Когда я был студентом, Россия была ещё СССРом.
Неплохая, доложу я вам, была страна. В экономике – практически наравне со Штатией, а в некоторых очень важных моментах – и впереди.
И эта саркастическая песенка Визбора:
«Зато мы делаем ракеты
И перекрыли Енисей,
И даже в области балета
Мы впереди планеты всей» –
сейчас уже не вызывает весёлых улыбок. Страна и войну выиграла, и ядерную бомбу первой изготовила, и раньше других в космос вышла… Другое дело – уровень жизни. Но да подвиги требуют сил и средств, а нам без подвигов – лучше и не жить совсем. Скучно без них русскому человеку.
Но я – о другом.
Хотя, скажу кстати, образование, причём – любого уровня, и здравоохранение – были совершенно бесплатными. Не то чтобы платного не было, было, но только неофициально, подпольно, конспиративно.
Так вот.
Привели нас, студентов первого курса, в поликлинику ведомственную, куда дорожку мы давно знали, потому как мимо донорской кампании «два стакана крови за шоколадку, комплексный обед и значок в виде изогнутой красной капли» пройти мало кому удавалось. Привели – и выстроили в очередь, торчащую на улицу, – для проверки зрения. А то как же студенты без очков грызть гранит науки будут! Не ровён час, глазные хрусталики затупятся!
Но мы не в обиде были, не впервой на ступеньках лясы точить. За пивом, случается, «на трёх ступеньках», то бишь в очереди в ближайшем винном, дольше торчишь. И ничего, скучно не бывает…
И стоим мы с приятелем, насущные мировые проблемы перебираем, а сами тем временем исподлобья поглядываем на стоящих рядом молоденьких особей совершенно другого пола.
Ну так вот.
Все очереди когда-то кончаются – и моя подошла к двери кабинета с табличкой: «Окулист». Об офтальмологах тогда ещё не знали.
Услышав из-за двери тихое: Следующий! – что было как бы не проверкой и слуха заодно, я просунул голову в дверь.
– Можно?
– Входите-входите. Вот – у сестры зарегистрируйтесь. Студенческий – с собой, надеюсь?
В ближнем углу стоял обшарпанный стол, накрытый стеклом. За ним виднелась едва приметная бабулька в застиранном белом халатике. А в глубине большого кабинета располагалась огромная лакированная столешница на слоновых ногах, за которой восседала врач, напротив коей на стене красовалась таблица, которую знали назубок все подслеповатые абитуриенты. Ибо жаль не поступить в ВУЗ из-за зрения.
Напротив врача на стуле сидела симпатичная девушка, предшествовавшая мне в очереди, – и называла вслух буквы, на которые указывала докторша уникальным для тогдашнего времени прибором, карманным лазером, луч которого высвечивал жирную розовую точку под распознаваемым знаком.
– Эта? – раздалось в очередной раз.
– Нээ, ответила девица, невообразимым образом направившая на меня лучик взгляда, перпендикулярный основному лучу. Я аккуратно протянул билет старушке.
– Не нэ, а эн! Эта?
– Мээ, – ответила испытуемая, залившись румянцем.
– Господи! – эм! Ну, ещё одну давайте, последнюю, сказала врач – и указала на жирную «Ш».
Лицо девушки стало тёмно-бордовым.
Это хорошо. Хорошо, что я стоял вблизи стены.
Растерявшаяся девушка, видимо, желая реабилитироваться перед присутствовавшими, а особенно – передо мной, произнесла звонко и с выражением, которое только можно вложить в одно-единственное произносимое название буквы.
– Ээш!
Воистину, лишь стена спасла меня от падения, когда я не смог справиться с гомерическим хохотом…