиллаки, всю третью четверть мы передавали по классу номер журнала "Молодая Гвардия" со знаменитым романом Жоржи Амаду.
Не оттуда ли взялись и этот странный образ "перевернувшейся глади залива", белый песок лагуны и парнишка с разбитым лицом, история которого так и осталась не поведанной миру.
С разбитым лицом. Мне всегда нравились сюжеты с драками; как всякая домашняя девочка, росшая между библиотечных полок и
и невнятных грёз, я считала, что мальчики должны драться, таково их мальчиковое предназначение. Не обязательно на кулаках, можно и на шпагах, даже предпочтительнее на шпагах, но такие населяли только книжки Крапивина и Дюма, а вот коричневые засохшие ранки на костяшках кулаков я видела несколько раз у уличных рыцарей и сочла это романтичным.
Вокруг подрастали самцы, но пока что я не чувствовала исходившей от них угрозы.
Позднее самое сильное и неожиданное впечатление студенты на меня произвели тем, что они не дерутся (ну, или я об этом не слышала). У них в арсенале были куда более смертоносные навыки, орудия массового поражения, словесный напалм, выжигавший все потенциальные укрытия. Спрятаться оказалось некуда.
Гладь залива перевернулась.